нет.
     Он положил ключи от "олдсмобиля" на стол, через стол же поручкался  с
Александром Петровичем и, опустившись в замысловатое кресло, отчитался:
     - Возвращаю в целости и сохранности со всем добром.
     - Пригодилось? - поинтересовался Александр Петрович.
     - Еще как, - не вдаваясь в подробности, подтвердил Смирнов.
     - Вот и славненько, - тихо порадовался Александр Петрович  и  ласково
поглядел  на  Смирнова  -  ждал-таки  сообщений   с   вдохновляющими   его
подробностями.
     - Ты в порядке, Саша, - успокоил его Смирнов. - Ты и  твои  содельцы.
Можете спокойно жить и размножаться. В рамках приличия, естественно.  Дань
выплачивать больше не надо.
     -  Спасибо,  -  душевно  сказал  Александр  Петрович.   -   Вероятно,
понадобятся свидетели? Я предварительно подготовил тех, что  попристойнее.
Валерия и Джона.
     -  Валерий  -  основная  жертва  рэкета,  а  Джон  -   запуганный   и
завербованный  ими?  -  догадался   об   амплуа   названных   Смирнов.   -
Предусмотрителен ты, Саша. А Джон согласился?
     - Куда ему деваться? - Александр Петрович  оскалился,  как  гиена,  и
вдруг  спохватился,  понял,  что  не  проявил   деликатного   внимания   к
собеседнику. - А ваши-то  дела  как,  Александр  Иванович?  -  Наши-то?  -
Смирнов  на  мгновение  затуманился  и  ответил  бородатой  шуткой.  -   У
прокурора.


     К вечеру все четверо опять собрались у Спиридонова. Собрались к  семи
часам почти одновременно, как на службу  пришли.  Смирнов  сурово  оглядел
свою команду и спросил строго:
     - Водки купили?
     -  Купил.  Десять  бутылок,  -  гордясь  тем,  что   угадал,   звонко
отрапортовал Виктор.
     - Саня, может, сначала о деле? Я же обещал представить к  завтрашнему
дню подробное и доказательное изложение событий, - осторожно запротестовал
Алик.
     - Не хочу о деле. Хочу водки, - прервал его  Смирнов  и  приказал:  -
Готовь стол, Витя!
     Когда выпили по  четвертой,  Смирнов  понюхал  ладонь,  откинулся  на
диване, затылком оперся о спинку и запел ни с того, ни с сего:

                        - Выстрел грянет,
                        Ворон кружит.
                        Мой дружок в бурьяне
                        Неживой лежит.

     Призадумавшиеся поначалу Алик и Казарян рванули припев вместе с ним:

                        - А дорога дальше мчится,
                        Кружится, клубится,
                        А кругом земля дымится,
                        Родная земля.
                        Эх, дороги.
                        Пыль да туман.
                        Холода, тревоги,
                        Да степной бурьян.

