- Она заживает, - ответила Стоящая С Кулаком, и их глаза встретились.
   - Боли уже нет? - спросил мужчина.
   - Нет.
   - Скоро силы окончательно вернутся к тебе.
   - Я уже и сейчас сильнее, чем прежде. Я много работаю.
   Она играла комочками грязи на белы ступнях, скатывая их  в  маленькие
шарики, в то время как Трепыхающаяся  Птица  старался  подобрать  нужные
слова. Он не любил торопиться, но и не хотел быть прерванным, а кто-либо
мог войти в любой момент.
   Неожиданно она посмотрела на  него,  и  шаман  был  поражен  грустью,
которая отпечатком лежала на ее лице.
   - Ты несчастлива здесь, - заметил он.
   - Нет, - она покачала головой, - я рада быть с вами.
   Стоящая С Кулаком продолжала скатывать грязь в шарики, водя  пальцами
по ступням.
   - Я грущу по моему мужу.
   Трепыхающаяся Птица на какое-то время  задумался,  а  женщина  начала
скатывать следующий комок грязи.
   - Его уже нет, - сказал лекарь, - но ты здесь, с нами. Время не стоит
на месте, и ты движешься вместе с ним, даже если это  не  приносит  тебе
счастья. Такое бывает.
   - Да, - согласилась она, сжав губы, - но меня мало интересует, что со
мной будет.
   Со своего места, сидя лицом ко  входу,  Трепыхающаяся  Птица  заметил
несколько теней, промелькнувших перед его хижиной, и продолжил:
   - Приближаются белые, - неожиданно выговорил он.  -  Множество  белых
будет проходить через нашу страну каждый год.
   По спине Стоящей С Кулаком пробежал холодок. Ее плечи  передернулись.
Глаза потемнели, а руки непроизвольно сжались в кулаки:
   - Я не хочу идти с ними.
   Индеец улыбнулся.
   - Нет, - сказал он, - ты не пойдешь.  Среди  нас  нет  такого  воина,
которые не постарается удержать тебя от этого...
   Услышав эти слова поддержки,  женщина  с  темно-каштановыми  волосами
наклонилась вперед с любопытством.
   - ... Но они придут, - продолжал говорить мужчина.  -  Они  странная,
незнакомая раса со своими привычками, обычаями и верой. Трудно  сказать,
что должны будем делать мы. Люди говорят,  их  много,  и  это  беспокоит
меня. Если они придут подобно тому, как поток несет свои воды, мы должны
будет остановить их. И тогда мы  потеряем  много  лучших  наших  воинов,
мужчин, каким был твой муж. Тогда здесь  будет  намного  больше  вдов  с
печальными лицами.
   Чем  ближе  подходил  Трепыхающаяся  Птица  к  главной  цели   своего
разговора, тем ниже опускала голову Стоящая С Кулаком, размышляя над его
словами.
   - Есть один белый человек, тот, который принес тебя домой. Я  виделся
с ним. Я был у него в хижине, что находится вниз по реке, я пил его кофе
и говорил с ним. Конечно, он незнакомый, чужой  для  нас  и  имеет  свои
странности. Но я наблюдал за ним и думаю, у него в груди  бьется  доброе
сердце...
   Женщина подняла голову и быстро взглянула на шамана.
   - Этот бледнолицый  -  солдат.  Может  быть,  он  пользуется  большим
влиянием у белях...
   Трепыхающаяся Птица остановился Обыкновенный воробей нашел  дорогу  в
вигвам через открытый полог и впорхнул в хижину.  Осознавая,  что  здесь
ему грозит  опасность  попасть  в  ловушку,  молоденькая  птичка  забила
крыльями, мечась от одной стены к другой. Брыкающая Птица наблюдал,  как
воробей поднялся выше, приблизившись к дыре, через которую  выходит  дым
от костра, а потом неожиданно  вырвался  на  свободу,  исчезнув  в  этом
отверстии.
   Теперь лекарь смотрел на Собранную В Кулак. Она не обратила  внимания
на это вторжение и  продолжала  смотреть  на  свои  руки,  сложенные  на
коленях.  Шаман  задумался,  пытаясь  уловить  потерянную  нить   своего
монолога. Не успел он начать, как  вдруг  снова  услышал  мягкие  хлопки
маленьких крыльев.
