летел слабый
человеческий стон.  От  неожиданности она  подалась назад.  Стон повторился.
Слов разобрать было нельзя. Видимо, человек очень ослабел. Может, он звал на
помощь, может, умирал и просил пить...
     Овладев собой, Таня шепотом приказала лошади:
     - Книга, стоять!
     А  сама,  взяв в  правую руку наган,  осторожно двинулась в ту сторону,
откуда слышались стоны.
     Еще куст ивняка,  еще куст -  и Таня замерла на месте.  На небольшой, с
хату  величиной,  полянке дымились обломки самолета.  И  среди этих обломков
лежал человек - летчик... Раздумывать было некогда, и Таня бросилась к нему.
Это был наш, советский, летчик.
     Одежда  на  летчике истлела.  От  ожогов  и  страшной боли  он  потерял
сознание.  Таня  попыталась поднять его  и  посадить,  но  он  лишь протяжно
застонал и вновь,  как неживой, осел на землю. Надо было что-то делать, надо
было как можно скорей спасать его...
     И Таня вспомнила про свою верную Книгу.  Умное животное,  услышав голос
хозяйки, в мгновение очутилось возле нее.
     - Книженька, родимая, помогай!
     Лошадь  прислушивалась к  тревожному Таниному голосу и  послушно делала
все, что ей приказывали.
     Вот она осторожно опустилась на  землю.  Осторожно повернулась спиной к
летчику,  приподняла голову -  чтобы  Таня  могла привязать к  ее  шее  руки
летчика...  Потом Книга осторожно поднялась с земли и подождала,  пока сядет
на нее сама девушка. Потом так же осторожно они двинулись в отряд.
     Из  партизанского отряда летчика отправили на лечение в  госпиталь,  на
Большую землю.
     ...После  войны  летчик  случайно  встретился  с   Таней  на  Тушинском
аэродроме в  Москве.  Он  должен был пилотировать самолет,  на  котором Таня
возвращалась домой с конференции сторонников мира.  Летчик узнал Таню, очень
обрадовался и повел ее знакомиться со своими товарищами.
     - Это  партизанка  Татьяна...  Таня.  Она  спасла  меня  от  смерти,  -
рассказывал он летчикам.
     - Не совсем я. Скорее спасла вас Книга. Это она услышала...
     - Правда, правда, и Книга! Где она теперь - не знаете?
     - Как же.  Знаю.  Сразу после соединения с  Красной Армией мы отдали ее
колхозникам. И теперь она добросовестно работает в колхозе...
     Такая вот история партизанки Книги.



        Алена Василевич.
        Мое хозяйство



     ---------------------------------------------------------------------
     Книга: Елена Семеновна Василевич. "Я - внук капитана". Рассказы
     Перевод с белорусского Б.Бурьяна И В.Машкова
     Издательство "Мастацкая лiтаратура", Минск, 1978
     OCR & SpellCheck: Zmiy (zmiy@inbox.ru), 30 декабря 2002 года
     ---------------------------------------------------------------------

     Для детей младшего школьного возраста.


