о  того,
как гражданская война наберет обороты.
   Действующая армия должна быть укреплена целым  рядом  Фортов.  Армия,
конечно, обратила бы на это внимание, но сейчас  летопись  форта  Сэдрик
подошла  к  мрачной  остановке.  Потерянная  часть  в  истории  Форта  и
единственная, которая могла бы претендовать хоть на какую-то славу, была
только готова начаться.

IV

   Для лейтенанта Данбера день сменился ночью стремительно. Он  думал  о
Форте  Сэдрик,  когда  его  веки  стали  слипаться.  Лейтенант   смотрел
полузакрытыми  глазами  на  деревянные,  величиной  с  фут,  перекладины
фургона над головой. Ему было интересно узнать о капитане Каргилле и его
людях в Форте, о расположении Форта. Данбера интересовало, что нравилось
новому начальнику, и тысячи других вещей, мысли о  которых  возникали  в
его голове.
   Это был тот день, когда он хотел  бы  наконец  достичь  места  своего
назначения, чтобы реализовать свою давнюю мечту - служить в  действующей
армии.
   Он отбросил одеяло и высунулся  из-под  навеса  фургона.  В  утреннем
трепещущем свете Данбер  натянул  свои  ботинки  и  огляделся  вокруг  в
нетерпении.
   - Тиммонс, - прошептал он, наклонясь и почти свесившись под фургон.
   Крестьянин спал глубоким сном. Лейтенант слегка подтолкнул его носком
ботинка.
   - Тиммонс, - снова позвал он.
   - Да, что? - взревел Тиммонс, тревожно выпрямившись.
   - Давай трогаться. Поехали.

V

   Колонна под предводительством капитана Каргилла уверенно продвигалась
вперед. Они прошли десять миль до наступления темноты.
   С каждой пройденной милей было заметно, как рос их  душевный  подъем.
Люди пели гордые песни от чистого сердца, довольные тем, что отвоевывают
у прерии милю за милей. Звуки голосов поднимали дух капитана Каргилла  и
его бойцов. Пение солдат придало  ему  твердую  решимость.  Армия  могла
приговорить его к расстрелу, если бы захотела, а он еще мог бы  выкурить
свою последнюю сигарету с улыбкой. Он выбрал правильное  решение.  Никто
не мог отговорить его от этого.
   И пока капитан тяжелой  поступью  шагал  через  зеленые  пространства
прерии, он чувствовал долго не проходящее удовлетворение от  своей  роли
командира. Он снова мыслил как командир. Он хотел  настоящего  марша,  и
чтобы он был предводителем целого отряда всадников.
   - Я бы прямо сейчас хотел иметь фланги, - размышлял капитан вслух.  -
Если бы они тянулись на целую милю к северу и к югу...
   Он на самом деле посмотрел на юг, когда мысль о  флангах  возникла  в
его мозгу.
   Каргилл отвернулся, не подозревая, что если бы южный фланг  на  самом
деле существовал и занимал милю,  они  бы  в  этот  самый  момент  могли
обнаружить нечто интересное.
   Они обнаружили бы двух путешественников, которые возились у  фургона,
стоящего в неглубоком овраге. Одного из них  преследовал  отвратительный
запах, а другой, немного  долговязый  молодой  человек,  был  в  военной
форме.
   Но флангов у капитана  Каргилла  не  было,  и  потому  он  ничего  не
заметил.
   Его отряд, построенный  в  колонну,  успешно  продвигался  вперед  на
восток к Форту Хэйс, распевая песни.
   А молодой лейтенант и его напарник  после  короткой  остановки  снова
тряслись в фургоне, сокращая расстояние до Форта Сэдрик.

ГЛАВА ВТОРАЯ

I

   На  второй  день  пути  люди  капитана  Каргилла  подстрелили  жирную
бизониху из небольшого, всего около дюжины голов, стада.  Они  растянули
пиршество на несколько часов, как  это  делают  индейцы,  чтобы  утолить
голод  и  насладиться  изумительным   мясом.   Солдаты   настаивали   на
поджаривании пластинки вырезки для своего капитана,  и  глаза  командира
заблестели от радости, когда он  погрузил  свои  зубы  в  этот  кусок  и
позволил нежному мясу растаять во рту.
   Удача сопутствовала  маленькой  группе  людей,  и  около  полудня  на
четвертый день  пути  они  нагнали  большую  дозорную  армейскую  часть.
Командир дозорной части, выслушав историю их тяжелых  испытаний  и  видя
состояние  людей  Каргилла,  сразу  же  проникся  к  ним  симпатией.   С
полудюжиной лошадей и  фургоном  для  больных,  полученными  от  майора,
колонна  бойцов  под  командованием   капитана   Каргилла   без   особых
затруднений прибыла в Форт Хэйс четырьмя днями позже.

