знала, что не сможет долго сохранять этот темп, но  даже  если  и
сможет, то индейцы все равно будут верхом, и  легко  догонят  ее.  Когда
возвышенность, по которой она бежала,  стала  сужаться,  а  края  склона
стали круче, девочка начала искать место, где можно спрятаться.
   Ее сумасшедший взгляд ничего не обнаружил, а боль в разбитых коленках
начинала пульсировать, как вдруг она заметила темное отверстие, частично
прикрытое толстыми пучками травы на полпути вверх  по  склону  слева  от
себя.
   Кашляя и плача, она вскарабкалась на каменистую площадку и как  мышь,
ищущая убежища, втиснулась в щель. Голова  прошла  легко,  но  никак  не
хотели пролезать плечи. Дыра была слишком мала. Она отползла на  коленях
назад и ударила по краям дыры кулаками. Земля под камнями была мягкой, и
начала осыпаться. Кристина копала в исступлении, и через некоторое время
в щели оказалось  достаточно  места  для  того,  чтобы  там  можно  было
свернуться калачиком.
   Это было очень тесное убежище. Она сидела скорчившись, и почти  сразу
же возникло  болезненное  ощущение,  будто  она  каким-то  образом  сама
запихнула себя в бутылку и заткнула пробкой. Правым  глазом  из-за  края
дыры она могла видеть небольшой участок земли  на  несколько  сот  ярдов
вниз по склону. Никого не было. Но черный дым поднимался с той  стороны,
где находился се дом. Она руками сжала горло, и одной  из  них  нащупала
распятие, которое носила на шее, сколько себя помнила. Она держалась  за
него и ждала.

VI

   Когда солнце прошло свой дневной путь и светило теперь из-за холма, у
молодой девушки появилась надежда. Она боялась,  что  один  из  индейцев
видел, как она побежала, но по прошествии  каждого  следующего  часа  ее
шансы увеличивались. Она молилась, чтобы  быстрее  наступила  ночь.  Это
единственное, что могло помешать им найти ее.
   Через час после захода солнца  она  затаила  дыхание,  услышав  топот
копыт. Лошади спускались вниз по  склону.  Ночь  выдалась  безлунная,  и
девочка не смогла ничего  толком  разглядеть.  Ей  показалось,  что  она
слышит детский плач. Стук копыт постепенно замер и больше не повторялся.
   Кристину  так  сильно  мучила  жажда,  что  больно  было  глотать,  а
непрекращающаяся боль в ободранных коленках, казалось,  распространилась
на все тело. Она пыталась слегка выпрямить затекшие конечности.  Но  это
удавалось всего лишь на дюйм или два в  любом  направлении.  Девочка  не
могла повернуться, а левая сторона  се  тела,  на  которой  она  лежала,
начала неметь.
   Когда наступила самая длинная  ночь  в  жизни  Кристины,  ее  ужасное
положение  ухудшилось  и  переросло  в  лихорадочное  возбуждение.   Она
вынуждена была удерживать себя от внезапных  приступов  паники,  которая
уже начала овладевать мыслями.  Девочка  могла  умереть  от  потрясения,
которое ей пришлось испытать, но каждым раз она находила способ подавить
в себе начинающуюся истерику. Кристина старалась как можно меньше думать
о том, что случилось с ее семьей и друзьями. Не думать  об  этом  -  вот
спасительная соломинка, за которую она  хваталась,  как  одержимая.  Она
снова и снова слышала предсмертный хрип отца, единственный,  который  он
успел издать перед тем, как томагавк пауни вонзился ему в спину.  Каждый
раз,  слыша  этот  рык,  она  старалась  избежать  его,  пропуская   эти
воспоминания. Кристина всегда считалась стойкой и  выносливой  маленькой
девочкой, и именно благодаря своей стойкости она спаслась.
   Около полуночи она задремала, но минутой позже проснулась в ярости от
того, что заперта в этой маленькой дыре.  Подобно  скользящему  узлу  на
веревке, чем больше она боролась, тем сильнее застревала.
   Ее жалобные стоны полуночный ветер уносил вниз по склону.
   Наконец она ослабла до такой степени, что не в силах больше была даже
стонать, и просто лежала, вздрагивая от долгого плача. Когда  все  слезы
тоже были выплаканы, девочка затихла,  теряя  последние  силы  от  своей
беспомощности. Она испытывала то же чувство, какое испытывают  животные,
проведшие долгие часы в капкане.
   Оставив надежду самой выбраться из этой  норы,  она  сконцентрировала
внимание на тех маленьких движениях, которые помогли  бы  ей  устроиться
более удобно. Кристина задвигала ступнями взад и  вперед  насколько  это
было возможно, шевеля при этом каждым пальцем. Ее руки были относительно
свободны, и она прижимала кончики пальцев друг к другу до тех пор,  пока
не перебрала, наконец, все возможные комбинации.  Она  пересчитала  свои
зубы. Потом прочла выученную наизусть молитву,  четко  произнося  каждое
слово. Она сочинила длинную песню о том, что она почувствует, находясь в
этом капкане. Потом спела ее.