     Утром  бабушка налила  мне  полную чашку  молока -  запить завтрак -  и
сказала:
     - Поторапливайся,  внучек,  пора приниматься за хозяйство. Твои тетка с
дядей уже наработались на поле, пока ты спал. Время и тебе...
     - За какое хозяйство? - не понял я.
     - А я тебе все растолкую, - пообещала бабушка.
     Ну,  что ж:  за  хозяйство так за хозяйство.  У  нас в  городе никакого
хозяйства нет.  А  раз  у  бабушки оно  есть  -  буду  помогать,  ничего  не
поделаешь.  Так мне и мама наказывала:  "Смотри,  Вова, помогай там бабушке.
Она у нас старенькая".
     Бабушка и говорит:
     - Поди-ка,   внучек,   погляди,   где   наши   пуховые  подушечки,   не
запропастились ли куда...
     - Хорошо, бабушка, сейчас!
     Я  выбежал из-за  стола -  и  в  чистую половину:  так  называют всегда
убранную комнату в  хате.  Там  я  и  бабушка спали.  В  комнате было все  в
порядке:  кровати  застелены,  подушки,  пышно  взбитые  бабушкиными руками,
громоздились чуть не до самого потолка.
     И маленькие вышитые подушечки, "думки", тоже лежали на своих местах...
     - Бабушка, подушки на кровати! - Я даже удивился, с чего бы это бабушка
вздумала проверять, на месте ли подушки лежат. Куда они могли деваться?
     - Ах  ты,  мой внучек!  -  всплеснула руками бабушка и  залилась мелким
смехом. - А я-то думаю, зачем он в хату побежал. А он - подушки проверять...
     - Ты  ж  сама мне велела:  "пуховые подушки"...  -  обиженно упрекнул я
смеющуюся бабушку, которая, наверно, нарочно разыгрывала меня.
     - Глупенький,  так ведь я сказала,  чтоб ты посмотрел,  где наши гусята
ходят.
     - Гусята? Так разве же они подушки?
     - А из чего, внучек, подушки-то делают?
     - Из чего? Ну, не из гусят же!
     - Верно,  не из гусят,  - опять засмеялась бабушка и объяснила мне, что
подушки делают из  перья и  пуха,  а  пух и  перья растут на гусях.  А  гуси
вырастают из гусят. Вот и выходит, что гусята - это будущие подушки...
     Я  тоже  посмеялся над  этим и  запомнил,  чтобы в  другой раз  меня не
провели.
     К вечеру,  когда жара спала,  я взял кнут -  его мне свил из пеньки дед
Василь -  и  погнал на выгон бабушкиных свиней:  старую Рябуху и двух черных
поросят.  Стою себе у плетня и посвистываю в воздухе кнутом:  ж-жик,  ж-жик!
Цветет желтый,  как солнышко, одуванчик - я по нему: ж-жик! Ползет по дороге
черный жук -  я и его:  ж-жик!  Только отвернулся,  откуда ни возьмись белый
мотылек  -  я  и  на  него  замахнулся:  ж-жик!  Да  взмахнул мотылек белыми
крылышками и упорхнул в рожь.
     А я знай себе - все ж-жик да ж-жик!
     Вдруг  слышу -  крик  с  поля  через дорогу.  Бабушкина соседка,  тетка
Игнатиха, там свеклу как раз полола.
     - Вова! Ты что это делаешь? Посмотри, где твое сало гуляет?
     Я  посмотрел на  землю:  торбочка с  салом и  хлебом лежит там,  где  и
лежала.
     - Мое сало никуда не ушло!  -  кричу я  в  ответ и смеюсь.  -  Вот оно,
рядышком со мной!
     - Рядышком?! А ты посмотри, что твои свиньи делают!
     Я  огляделся еще  раз.  Вижу:  нет  моих  свиней на  выгоне.  Куда  они
девались?  Пробежал немножко вперед -  во-он они,  на картофельном поле,  за
ограду пробрались и землю роют. Я бросился выгонять свиней, а тетка Игнатиха
давай отчитывать меня:
     - Ишь ты его!  Занятие себе нашел - стоит и кнутиком помахивает. Следил
бы лучше за свиньями, раз уж в пастухи подался...
     - А вы же кричали:  "Где твое сало?" -  огрызнулся я и сразу понял, что
"сало"  -  это  не  кусок  сала  в  торбочке,  а  свиньи!  Так  же,  как  те
"подушечки"...  Все  тут  наоборот называется,  все  не  так,  как  у  нас в
городе...
     А  то  однажды идем мы  с  дедом Василем по  дороге вслед за телегой со
снопами.  Жара.  Пылища.  Подсадил меня  дед  на  воз,  сам  коня  погоняет.
Навстречу нам председатель колхоза.
     - Чего это ты, Вова, на хлебе едешь?
     - Нет, - отвечаю ему, - я не на хлебе, а на снопах.
     Председатель рассмеялся и говорит деду Василю:
     - Сразу видно, город едет... Учи его, дед, как хлеб растет, учи!
     Все "учи" да "учи" - как будто я сам ничему не учился и ничего не знаю.
Показала мне бабушка,  как надо полоть грядки с морковкой,  так я их дочиста
выполол: ни одного кустика не осталось. И учиться тут нечему!
     Или  скажет мне бабушка:  "Иди,  Вова,  встречай наше молочко.  Оно уже
где-нибудь за речкой -  домой идет". Значит, нужно прихватить с собой ломоть
хлеба или пучок свекольной ботвы и идти встречать нашу корову Белку.  Так уж
приучила ее  бабушка:  встречай каким-нибудь лакомством,  иначе пройдет мимо
двора и пойдет вдоль всей деревни...  А если Белка в самом деле пройдет мимо
дома, бабушка непременно закричит: "Ну и досталось же мне молоко!"
     Но меня уже не проведешь!  Молоко -  значит,  корова!  Корова - значит,
молоко!
     Такое у меня хозяйство. Я его теперь хорошо знаю!