II

   Иногда случается так, что те вещи, которых мы  боимся  больше  всего,
причиняют нам мало вреда. Так вышло и с капитаном Каргиллом. Он  не  был
арестован за то, что оставил Форт Сэдрик. Об этом  не  было  сказано  ни
слова. Его люди, которые несколько дней назад были опасно близки к тому,
чтобы свергнуть его, рассказывали  историю  о  своих  лишениях  в  Форте
Сэдрик, и солдаты все  как  один  оказались  не  в  состоянии  отнять  у
капитана Каргилла его лидерство, в котором они были  полностью  уверены.
Человеку,  которому  они  давали  показания   (капитан   при   этом   не
присутствовал), они сказали:
   - Никто из нас не хотел бы пройти через это.
   Они имели в виду положение капитана Каргилла в тот момент.
   Пограничная армия с  ее  силами  и  моралью,  обтрепанными  до  точки
разрыва, слушала все эти свидетельства с радостью.
   Два шага были предприняты немедленно. Комендант поста передал историю
конца Форта Сэдрик  генералу  Тайду  в  местный  штаб,  расположенный  в
Сант-Луисе. Он закончил свой рапорт рекомендацией оставить навсегда Форт
Сэдрик, по крайней мере до получения дальнейших сведений.  Генерал  Тайд
был склонен искренне согласиться,  и  в  течение  нескольких  дней  Форт
Сэдрик перестал существовать для правительства  Соединенных  Штатов.  Он
просто стал не нужен.
   Второй шаг касался капитана Каргилла. Во-первых, ему был  дан  статус
героя. Во-вторых, вскоре он получил  медаль  за  храбрость,  а  затем  и
звание майора.
   "Победный ужин" от его имени был организован в  офицерской  столовой.
Во время этого ужина, после огромного количества съеденного и  выпитого,
Каргилл услышал от друга коротенькую  смешную  историю,  которая  давала
больше всего пищи для разговоров. Это  случилось  до  его  триумфального
прибытия.
   Старый майор Фамброг,  руководитель  среднего  уровня  с  непомерными
сексуальными аппетитами, совсем выжил из ума. Однажды вечером он встал в
центре учебного плаца, бессвязно бормоча о своем  королевстве  и  требуя
снова и снова свою корону. Бедный парень был отправлен на  восток  всего
несколько дней назад.
   Когда капитан слушал детали этого странного происшествия, у  него  не
возникало и мысли, что печальная депортация майора также унесла с  собой
все следы лейтенанта Данбера.
   Официально молодой человек существовал только  в  протухших  тайниках
мозга помешанного майора Фамборга.
   Каргилл также с иронией воспринял, что фургон,  груженный  провизией,
был наконец отправлен этим несчастным майором на границу в Форд  Сэдрик.
Они, должно быть, разминулись в пути.
   Капитан Каргилл и его знакомый хорошо посмеялись,  когда  представили
ездока, приближающегося к ужасному  месту  и  интересующегося  тем,  что
произошло там, на той земле. Они далеко зашли в своих  предположениях  о
том, что будет делать  возничий;  и  решили,  что  если  у  него  хватит
сообразительности, то он сможет дойти до  западной  границы,  по  дороге
распродавая провиант в различных торгующих частях, которых немало на сто
пути.
   Каргилл, наполовину опьяневший, направился  к  своему  жилищу  ранним
утром, и его голова давила  на  подушку  с  прекрасной  мыслью  о  Форте
Сэдрик, который теперь был всего лишь воспоминанием.
   Выходило  так,  что  только  у  одного  человека  на  земле  осталось
представление о местонахождении и даже просто  существовании  лейтенанта
Данбера. Этим человеком был бедно  одетый  холостяк,  который  ходил  за
лошадьми и не имел отношения к армии, который значил очень мало для кого
бы то ни было.
   Тиммонс.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