   Посмотрев вверх, он увидел воробья, который снова залетел  в  хижину,
на этот раз через дымоход. Трепыхающаяся Птица  проследил  взглядом  его
полет - птичка камнем метнулась к полу, сделала  грациозный  разворот  и
тихо опустилась на каштановые волосы. Женщина не пошевелилась, а воробей
начал чистить клювом перышки. Он делал это так естественно, будто  сидел
в своем гнезде на ветке высокого дерева. Стоящая С Кулаком провела рукой
по волосам и воробей, как ребенок, прыгающий через веревку,  приподнялся
на фут в воздух, выжидая, пока рука пройдет у него под лапками, и  снова
опустился на голову женщины. Стоящая С Кулаком  терпеливо  сидела,  пока
крошечный гость распушал  свои  крылья  и  перья  на  грудке.  Потом  он
вспорхнул и направился прямо ко входу в хижину.  Он  исчез  в  мгновение
ока.
   Какое-то  время  Трепыхающаяся  Птица  хотел   сделать   определенное
заключение, касающееся смысла и значения этого появления воробья и  роли
Стоящей  С  Кулаком  в  этом  представлении.  У  него  не  было  времени
предпринять  свою  обычную  в  таких  случаях  прогулку   и   обдумывать
случившееся. Однако он почувствовал успокоение от того, что увидел.
   До того, как он снова заговорил, женщина подняла голову.
   - Что ты хочешь от меня? - спросила она.
   - Я хочу слушать, что говорит белый  солдат.  Но  мои  уши  не  могут
понять его слов.
   Наконец-то он сделал это. Лицо Стоящей С Кулаком омрачилось.
   - Я боюсь его, - сказала она.
   - Сотни белых солдат придут  сюда  на  сотнях  лошадей  и  с  сотнями
винтовок... вот чего нужно бояться. А сейчас он один. Нас  же  много,  и
это наша земля.
   Она понимала,  что  Трепыхающаяся  Птица  прав,  но  его  правота  не
помогала ей почувствовать себя в безопасности. Стоящая С Кулаком неловко
переменила позу:
   - Я не помню языка белых людей, - заметила  женщина  нехотя.  -  Я  -
Команча.
   Шаман кивнул:
   - Да, ты одна из дакотов. Я не прошу тебя становиться кем-то  еще.  Я
прошу лишь подавить свой страх и подумать о нашем племени.  Встреться  с
белым человеком. Постарайся найти с ним общий язык, вспомни  язык  белых
людей, и когда ты сделаешь это, мы втроем проведем  переговоры,  которые
будут на благо всех людей. Я думал об этом очень долгое время.
   Он замолчал, и вся хижина погрузилась в тишину вместе с ним.
   Женщина огляделась вокруг, скользя взглядом по предметам, находящимся
внутри. Она будто прощалась со всем этим  на  долгое  время.  Когда  она
вновь увидит эти места?
   Стоящая С Кулаком никуда не собиралась уходить, но в своих мыслях она
предпринимала еще один шаг, посвящая его тому, кого так сильно любила.
   - Когда я его увижу? - спросила она.
   Безмолвие снова воцарилось в хижине.
   Трепыхающаяся Птица поднялся на ноги:
   - Найди тихое место, - напутствовал  он  ее,  -  подальше  от  нашего
лагеря. Сядь там  и  оставайся  столько  времени,  сколько  потребуется.
Постарайся вспомнить слова своего старого языка.
   Подбородок женщины упирался ей в грудь, когда Трепыхающаяся Птица шел
вместе с ней к выходу.
   - Отбрось свой страх, и ты сделаешь полезную вещь,  -  бросил  он  си
вслед.
   Женщина уже повернулась к нему спиной и вышла из хижины.
   Шаман не знал, услышала ли она последний из его  советов.  Стоящая  С
Кулаком не обернулась и сейчас она уже шла прочь от хижины.

IV

   Стоящая С Кулаком сделала все так, как ее просили.
   С пустым кувшином для воды, висевшим у нее на бедре, она спустилась к
реке  по  главной  тропе.  Время  близилось  к   полудню,   и   утренние
передвижения, во время которых набирали воду для  хозяйственных  нужд  и
для  лошадей,  занимались  стиркой   и   купанием   детей,   уже   почти
прекратились. Она шла медленно, осматриваясь и выискивая такую тропу, по
которой редко ходили и которая могла бы привести ее к  месту  уединения.
Ее сердце учащенно забилось, когда она  наткнулась  на  поросший  травой
участок, который находился в стороне от главной тропы. Женщина пробежала
через расщелины и оставила реку в сотнях ярдов позади себя.