        Алена Василевич.
        Новая ферма



     ---------------------------------------------------------------------
     Книга: Елена Семеновна Василевич. "Я - внук капитана". Рассказы
     Перевод с белорусского Б.Бурьяна И В.Машкова
     Издательство "Мастацкая лiтаратура", Минск, 1978
     OCR & SpellCheck: Zmiy (zmiy@inbox.ru), 30 декабря 2002 года
     ---------------------------------------------------------------------

     Для детей младшего школьного возраста.


     Пришел как-то дядя Володя с сенокоса и принес в шапке яйца дикой утки.
     - Сажай, мать, наседку, разводи новую птицеферму, - сказал он жене.
     Жена поойкала,  поругала мужа,  что забрал он яйца из гнезда, да ничего
не поделаешь - пошла во двор ловить наседку.
     Наседка сперва  походила,  походила вокруг  решета,  где  лежали  яйца.
Поквохтала,  поквохтала.  Тоже,  наверное,  ругала хозяев,  что не могли они
раньше  найти  ей  эту  работу.  Наконец  успокоилась,  вскочила  в  решето,
умостилась на яйцах и притихла, закрыла глаза - словно задремала.
     Но  едва попытался Димка протянуть руку,  чтобы погладить Чубатку,  как
она тут же открыла глаза, сердито икнула и клюнула мальчика в руку.
     - Ой! - от неожиданности и боли воскликнул Димка.
     А мама сказала:
     - Не трогай наседку, когда она села на яйца. Ей теперь не до шуток.
     И вынесла решето с наседкой и утиными яйцами в кладовку.
     А спустя четыре недели у наседки появились на свет дети.
     Сперва  одно  постучалось клювиком в  скорлупу яйца,  будто  в  окошко.
Постучалось и пискнуло:
     - "Разрешите..."
     Потом  второе постучалось и  запищало.  А  затем в  гнезде зашевелились
пять, семь, десять, а скоро и все двенадцать желтеньких с серым комочков.
     - Ну вот видишь,  ругала меня тогда,  что забрал яйца,  - упрекнул дядя
Володя жену.  -  А  разве  утка  нашла бы  на  скошенном лугу  свое  гнездо?
Оставляла же она его в камыше, как в лесу. А камыш скосили, яйца остыли бы и
пропали... А теперь вот у тебя еще одна ферма, в придачу к куриной...
     Новую  ферму  назавтра выпустили в  сад.  Ох  и  забот же  свалилось на
мать-наседку! Первый, с кем она ринулась драться, был старый лодырь кот. Кот
этот и не думал трогать утят.  А наседке показалось, что он нарочно стережет
тут ее  детей,  чтобы схватить их  всех да  съесть.  И  она ринулась в  бой.
Распустила крылья,  истошно закудахтала и клюнула напуганного до смерти кота
чуть ли не в самый глаз.  Кот сдавленно мяукнул и молнией взлетел на высокую
грушу-сапежанку.
     Разволнованная наседка вернулась к  детям и велела им сейчас же уходить
отсюда.
     Пошли на гуменник,  где стлался молоденький сочный спорыш. Утята щипали
спорыш и ловко ловили маленьких мошек. Вдруг на тебе - из огорода послышался
писк,  и  на гуменник вывела своих детей -  один к одному беленьких пушистых
цыпляток  -   соседская  наседка.   Цыплята  держались  возле  матери  и   с
любопытством поглядывали на утят черными бусинками глаз.