I

   Единственным признаком жизни был обтрепанный кусок брезента, бьющийся
на ветру прямо в  дверном  проеме  разрушенного  склада  продовольствия.
Поздним вечером  снова  поднялся  сильный  ветер,  и  единственное,  что
двигалось здесь - лоскут брезента.
   Если бы над халупой капитана Каргилла не было надписи, Данбер никогда
бы не поверил, что это то самое место,  куда  он  назначен.  Но  надпись
четко выделялась на необструганной балке: "форт Сэдрик".
   Мужчины в молчании опустились на сиденье фургона, уставясь на  жалкие
руины. Выходит, это и был конечный пункт их пути.
   Лейтенант  Данбер  еще  на  что-то  надеялся,  и   потому   осторожно
переступил порог дома Каргилла. Секундой позже  он  появился  снаружи  и
взглянул на Тиммонса, который все еще сидел в фургоне.
   - Это не то, что ты ожидал увидеть, - прокричал ему Тиммонс.
   Лейтенант  ничего  не  ответил.  Он  дошел  до   развалюхи,   откинул
болтающийся кусок брезента и, наклонившись, вошел внутрь.
   Смотреть там было не на что, и  очень  скоро  он  уже  возвращался  к
фургону.
   Тиммонс не сводил с него взгляда, качая головой.
   - Можешь разгружать, - серьезно сказал Данбер, обращаясь к Тиммонсу.
   - Зачем, лейтенант?
   - Потому что мы прибыли.
   Тиммонс скорчился на сиденьи:
   - Но здесь никого и ничего нет, - и его голос перешел на карканье.
   Лейтенант Данбер осмотрел место своей службы.
   - Да. В данный момент нет.
   Тишина окружала  их  и  стояла  между  ними.  Тишина  несла  с  собой
напряжение. Руки Данбера висели вдоль его тела, пока  Тиммонс  перебирал
вожжи упряжки. Он плевался через борт фургона. "Всеобщее бегство  или...
плен", - думал Тиммонс,  свирепо  посматривая  на  лейтенанта.  Судя  по
выражению его лица, он больше не  собирался  принимать  участия  в  этой
бессмысленной работе. "Лучшее, что  мы  можем  сделать,  это  развернуть
фургон на сто восемьдесят градусов и отправиться обратно".
   Но  у  лейтенанта  Данбера  не  было  мысли  возвращаться.  Он  хотел
выяснить, что произошло в Форте Сэдрик. Может быть, все дезертировали, а
может быть, все они были мертвы. Возможно, были выжившие  всего  в  часе
пути отсюда, борющиеся за свою жизнь, чтобы достичь Форта.
   И была еще одна веская причина для того,  чтобы  он  остался.  Что-то
свыше подсказывало ему, что имеет смысл нести вахту в  этом  месте.  Это
тот случай, когда человек хочет  чего-нибудь  так  сильно,  что  цена  и
условия не берутся в  расчет.  Лейтенант  хотел  больше  всего  в  жизни
служить на границе. И сейчас он был здесь. Для него было  не  важно,  на
что теперь похож Форт Сэдрик и что с ним произошло. Сердце Данбера  было
отдано этому месту.
   Глаза лейтенанта не  выдавали  его  чувств,  а  голос  был  ровным  и
бесстрастным.
   - Это мой пост, а в фургоне - провиант для этого поста, -  сказал  он
Тиммонсу.
   Они снова уставились друг  на  друга.  Губы  Тиммонса  растянулись  в
улыбке. Он засмеялся:
   - Ты что, мальчик, рехнулся?
   Тиммонс, имея немалый опыт, показал этим вопросом, что лейтенант  был
щенком по сравнению с ним, что, судя по всему, никогда  не  был  в  бою,
никогда не был на западе, и что прожил  слишком  мало  для  того,  чтобы
знать все. "Ты что, мальчик, рехнулся?". Голос звучал по-доброму,  будто
слова слетали с губ родного отца.
   Тиммонс даже не подозревал, как он был не прав.
   Данбер не был щенком. Он был спокойным и обязательным, и в свои  годы
он был хорошеньким. Но он не был щенком.
   Он видел бой почти всю свою жизнь. И он был удачлив в бою, потому что
владел редкой  отличительной  чертой.  У  него  было  врожденное  шестое
чувство, которое подсказывало ему, когда надо проявить стойкость.  Когда
он попадал в критическую ситуацию, что-то неуловимое ударяло в его мозгу
и лейтенант Данбер становился безумной,  смертоносной  машиной,  которую
невозможно было остановить.  Но  только  до  того  момента,  пока  этого
требовали обстоятельства. Когда оставалось только нажать кнопку,  Данбер
делал это первым.
   Слова "Ты что,  мальчик,  рехнулся?"  запустили  механизм  машины,  и
улыбка Тиммонса начала медленно сползать с его лица, когда  он  заметил,
как становятся черными глаза Данбера. Минуту спустя Тиммонс увидел,  как
лейтенант поднял правую руку медленно и осторожно. Он наблюдал  за  тем,
как рука офицера,  согнутая  в  локте,  мягко  сжала  рукоятку  тяжелого
револьвера,  который   поблескивал   у   бедра.   Он   уловил   движение
указательного пальца Данбера, который  привычным  жестом  мягко  лег  на
спусковой крючок.
   - Убери своего осла от фургона и помоги мне разгрузить!
   Тон, которым были сказаны эти слова, произвел глубокое впечатление на
Тиммонса. Тон этой фразы ясно показал ему,  что  на  сцену  вдруг  вышла
смерть. Его собственная смерть.
   Тиммонс не моргнул глазом. И ничего не ответил.  Одним  движением  он
накинул вожжи на оглобли, потом спрыгнул с сиденья, проворно  подошел  к
задней стороне фургона, откинул  полог,  закрывающий  тыльную  часть,  и
вытащил первую партию груза, которую смог бы унести в руках.