VII

   С первыми лучами солнца, девочка снова начала плакать, думая, что  не
сможет продолжать лить слезы весь день, который еще только начинался.  С
нее было достаточно. И когда Кристина услышала стук лошадиных  копыт  на
склоне внизу,  смерть  от  чьей-либо  злой  руки  показалась  ей  лучшим
исходом, чем возможность погибнуть в этой расщелине.
   - Помогите! - закричала она, - помогите мне!!
   Она услышала, как стук копыт  внезапно  оборвался.  Люди  поднимались
вверх по склону, объезжая камни. Борьба с валунами прекратилась  и  лицо
возникло прямо перед дырой. Кристина не смогла  пересилить  себя,  чтобы
посмотреть на него, но не имела  возможности  отвернуться.  Она  закрыла
глаза к недоумению дакотов.
   - Пожалуйста... вытащите меня, - полушепотом, полу стоном вырвалось у
нее.
   Она не успела до конца осознать, как сильные руки уже  тащили  ее  на
солнечный свет. Сначала девочка не смогла стоять, и опустилась на землю,
вытягивая свои затекшие  ноги  дюйм  за  дюймом.  Индейцы  в  это  время
совещались между собой.
   Их мнения разделились. Большинство не видело смысла брать  ребенка  с
собой. Они говорили, что она тощая,  маленькая  и  слабая.  И  если  они
возьмут этот маленький комок страданий, их могут  обвинить  в  том,  что
сделали пауни с белыми людьми в земляной хижине.
   Их предводитель был против и привел свои аргументы. Было  бы  большой
неудачей, если бы люди, жившие в земляной хижине так  далеко  от  других
белых, будут обнаружены очень скоро. Но  в  любом  случае,  сами  дакоты
будут уже далеко отсюда к тому времени, как это произойдет.  Отряд  имел
всего двух пленных. Оба они были мексиканцами, а пленные всегда в  цене.
Если девочка умрет во время долгого пути домой, они оставят  се,  и  нет
ничего мудрее этого. Если же она  выживет,  то  сможет  пригодиться  как
работница или что-то, с  помощью  чего  можно  будет  совершить  удачную
сделку, если возникнет такая необходимость.
   Лидер  напомнил  остальным,   что   у   пленников   стало   традицией
превращаться в хороших дакотов, а это  всегда  было  полезно  для  роста
большего числа хороших дакотов.
   Дело разрешилось довольно быстро. Те, кто  высказался  за  то,  чтобы
убить девочку, возможно, имели  более  веские  аргументы,  но  тот,  кто
предложил сохранить ей жизнь, был быстро идущим в гору молодым воином  с
великолепным будущим, и ни один из его соплеменников не посмел выступить
против него.