     Один утенок подошел к гостям,  наверное,  хотел поближе познакомиться с
ними.  И  тут неожиданно чужая курица-наседка так клюнула его в голову,  что
бедняга на ногах не удержался.
     У  Чубатки от злости на непрошеных гостей даже гребешок покраснел.  Она
снова, как недавно на кота, ринулась в атаку на соседку.
     Запищали цыплята,  заметались и  бросились прочь  утята.  А  матери  их
бились так, что перья во все стороны летели.
     Наконец сдалась и отступила соседская наседка.
     Долго не могла успокоиться Чубатка:  высоко вскидывала голову и сердито
икала  в  сторону соседского огорода.  Пускай  попробует еще  кто  хоть  раз
обидеть ее детей! Самых красивых и самых умных детей на свете!
     Назавтра Чубатка напала на корову Белку. Белка напилась в корыте воды и
шла  в  хлев.  По  пути  ей  захотелось понюхать одного  утенка.  А  Чубатке
почудилось невесть что...  Ну  и  клюнула же  она Белку в  ногу!  Напуганная
корова бросилась в хлев, будто спасалась от волка.
     Не давала проходу Чубатка и поросятам,  и свиньям -  никому во дворе не
было житья от нее. А Димка и Вова даже близко боялись подойти к утятам.
     За каких-нибудь две недели перессорившись со всем двором и всей улицей,
Чубатка однажды решила сводить своих детей на речку. Хоть не надо будет ни с
кем драться.
     И вправду,  какое это было чудесное путешествие! Они шли дорогой, потом
тропинкой во ржи.  Чубатка клевала поникшие колосья, дети ее ловили мошек...
Потом начался луг с душистыми травами.
     На  берегу реки Чубатка предложила детям покопаться в  песке,  поискать
корм. Но детей словно подменили. Обычно послушные и покорные, тут, на берегу
речки,  они будто с ума сошли. Сперва бросился в воду один, поплыл и нырнул!
За ним второй, третий...
     Перепуганная Чубатка металась по берегу и что было силы кричала:
     - Куд-куда! Помогите! Помогите! Тонут мои дети!..
     Сама она не только не умела плавать, сама она за всю свою жизнь ни разу
не намочила ног до колен.
     Но дети не слушали ее.  Те, что не отваживались сразу броситься в воду,
смотрели на смельчаков, а потом и сами ныряли...
     До  самого  вечера плавали утята.  Чубатка совершенно обессилела,  пока
наконец собрала своих глупых детей, чтобы вести их домой.
     А назавтра они уже сами закомандовали ей:
     - Пи-пи-пи!.. Хотим на речку!
     Этим вечером домой возвращались они уже не  всей семьей.  Четверо утят,
сколько ни звала их мать, как поплыли в камыши, так и не вернулись.
     И  еще два раза водила на речку своих детей Чубатка.  На четвертый день
домой вернулась она одна...
     - Вот тебе и  новая ферма.  Потянуло все-таки их  домой,  на болото,  -
сказал дядя Володя.
     Дима и Вова заплакали, а мама упрекнула их:
     - Они же домой,  к своей маме,  поплыли... А если б вас забрать из дома
да завезти куда?.. Хорошо бы вам было?
     - Ай, я хочу с тобой, - насупился Дима.
     - И я хочу с тобой! - обнял маму Вова.
     - Ну вот видите,  -  засмеялась мама.  - Поплыли утятки - и хорошо, что
поплыли.