II

   Они перетащили  сколько  смогли  в  полуразвалившийся  дом  и  решили
отдохнуть в халупе, которую занимал когда-то капитан Каргилл.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

   1

   Сказав, что скоро появится луна и  что  он  не  хочет  терять  время,
Тиммонс ушел в сумерки.
   Лейтенант Данбер сел на землю, позволив себе закурить. Он смотрел  на
фургон, который казался меньше на расстоянии.  Солнце  зашло,  и  в  это
время фургон исчез, а Данбер сидел долгое  время  в  темноте,  благодаря
тишину за то, что она составила ему компанию. Прошел час,  Данбер  начал
коченеть. Тогда он поднялся и потащился в хижину капитана Каргилла.
   Переступив порог, он внезапно почувствовал, что смертельно устал.  Не
раздеваясь, он растянулся на маленькой лежанке, которую устроил  посреди
комнатки.
   Его уши почему-то именно в эту ночь отлично все слышали. Сон долго не
приходил. Каждый шорох в темноте требовал объяснения, которое Данбер  не
сразу мог найти.
   Ночью в  этом  месте  была  какая-то  напряженность,  которой  он  не
почувствовал в течение прошедшего дня.
   Как только он забывался сном,  хруст  ветки  или  крошечный,  далекий
всплеск  на  реке  заставляли  его  снова  и  снова   просыпаться.   Это
продолжалось так долго, что постепенно усыпило  лейтенанта  Данбера.  Он
устал, и был так беспокоен именно  потому,  что  устал.  Эта  комбинация
широко открыла двери нежеланному посетителю.
   Сомнения пробрались сквозь незапертую  дверь  его  беспокойного  сна.
Сомнения упорно одолевали его в эту  первую  ночь  в  новом,  незнакомом
месте. Они нашептывали ему на ухо ужасные вещи. Данбер был  дураком.  Он
был не прав абсолютно во всем. Он ни на что не  годился.  Он  мог  найти
здесь свою смерть. Сомнения этой ночи  довели  его  до  грани  истерики.
Данбер готов был разрыдаться. Он боролся с ними до утра,  и,  близкий  к
тому, чтобы сдаться, в считанные мгновения отбросил  сомнения  прочь  и,
наконец, уснул.

