емляной пол  в  беседке,  как
пришло  известие,  что  группа  молодых  воинов  просит   разрешить   им
предпринять вылазку против  пауни.  Из-за  того,  что  не  было  никаких
предварительных разговоров об этом предприятии, а  так  же  потому,  что
молодые индейцы совсем не имели опыта в этом  вопросе,  Десять  Медведей
был вынужден спешно созвать Совет.
   Трепыхающаяся Птица был вызван на это заседание, и внезапно Стоящая С
Кулаком и Танцующий С Волками остались в беседке одни.
   Под  ветвями,  образующими  крышу  этого  сооружения,  повисла  такая
гнетущая  тишина,  что  оба  начали  нервничать.  Каждый  из  них  хотел
говорить, но, поразмыслив, что сказать и как сказать, оба держали рот на
замке. И Танцующий  С  Волками,  и  Стоящая  С  Кулаком  были  абсолютно
безмолвны.
   Наконец женщина решилась произнести первое слово, но было поздно.
   Данбер уже повернулся к ней, сказав робким, но не лишенным  твердости
голосом:
   - Я хочу побольше узнать о тебе.
   Стоящая С Кулаком отвернулась,  приводя  мысли  в  порядок.  Все-таки
английские слова давались ей пока с трудом. В попытке облечь свои  мысли
в конкретные фразы, она начала сначала с запинками, а  потом  все  более
ровно:
   - Ты... что знать... хочешь знать?

VII

   Все остальное утреннее время она рассказывала ему о себе.  Рассказ  о
той поре, когда она была белой девочкой, вызвал у  Данбера  неподдельный
интерес и повышенное внимание. Узнал он и о взятии ее в плен, а потом  и
о той жизни, которую  она  вела  как  индейская  женщина,  принадлежащая
племени дакота.
   Когда Стоящая С Кулаком закончила свою историю,  лейтенант  задал  ей
вопрос. Как бы она ни хотела, она просто не могла отказать ему.
   Он хотел знать, почему она носит это имя - Стоящая С Кулаком. И тогда
женщина рассказала о своем появлении в  лагере,  которое  произошло  так
много лет назад. Воспоминания о первых  месяцах  в  деревне  были  очень
расплывчаты, но тот день, когда она получила это имя, Стоящая С  Кулаком
помнила хорошо.
   Она не была официально никем признана  в  этом  племени,  и  не  была
членом этого общества людей. Она всего лишь выполняла работу по дому. Со
временем она привыкла к этому, и, старательно трудясь в вигваме  и  близ
него, стала получать  более  сложные  задания.  Видя,  как  успешно  она
справляется с возложенными на  нее  обязанностями,  ей  начали  доверять
больше. Теперь это была не та лакейская работа, которой  она  занималась
первое время, и она имела теперь представление об образе жизни в прерии.
Однако чем дольше она  трудилась,  тем  больше  ее  обижало  собственное
низкое  положение  среди  этих  людей.  Некоторые  из   женщин   племени
беспощадно  дразнили  и  всячески  докучали  ей.   Однажды   утром   она
столкнулась у вигвама с самой злой из  этих  женщин.  Будучи  молодой  и
неопытной,  Стоящая  С  Кулаком  не  имела  ни  малейшего  шанса   выйти
победителем из этой стычки. Но она выбрала подходящий  момент  и  сильно
толкнула свою обидчицу. Удар пришелся по подбородку  и  сбил  женщину  с
ног. Стоящая С Кулаком еще раз ударила свою  мучительницу  так,  что  та
потеряла сознание. И теперь маленькая белая девочка стояла, повернувшись
лицом к остальным женщинам, собравшимся тут же,  у  хижины,  со  сжатыми
кулаками, готовая наброситься на любого, приблизившегося к ней.
   Но никто не захотел быть следующим. Все  только  стояли  и  смотрели.
Через  секунду  они  разошлись  каждая  в  свою  сторону  и   продолжали
заниматься прерванной работой, оставив главную обидчицу лежать там,  где
она упала.
   После  этого  происшествия  больше  никто  не  унижал  и  не  задевал
маленькую белую девочку. Семья, которая взяла  на  себя  заботы  о  ней,
стала  более  открыто  проявлять  свою  доброту  по  отношению  к  этому
существу. Путь, на который она встала, попав  в  племя  дакота,  заметно
изменился. Теперь ей было намного легче стать одной из них.  И  с  этого
дня ее стали называть Стоящая С Кулаком.