     Виктор, не знавший древней песни, хоть и  с  опозданием  (подхватывал
слова, вдруг выскакивающие  в  зыбкой  памяти),  но  подпевал.  Прикончили
песню. В полном молчании смотрели, как  старательный  Виктор  разливал  по
пятой. Не чокаясь,  выпили.  Алик  изучил  пустую  семидесятипятиграммовую
рюмку на просвет, повертел ее за ножку и с сожалением поставил на стол.
     - Вместо тоста, - сказал он. -  Почему  вы,  фронтовики,  вернувшиеся
победителями с великой войны, не были допущены к власти? За все сорок пять
лет ни один из вас не был в числе тех, кто правил страной.
     - Просто нас слишком мало вернулось. И не самых лучших, Алик.  Лучшие
- полегли.
     - Не скажи, не скажи. В науке, литературе,  искусстве,  кинематографе
твое поколение определило целую эпоху.
     - Пока мы воевали, наши шустрые тыловые одногодки заняли  все  места.
Вот и все.
     - Если бы. Места были, но вас на эти места не пускали.  Все  боялись,
боялись вашей жажды немедленной справедливости,  боялись  вашего  твердого
понимания, что такое хорошо и что такое  плохо,  боялись  вашей  ярости  и
вашей  неуправляемости.   Виктор,   сдавай   по   следующей.   Выпьем   за
неуправляемость Александра Смирнова.
     Но выпить не успели. Зазвенел непривычным своим звоном ручной дверной
звонок - непреходящая гордость барахольщика Спиридонова. Алик встал было.
     - Обожди, - остановил его  Смирнов.  -  Хотите  скажу,  кто  там,  за
дверью?
     - Думаешь, он? - спросил Казарян.
     - Он, - уверенно подтвердил Смирнов. - Иди,  Алик,  впускай  генерала
Ларионова.
     Генерал Ларионов (в штатском) вошел в гостиную, увидел стол, спросил,
не здороваясь:
     - Выпить поднесете?
     - Поднесем, - пообещал Смирнов, а Казарян поинтересовался:
     - Что ж не поздоровался с нами, Сережа?
     - Так ведь вы руки не подадите, - свободно ответил Ларионов.
     - Это уж точно, - подтвердил  Смирнов.  И  Виктор:  -  Налей-ка  ему.
Стакан.
     Алик подставил к  журнальному  столу  еще  одно  кресло,  и  Ларионов
уверенно  уселся.  Придвинул  к  себе  стакан,  подобрал  закусь.  Четверо
внимательно наблюдали за его действиями.
     - Что ж не спрашиваете, зачем я к вам  пришел?  -  спросил,  прерывая
раздражавшее его  молчание,  Ларионов.  Хотел,  чтобы  к  нему  относились
серьезно.
     - А чего спрашивать? - ответил Смирнов. - Выпьешь, и сам расскажешь.
     - Ты как всегда прав, - подтвердил Ларионов. - Расскажу.
     Питух он был никакой. Для форсу опрокинул стакан одним махом,  но  не
сумел как следует придержать дыхание,  и  оттого,  закашлявшись,  допустил
водку гулять по пищеводу сюда-туда. От нечеловеческих усилий загнать  дозу
сорокаградусной в желудок слезы выступили на его страдальческих глазах. Но
загнал-таки,  вздохнул  освобожденно,  откусил  огурец  и,  жуя,   смахнул
ладошкой набежавшую слезу.
     - А еще генерал, - осудил его неумелость Казарян.  -  Разве  генералы
так пьют?
     - Генералы так не пьют, - согласился Ларионов.  -  Генералы  пьют  из
деликатной посуды.
     - А за что тебя в отставку, Сережа? - поинтересовался вдруг Алик.
     - Мавр сделал свое дело, мавр может уходить. - За  Ларионова  ответил
Смирнов. - Спустил на тормозах дело Грекова, обрубил концы и гуляй,  Вася.
Так, генерал в отставке?
     - Так, да не так, - не то  подтвердил,  не  то  отверг  предположение
Смирнова генерал в отставке, одновременно закусывая. - Может, перестанем в
кошки-мышки играть, Саня? Может, все-таки спросишь, зачем я пришел?
     - Ты пришел, чтобы узнать, насколько серьезно мы за тебя взялись и до
какого дна докопались. И еще. Больше тебе некуда идти.
     - Так уж и некуда! - обиделся Ларионов.
     -  Некуда,  -  еще  раз  уверенно  заявил  Смирнов.  -  Дело-то  ваше
секретное, и о том, что оно провалилось, ты можешь поговорить с  тем,  кто
знает о нем. С работодателями своими ты говоришь только тогда,  когда  они
тебя вызывают. Ну, а к нам, влезшим в  эти  вонючие  тайны  помимо  твоего
желания, по старой памяти можно припереться и без спроса.
     - Когда вы с Ромкой окончательно поняли, что в этом деле задействован
я?
     - В принципе мы не собираемся отвечать  на  твои  вопросы,  -  вместо
Смирнова ответил Казарян. - Но на этот ответим. Окончательно поняли, когда
ты пятнадцать минут тому назад заявился сюда. А догадались после того, как
узнали подробности операции по укрощению группировок. Почерк-то знакомый.
     - А чистенько я их накрыл, а? - погордился Ларионов.
     - Хвастаться нечем, - осадил его Казарян. -  Методика-то  Саней  была
разработана еще  лет  двадцать-тридцать  тому  назад.  Правда,  коварство,
