льные и радикальные, что Лиза,
несмотря на то что была дамой умной, в большей даже степени,  чем  могла
себе  позволить   красивая   женщина,   не   всегда   понимала   природу
происходящего. И уж тем  более  могла  распознать  причинно-следственные
связи некоторых загадочных событий.
   Год  тогда  стоял  1988-й  -  тотальная   капитализация   страны   не
обозначилась   даже   призраком,   вьющимся    над    Россией,    первые
предприниматели-одиночки звались кооператорами, но чаще - по старинке  -
спекулянтами.
   Словом, странная метаморфоза, случившаяся тогда со свекром, Елизавету
несколько озадачила.
   Во-первых, Лемех-старший зачастил в Москву.
   Во-вторых, - и это было много важнее - человек менялся  буквально  на
глазах.
   Довольно крупный - если судить по должности  -  совслужащий,  неплохо
образованный,  облаченный  в  приличный  европейский  костюм  и   вполне
пристойные  ботинки,  он   все   равно   казался   Лизе   провинциальным
командированным. Инженером или бухгалтером небольшого завода  где-нибудь
в Урюпинске, робеющим в Москве уже от  одного  сознания  того,  что  это
столица. Особенно когда надевал шляпу.
   К концу 1988 года командированный канул безвозвратно.
   Растворился.
   Возможно, как Мэри Поплине, его унесли ветры  перемен,  но  вероятнее
всего, эти самые свежие  ветры  принесли  нового  Лемеха  -  спокойного,
немногословного, уверенного  в  себе  человека.  К  тому  же  не  совсем
обычного, ибо ему - это было видно невооруженным глазом, хотя свекор  ни
разу не обмолвился о грядущих переменах - известно  нечто,  сокрытое  от
большинства.
   Однако несомненно важное.
   Возможно, чрезвычайно важное.
   Из числа тех событий, о которых дикторы  программы  "Время"  сообщают
стране, как правило, с каменными лицами.
   В  1990-м  Леня  Лемех,   всю   сознательную   жизнь   существовавший
исключительно по законам системы совершил поступок, сравнимый разве  что
с добровольным выходом из рядов КПСС. Он уволился из Внешэкономбанка.  С
двумя другими,  синхронно,  как  полагали,  сошедшими  с  ума  коллегами
принялся за создание частного коммерческого банка. Одного  из  первых  в
СССР.
   Лиза наблюдала за мужем с отстраненным вниманием, не  беспокоилась  и
уж тем более  не  паниковала,  хорошо  понимая,  что  семейство  Лемехов
психическим заболеваниям не может быть подвержено по определению. Не  та
была генетическая организация, иная, проще говоря, порода.
   Вопросов, впрочем, не задавала.
   А муж не горел желанием посвящать  ее  в  подробности  происходящего,
ограничивался общими малопонятными репликами.
   Слава Богу, ее это не задевало нисколько, как и все, что было связано
с ним.
   В разгар семейного банковского строительства в  Москву  приехал  отец
Лизы.
   Она любила отца, хотя не была приучена, Дa и не  умела  выражать  эту
любовь, как другие дети, потому что  с  раннего  детства  твердо  знала:
"Папа очень занят".
   Всегда.
   Вне зависимости от того, что происходило дома - мамин день  рождения,
первый  звонок,  выпускной  бал  у  Лизы  или  даже  смерть  бабушки   в
Ленинграде.
   Еще отцу не следовало задавать лишних вопросов.
   Впрочем, когда позволяло  время,  он  подолгу  говорил  с  дочерью  о
разном, не дожидаясь вопросов. За  это  Лиза  была  отцу  благодарна.  И
прощала вечную занятость, замкнутость и  даже  то  обстоятельство,  что,
встречаясь и расставаясь, они почти никогда не целовали друг друга.
   Ни о чем не спросила она и теперь.
   Отец неожиданно заговорил сам:
   - Ну что, готова выступить в роли мадам Ротшильд?
   - Почему - Ротшильд?
   - Не знаю. Первый известный  банкир,  который  пришел  на  ум  -  вот
почему, наверное.
   - Ну, я, собственно, уже лет пять как готовлюсь...
   - Господь с тобой, Лизавета! Лет  пять  ты  готовилась  совершенно  к
другой роли. Послушай, девочка, ты что же, до сих пор ничего не знаешь?
   - Нет, что-то знаю, разумеется. Но я ведь писала маме - Леня ушел  из
банка, пытается создать какое-то коммерческое подобие.