   Какая-то особенная, добрая теплота наполнила беседку,  когда  женщина
закончила свой рассказ. Лейтенанту Данберу захотелось  точно  узнать,  в
какое именно место на подбородке Стоящая С Кулаком ударила  ту  женщину.
Не колеблясь ни секунды, женщина сжала руку в кулак и костяшками  слегка
дотронулась до челюсти Данбера. После этого жеста лейтенант уставился на
нее.
   Вдруг его глаза медленно закатились, обнажив белки, и он  опрокинулся
навзничь.
   Это была неплохая шутка, и женщина  с  удовольствием  приняла  в  ней
участие. Она  схватила  лейтенанта  за  руку  и  потянула,  помогая  ему
подняться.
   Это прикосновение сослужило хорошую службу. Между  ними  установились
добрые отношения, им стало легко друг с другом. Но как бы хорошо это  ни
было, неожиданная фамильярность смутила Собранную В  Кулак  и  заставила
заволноваться. Она не хотела, чтобы Данбер задал ей  вопрос,  касающийся
ее лично, вопрос о ее положении в настоящее время. Женщина  чувствовала,
что Данбера интересует именно это, и вопрос уже готов  был  сорваться  с
его губ. Призрак слов, которые Танцующий С  Волками  вот-вот  готов  был
произнести, изменил ее настроение. Неизбежное заставило ее  занервничать
и замкнуться.
   От внимания Данбера не укрылось се состояние. Он тоже занервничал  и,
в свою очередь, осекся.
   До того, как оба осознали это, между ними снова  повисла  напряженная
тишина.
   И все же лейтенант сказал эти слова. Он сам  не  смог  бы  объяснить,
почему именно этот вопрос крутился у него в голове и рвался  наружу,  но
это было именно так. Он ДОЛЖЕН был спросить. Если бы он  не  решился  на
это сейчас, он не решился бы никогда.
   Наигранно небрежно он вытянул вперед ногу, зевнул и спросил:
   - У тебя есть муж?
   Стоящая С Кулаком  уронила  голову  на  грудь,  уставившись  на  свои
колени. Потом неловко качнула головой и произнесла:
   - Нет.
   Следующий вопрос "Почему?" уже крутился на кончике его языка, но  тут
Данбер заметил, как женщина медленно  опустила  лицо  в  свои  раскрытые
ладони. Он замер, выжидая. "Что-то не так?" - подумал лейтенант.
   Женщина не двигалась.
   В тот момент, когда он решил заговорить,  она  внезапно  вскочила  на
ноги и выбежала из беседки.
   Стоящая С Кулаком так стремительно покинула его, что Данбер не  успел
даже окликнуть ее.  Опустошенный,  он  в  оцепенении  сидел  в  беседке,
проклиная себя за то, что не сдержался и задал-таки это вопрос. И все же
ему хотелось верить - несмотря ни на что утраченная надежда вернется,  а
неверный шаг всегда можно исправить. Но сейчас он ничего не мог сделать.
Он не мог попросить совета у  Брыкающейся  Птицы.  Данбер  даже  не  мог
сейчас поговорить с ним.
   Поглощенный  своими  невеселыми   мыслями,   лейтенант   просидел   в
одиночестве около десяти минут. Потом встал и направился к  стаду  пони.
Ему необходимо было проехаться верхом.
   Стоящая С Кулаком тоже отправилась  в  прерию,  и  тоже  верхом.  Она
переправилась через реку и медленно побрела по тропе, извивающейся между
валунами  на  противоположном  от  деревни  берегу.  Женщина   старалась
привести в порядок свои мысли.
   Она не считала себя очень удачливой.
   То, что она чувствовала к Танцующему С Волками, не укладывалось у нес
в голове. Мысли путались, наскакивали одна на другую, суматошно ища себе
нужное место. Еще не так давно Стоящей С Кулаком  была  ненавистна  сама
мысль о Данбере. А в последние несколько дней она не  думала  ни  о  чем
другом, кроме него. А сколько было еще противоречий!
   Сначала женщина осознала, что перестала думать о своем погибшем муже.
Недавно он был для нее  всем,  был  центром  всей  се  жизни,  а  теперь
оказался так быстро забыт... Она почувствовала себя очень виноватой.
   Стоящая С  Кулаком  развернула  пони  и  отправилась  назад,  пытаясь
выбросить из головы Танцующего с  Волками.  Мысли  о  нем  она  заменила
длинными молитвами по своему ушедшему навсегда мужу.