   Рядом никого  не  было,  но  она  внимательно  прислушалась  -  вдруг
кто-нибудь направляется сюда и она услышит его шаги. Не  услышав  ничего
подозрительного, она спрятала обременявший се кувшин в куст, который  со
временем мог вырасти в вишневое дерево,  а  затем  скользнула  в  хорошо
укрытую от посторонних глаз старую расщелину,  как  раз  в  тот  момент,
когда на берегу реки послышались голоса.
   Она торопливо пробиралась сквозь запутанные  заросли,  свисающие  над
тропой, и вздохнула свободно только тогда, когда через  несколько  ярдов
узенькая тропинка превратилась в хорошо протоптанную дорожку. Теперь шаг
се был легок, и вскоре голоса на главное тропе замерли вдали.
   Утро было прекрасным. Легкий ветерок раскачивал ивы, и  их  гибкие  и
тонкие ветви танцевали  свой  утренний  вальс.  Небо  над  головой  было
необычной, чистой голубизны, и  единственными  звуками,  раздающимися  в
звенящей тишине начинающегося дня, были шуршание  кролика  или  ящерицы,
вспугнутых ее шагами. Этот день, казалось, был создан для наслаждения  и
радости, но в сердце Стоящей С Кулаком не  было  этих  чувств.  Душа  ее
окаменела от долгих дней, проведенных в тоске, от горечи.
   Она замедлила темп и дала волю ненависти.
   Часть ее была направлена против белого солдата. Она ненавидела его за
то, что он пришел на эти земли, за то, что он был солдатом и  вообще  за
то, что он родился. Стоящая С Кулаком ненавидела и Брыкающуюся Птицу  за
то, что он попросил ее об этом и  за  то,  что  знал  -  она  не  сможет
отказать. Она ненавидела Великий Дух  за  его  жестокость.  Великий  Дух
разбил ее сердце. Но этого ему было недостаточно.
   - Почему ты продолжаешь причинять мне боль? - спрашивала она его. - Я
уже мертва.
   Постепенно ее голова стала остывать.  Но  горечь  не  проходила.  Она
превратилась во что-то холодное и хрупкое.
   Вспомнить язык белых. Вспомнить язык белых.
   Она осознала, что устала быть жертвой, и это разозлило ее.
   "Ты хочешь, чтобы я говорила, как бледнолицые", - думала она на языке
дакотов. - "Ты думаешь, мне стоит делать это? Тогда  я  вспомню  его.  И
если кроме меня этого никто не может, я буду самой лучшей из  никого.  Я
буду никем, чтобы вспомнить".
   Когда ее мокасины мягко ступили  на  поросшую  травой  едва  заметную
тропку, она начала возвращаться назад, пытаясь найти место,  с  которого
можно начать. Место, где она могла бы вспомнить давно забытые слова.
   Но все было напрасно. Несмотря на то, что она сильно  напрягала  свою
память, в ее мыслях не возникало ни единого слова, и несколько минут она
испытывала ужасное разочарование - весь язык  другой  расы  крутился  на
кончике ее языка. Вместо того, чтобы рассеяться, мгла ее прошлого  стала
еще гуще, как опустившийся густой туман.
   Женщина  была  унесена  временем  в  те  дни,  когда  она  подошла  к
маленькому просвету, который открылся в реке на милю вверх по течению от
деревни. Это был вид редкой  красоты.  Террасы,  покрытые  травой,  были
затенены блестящими коробочками хлопка  с  трех  сторон  и  образовывали
естественный экран. Река  была  широкой  и  мелкой,  усеянной  полосками
песка, на которых рос камыш. Раньше она  была  бы  безумно  рада,  найдя
такое место. Стоящая С Кулаком всегда была восприимчива к красоте.
   Однако сегодня она ничего не замечала. Желая только одного -  отдыха,
она тяжело опустилась перед зарослями хлопка и легла на  спину.  Женщина
скрестила  ноги  по  обычаю  индейцев  и  изменила  позу,   чтобы   дать
прохладному воздуху с реки возможность играть вокруг ее  бедер.  Наконец
она закрыла глаза и погрузилась в воспоминания.
   Но ничего вспомнить она так и не смогла. Стоящая С  Кулаком  стиснула
зубы. Она подняла руки и провела ладонями по своим уставшим глазам.
   Когда она прикрыла глаза руками, неожиданно возник какой-то образ.
   Это поразило се,  как  яркая  вспышка  света  -  так  разнообразны  и
красочны были цвета в се видении.

V

   Перед ней всплыло  прошедшее  лето,  когда  обнаружилось,  что  белые
солдаты находятся поблизости. Однажды утром,  когда  она  еще  лежала  в
постели, ее кукла появилась на стене. В середине танца она увидела  свою
мать. Но оба видения были неясными, затуманенными.