   - Пытается?! Да... Ну, может, это правильно -  зачем  раньше  времени
лишние свидетели? Еще непонятно, как дело  обернется.  Не  знаю,  дочка,
впервые за много лет - действительно не знаю. Может,  так  и  надо?  Как
они. Может, действительно на пороге больших перемен стоим? Но...  Как-то
уж очень непривычно все это. Из государственного кармана - в какое-то  -
как это ты сказала? - подобие. Действительно подобие, пока ни то ни  се.
И главное - непонятно, что дальше? А деньги-то гигантские...
   - Ты о чем, папа?
   - Я-то? Да так, о своем, о делах, о проблемах... Ты не слушай.  И  не
волнуйся. Муж у тебя, судя по всему, парень с головой. Авось  удержит..,
и плечах.
   Все прошло благополучно - и голова Леонида Лемеха,  возможно,  чудом,
удержалась на месте.
   Сам же Лемех причислен был к славной когорте яйцеголовых  -  впрочем,
этих молодых в большинстве людей более пристало называть золотоголовыми.
   В  России  их,  однако,  отчего-то  окрестили  олигархами.  Возможно,
впрочем, не без некоторых оснований  молодая  капиталистическая  поросль
активно вторгалась в политику. Ничего  другого,  однако,  ей  просто  не
оставалось - ибо Россия была, как и  много  лет  назад,  страной  сугубо
бюрократической. Следовательно, половину  чиновников  следовало  купить,
половиной - завладеть на официальных основаниях, заняв подобающее  место
во властных структурах.
   Технология с тех  пор,  разумеется,  многократно  совершенствовалась,
шлифовалась, подстраивалась под ту или  иную  личность,  но  определение
"олигарх" прилипло к крупным предпринимателям намертво.
   К новым, возможно, уже неоправданно.
   Однако ж первые - числом девять или десять, - пожалуй,  действительно
были олигархами. И прекрасно осознавали это.
   Банк, созданный Лемехом, рос, сродни сказочному дитяти, не по дням, а
по часам.
   Параллельно,  но  как-то  тихо   зачах   небольшой   совзагранбанчок,
возглавляемый некогда  Лемехом-страшим,  который  благополучно  ушел  на
пенсию. Но благородный старик не покинул чужбину - остался, дабы  помочь
сыну наладить международные связи.
   Очень скоро "Лемех-банк" - он действительно так  назывался,  чего  уж
скромничать, если  судьба  расщедрилась  небывало?  -  одним  из  первых
русских банков открыл филиал за  границей.  Разумеется,  все  в  той  же
респектабельной европейской стране.
   Он разместился в том же здании, где когда-то скромно управлял  отнюдь
не  скромными  делами  бывшего  советского  банка  Лемех-старший.  Проще
говоря, старик остался в своем же кабинете и  при  своих  делах,  сменив
только  руководство  и..,  форму   собственности.   Однако   в   грохоте
демократических  преобразований  на  этот  пустяк  просто   не   обратил
внимания.
   Жизнь Лемехов-младших в  Москве  тем  временем  менялась  разительно.
Вернее будет сказать, что  она  кардинально  изменилась  в  одночасье  и
продолжала меняться очень быстро в том же направлении.
   "Все выше, и выше, и выше", -  пелось  некогда  в  забытой  советской
песне, но в жизни Елизаветы Лемех все происходило именно таким образом.
   Однажды, обсуждая с очередным дизайнером декор  очередного  дома  или
квартиры,  она  неожиданно  вспомнила   отцовскую   шутку   относительно
баронессы Ротшильд и, поразмыслив, пришла к выводу, что к этой роли  она
оказалась готова.
   Сказалась, наверное,  долгая  посольская  жизнь.  Обилие  посторонних
людей вокруг, а том числе и в доме, а вернее  в  домах.  Разные  машины,
многочисленная охрана, повара, которым надо было непременно  знать,  что
ты пожелаешь откушать завтра (Лиза никогда не знала),  -  все  это  было
привычно с детства.
   Разумеется, отличий было не счесть - начиная с того, что  там  ничего
не воспринималось как данное навечно и уж тем более не принадлежало,  не
было своим.
   Но как бы там ни было, Лиза вдруг оказалась в атмосфере, которая была
ей совсем не чужда.
   Полезным оказалось знание протокола во всех аспектах - от  правильной
рассадки гостей, сервировки стола до безупречно  соответствующих  случаю
туалетов и умения поддержать любую беседу.