подлость и вранье - твои. Этого не отнять.
     -  Подлость!  Коварство!  -  приличная  доза  сделала  свое  дело,  и
Ларионова безудержно повело на монолог. - Если вам еще не надоело  жить  в
бардаке, именуемом перестройкой с демократическим образом  жизни,  то  мне
надоело до  блевотины.  Мне  надоело,  что  моя  Москва  разлагается,  как
тифозный  труп.  Мне  надоели  разбитые  мостовые,   вонючие   подворотни,
засранные  и  зассанные  дворы,  мне  надоели  кооперативные   палатки   с
немыслимыми ценами, пустые государственные магазины  и  очереди,  очереди,
очереди. Мне надоели гнусные молодчики, вдруг ставшие хозяевами жизни, мне
надоели старые начальники, обтяпывавшие только свои делишки,  мне  надоели
новые начальники, считающие, что все  происходящее  сегодня  -  в  порядке
вещей.
     - Больная совесть Москвы, - оценил ларионовские переживания  Казарян.
- И что же ты сделал, чтобы защитить нас от этого безобразия?
     - Мне предложили навести порядок в нашем городе, и я согласился.
     - Кто предложил? - спросил Алик.
     - Главное, не кто, а что. Катастрофически  ухудшающееся  положение  в
городе и стране.
     - Ну, а не главное? Кто? - настаивал Казарян.
     - Не мой секрет, Рома. Поэтому ответить не могу.
     - Можешь не отвечать, - сказал Смирнов. - Догадываемся. Я спрошу тебя
о другом: какой порядок предложили тебе навести в городе? Новый?
     - Ты же не собирался задавать мне вопросы, - напомнил Ларионов. -  Но
я отвечу, Саня. Не новый. Твердый.
     - И для этого создали этот идиотический комитет общественной  защиты.
Затейка-то  пованивает,  -   отметил   Смирнов.   -   Ничьи   спецназы   и
самообразовавшийся  комитет!   Забавно,   забавно.   Комитет   из   лучших
представителей всех слоев общества призывает к защите отечества,  и  ничьи
спецназы по их призыву устанавливают твердый  порядок,  столь  необходимый
замордованному обывателю.  Приводится  в  рабочее  состояние  проржавевшая
машина управления, все становится на свои места  и  Комитет,  как  фиговый
листок,  прикрывая  неприличные   органы,   до   открытого   осуществления
диктатуры, делает вид, что он - власть. Это при удачном  для  определенных
кругов раскладе. А при неудачном - дурацкий этот комитет  делается  козлом
отпущения и отдается на растерзание  демократической  общественности,  как
организатор  антиконституционного   заговора.   Умозрительно   все   вроде
продумано безукоризненно. Но... - Смирнов запаузил, чтобы выпить  водички,
выпил и продолжил: - Но  присутствие  в  таком  раскладе  непрофессионалов
всегда чревато неожиданностями, Сережа. Шило в мешке,  оно  и  есть  шило,
чтобы вдруг ни с того, ни с сего высунуться  на  белый  свет.  Дурачки  из
комитета страстно хотели властвовать  уже  сейчас,  в  тайном  и,  как  им
казалось, всесильном состоянии. Вот и высунулись, вот и погубили всю  вашу
затею.
     - Считаешь, что дело проиграно? - спросил Ларионов, и сам себе  налил
еще полстакана.
     - Я не считаю, я знаю. - И Смирнов налил  в  свою  рюмку.  -  За  наш
успех, Сережа.
     - Ты ведь, наверное, хорошо помнишь,  что  сказал  тебе  на  прощание
Греков? - Ларионов поднял стакан. - Он  сказал,  что,  в  конечном  счете,
всегда проигрываете вы. Он был прав, Саня. Будь.
     Казарян, Виктор и Алик с  глубоким  вниманием  следили  за  тем,  как
выпивали эти двое. Смирнов выпил, понюхал ладошку и сказал:
     - Ты забыл одну малосущественную деталь, Сережа. Греков - мертвый,  а
мы - живые.
     - Все условно, Саня. Я бы мог очень легко и  непринужденно  раздавить
ваш игрушечный заграничный автомобильчик бэтээром. Вместе с вами.
     - Не ври нам. И себе не ври. Ты не мог.
     - Это почему же?
     - Потому что ты до судорог боялся сделать это.
     - Я боялся, а ты нет?
     - Именно. Вы боялись меня, а я вас не боялся. Поэтому вы прятались, и
мы играли почти в открытую. Вы и ваше предприятие, Сережа, беззаконны.
     - Так же, как и твои действия, Саня, между нами разницы нет.
     - Колоссальная. Вы убивали.
     - По необходимости. Если бы тебе понадобилось, и ты бы убивал. Я тебя
знаю.
     - Господи, какая ты скотина! - удивился Казарян.
     - Хотите знать, что я о вас думаю? - спросил Ларионов и встал.
     - Нет, - сказал Смирнов и предложил  свой  вопрос:  -  Хочешь  знать,
почему вы проиграли?
     - Мы еще не проиграли.
     - Вы проиграли, потому что ждали.  Ждали  смуты,  беспорядков,  ужаса
обывателя, чтобы явиться спасителями. А смуты-то - нет и нет!
     - В нужное время возникнет.
     - Спровоцируете? Не получится!
     - Почему же? Два-три взрыва, пять-шесть трупов...
     - Пошел отсюда вон! - вдруг заорал Алик.


