ого
бы  то ни  было  чувства. А мысли ее вообще были где-то не здесь,  и  она не
сразу поняла заданный ей вопрос.
     - Что? - переспросила она.
     - Я спрашиваю, - повторил Нечаев, - у вас партийный билет с собой?
     - У меня партийный билет  и партийная совесть всегда  с собой, -  четко
сказала Аглая.
     - Насчет совести, - сказал Нечаев, -  это  вам в церковь  надо, а билет
попрошу сдать здесь.
     - А вот этого ты не видал? - спросила Аглая и скрутила фигу, что членам
бюро очень не понравилось.  Они потом, расходясь, долго еще  обсуждали, что,
мол, это за жесты? фи! как некультурно!
     - Ревкина! - угрожающе зарычал Поросянинов. - Ты где находишься?
     - Товарищ Ревкина, - сказал Нечаев вежливо, - вы должны сдать билет.
     - А я у вас его не получала.
     - Сдай по-хорошему, - сказал Поросянинов, - не то отберем силой.
     - Отбери, - предложила Аглая и переместила билет из кармана за пазуху.
     Члены  президиума  переглянулись между  собой, и  Нечаев согласился  на
компромисс.
     - Ладно, - сказал он,  - все устали и вопрос  о передаче билета мы пока
отложим. Но  вам он,  Аглая Степановна, в ближайшее время не понадобится. До
тех  пор,  пока вы  не  обдумаете  свое поведение  и  не сделаете надлежащих
выводов. А  если сделаете, придете, покаетесь, тогда,  может  быть,  мы  вам
дадим возможность вернуться в партию с очень суровым взысканием.
     Аглая с исключением не согласилась, но  и жаловаться  не стала. Решила,
что теперь она сама себе коммунист  и сама себе партия. На другой день после
исключения  она  завела  специальную сберкнижку,  на  которую  стала  класть
ежемесячно партийные членские взносы. Сама вносила эти деньги на счет и сама
отмечала в партбилете, что взносы за такой-то месяц уплачены.


Глава 30

     Только теперь  Аглая могла  оценить, каким хорошим соседом был покойный
Телушкин.  Никогда никакого шума. А этот Шубкин? Чудовище! За стеной то орет
радио,  то стучит  пишущая машинка, то начинает скрипеть кровать.  А  бывает
так, что и радио орет, и машинка стучит, и кровать скрипит,  и еще что-то не
то  пыхтит,  не  то визжит, не  то  хлюпает.  Аглая пыталась и не могла себе
представить,  как столь разнородные действия  - возможная  причина всех этих
звуков - могут совершаться одновременно.
     Обычно в  таких  случаях  люди  выражают  свое неудовольствие стуком  в
стену. Аглая в  стену не стучала, показывая Шубкину, что вообще не  замечает
его  присутствия. Сталкиваясь с ним случайно во  дворе или  на лестнице, она
проходила мимо него, как мимо пустого места.
     Это  не  она  донесла в местные органы, что  Шубкин слушает иностранное
радио, но она была ближайшей соседкой и подозрение пало на нее. Из  органов,
которые народ называл просто органы, письмо  переправили в партийные органы,
то  есть в  райком, после чего  Шубкина вызвал  к  себе Поросянинов.  Шубкин
думал, что  это по поводу стихов Бунина, которые он читал на вечере районной
самодеятельности  в  День  учителя.  Но  беспокойство  оказалось  напрасным.
Поросянинов за Бунина Шубкина не ругал, потому что не знал, кто такой Бунин.
Он  усадил  Шубкина в мягкое  кресло,  предложил  чаю  с сушками и  лимоном,
порасспрашивал  о  делах  в детском  доме,  о  личных  проблемах,  а  потом,
помявшись, приступил к главному, перейдя при этом на "ты".
     -  Тут, понимаешь,  сигнал поступил,  что вечерами слушаешь  враждебное
радио.
     - От кого сигнал? - спросил Шубкин.
     - Не знаю, от  кого. Анонимный. У нас,  - Поросянинов улыбнулся, - люди
любят писать. Некоторым легче настучать, чем постучать в стенку.
     Шубкин  намек  понял и стал  уверять  Поросянинова, что  слушает  радио
исключительно  с целью контрпропаганды.  Он  активный общественный  деятель,
пропагандист коммунистической идеологии. Для эффективной борьбы с буржуазной
идеологией ему надо знать аргументы противника.