II

   Они остановились.
   Их было шестеро.
   Это были индейцы пауни, воины самого ужасного из всех племен.
   Черные, смазанные жиром волосы и  ранние  морщины,  одинаковый  образ
мыслей чем-то походили на машину  лейтенанта  Данбера,  которой  он  мог
время от времени становиться. Но не было ничего случайного  в  том,  как
пауни смотрели на вещи. Они были неискушенными, но безжалостными людьми.
Их глаза были глазами того, кто, увидев однажды предмет,  решал  сию  же
минуту, должен он жить или умереть.  И  если  было  решено,  что  объект
должен прекратить свое существование, пауни смотрели на это  с  душевным
спокойствием. Когда приходило время раздавать смерть, пауни  действовали
автоматически, и все индейцы Прерии боялись их, как никого другого.
   Неожиданность того, что они увидели,  заставила  сейчас  остановиться
этих шестерых. Они сидели на спинах своих низкорослых лошадок и смотрели
вниз, на изрытую оврагами равнину. Тоненькая струйка дыма поднималась  в
воздух в раннем утреннем свете примерно в полумиле от них.
   С вершины небольшого холма, на котором они стояли. Пауни очень  четко
видели дым в низине. Но они  не  могли  видеть  причину  его  появления.
Источник дыма скрывался за самым дальним холмиком. Из-за того,  что  они
не видели всего, что хотели, пауни начали обсуждать это, говоря низкими,
гортанными голосами. Они спорили о дыме и о том, что бы это вообще могло
быть. Будь они в состоянии сейчас же поскакать туда, они бы это сделали.
Но они слишком долго не были дома, и за время своего отсутствия  терпели
немало бедствий.
   Они покинули дом небольшой группой в одиннадцать человек, направляясь
на юг с  целью  поживиться  лошадьми  у  богатых  дакотов.  После  почти
недельной скачки  их  застал  врасплох  у  реки  большой  отряд  племени
манданов. Для пауни было большой удачей улизнуть и потерять всего одного
человека убитым и одного раненым.
   Раненый держался целую неделю с плохо заживающей колотой раной, и его
состояние сильно замедляло продвижение вперед. Когда он все-таки умер  и
девять  грабителей  пауни   могли   считать   свои   поиски   ничем   не
обремененными, им перестала улыбаться удача. Отряды  дакотов  всегда  на
шаг-два опережали злополучных пауни, и за следующие две недели пауни  не
обнаружили ничего, кроме остывших следов.
   Наконец  пауни  расположились  большим  лагерем  рядом  с  множеством
хороших лошадей и радовались тому, что темные тучи, которые преследовали
их так долго, рассеялись. Одного пауни  не  знали  -  их  удача  еще  не
повернулась к ним лицом. Действительно, наихудший случай привел их в эту
деревню, где отряд дакотов понес тяжелые  потери  всего  несколько  дней
назад в стычке с сильным отрядом ютов. Это племя убило несколько  лучших
воинов и удрало с тридцатью лошадьми.
   Весь отряд дакотов был настороже и они готовились к мести. Пауни были
обнаружены в тот момент,  когда  крадучись  только  входили  в  деревню.
Добрая половина отряда, дыша друг другу в затылок,  спасалась  бегством,
натыкаясь во враждебной темноте  на  своих  истощенных  пони.  Только  в
бегстве их удача всегда сопутствовала им. Они  все  могли  умереть  этой
ночью. Но, в конце концов, пауни потеряли еще только трех воинов.
   Итак, эти шестеро уныло стояли сейчас на вершине  холма.  Их  пони  с
выступающими ребрами слишком устали, чтобы нести  их  на  себе.  Индейцы
размышляли, что им  делать  с  этой  одинокой  легкой  струйкой  дыма  в
полумиле от них.
   Взвешивать все "за" и "против" о том, стоит ли предпринимать атаку  -
это было  частью  индейского  характера.  Но  обсуждать  одинокую,  едва
заметную  струйку  дыма  целые  полчаса  -  это  совсем   другое   дело.
Замешательство этих шестерых наглядно демонстрировало,  как  низко  пали
эти пауни, как мало осталось у них уверенности в себе, храбрости. Группа
раскололась. Они разошлись во мнениях. Один предлагал уходить, остальные
- выяснить причину появления дыма. Пока они прохлаждались, шагая взад  и
вперед, только один мужчина, самый сильный, самый  свирепый  среди  них,
остался верен первому предложению.  Он  хотел  внезапно  напасть  на  то
место, откуда вился дымок, причем немедленно. В течение  этого  скучного
разговора, который тянулся и тянулся, он становился все более угрюмым  и
сердитым.
   Тридцать минут истекли, и мужчина, отделившись  от  своих  собратьев,
начал тихо спускаться по косогору. Остальные пятеро двигались бок о бок,
спрашивая, что бы могли значить его действия.
   Разозленный воин едко ответил, что они - не пауни, и что он не  может
больше ездить с женщинами. Индеец сказал, что  им  следует  зажать  свои
хвосты между ног и ехать домой. Он сказал, что пауни не ведут себя  так,
как сейчас они, и он предпочел бы  умереть,  чем  спорить  с  мужчинами,
которыми они не были.
   Он поскакал вперед, к дыму.
   Остальные последовали за ним.

III

   Как бы ни была сильна антипатия Тиммонса к  индейцам,  он  фактически
ничего не знал об их привычках и образе действий. Территория была долгое
время отно