   - Я не ошибся, -  глубокомысленно  заметил  однажды  Лемех,  провожая
последнего гостя, легкомысленно стряхнувшего пепел от  сигары  прямо  на
подол  нового  Елизаветиного  платья  из  последней   коллекции   "haute
couture".

***

   - Ну куда вы, право слово, так рано? Верочка в Швейцарии. Ей было  бы
спокойнее знать, что вы засиделись у нас. - Лиза ласково коснулась рукой
атласного лацкана, усыпанного пеплом.
   - А я и засиделся у вас, Лизонька. До  рассвета  засиделся,  напился,
как свинья, и спать повалился,  еле  выпроводили  утром.  Прелесть  моя,
умница, ты ведь не забудешь, что все так и было?
   - Ну что с вами делать, Казанова вы этакий? Не  забуду.  Шлепайте  по
своим мамзелям.
   Привстав на цыпочки, она едва коснулась щекой его  оплывшей  щеки  и,
энергично развернув массивное тело, легонько толкнула его к выходу.
   - Лемех, ты счастливчик! - крикнул гость, обращаясь уже к собственной
охране, ловко подхватившей хозяина на ступеньках.
   Дверь наконец закрылась, и лишь тогда Лиза занялась своим платьем. На
роскошном подоле зияла внушительная дыра с обугленными черными краями.
   - Пьяная скотина!
   Она произнесла это вяло, не зло и даже без раздражения.
   Именно тогда Лемех задумчиво сказал:
   - Я не ошибся.
   - В чем, собственно? В там; что привел это животное в дом?
   - При чем здесь животное? Баранов нужно стричь.
   Вот и привел. А не ошибся, когда женился на тебе.
   - Вот это новость! Что это, поздняя страсть? Или ранняя мудрость?
   - Ни то ни другое - констатация факта. Они, - он имел в виду ту самую
десятку олигархов,  в  которую  входил,  -  сейчас  в  очень  щекотливом
положении. Ну не все, конечно. Первые жены -  сама  видишь,  что  такое.
Клуши, без слез не взглянешь. А жениться на  двадцатилетней  говядине  с
копытами - это тоже, знаешь... рискованная операция и весьма.
   - Говядине?
   - Ну, иногда их так называют, этих, с ногами, но без мозгов. А что  -
говядина, по-моему, очень точно.
   - И что же?
   - Ничего. Я умный - я тебя выбрал, когда ничем этим  даже  не  пахло.
Посему можешь быть спокойна.
   Развод тебе не грозит. Ну трахну на стороне какую говядину, тебя это,
по-моему, не слишком волнует. А так - в горе и радости, в  болезни  и  в
чем-то там еще...
   Слушай, а давай венчаться? Красиво и.., вообще, чтобы уж наверняка.
   - Ты в себе сомневаешься - или во мне?
   - В себе, конечно, ты ж у нас правильная девочка...
   А, девочка? Слушай, да сними ты эти лохмотья... Дыра ужасная,  просто
неприлично. Помочь?
   - Ну помоги...
   В конце концов, он был муж. К тому  же  тридцатишестилетнее  тело  не
всегда внимало гласу  рассудка,  иногда  ему  просто  хотелось  плотских
радостей. И с этим тоже приходилось считаться.
   Поднимаясь следом за мужем по широкой мраморной лестнице  в  спальню,
Лиза с неожиданной тоской подумала: "Господи, неужели и  вправду  теперь
навсегда - и в горе, и в радости?.."

Москва, 4 ноября 2002г., понедельник, 00.05

   Мысль показалась Непомнящему настолько  естественной,  что  он  почти
готов был признать ее единственной, всерьез заслуживающей  внимания.  То
есть не то чтобы Игорь Всеволодович был настолько обескуражен и потрясен
открывшимся  вдруг  простым  и  абсолютно  логичным  на  первый   взгляд
объяснением происшедшего, что и сам готов был принять идею.
   Однако ж все прочие, включая улыбчивых сыщиков с Петровки,  наверняка
возьмут за основу именно ее.
   Прежде всего.
   Возможно, потом...
   Хотя скорее всего никакого "потом" не будет.
   Зачем, собственно, ломиться сквозь бурелом  в  поисках  тропинки,  по
которой, возможно, ускользнуло нечто загадочное, невнятное  и,  главное,
нигде, никаким образом себя не обозначившее? Если  вот  она  -  простая,
ясная, как Божий день, безупречная  с  точки  зрения  формальной  логики
версия, удобным асфальтовым шоссе стелется под ногами. И ладно бы только
она - рядом, практически параллельно, тянется другая. Правда,  в  другом
направлении, а вернее из другой отправной точки. Но  фигурант  -  бывают
ведь в жизни совпадения! - в обоих случаях один.