VIII

   Она  выжила  и  преодолела  все  лишения  большей  частью   благодаря
благосклонности молодого воина с видами на будущее, чье имя она случайно
услышала и запомнила. Его звали Трепыхающаяся Птица.
   Со временем она начала понимать, что эти люди стали теперь ее  семьей
и что они имели огромную разницу с теми, которые убили  ее  родителей  и
друзей. Дакоты стали  ее  миром  и  она  полюбила  их  так  сильно,  как
ненавидела пауни. Но в то время, когда ненависть к убийцам поднималась в
ней, воспоминания об утраченной семье неизменно понемногу  растворялись,
уходили, будто их засасывало  зыбучими  песками.  В  конце  концов,  эти
горькие воспоминания навсегда оставили ее мысли.
   До этого дня, дня, когда она воскресила в памяти все свое прошлое.
   Насколько неожиданно  всплыли  все  эти  яркие  образы  из  прошлого,
настолько же моментально Стоящая С Кулаком перестала думать о них, когда
поднялась с земли, где образовалась полянка примятой ее телом  хлопковой
растительности, и забралась в реку.  Когда  женщина  ступила  в  воду  и
несколько раз брызнула чистой влагой себе в лицо, она уже  не  думала  о
своих отце и матери. Они давно ушли из ее жизни, и память о  них  сейчас
ничем не могла помочь ей.
   Стоящая С Кулаком пробежалась  взглядом  по  противоположному  берегу
реки. Сейчас все ее мысли были заняты  лишь  пауни.  Она  задавала  себе
вопрос: "Придут ли они этим летом на землю дакотов?"
   Втайне она надеялась, что так и будет. Это  давало  бы  ей  еще  одну
возможность для мщения.
   Такой случай уже представился ей однажды несколько лет назад,  и  она
сделала  все,  что  было  в  ее  силах,  чтобы   отомстить.   Надменный,
высокомерный воин был взят в плен живым с целью получить за него выкуп.
   Стоящая С  Кулаком  и  делегация  женщин  встретили  мужчин,  которые
привели  пленника  на  окраину  лагеря.  Она  лично  была  предводителем
разъяренных  судей,   считавших,   что   возвращение   военного   отряда
невозможно. Они стащили пленного воина со спины его лошади и  растерзали
его на куски там же, на месте, куда он был приведен. Стоящая  С  Кулаком
была первой, кто вонзил в него свой нож, и оставалась на месте казни  до
тех пор, пока воспоминанием от пауни остались лишь клочки одежды.  Мысль
о том, что она вернула нанесенные ее семье удары, наполняла ее  глубоким
удовлетворением. Но, однако, не настолько полным,  чтобы  она  перестала
постоянно думать о еще одном шансе для мести.
   Путешествие в прошлое послужило ей хорошим возбуждающим средством,  и
сейчас она чувствовала себя дакота больше, чем когда бы то ни было.
   Женщина возвращалась на свою полянку с  примятой  травой.  Ее  голова
была высоко поднята, а сердце было очень сильным.
   Белый солдат, казалось,  был  сейчас  для  нее  сущим  пустяком.  Она
решила, что если и  поговорит  с  ним,  то  в  итоге  это  будет  только
удовольствием для нее.

ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ

I

   Появление  трех  незнакомых  молодых  человек  верхом  на  пони  было
неожиданным. Робкие и почтительные, они внешне выглядели посланцами,  но
для лейтенанта Данбера такого количества воинов было слишком  много.  Он
еще не научился отличать одно племя от другого,  и  его  нетренированный
глаз мог принять их за кого угодно.
   С винтовкой, перекинутой через плечо, он прошел сотню ярдов, удаляясь
от склада продовольствия. Данбер  вышел  встретить  их.  Когда  один  из
молодых парней сделал  ему  знак  приветствия,  который  делал  "Тихий",
Данбер ответил своим обычным коротким поклоном.
   Разговор жестами был коротким и простым. Индейцы просили его  поехать
с ними в деревню, и лейтенант согласился. Пока он  запрягал  Киско,  они
стояли недалеко  от  него  и  тихо  обсуждали  между  собой  достоинство
маленькой гнедой лошадки, но Данбер не обращал на них особого внимания.
   Он был возбужден. Его снедало любопытство. Что произошло?  Почему  за
ним прислали этих троих? Данбер был рад, когда они, оставив Форт позади,
понеслись галопом.