     -  Это правильно, - согласился  с ним Поросянинов. - Но  я  думаю,  что
аргументы  противника будут  тебе так же  понятны,  если  ты  свой  приемник
переставишь к другой стенке. И немного звук убавишь.
     Шубкин  совету  внял и переставил стол вместе с  приемником  и машинкой
подальше  от Аглаи, ближе к Шурочке-дурочке, тем более что та была глуховата
и ненужных ей звуков не слышала.  Но иногда все-таки, когда что-то случалось
экстраординарное,  Шубкин, чтобы просветить  и Аглаю,  ставил  приемник к ее
стенке.  И  она, как  ни  странно,  не  возражала,  ибо тоже  стала  ощущать
потребность в информации не только из газеты "Правда".


Глава 31

     Хотя  общие  события   развивались  в   приятном  Шубкину  направлении,
отдельные  частности настораживали Шубкина, о чем он с тревогой сообщал в ЦК
КПСС. Написав очередное письмо руководителям партии, он для начала читал его
Антонине, проверяя, как оно воспринимается простым народом. Станет,  бывало,
в  позу поближе  к  окну,  в левой  руке письмо,  правая  выкинута вперед, и
начинает:
     - Дорогой и многоуважаемый Никита Сергеевич!
     Известно ли Вам...
     Вот так он почти  всегда начинал. "Известно ли Вам..." Такое вступление
звучало как вызов. Что значит,  известно ли вам?  Сама должность, занимаемая
Хрущевым, предполагала,  что ему известно все... Начало, конечно, грубое, но
если б он дальше писал как-то помягче. Но дальше еще хуже.
     ...Известно  ли Вам, что руководимая Вами  партия  находится в процессе
перерождения?..
     Когда  он читал, Антонина переставала вязать и  хмурилась. Он спрашивал
удивленно:
     - Тебе не нравится?
     - Не, - возражала она поспешно.
     - Не нравится? - удивлялся он еще больше.
     - Не,  - уточняла  она, делая  паузу, -  нравится. Только зачем  же так
напрягать головку? Ведь они ж вас за это, Марк Семенович...
     - Что? Думаешь, снова посадят?
     - Могут, - кивала Антонина. - Ой, они могут.
     -  Ну уж нет,  - отвергал такую возможность Марк  Семенович, -  решения
Двадцатого съезда  теперь  уже отменить  нельзя.  Но именно  для того, чтобы
этого  не  случилось,  мы, рядовые  коммунисты, не  должны молчать, не имеем
права молчать.
     -  А  вы думаете,  мы  доживем до  коммунизма? -  спрашивала  Антонина,
поджимая под себя ноги.
     - Ох, Антонина! - всплескивал  Шубкин руками. - Что значит, думаю я или
не  думаю?  Я  точно  знаю, что  коммунизм  наступит.  Рано  или  поздно, но
обязательно.  Ты должна  понять, что  марксизм  -  это  не  религия, которая
состоит из  каких-то небылиц, а наука.  Предвидение,  основанное  на  точном
анализе. Я  до  коммунизма вряд ли доживу, а ты молодая, ты еще доживешь. Ты
знаешь,  что  такое коммунизм? Коммунизм - это... - И, ходя по комнате, Марк
Семенович  начинал  рассказывать Тоньке сны Веры Павловны, и  так  красочно,
словно они ему  самому только вчера приснились.  Она слушала  завороженно, с
мягкой улыбкой, а выслушав, сообщала:
     -  А  у  нас в буфете вчерась ночью кто-то  прямо на столе обратно кучу
наклал. А как получилось, кто,  когда - там и дежурный, и милиция - никто не
видел. Прям партизаны какие-то.


Глава 32

     Говорят, умственные способности  человека зависят от  веса его мозга. А
большой мозг может поместиться только в большой голове. Большая  голова была
у Тургенева. И соответственно мозг - весом в две буханки хлеба.  Еще  больше
была  голова  у Ленина. Большей  головы,  чем  у  Ленина, и  большего мозга,
естественно, не было ни у кого  в  мире, и сомневаться в  этом при советской
власти  было опасно. Можно было своей  головы, какая ни  есть,  лишиться. Но
поскольку советская власть свое существование  завершила, я могу  поделиться
своим  предположением,  сделанным,  правду  сказать, на  глазок, что у Марка
Семеновича Шубкина голова была, может быть, даже  больше ленинской. Хотя как
судить? Ленина я  видел издалека и в гробу, а Шубкина вблизи и  живьем. Мозг
Марка Семеновича, насколько мне известно,  никто не  взвешивал  (даже потом,
когда  появилась такая возможность), но, очевидно, он был тоже не маленький.