   То, что она видела сейчас, было живым и  двигалось  как  во  сне.  На
протяжении всего видения слышались разговоры белых людей. И она понимала
каждое слово.
   Первое, что появилось, удивило женщину своей ясностью, даже  какой-то
прозрачностью. Это была зашитая дыра на платье в голубую клетку. На  шве
лежала рука, играющая бахромой  ниток,  торчащих  наружу.  Глядя  широко
раскрытыми глазами, женщина заметила, как образы стали  увеличиваться  в
размерах. Рука принадлежала девочке такого возраста, в  каком  была  она
сама в  ранней  юности.  Она  стояла  в  грубой  земляной  комнате,  вся
обстановка  которой  состояла  лишь  из  маленькой,  плохо   выглядевшей
постели, букетика цветов, расположившегося рядом с единственным окном, и
буфета, над которым висело зеркало с отколотым углом.
   Девочка стояла отвернувшись, ее лицо было повернуто к  руке,  которая
держалась за дыру, проверяя шов.
   Из-за этого, платьице было приподнято  достаточно  высоко,  так,  что
можно было видеть тонкие, короткие ноги девочки.
   Неожиданно из комнаты раздался женский голос:
   - Кристина...
   Голова девочки повернулась,  и  в  долю  секунды  Стоящая  С  Кулаком
осознала, что этой девочкой она была сама. Ее детское  лицо  слушало,  а
потом губы выговорили слова: "Иду, мама".
   Стоящая С Кулаком открыла глаза. Она была напугана тем,  что  видела,
но как слушатель, сидящий у ног рассказчика, требует продолжать,  так  и
она хотела узнать, что будет дальше.
   Она снова закрыла глаза,  и  с  ветки  дуба,  сквозь  сплошную  массу
шелестящих листьев, открылся новый вид.  Вытянутая  по  фасаду  дерновая
хижина, прячущаяся в  тени  хлопковых  зарослей,  была  выстроена  прямо
противоположно имеющемуся чертежу. Грубый стол,  составляющий  вместе  с
необструганными стульями некое подобие гарнитура, стоял перед домом.  За
столом сидели четверо взрослых - двое мужчин и две женщины. Эти  четверо
разговаривали, и Стоящая С Кулаком понимала каждое слово.
   Мужчины курили  трубки.  На  столе  перед  ними  красовались  остатки
вечернего воскресного обеда: горшок с вареным картофелем, несколько блюд
с кое-какой зеленью,  груда  пустых,  без  зерен,  кукурузных  початков,
скелет  индейки  и  наполовину  выпитый  кувшин  молока.  Мужчины   вели
обстоятельную беседу о вероятности дождя.
   Стоящая С Кулаком узнала одного из них. Он был высокий  и  прямой.  У
него были впалые щеки и высокие скулы. Волосы на  голове  были  зачесаны
назад. Короткая, клочками растущая борода обрамляла челюсти. Это был  ее
отец. Надо всем этим она могла выделить силуэты двух человек, лежащих  в
высокой траве, растущей на крыше. Сначала она  и  не  узнала,  но  вдруг
приблизилась к ним, и смогла увидеть все отчетливо.
   Это была она сама и мальчик ее же возраста. Его звали Вилли.  Он  был
худощавый, прямой, как жердь, и бледный. Они лежали на спинах рядом друг
с  другом,  держась  за  руки,  и  наблюдали  полосы  высоких   облаков,
рассеянных по всему бескрайнему небу.
   Они говорили о том дне, когда смогут пожениться.
   - Я бы хотела,  чтобы  это  был  именно  ты,  -  мечтательно  сказала
Кристина. - Ты бы пришел однажды ночью к моему окну и увел бы меня.
   Она сжала его руку, но Вилли не вернул ей этот жест.  Он  внимательно
наблюдал за облаками.
   - Я не знаю, - сказал Вили.
   - Что ты не знаешь?
   - У нас могут быть неприятности.
   - От кого? - спросила неторопливо Кристина.
   - От наших родителей.
   Кристина повернула к нему свое лицо и улыбнулась тому, что увидела.
   - Но мы же поженимся. Наши дела - это наши дела, и ничьи больше.
   - Я полагаю, - сказал он, и его бровь чуть вздернулась вверх.
   Он ничего не предлагал, и Кристина снова уставилась в небо,  лежа  на
спине рядом с ним.
   Наконец мальчик закончил свои наблюдения. Краем глаза он посмотрел на
девочку, а она на него.
   - Я думаю, меня не волнует сейчас вся эта суета... до  того,  как  мы
поженимся, еще столько времени... - сказал Вилли.