   Немощная старуха, дочь героя-партизана, безжалостно убита.  И  снова,
прост и ясен, распластался на поверхности мотив - вожделенная картина.
   Сколько, интересно, свидетелей, ничуть не  покривив  душой,  уверенно
подтвердят, каким  неистовым  фанатом  творчества  Ивана  Крапивина  был
антиквар Игорь Непомнящий?  С  каким  маниакальным  упорством  искал  он
повсюду таинственный пропавший портрет.
   И все сойдется в одной точке.
   Вся жизнь: прошлое и будущее.
   И сам он, Игорь Непомнящий, со всеми своими мыслями  и  стремлениями,
надеждами, разочарованиями, свершенными некогда делами, добрыми и злыми,
привычками,  дурными  и  полезными,   -   взрослый,   неглупый,   вполне
состоявшийся человек окажется в эпицентре этой точки.
   Крохотней, бессильной и бесправной ее составляющей.
   Личинка в коконе невозможных, фатальных, необъяснимых, но  совершенно
реальных, доказуемых и отчасти уже доказанных обстоятельств.
   Мысли, похожие на  отголоски  ночного  кошмара,  путаясь,  кружили  в
голове, медленно, но неуклонно  складываясь  в  суровый,  не  подлежащий
обжалованию приговор - безумие.
   Безумен?
   Нет, Игорь Всеволодович еще не готов был безропотно  отдать  себя  во
власть страшной фантасмагории.  Стряхивая  наваждение,  он  даже  мотнул
головой - и только тогда осознал, что по-прежнему сидит на  полу,  возле
распростертого тела, сжимая в ладони маленькую рацию.
   Взглянул на часы - и ужаснулся: стрелки давно перевалили  за  полночь
и, значит, в доме он провел более часа.
   Еще один шар в корзину улик против него.
   Тяжелый шар.
   Вызывать охрану теперь, понятное дело, было безумием.
   Бежать.
   Снова бежать - и, похоже, это был единственный выход.
   Бежать, чтобы самому отыскать  объяснение  происходящему,  непременно
существующее.
   Однако бежать с охраняемой территории, наверняка  изобилующей  чуткой
охранной техникой, к тому же совершенно ему неизвестной?
   Единственную знакомую дорогу преграждает шлагбаум и  приставленные  к
нему крепкие ребята.
   Была отчаянная мысль - идти на таран. Обычный  в  общем-то  прием  из
арсенала героев крутых боевиков.
   И все же он понял: одно дело  -  мысленно  воплощаться  в  отчаянного
голливудского парня. Совсем  другое  -  исполнять  рискованные  трюки  в
реальности.
   Вероятность успеха была равна нулю.
   Сто - к одному: либо его пристрелит охрана,  либо  сам  расшибется  в
лепешку, не справившись с управлением на заснеженной дороге.
   В лучшем случае - погонят, как затравленного зверя, по  малоизвестным
подмосковным трассам. И опять же - сдадут нервы, не совладает с дорогой,
вдрызг разобьется вместе с машиной. Или возьмут, загнав  в  какой-нибудь
тупик, и тогда-то уж точно  все  сойдется  в  одной  точке,  той  самой,
подводящей итог всему.
   Нет, прорываться сквозь кордон охраны было по меньшей мере глупо.
   Что ж, не умеешь работать головой - работай руками, -  неизвестно  по
какому поводу всплыла в памяти поговорка откуда-то из далекого прошлого.
Неожиданно. Но - случайно ли?
   Сознание Игоря Всеволодовича в эти минуты было  обострено  и  склонно
анализировать мельчайшие детали.
   Разумеется! Детскую  присказку  понимать  следовало  с  точностью  до
наоборот: не можешь превозмочь физически - переиграй мозгами, перехитри.
   И стоило сформулировать принцип - пришло решение.
   Рискованное.
   Но в отличие от ухарского прорыва, возможно, исполнимое.
   Он внимательно оглядел маленькую рацию.  Конструкция  была  проста  -
технически он справится. То бишь нажмет на нужную кнопку.
   Теперь - содержание.
   Команду, которую  скороговоркой  дал  охране  Морозов,  провожая  его
утром, Игорь Всеволодович, как ни странно, запомнил дословно.