И  потрясающей  разрешительной силы (это уж я знаю  точно),  благодаря  чему
Шубкин  книги, например, читал  не как  мы,  строчку за  строчкой,  а целыми
страницами, как бы сразу вбирая их в  себя целиком. Посмотрел на страницу  -
прочел,  посмотрел - прочел. Я  сначала думал,  что он... как бы  сказать...
только  скользит глазами от первой строчки к последней, но он даже надо мной
посмеялся. То,  что вы имеете в  виду,  сказал он,  это партитурное  чтение,
таким способом даже и вы могли овладеть, если бы постарались. А мое чтение -
фотографическое. Я смотрю на страницу, и она вся сверху донизу входит в меня
одномоментно. Глянул на страницу  и всю  целиком прочел и  запомнил. Хотите,
проверим? Конечно, я проверял. Брал  с полки  любую книгу, открывал на любой
странице,  давал Шубкину  только  взглянуть, и он тут  же воспроизводил весь
текст  с  закрытыми  глазами.  Вот какой  необыкновенный талант! Языки,  как
сказано  выше,  Шубкин знал  практически все, большинство из  них  выучив  в
лагере.  В  Долгове иностранцы  встречались нечасто, но в  период ослабления
напряженности,  бывало, наезжали  знакомиться  с  успехами нашего  сельского
хозяйства. Тогда начальство сразу призывало Шубкина. И он  этим  иностранцам
объяснял  преимущества  колхозной  системы  на   любом   языке,  начиная   с
английского  и  кончая каким-нибудь  малоизвестным  наречием  финно-угорской
группы. Многие люди, потрясенные обширностью его знаний и памятью, полагали,
что  это  признак огромного  ума, и в  его присутствии  предпочитали скромно
помалкивать. А  те, которые решались с ним  спорить, всегда проигрывали. И я
тоже проигрывал. Потому что  он меня давил своей эрудицией, побивал цитатами
из классиков марксизма-ленинизма. Над моими сомнениями по  поводу научного и
практического коммунизма он просто смеялся, считая, что они от невежества.
     -  Вы,  голубчик,  -  иронизируя  надо  мной,  он всегда  меня  называл
голубчиком,  -  сначала  почитайте  Маркса,  Энгельса,  Ленина,  потрудитесь
вникнуть в суть  их размышлений, а потом будете спорить. Разве можно  судить
об идеях, выношенных лучшими умами человечества, не  ознакомившись  с самими
этими идеями?
     - Я с ними ознакомился,  -  иногда осмеливался я на  спор. - Я с  этими
идеями на собственной шкуре ознакомился и очень подробно.
     - Вы  ознакомились  с  их искажениями, - возражал  Шубкин, -  а  я  вас
призываю  ознакомиться  с  самими  идеями.  Возьмите и почитайте  для начала
"Капитал",  "Антидюринг"  и  хотя  бы половину  полного  собрания  сочинений
Ленина, томов пятьдесят.
     Я пробовал  внять этим советам. Брал в библиотеке  указанные сочинения,
но от чтения  их меня каждый раз клонило в сон  и появлялся неприятный шум в
голове.
     Так что  я  перестал читать  эти книги и с Шубкиным  старался больше не
спорить, потому что - ну куда же мне с моими-то знаниями?
     Но как-то я посетил  Адмирала в  его  сторожке на  лесоскладе. Сторожка
была сколочена из струганых брусьев и  обшита свежими, еще не забывшими свой
запах  сосновыми досками.  Адмирал  уже и  сторожку  ухитрился  превратить в
каюту. На стенах наколоты булавками географические карты, на столе -  модель
парусника семнадцатого века,  на табуретке  у топчана -  старая лоция портов
Азовского моря. Сам  топчан  был похож  на  койку  в каюте и на ложе  бомжа:
Адмирал полулежал на каком-то тряпье, укрытый старым серым пледом с кистями,
и пил чай, крепко заваренный прямо в алюминиевой кружке. А для меня он нашел
в своем хозяйстве граненый стакан с подстаканником. Я тоже сыпал туда чай, а
потом заливал кипятком.
     Дело было  зимой. На дворе трескучий мороз, а здесь  в круглой железной
печке с открытой  дверцей  весело  пылают  березовые  чурки, жарко,  Адмирал
потеет, а из сосновых досок на стенах выступает смола.