                           ИЗ ГАЗЕТ (хроника)

     ..."Москва, 29 августа. Вчера в следственном изоляторе  подозреваемый
в  убийстве  предпринимателя  Алексея  Борзова  рэкетир  Вячеслав  Калинов
повесился в камере при помощи веревки, сделанной из  разорванной  рубашки.
Дежурный надзиратель обнаружил труп в пять тридцать утра..."

     ..."Москва,  30  августа.  Розыск.  Разыскивается   подозреваемый   в
совершении особо опасных преступлений Удоев Эдвард  Гурамович,  1952  года
рождения. Рост 187  см,  телосложение  атлетическое.  Особые  приметы:  на
запястье  правой  руки  татуировка,  изображающая  спасательный   круг   с
надписью: "Спасаюсь сам. Эдик", на левой щеке малозаметный шрам от  уха  к
углу рта, на передних зубах нижней челюсти  коронки  из  желтого  металла.
Всех,  кому  что-либо  известно  о  местопребывании  Удоева  Э.Г.,  просим
позвонить по телефону..."

     ..."организация РЭО-6 Ленинского района с прискорбием сообщает, что 1
сентября  скоропостижно  скончался  полковник  в  отставке  Голубев  Семен
Афанасьевич, член КПСС с 1965 года, и  выражает  соболезнование  родным  и
близким..."

     ..."До чего же неуемно стремление наших кинематографистов крепить как
можно прочнее международные контакты! В связи с этим весьма любопытны  два
сообщения. Видный советский кинорежиссер Андрей Бартенев,  даже  не  успев
закончить монтаж последнего своего  фильма,  7  сентября  срочно  отбыл  в
Голливуд на двухгодичную стажировку. Мы до сих пор в  некотором  смущении,
размышляя о том, кому больше повезло: России или Америке?
     Другой известный кинематографист, сценарист и критик Дмитрий Федоров,
находившийся на трехдневном симпозиуме в Копенгагене,  5  сентября  сделал
заявление в местной прессе о том, что он  решил  на  неопределенное  время
остаться в  Дании,  так  как  серьезное  теоретическое  исследование,  над
которым  он  сейчас  работает,  требует  постоянного  его  пребывания   за
пределами Советского Союза.
     Горят, горят на работе наши энтузиасты-кинематографисты!.."

     ..."Советская милиция понесла  невосполнимую  утрату.  9  сентября  в
автомобильной катастрофе трагически погиб генерал-майор в отставке  Сергей
Валентинович  Ларионов,  ветеран  МУРа,   достойный   представитель   того
поколения борцов с преступностью, которое, начиная с  первых  послевоенных
лет, с честью стояло на охране законности и правопорядка..."

     ..."Москва.  15  сентября.  На   утреннем   заседании   обеих   палат
республиканского парламента в разделе "Разное"  был  заслушан  и  обсужден
ответ соответствующих ведомств на запрос Комиссии по вопросам безопасности
по поводу существования на территории одной из областей, соседствующей  со
столичной, ни за каким ведомством не числящейся военной базы,  на  которой
по программе спецназа ведется  активная  боевая  подготовка  подразделения
численностью  до  батальона.  В  совместном  ответе   ведомств   слухи   о
функционировании этой базы квалифицируются, как злостная клевета на  армию
и  внутренние  войска,  инспирированная  определенными  политиканствующими
кругами, заинтересованными в дестабилизации обстановки. В действительности
же,  существовавший  когда-то,  а  ныне  заброшенный  летний  лагерь   был
использован для трехдневного пребывания в нем подразделения,  принимавшего
участие в учениях, которые части военного округа проводили в конце августа
сего года..."