   Впрочем, слов было не много: "Гость уезжает".
   Отзыв: "Принято".
   Очень просто.
   Стало быть, единственная проблема заключалась в том, чтобы заговорить
морозовским голосом. По крайней мере произнести  два  слова  так,  чтобы
охранник не заподозрил подмены.
   Это была совсем не плохая идея.
   Игорь Всеволодович сконцентрировал внимание, вспоминая,  как  говорил
Морозов, - и кажется, вспомнил.
   Оставалось воспроизвести.
   К тому же в голову пришла еще одна - недурственная на первый взгляд -
идея. Возможно, на подходе  была  и  другая,  но  именно  в  эту  минуту
Непомнящий понял, что действовать надо незамедлительно. Иначе  вслед  за
идеями придут сомнения, а решительность уйдет.
   "Все, - жестко сказал он себе, - две идеи - не одна идея. Вперед!"
   И мягко нажал кнопку на хрупком корпусе рации.
   Долю секунды было тихо - потом раздалось негромкое  шипение.  В  этот
момент Игорь Всеволодович начал громко, натужно кашлять - рация молчала,
продолжая шипеть и потрескивать.
   - Гость... - с трудом выдавил Непомнящий и снова  зашелся  совершенно
чахоточным неуемным кашлем.
   - Простите. Не понял, - после паузы отозвалась рация.
   - Гость.., уезжает... Что за дьявол? - Все было  сказано  по-прежнему
сквозь мучительный приступ кашля, который якобы никак не мог  преодолеть
Андрей Морозов. Потому и  чертыхался.  Впрочем,  охране  до  этого,  как
оказалось, не было никакого дела.
   - Принято, - дисциплинированно отозвалась рация.
   И отключилась.
   Сработало!

***

   Через десять минут Leksus не спеша подъехал к шлагбауму, который  был
уже предупредительно поднят.
   Никто из охранников не вышел проводить гостя.
   Но Игорь Всеволодович - не слишком-то и  понимая  зачем  -  энергично
махнул рукой им из окна машины.
   Надо полагать - на прощание.

Москва, год 1984-й

   Горя, надо признать, не случалось даже поблизости.
   Были, разумеется, мелкие неприятности.
   Но и те без особых усилий, быстро  и  ловко  ликвидировал  неожиданно
заматеревший Лемех.
   Правда, радость или ж, на худой конец, легкое  расслабляющее  веселье
стороной обходили Елизаветину душу.
   Зато незаметно, тихой сапой просочилась в нее, расползлась,  заполняя
собой все пространство, скука.
   Еще не тоска.
   Однако из разных заслуживающих доверия источников - хороших  романов,
историй чужих трагедий и прочего - Лиза знала: она не за горами.  Потому
что всегда приходит следом. Всюду вдвоем, неразлучные подруги - скука  и
тоска. Который уж век изводят людей.
   Чувствовала Лиза - близко  тоска,  рядом  затаилась,  приглядывая  из
темноты за будущей жертвой омутными своими глазами - темными, бездонными
и безжалостными.
   Пока же безраздельно царила в душе скука. Так долго и неотвязно,  что
Лиза даже вывела некую формулу:  "Скука  наваливается  вовсе  не  тогда,
когда нечем заняться по-настоящему, скучно - когда ничего не хочется".
   Ей и вправду ничего теперь не хотелось.
   Совершенно - ничего.
   Даже ребенка, о котором когда-то мечтала,  потому  что  слишком  ясно
поняла однажды: это будет ребенок Лемеха. И с первых дней,  да  что  там
дней  -  минут  появления  на  свет  воспитывать,  кормить,  одевать  et
cetera.., его будут так, как сочтет целесообразным Лемех. И  она  ничего
не сможет с этим поделать.
   Более того, еще  находясь  в  ее  утробе,  он  станет  собственностью
Лемеха, как, собственно, и она сама. Потому, еще  не  рожденный,  он  не
будет принадлежать ей - только пребывать в ее теле.
   Так теперь складывалась жизнь. Хотя жаловаться на нее было глупо,  да
и некому - кроме ребенка, которого Лиза теперь действительно не  хотела,
она могла получить все, что вдруг, мельком пожелала. Получить немедленно
или - в зависимости от характера и сложности желания -  через  некоторое
время.
   Лемех не был жаден,  скорее,  напротив,  любил  шикануть  и  потрясти
окружающих безграничностью! своих возможностей.
   Жена в этом смысле была хорошей витриной.