   Женщина находилась еще довольно далеко от лагеря, она даже не  видела
его, когда пони под ней поднял голову и испуганно заржал.
   Что-то большое зашевелилось в  кустах  позади  животного  и  женщины.
Хорошо понимая, что такие громкие звуки могло  издавать  только  крупное
животное, Стоящая С  Кулаком  заторопилась  домой  и  подстегнула  пони.
Животное, хрустящее ветвями  кустарника,  ломающее  их  и  продирающееся
сквозь густые заросли, могло оказаться медведем.
   Женщина уже пересекала реку, как вдруг  неожиданная  но  бесполезная,
праздная мысль пронзила ее мозг
   "Интересно,  видел  когда-нибудь  Танцующий  С  Волками  медведя?"  -
спросила она сама себя.
   Стоящая С Кулаком замерла, остановившись на полуслове. Она нс  должна
позволять этому происходить не должна постоянно думать о нем.  Это  было
невыносимо
   К тому времени, когда она достигла деревни, женщина, в  которой  жило
сразу два человека, решила для себя окончательно:  ее  роль  переводчицы
является всего лишь частью общего плана, общего дела. Такого,  например,
как торговля. И дальше этого пойти не должно, даже в мыслях.
   Она должна прекратить думать о белом мужчине.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ

I

   Лейтенант Данбер в одиночестве, не торопясь, ехал вдоль реки. Так же,
как Стоящая С Кулаком. Только она ехала  к  югу,  а  он  направлялся  на
север.
   Несмотря на жару, которая все усиливалась, он  удалился  от  реки  на
милю или две. Данбер двигался по бескрайней степи, и одна  мысль  прочно
засела в его голове. "Если я буду окружен со всех сторон только прерией,
мне станет лучше", - думал он.
   Настроение Данбера после инцидента в беседке резко упало, и сейчас он
находился в самом унылом расположении духа.
   Лейтенант снова и снова мысленно возвращался к ее бегству из беседки,
пытаясь нащупать, найти что-то, за  что  можно  было  бы  уцепиться.  Но
ничего не было. Ему  становилось  ясно,  что  их  разрыв,  должно  быть,
окончательный, и из-за этого он чувствовал себя ужасно. Это он сам,  уже
ухватившись было за  нечто  замечательное,  почти  достигнув  желаемого,
вдруг выпустил его из рук, позволил ему ускользнуть.
   Данбер безжалостно ругал себя  на  чем  свет  стоит  за  то,  что  нс
бросился вслед за ней. Если бы он сделал это, в  настоящий  момент  они,
возможно, счастливо беседовали бы в тени ветвей, шатром поднимающихся  у
них  над  головой.  Когда  Данбер  подумал  об   этом,   что-то   нежное
всколыхнулось в его душе, какое-то приятное ощущение, ожидание  счастья.
Но что бы это ни было, оно посетило  его  лишь  на  мгновение,  а  потом
испарилось.
   Джон  хотел  рассказать  Кристине  о  себе.  Теперь  это,   по   всей
вероятности, никогда не случится.
   Он хотел сейчас снова вернуться в беседку вместе  с  ней.  Но  вместо
этого лейтенант бродил по степи, как потерянная душа под палящими лучами
солнца.
   Лейтенант никогда еще не уходил так далеко  к  северу  от  лагеря,  и
сейчас был удивлен тем, как разительно отличались эти места от тех,  что
были расположены южнее. Здесь действительно холмы  были  холмами,  а  не
теми маленькими шишечками, едва выступающими из травы.  Они  поднимались
прямо  перед  ним,  а  от  холмов  тянулись  во  все  стороны  глубокие,
оскалившиеся острыми выступами каньоны.
   Невыносимый  зной,  усугубленный  непрекращающимся   самокритицизмом,
довел Данбера до того, что его мозги  начали  плавиться.  Он  неожиданно
почувствовал головокружение, и слегка толкнул Киско в бока  коленями.  В
полумиле  впереди  от  себя  Данбер  заметил  тенистое  местечко  -  там
начинался черный каньон, разрезающий прерию на части.  Сейчас  лейтенант
направлялся туда.
   Стены по обе стороны путников  поднимались  на  сто  футов  вверх,  а
казались еще выше. Темнота, окутавшая лошадь и всадника, несла  с  собой
освежающую прохладу. Они начали  осторожно  продвигаться  по  усыпанному
камнями дну ущелья, и место вдруг показалось Данберу  зловещим.  Впереди
стены сходились, приближались друг к другу, и каньон становился все  уже
и  уже.  Лейтенант  чувствовал,  как   мускулы   Киско   начали   нервно
подрагивать, и в  абсолютной  тишине  наступающего  вечера  Данбер  ясно
различал гулкие удары своего сердца.