     Мы пили чай с тульскими пряниками, и  я  рассказывал  Адмиралу о  своих
разговорах  с  Шубкиным. Честно рассказал, что, споря с ним, иногда чувствую
свою  правоту,  но  не  могу  доказать,  потому  что  он  давит  меня  своим
авторитетом. И  тем,  что старше, и тем,  что долго  сидел,  и тем,  что все
знает. Я мысль какую-то выскажу, а он мне на это цитату из Ленина, из Маркса
или даже из Гегеля или Декарта.
     -  Скажите,  - спросил  меня  Адмирал,  разламывая  пряник, - а  вам не
кажется, что этот ваш Шубкин - круглый дурак?
     - Как же, - растерялся я. - Как же я могу считать его дураком, когда он
такой образованный?
     - А вы полагаете, образование и ум - это одно и то же?
     - Ну... -  Я задумался. - Конечно, если человек образованный, у него  в
голове  много  знаний,  он,  обдумывая  что-то,  может  оперировать  большим
количеством данных...
     - Вот! - перебил меня радостно Адмирал. -  Может оперировать! А если не
может? Вы  говорите, цитаты. А  он вам  хоть одну свою собственную, лично им
выношенную мысль хоть раз высказал?
     - А зачем? - спросил я.  - Если  у него в голове столько  чужих хороших
мыслей, зачем же ему свои выдумывать?
     - А вы, я вижу, тоже... как бы сказать...
     - Вы хотите сказать, что я тоже дурак? - поспешил я обидеться.
     - Да нет, - сказал Адмирал. - Я человек  вежливый  и так резко в данном
случае  говорить  бы  не  стал, но  вы  сами  подумайте.  Человечеством  уже
высказано так  много умнейших мыслей, и что же - нам больше ничего не нужно?
Но для чего-то мы с вами сейчас мыслим, а не перестреливаемся цитатами. Хотя
поверьте, в моей голове их тоже очень много. И есть очень яркие.  Некоторыми
из них я могу подкрепить свою мысль. Но заменить оригинальную мысль цитатами
невозможно.
     - Почему? - спросил я.
     - Потому что каждая мысль чего-то стоит только тогда,  когда  рождена в
голове   конкретного  человека   в  конкретных  обстоятельствах   на  основе
собственного  опыта и  в  результате собственного размышления. Можете, -  он
снисходительно усмехнулся, - записать это себе как цитату, а потом в споре с
Шубкиным употребите. А пока подбросьте в печку дровишек.
     Я кочергой поправил  почти прогоревшие головешки, добавил свежих чурок,
сбегал с  чайником к водоразборной  колонке.  Пока нацеживал воду,  продрог,
вернулся и говорю Адмиралу в защиту Шубкина:
     - Как же, вот вы говорите  - дурак, а у него такая огромная голова, она
же чем-то наполнена.
     - Глупостью и наполнена, -  безжалостно сказал Адмирал. - Я вам вот что
скажу. Вам, наверное,  приходилось  бывать  в  деревне. Если  вы заметили, в
каждой деревне есть один дурачок  и один мудрец. Какой-нибудь простой мужик.
У него головка с кулачок и мозг,  вероятно, тоже не очень крупный. Но мыслит
он на основе собственных  знаний о  жизни и  личного опыта  просто,  ясно  и
здраво. А вообще я вам советую примерно вот  что  усвоить. Человеческий мозг
отличается не только размерами, но и способами освоения входящего материала.
Мозг может быть, грубо говоря, складом, мельницей и химической лабораторией.
Склад  бывает  очень вместительным, заставленным  разными предметами, но чем
больше  предметов,  тем   труднее  в   них  разобраться.  Мельница  способна
перемалывать только то, что в нее засыпают. Если она маленькая, примитивная,
то хорошее зерно она  все равно перемелет в очень неплохую муку. Но  если вы
возьмете мельницу большую, современную, самую лучшую, с хорошими жерновами и
идеальными ситами и загрузите ее плохим  зерном, она ничего хорошего вам  не
выдаст. Творческий мозг  - это высший тип мозга, это химическая лаборатория,
в нее загружают все, что угодно, а получают принципиально новое, синтез. Там
работает все:  знания,  память, способность  к собственному  мышлению. Такой
мозг очень редко встречается, редко даже у тех, у кого голова большая.
     - Наверное, у Ленина был такой мозг, - предположил я.
     - У  Ленина?  - переспросил удивленно Адмирал. -  Что вы! У  Ленина был
мозг идеологический. Еще  один тип, и  нечасто  встречающийся. Не  склад, не
мельница, не лаборатория, а  что-то  вроде головного желудка.  Закладывается
много   всяких  продуктов   высокого  качества,  все  они  перевариваются  и
превращаются в дерьмо.