   - Меня тоже, - заметила она.
   Их лица внезапно потянулись одно к другому, губы уже  были  готовы  к
поцелую.
   В последний момент Кристина переменила свое решение.
   - Мы не можем, - прошептала она.
   В его глазах промелькнула обида.
   - Они нас увидят, - снова зашептала она. - Давай спускаться вниз.
   Вилли улыбался, глядя, как она соскальзывает понемногу вниз с  задней
стороны крыши. Перед тем, как последовать за ней, он взглянул на  группу
людей внизу.
   Индейцы двигались по  прерии,  направляясь  в  их  сторону.  Их  было
двенадцать, все верхом. Их волосы были собраны на затылке  в  косицы,  а
лица выкрашены в черный цвет.
   - Кристина, - он замер, схватив ее.
   Они скорчились, лежа на животе, и подползли к краю, чтобы увидеть как
можно  больше.  Они  вытянули  шеи,  а  Вилли  пододвинул  поближе  свое
маленькое ружье.
   Женщины и дети, должно быть, уже были внутри хижины, потому  что  они
увидели во дворе только се отца и его  друга.  Трос  индейцев  были  уже
совсем близко, остальные ждали в отдалении.
   Отец Кристины начал знаками объясняться с одним из индейцев - большим
пауни с хмурым лицом. Насколько можно было понять, разговор  был  не  из
приятных. Индеец делал попытки зайти в дом, показывая  жестами,  что  он
хочет пить. Отец Кристины продолжал отрицательно качать головой.
   Индейцы приходили и раньше, и Кристинин отец всегда делился тем,  что
у него было. Эти пауни, вероятно, хотели того, чего отец не имел...  или
что-то, чего он не хотел делить с ними.
   Вилли зашептал девочке на ухо:
   - Они выглядят больными... Может быть, они хотят виски...
   "Возможно, именно так", - подумала она. Ее  отец  не  держал  в  доме
никаких крепких напитков, и, как она успела заметить, уже начинал терять
терпение. А терпение его было отличительной чертой.
   Он отстранял их, но индейцы не двигались. Тогда он вскинул  обе  руки
вверх, и  пони  тоже  подняли  вверх  свои  головы.  Индейцы  так  и  не
сдвинулись с места, и теперь уже все трос красовались хмурыми лицами.
   Отец Кристины сказал что-то своему белому  другу,  стоящему  рядом  с
ним, и, повернувшись спинами к индейцам, они направились в дом.
   Ни у кого не было времени, чтобы крикнуть и предупредить их. Томагавк
большого пауни описал  снизу  дугу  еще  до  того,  как  Кристинин  отец
полностью развернулся.  Топорик  вонзился  чуть  ниже  пояса,  прочертив
глубокую полосу острым лезвием вниз по спине. Отец зарычал от  ярости  и
отпрыгнул в сторону. Не успел он сделать несколько  шагов,  как  большой
пауни оказался на его спине, издавая свирепые звуки и сбивая отца с ног.
   Второй белый человек пытался бежать, но поющие стрелы пригвоздили его
к земле на полпути к двери дерновой хижины.
   Ужасные звуки  терзали  слух  Кристины.  Крики  отчаяния  раздавались
внутри дома, и индейцы, которые держались  на  расстоянии,  с  бешенными
возгласами галопом направили своих пони вперед. Кто-то кричал ей прямо в
лицо. Это был Вилли:
   - Бежим, Кристина... бежим.
   Вилли одел на нее одни из своих ботинок и отправил девочку  к  месту,
где крыша заканчивалась и начиналась прерия. Она  оглянулась  и  увидела
худого, неопытного мальчика, который стоял  на  краю  крыши.  Его  почти
игрушечное ружье было направлено дулом  во  двор.  Ружье  выстрелило,  с
секунду Вилли стоял неподвижно. Потом он перевернул свое ружье, взяв его
как дубинку, тихо спрыгнул вниз и исчез.
   Тогда   она   побежала,   обезумев   от   страха.   Ее   тощие   ноги
четырнадцатилетнего подростка мелькали в прерии позади хижины как колеса
какой-то странной машины.
   Солнце слепило глаза, и  она  несколько  раз  упала,  сдирая  кожу  с
коленей. Но девочка смотрела на это  сквозь  пальцы,  потому  что  страх
смерти толкал ее дальше, вперед, и некогда  было  обращать  внимание  на
боль. Даже если бы перед ней неожиданно возникла стена, она скорее всего
не заметила бы ее, и пронеслась прямо сквозь стену.
   Она