   Его поразила появившаяся вдруг уверенность, что он вошел  в  какой-то
древний мир. Может быть, это был ад?
   Лейтенант начал уже подумывать о возвращении, как вдруг  каньон  стал
расширяться. Далеко впереди, в просвете  между  стен,  лейтенант  увидел
заросли высокой травы. Верхушки этого  травостоя  переливались  в  лучах
солнца, играющих на их стеблях и перебегающих к вершинам.
   Преодолев несколько извилистых поворотов и  обойдя  наиболее  крупные
камни, лежащие прямо на их пути, Данбер и Киско  оказались  на  свободе.
Они  выбрались  из  ада  прямо  на  чистое  пространство   первозданной,
нетронутой природы. Здесь и росла та высокая трава, что  он  заметил  из
ущелья.  Даже  в   засушливое   лето,   под   палящими   лучами   солнца
растительность оставалась зеленой и свежей. И хотя реки поблизости видно
не было, лейтенант знал, что вода должна быть где-то недалеко.
   "Оленья шкурка" изогнул шею и принюхался. Воздух  потоками  входил  в
его ноздри,  расширяя  их  при  каждом  вдохе.  Он  тоже,  должно  быть,
испытывал жажду, и Данбер отпустил поводья.  Киско  исследовал  траву  и
прошел еще  сотню  ярдов,  приблизившись  к  основанию  каменной  стены,
которая была окончанием каньона. Здесь он остановился.
   У его ног бил  маленький  родничок.  Он  был  не  более  шести  футов
шириной. Водоросли, пустившие свои корни в грунт на его дне, выросли,  и
теперь их листья покрывали  поверхность  водоема  сплошной  пеленой.  Не
успел лейтенант отпрыгнуть в сторону, как морда Киско с силой ткнулась в
воду,  раскидав  водоросли  и  подняв  тучу  брызг.  Лошадь  жадно  пила
живительную влагу, делая большие глотки.
   Лейтенант опустился на одно колено рядом с Киско и окунул руки в воду
у самого бережка. В этот момент что-то попало в  поле  его  зрения.  Это
была расселина у основания каменной стены. Она уходила  вглубь  утеса  и
была достаточно высока у своего начала,  чтобы  человек  мог  пройти  не
нагибаясь.
   Лейтенант Данбер наклонился к  источнику.  Его  губы  коснулось  воды
рядом с Киско, морда которого все  еще  продолжала  торчать  в  роднике.
Данбер быстро напился, снял поводья с шеи лошади и опустил их  на  землю
рядом с ключом, а сам вошел в темноту расселину.
   Внутри утеса было удивительно прохладно. Расселина не  имела  второго
входа. Это была просто пещера. Земля под ногами была мягкой и, насколько
Данбер мог видеть, это место пустовало. Но скользнув взглядом  по  полу,
лейтенант увидел следы пребывания в ней человека. Угли от тысячи костров
были разбросаны по земле, похожие на выщипанные перья.
   Свод пещеры начал сужаться по мере того, как Данбер  продвигался  все
дальше и дальше вглубь. Когда лейтенант дотронулся до потолка, копоть от
множества горевших здесь костров окрасила кончики его пальцев  в  черный
цвет.
   Чувствуя необычайную легкость, с просветленной головой, Данбер сел, и
его ягодицы так сильно ткнулись в землю, что он вскрикнул.
   Лейтенант сидел и смотрел в ту сторону,  откуда  только  что  пришел.
Вход в пещеру находился в сотне ярдов от него, и сейчас напоминал скорее
окно, распахнутое в вечер. Киско пощипывал в высокую сочную  траву,  что
росла у источника. Позади лошади высокий травостой  шелестел  на  ветру,
заходящее солнце играло бликами на листьях растений, и они  превращались
в зеркала, отражающие солнечные лучи. Когда вечерняя прохлада  забралась
в  пещеру  и  окутала   Данбера,   он   вдруг   задрожал,   почувствовав
всепоглощающую  усталость.  Лейтенант  улегся  на  спину,  соорудил   из
замкнутых за голову рук подушку и  уставился  в  потолок.  Матрацем  ему
служила мягкая песчаная почва.