II

   Это была  та  самая  женщина,  и  хотя  она  сидела  далеко  от  них,
повернувшись  к  задней  стенке  хижины,  глаза   лейтенанта   постоянно
устремлялись в том направлении. Платье из  оленьей  шкуры  закрывало  ее
колени, и Данбер не мог определить, зажила ли тяжелая рана на ее ноге.
   Внешне она выглядела  отлично,  но  лейтенант  не  мог  прочитать  по
выражению ее лица, не мог найти ключа к разгадке. На нем читались  следы
угрюмости, но ничего другого оно не выражало. Взгляд Данбера возвращался
и возвращался к ней, потому что он был уверен  теперь,  что  именно  эта
женщина послужила причиной для этого его визита  в  деревню.  Он  хотел,
чтобы все наконец разъяснилось,  но  его  ограниченный  опыт  общения  с
индейцами уже научил его быть терпеливым.
   Итак, лейтенант ждал, пока шаман  методично  набивал  в  свою  трубку
табак.  Данбер  снова  посмотрел  на  Собранную  В  Кулак.  На  какое-то
мгновение их глаза встретились, и он вспомнил, какими бледными они  были
по сравнению с  глубокими,  темно-карими  глазами  остальных.  Потом  он
вспомнил вырвавшиеся у нес слова: "Не надо" в тот день, когда нашел ее в
степи. Каштановые волосы неожиданно обрели для него  новое  значение,  и
мурашки пробежали у него от шеи по спине.
   - О, боже мой! - подумал лейтенант. - Эта женщина - белая!
   Данбер теперь с уверенностью мог сказать, что Трепыхающаяся Птица был
более чем следовало  озабочен  присутствием  этой  женщины  в  полумраке
хижины. Когда, закончив набивать трубку,  он  протянул  ее  Данберу,  то
сделал это с длинным взглядом в ее сторону.
   Лейтенант нуждался в помощи, потому что  сам  не  справлялся  с  этой
длинной трубкой, и Трепыхающаяся Птица проявил вежливость,  указав,  как
правильно должны располагаться пальцы на се мундштуке.  Табак  полностью
соответствовал  запаху,  не  очень  приятному,  надо  признать,  но   не
лишенному некоторого аромата. Данберу такой способ курения понравился. И
сама трубка была просто восхитительна. Поначалу с трудом удерживая ее  в
руках,  после  первой  же  затяжки  лейтенант  почувствовал,   как   она
удивительно полегчала, и Данберу даже пришла в  голову  мысль,  что  она
может  запросто  улететь  -  стоит  ему  лишь  чуть  расслабить  пальцы,
сжимающие мундштук.
   Несколько минут Данбер и Трепыхающаяся Птица передавали ее из  рук  в
руки, а затем индеец осторожно положил трубку рядом с собой.  Он  твердо
посмотрел на Собранную В Кулак и подал ей знак приблизиться к ним.
   Она заколебалась на  какое-то  время,  а  потом,  опершись  руками  о
земляной пол, поднялась на ноги. Лейтенант Данбер, будучи  джентльменом,
тут же вскочил с места, позабыв о том, что находится среди  дикарей,  не
знающих обычаев белых людей.
   Все произошло в одно мгновение. Данбер не видел ножа до тех пор, пока
женщина не прошла половины  расстояния,  разделяющего  их.  В  следующее
мгновение Трепыхающаяся Птица неожиданно резко толкнул Данбера в  грудь,
и лейтенант упал на спину. Уже лежа на  полу,  он  увидел,  как  женщина
припала к земле, перемежая слова,  которые  она  шептала,  со  свирепыми
движениями, ударяя кулаками о землю.
   Трепыхающаяся Птица быстро навалился на нее, и, вырывая  одной  рукой
нож, другой  прижимал  женщину  к  земле.  Когда  лейтенант  сел,  шаман
повернулся к нему. На его лице явно читался страх.
   Доведенный почти до безумия этой ужасной ситуацией,  Данбер  поднялся
на ноги. Он несколько раз протянул  руки  взад  и  вперед,  одновременно
повторяя одно и то же слово -  "Нет".  Потом  он  отвесил  один  из  тех
маленьких поклонов, какими обычно приветствовали индейцев, приходящих  в
Форт Сэдрик. Он указал на женщину, лежащую на полу, и снова поклонился.
   Тогда Трепыхающаяся Птица все понял.  Белый  человек  старался  всего
лишь быть вежливым. Он не хотел никого обидеть. Индеец сказал  несколько
слов Стоящей С Кулаком, и тогда она тоже встала на ноги,  уставившись  в
пол. Она избегала любых контактов с белым солдатом.
   Некоторое время каждый член этого трио стоял в вигваме не двигаясь.
   Лейтенант Данбер ждал и смотрел,  как  Трепыхающаяся  Птица  медленно
почесывает  свой  нос  длинным,  темным  пальцем,  обдумывая  дальнейшие
действия. Потом он мягко обратился к Стоящей С Кулаком и женщина подняла
на него глаза. Они казались еще бледнее, чем раньше.  И  более  пустыми.