        Алена Василевич.
        Шурка Ремзиков



     ---------------------------------------------------------------------
     Книга: Елена Семеновна Василевич. "Я - внук капитана". Рассказы
     Перевод с белорусского Б.Бурьяна И В.Машкова
     Издательство "Мастацкая лiтаратура", Минск, 1978
     OCR & SpellCheck: Zmiy (zmiy@inbox.ru), 30 декабря 2002 года
     ---------------------------------------------------------------------

     Для детей младшего школьного возраста.


     Так,  наверное,  постепенно и сгладилась бы в памяти эта встреча,  так,
должно быть, и забылся бы Шурка Ремзиков, если б не вот какой случай.
     На  железнодорожной станции,  расположенной довольно далеко от  города,
куда я  ехала в  командировку,  ждать автобуса надо было что-то  около часа.
Занятие -  минуй оно каждого путешественника!  Время это, чтобы оно тянулось
не так медленно, необходимо было чем-то занять.
     У  кирпичной  стены,  на  которой  обыкновенным  мазутом  полуметровыми
печатными  буквами  было  написано  "Багажное  отделение",  собралась толпа.
Протиснувшись вперед,  я  увидела,  что  в  центре  всеобщего внимания  были
мальчики-подростки,  человек пять-шесть.  Видом  своим и  одеждой они  могли
служить прекрасной натурой художнику-живописцу.
     Дело было летнее" и мальчики оделись с таким расчетом, чтобы не слишком
себя обременять. У некоторых были с собой школьные портфели, у одного висела
через плечо потертая кирзовая полевая сумка,  один держал в  руках новенький
чемоданчик -  такие обычно носят девушки-студентки да  еще  спортсмены -  со
свежими царапинами и полосами на сверкающих черных боках.
     Бесспорно,  эта молодежная группа собиралась в какую-то экспедицию или,
наоборот,  возвращалась уже из далекого путешествия. Скорее всего можно было
предположить последнее.  Вид у экспедиции был заметно потрепанный, да и сами
участники ее смотрели на мир, повесив носы.
     Тут же стояло несколько женщин, наверное, матери путешественников.
     Перед всей  этой группой важно прохаживался взад-вперед железнодорожный
милиционер.
     Наверное, кого-то еще ждали.
     - Видали  робинзонов?  -  весело  обратился ко  мне  немолодой мужчина,
пассажир,  с  которым мы  ехали до  сих  пор в  одном вагоне.  -  В  Жлобине
задержали. В Казахстан собирались. Целинные земли осваивать.
     Я не успела ничего ответить, как сзади послышался зычный оклик:
     - Разойдитесь,  граждане!  Неужели у  вас  нет  других дел,  кроме  как
толкаться тут?
     Этому широкоплечему милицейскому старшине, видимо, было поручено решить
судьбу робинзонов.
     - Здорово,  орлы!  -  эдак же зычно приветствовал он ребят.  -  Кто тут
среди вас  атаман?  Не  иначе как  ты,  -  обратился старшина к  узкоплечему
мальчишке с лицом, густо усыпанным, будто дроздовое яйцо, веснушками.
     "Атаман" переступил с ноги на ногу и еще ниже опустил голову.
     Мать "атамана" собралась было о чем-то попросить милицейского старшину,
но только всхлипнула и не смогла произнести ни слова.
     - А-а,  и ты,  Ремзиков,  тут? - обратился старшина к соседу "атамана",
знакомому,  наверное,  ему  по  прежним встречам.  -  Давно  мы  с  тобой не
виделись! Может, эдак месяца два будет?
     В  голосе  милицейского старшины звучали нотки  той  незлой  насмешки и
юмора, по которым легко угадывается умный человек, способный глядеть глубоко
и  видеть в  душе другого человека нечто такое,  о  чем  тот и  сам порой не
догадывается.
     Ремзиков, коренастый подросток, не отвел в сторону хмурых глаз и угрюмо
уточнил:
     - Меньше.
     "Ремзиков" - эта фамилия была мне знакома. И не только фамилия.
     Первая наша встреча произошла в этом же городе около трех лет назад.
     Помню, мороз на улице - не вытерпеть, а тут еще ветер.
     В новом городском поселке где-то затерялся дом моих знакомых. И, как на
грех, не у кого спросить. Кому охота в такую погоду нос на улицу высовывать?
     Вдруг из  двора,  огороженного наполовину дощатым забором,  вылетает на
коньках мальчишка.  Уши  рыжей  шапки вразлет,  коротенький ватник подпоясан
широким солдатским ремнем.  Красные бумазейные брюки  в  самых  непрактичных
местах украшены темными заплатками.
     Раз-второй  расписался на  узкой  придорожной канавке  и  остановился -
разглядывает меня.
     - Мулавейки где живут?  -  переспрашивает он.  -  Вон там,  где класная
клыша.
     Мальчик картавит и  все время произносит "л" вместо "р".  Неопределенно
махнув в  сторону следующей улицы,  он  тут же энергично проводит рукавом по
вздернутому носу и сам сообщает мне:
     - Их отец ногу сломал.
     - В больнице лежит?
     - А где же еще? - говорит он, считая мой вопрос нелепым.
     - Как тебя зовут?
     - Шулка Лемзиков, - глуховато басит мой новый знакомый и снова вытирает
нос.
     Мы  не стоим на месте.  Мы идем:  я  -  по занесенному снегом тротуару,
Шурка "выписывает" коньками рядом по канаве.
     - В каком ты классе?
     - В четвертом.
     Так оно и должно быть. Шурке лет 11-12.
     - Хорошо учишься?
     - Нет, плохо.
     В  Шуркином ответе  столько  философского спокойствия,  что  мне  сразу
кажется, будто у меня случилось что-то с ушами.
     - Плохо? - переспрашиваю я. - Почему?
     - Не хочу учиться.
     - Почему не  хочешь?  -  Меня удивляет уже не сам ответ,  меня удивляет
эпический тон Шурки.
     - Не охота.
     Попробуй переубедить человека,  чтобы он делал то,  к  чему у  него нет
охоты!
     И я оставляю в покое учебу и спрашиваю о другом:
     - А с кем ты живешь?
     - С мамой.
     - А отец есть?
     Помолчал, а потом мрачно:
     - Отчим.
     - За двойки наказывает?
     - Так я  и  буду ждать,  чтобы он меня бил.  -  И  в Шуркиных глазах на
мгновение вспыхивает злой огонек.
     - А школа у вас хорошая?
     - Самая лучшая.  Вот она!  Во всем городе другой такой нет.  В  прошлом
году только построили. Четыре этажа.
     Школа - новое белое здание с колоннами - действительно замечательная. И
занимает она, чувствуется, не последнее место в Шуркином сердце. Злой огонек
в его глазах угасает и загорается новый: искреннего восхищения и гордости.