     -  Ну тогда,  - обрадовался  я  найденному определению,  - значит,  и у
Шубкина мозг-желудок.
     -   Нет,  нет,  -  возразил  мой  собеседник.  -  У  Шубкина  как   раз
мозг-мельница. Если  б в  него засыпать  хорошее зерно, могла бы  получиться
мука. А  он  загрузил свою мельницу  ленинским  дерьмом, и  на  выходе  тоже
получилось дерьмо.
     Я выгреб  из  стакана испитой чай, бросил  его в огонь, а себе  заварил
новую порцию.
     - Вам тоже повторить? - спросил я Адмирала.
     - Да, пожалуйста.
     - Мне  бы все-таки хотелось, - сказал я, - довести  начатый разговор до
конца.  Значит, вы считаете, что человек  может быть очень образован,  много
знать,  обладать  феноменальной памятью,  иметь  необычайные  способности  к
языкам и быть при этом попросту дураком?
     - Ну да, - кивнул Адмирал. - Ваш Шубкин тому пример.
     - А Ленин?
     - И Ленин дурак, - спокойно сказал Адмирал.
     Тут уж я просто не выдержал.
     - Ну,  знаете, - сказал я.  - Вы, конечно, оригинал и  парадоксалист, к
Ленину я  и сам  отношусь  критически, но  называть  его  дураком  - это  уж
слишком. Он весь мир перевернул.
     - А с какой целью?
     - С какой целью, это дело другое.
     -  Нет, - разгорячился наконец и Адмирал.  - Это не другое  дело. Я уже
вашему  Шубкину  объяснял. Умный человек - это человек, который ставит перед
собой  цель и исполняет.  А  кто ставит  перед собой неисполнимую цель  и не
понимает того, что она неисполнима, тот не может считаться умным.
     - Ну, в бытовом смысле вы, предположим, и правы. Но Ленин, он же ставил
перед собой не простую, он ставил грандиозную цель.
     - Поэтому он и дурак не простой, - сказал Адмирал. - Грандиозный дурак.
Запишите себе это тоже в тетрадку: Ленин - грандиозный дурак.
     Адмирал помолчал, потом  решил, наверное, что мысль свою  надо все-таки
аргументировать.
     - Я... - сказал он, - в  отличие от вас, у меня время было... его всего
прочитал  от корки до корки. Он же, извините,  полностью обосрался. Во  всех
смыслах. Революцию он  совершил, власть захватил, Россию перевернул, но  для
чего? Где то, что  он  предсказывал? Где коммунизм?  Почему жив  до сих  пор
капитализм,  если  он  еще  при  нем  достиг  последней   стадии?  Шубкин  в
доказательство его ума говорил, что Ленин  после  революции понял, что зашли
слишком далеко, решил частично вернуться к капитализму и объявил  нэп. Но не
глупо ли разрушать то, что  существовало, полностью, чтобы вернуться к этому
частично? В  общем, повторяю, ваш Ленин был грандиозный дурак или гениальный
дурак, если вам это приятней слышать. Но что вообще дурак, мне это настолько
очевидно, что даже спорить лень.
     Было  уже поздно,  но я, рискуя опоздать на  последний автобус, спросил
Адмирала, а что он думает насчет Сталина. Тоже дурак?
     - Нет, -  сказал Адмирал, кутаясь в плед. - Сталин как раз не дурак. Он
ставил перед собой ясные ему самому цели и четко их исполнял.
     - Но он при этом говорил...
     - Какая разница, что он говорил? - устало зевнул Адмирал.  - Важно, что
он делал. А делал он всегда именно то, что хотел.


Глава 33

     В  октябре  1961  года  на  XXII съезде  КПСС  старая  большевичка Дора
Лазуркина (еврейка,  отметила  Аглая) обвинила Сталина во  многих нарушениях
социалистической  законности и  предложила  вынести нарушителя  из Мавзолея.
Всем было ясно, что  предложение сделано с одобрения и по указке вышестоящих
товарищей.  Поэтому  товарищи нижестоящие (точнее,  нижесидящие)  поддержали
предложение, одобрили его (в душе осуждая)  бурными  аплодисментами, а затем
уже другие товарищи отделили  т. И. В. Сталина от  товарища Владимира Ильича
Ленина и  под покровом  ненастной ночи  втайне от народа трусливо закопали у
кремлевской  стены. Разумеется, заранее предполагались народные вол