Сейчас она смотрела  прямо  в  глаза  Данберу.  Шаман  знаками  попросил
лейтенанта занять свое место. Все расселись в том порядке, в  каком  они
сидели до этого маленького  происшествия  -  лицом  друг  к  другу.  Еще
несколько ласковых слов, сказанных Трепыхающейся Птицей женщине - и  она
передвинулась, легко устроившись в футе - двух от Данбера.
   Индеец в ожидании посмотрел на них обоих. Он приложил пальцы к губам,
тыча другой рукой в лейтенанта. Наконец Данбер  понял,  что  его  просят
сказать что-нибудь женщине, сидящей рядом с ним.
   Лейтенант повернул к ней голову, ожидая, когда она, в  свою  очередь,
тоже повернет к нему свою.
   - Здравствуй, - сказал он.
   Женщина моргнула.
   - Здравствуй, - повторил Данбер.
   Стоящая С Кулаком помнила это слово. Но язык белых в ее  произношении
был таким же запущенным, как  старый,  заброшенный  сарай.  Она  боялась
того, что у нес может получиться, и ее сознание все  еще  сопротивлялось
самой идее этих переговоров. Она сделала  несколько  беззвучных  попыток
перед тем, как произнести:
   - Здроствай.
   Женщина выдавила из себя это единственное  слово  и  быстро  опустила
голову, коснувшись подбородком груди.
   Восхищение Брыкающейся Птицы  было  так  велико,  что  он  совершенно
нехарактерным для индейца движением ударил  себя  ладонью  по  ноге.  Он
потянулся к Данберу и коснулся его руки, прося его продолжать.
   - Говорить? - спросил лейтенант, сочетая это слово с жестом,  который
сделал Трепыхающаяся Птица. - Говорить по-английски?
   Стоящая С Кулаком потерла висок и кивнула,  пытаясь  сказать  Данберу
то, что она думала. Она приложила два пальца к губам и покачала головой,
стараясь рассказать о трудностях с языком, которые она испытывает.
   Лейтенант не совсем понял, что она хотела сказать ему.  Выражение  ее
лица было все еще отсутствующим и даже, как временами казалось  Данберу,
чуть враждебным.
   Но сейчас в ее движениях была легкость, которая
   Позволяла ему думать, что женщина хотела продолжать
   Общение.
   - Я... - начал Данбер, указывая на себя пальцем, - я Джон. Я - Джон.
   Взгляд женщины задержался на его губах.
   - Я - Джон, - повторил он снова.
   Стоящая С Кулаком зашевелила губами, не издавая звука, практикуясь  в
движении губ. Когда она наконец произнесла слово вслух,  оно  прозвучало
достаточно четко. Но это слово шокировало ее. И оно повергло в изумление
лейтенанта Данбера. Женщина сказала:
   - Вилли.
   Трепыхающаяся Птица  по  выражению  лица  Данбера  понял,  что  здесь
какая-то осечка. Он беспомощно смотрел на  Собранную  В  Кулак,  которая
повторяла без конца одни и те же движения: она закрывала  лицо  и  глаза
руками. Она зажимала нос, будто пыталась избежать  какого-то  запаха,  и
дико трясла головой. Наконец она положила руки на землю ладонями вниз  и
погрузилась  в  себя,  снова  и  снова  выговаривая  тихо  слова  своими
маленькими губами. В этот  момент  сердце  Брыкающейся  Птицы  дрогнуло.
Может быть, он потребовал слишком многого от  этой  несчастной  женщины,
затеяв такой эксперимент?
   Лейтенант Данбер тоже не знал,  что  делать  дальше.  Он  думал,  что
долгая изоляция бедной девушки от белых людей, возможно, сделала из  нее
лунатика.
   Но эксперимент Брыкающейся Птицы, хотя и ужасно сложный, тем не менее
не был обречен на провал И Стоящая С Кулаком не  была  лунатиком.  Слова
белого солдата и ее воспоминания, а также смущение из-за своего языка  -
все это вместе взятое давило на женщину. Она с трудом могла  разобраться
в этой путанице. Это было похоже на путешествие с закрытыми глазами. Она
боролась за то, чтобы ухватить  конец  путеводной  нити,  и  смотрела  в
никуда, сосредоточившись на своих мыслях.
   Трепыхающаяся Птица начал было что-то говорить, но она оборвала его с
прямотой, присущей дакотам.
   Ее глаза закрылись, и так она просидела еще несколько  секунд.  Когда
же они открылись и женщина посмотрела сквозь свои  спутанные  волосы  на
лейтенанта Данбера, он заметил, что они изменили свое выражение -  стали
мягче.
   Легким взмахом руки она сопроводила свою просьбу, сказанную на  языке
дакотов, произнести это слово еще раз.
   Данбер прочистил горло.
   - Я - Джон, - сказал он, и еще несколько раз внятно повторил:
   - Джон... меня зовут Джон.
   Ее губы еще раз шевельнулись, осваивая  это  слово,  и  еще  раз  она
попыталась произнести его:
   - Джан.
   - Да