   Крыша, которую образовывал свод каменной пещеры, почернела  от  дыма,
но тем не менее на ней были отчетливо  видны  какие-то  знаки.  Глубокие
насечки прорезали камень и когда Данбер  внимательнее  присмотрелся,  он
вдруг догадался, что сделаны они человеческими руками.
   Данбера начал одолевать сои, но он, зачарованный, продолжал  смотреть
на эти следы человеческого прикосновения. Он  пытался  найти  объяснение
этим линиям. Может быть, какой-нибудь  мечтатель,  любящий  смотреть  на
звездное небо, протянул нити, чтобы соединить по звездам  в  одно  целое
очертания Тельца? Не успел Данбер закончить свою мысль, как линии тотчас
же встали на место. Это был бизон, нарисованный очень грубо, но, тем  не
менее, имеющий все необходимые детали. Даже маленький хвостик  находился
там, где ему и положено быть.
   Рядом с бизоном был нарисован охотник. Он держал в руках копье, и оно
было направлено на животное.
   Теперь дорога для сна была открыта. Ему пришла в  голову  мысль,  что
родник  мог  быть  чем-то  заражен,  когда  незаметно  отяжелевшие  веки
опустились, закрыв глаза лейтенанта.
   Но даже  с  закрытыми  глазами,  Данбер  продолжал  видеть  бизона  и
охотника. И охотник был знаком ему. Нельзя было сказать, что Данбер знал
именно этого человека, но что-то в его лице носило отпечаток  черт  лица
Брыкающейся Птицы. Что-то, что не изменилось за многие  сотни  прошедших
лет.
   Потом Данбер сам стал охотником...
   Потом... потом ничего. Все ушло.

II

   Деревья стояли, скрипя обнаженными ветвями. Листья они  потеряли  еще
осенью.
   Снег покрыл землю.
   Было очень холодно.
   Большой круг невероятно огромного количества солдат безжизненно стоял
и ждал. Каждый держал винтовку сбоку от себя
   Он переходил от одного человека к другому, вглядываясь в  их  голубые
от мороза лица, выискивая признаки жизни. Ни один нс узнал его, никто не
пошевелился.
   Впереди них он увидел  своего  отца.  Докторской  саквояж,  служивший
постоянным предметом для сплетен и пересудов, свешивался из его руки как
естественное продолжение тела. Он видел своего друга детства,  выросшего
и возмужавшего. Он видел мужчину - хозяина бойни в  их  старом  городке.
Этот человек забивал лошадей, которые сошли с круга. Он  видел  Генерала
Гранта, все еще похожего на  сфинкса.  Солдатская  фуражка  венчала  его
голову. Он видел человека в одежде священника. Этот человек  плакал.  Он
видел проститутку. Ее ничего не выражающее лицо  было  похоже  на  маску
покойника. И даже румяна и пудра на ее  лице  не  меняли  ровным  счетом
ничего.  Разве  что  делали  сходство  еще  очевиднее.  Он  видел   свою
полногрудую школьную учительницу. Он видел дорогое  лицо  своей  матери.
Слезы застыли у нее на щеках.
   Бесконечная, огромная армия персонажей из его жизни проходила у  него
перед глазами, и, казалось, ей не будет конца.
   Были здесь и орудия - громадные медные пушки на колесах.
   Кто-то подошел к стоящему в ожидании кругу солдат.
   Это был Десять Медведей. Он мягко двигался в ломком морозном воздухе,
его одежда состояла из единственного одеяла. Оно  было  обмотано  вокруг
его обнаженных плеч.  Глядя  с  любопытством,  как  турист,  он  подошел
вплотную к одной из пушек и встал напротив дула.
   Иссохшая модно-коричневая рука выпросталась из-под одеяла  в  желании
почувствовать, ощутить холодный металл ствола орудия.
   Пушка выстрелила, и  Десять  Медведей  окутало  густым  облаке  дыма.
Верхняя половина его тела, переворачиваясь на лету, медленно поднялась в
мертвое зимнее небо. Кровь полилась из того места, где еще недавно  была
грудь, как вода из шланга. Вместо лица зияла пустота. Косицы  его  волос
лениво отделились от ушей и улетели прочь.
   Тут выстрелили  остальные  пушки  и,  как  это  случилось  со  старым
индейцем, вигвамы его деревни приняли огонь. Двигаясь  по  спирали,  они
рассекали  пространство  подобно  тяжелым  бумажным  конусам,  а   когда
опускались вниз,  втыкались  в  затвердевшую  как  железо  землю  своими
заостренными макушками.
   Теперь  армия  стала  безлична.  Как   стадо   веселых   купальщиков,