     ...Витязь  в  шишковатом  суконном  шлеме  и  гимнастерке   с   алыми
разговорами на борзом коне мчался сквозь взрывы. Комьями взлетала, образуя
неряшливые фонтаны, земля, пучился, клубился, стелился  по  зеленой  степи
серо-желтый дым...
     Действо это на экране Виктор наблюдал, не входя  в  зал,  из  боковой
предзальной пазухи. Он не хотел кривляться на премьерном представлении  на
сцене съемочной группы, и поэтому опоздал на час, чтобы быть в Доме кино к
концу просмотра. Но, видимо, организаторы подзадержались,  и  он  попал  к
самому началу.  Не  хотелось  ему  смотреть  на  это  варево  целиком.  От
отвращения он сплюнул на паркетный пол и пошел в ресторан,  где  готовился
банкет в честь окончания картины. На его денежки готовился.
     Длинный-предлинный стол уже был готов к  бою:  на  белой  скатерти  в
идеальном  порядке  были  расставлены  приборы,  радовали  глаз  непочатые
бутылки, неким живописным панно гляделась разноцветная закусь.
     Виктор стоял у стола, размышляя над вечной  проблемой:  пить  или  не
пить.
     - Не губи ты пока эту красоту. Иди ко мне, - раздалось сбоку.
     Ну, конечно же, Мишка. Дал  же  бог  здоровья  художнику:  в  бутылке
"Пшеничной" оставалось лишь на донышке, а у него ни  в  одном  глазу.  Без
слов Виктор присел за его столик, без слов сей же момент выпили.  Любовным
взглядом оценив сценариста, художник, формально закусив, высказался:
     - Ты - мерзавец, Витька.
     - Это почему же? - без возмущения поинтересовался Виктор.
     - Ты куда в прошлый раз сбежал? Я тебя ждал, ждал. Три месяца ждал.
     - Дела, Миша.
     - Лето тогда было, - с горьким сожалением о прошедшем вспомнил  Миша.
- А теперь не поймешь - ни осень, ни зима, срань какая-то. Ну,  да  ладно.
Продолжим прерванную беседу, Витек?
     - Продолжим, - согласился Виктор, встал,  сходил  к  длинному  столу,
принес полную бутылку и разлил по рюмкам. Выпили еще разок.
     - На чем мы тогда остановились? - спросил Миша.
     - На детском стишке, - напомнил Виктор и прочел тот стишок:

                        Раз, два, три, четыре, пять.
                        Вышел зайчик погулять.
                        Вдруг охотник выбегает,
                        Прямо в зайчика стреляет.

     На строчке "вдруг охотник выбегает" в ресторанный зал, сопровождаемый
оруженосцами, вошел охотник. Только вместо  ружья  в  руках  у  него  была
палка.
     Увидев Смирнова, Виктор вскочил, вознес руку, закричал:
     - Александр Иванович, можно вас на минутку?!
     - Ребята, занимайте столик,  я  сейчас,  -  сказал  Смирнов  Алику  и
Казаряну, и, доковыляв, уселся рядом с Виктором. Вежливо поздоровавшись  с
Мишей, спросил для порядка:
     - Все водку жрешь, Витя? С чего бы это?
     Скукожившись личиком от старанья не пролить, Виктор наполнил рюмки  и
ответил:
     - Мне за последнее время дважды доказали, что я - говно. Сначала они,
потом - вы.
     - Не стоит беспокоиться. Вскорости ты сам себе докажешь обратное.
     Выпили втроем. Пожевав, Виктор спросил о главном:
     - Мы проиграли партию, Иваныч?
     - Мы ее спасли в проигрышном для нас положении. Мы им сделали  вечный
шах, Витя.
     - Я тут Мише детский стишок читал, - сообщил Виктор Смирнову  и,  как
попугай, повторил:

                        Раз, два, три, четыре, пять.
                        Вышел зайчик погулять.
                        Вдруг охотник выбегает,
                        Прямо в зайчика стреляет.
                        Пиф-паф, ой-ой-ой.
                        Умирает зайчик мой.
                        Принесли его домой,
                        Оказался он живой.

     - Все перепуталось, Иваныч. Кто мы? Охотники? Зайчики?
     - В зависимости от обстоятельств, Витя,  -  сказал  Смирнов.  -  Меня
сейчас больше интересуют те, кто принес его домой.
     Обиженный тем, что ничего не понимает, художник Миша сурово вопросил:
     - О чем вы, мужики?