ический  модернизм;   просто   великолепно,   именно   это   и
требовалось:  нужно  вызвать  психологический  шок,  пробудить  сознание
людей, разжечь плодотворные дискуссии.
   Стоит  людям  взглянуть  на  этот  огромный  свод  из  гофрированного
алюминия, одно крыло которого уходит далеко в небо,  а  другое  -  будто
врастает в землю, - и они сразу же поймут,  что  их  деньги  не  пропали
даром. Можно будет  организовать  благотворительные  праздники,  собрать
средства для основания музыкальной школы, призванной  формировать  новую
элиту общества. Тем более что ходят отвратительные слухи, глупые сплетни
о том, что якобы студенты настроены против нынешних властей.  Концертный
зал и музыкальная школа докажут, что действующее правительство, не  щадя
своих сил, заботится и о  меньшей  части  населения  страны  -  деятелях
культуры. Это не правда, что студентов сажают в тюрьмы, а вернувшиеся на
родину   политические   эмигранты    куда-то    таинственно    исчезают.
Распростерший свои  крылья  над  столицей  современный  дворец  культуры
положит конец подобной клевете. Еще отвратительнее был слух о  том,  что
молодые офицеры якобы считают, что  правительство,  возводя  "никому  не
нужные роскошные здания", бросает деньги на ветер: куда  лучше  было  бы
купить на них танки и самолеты - народ в них нуждается  гораздо  больше.
Она не понимала, зачем народу танки и самолеты, если США оказывает  Хосе
твердую поддержку, а вылазка кастристских  элементов,  в  ходе  которой,
говорят, Че Гевара  -  агент  международной  коммунистической  подрывной
службы - похоже, нашел свою смерть, с помощью американских  специалистов
была с успехом пресечена.  Строительство  концертного  зала  и  создание
большого симфонического оркестра неопровержимо изобличит во лжи тех, кто
утверждает, что интеллигенция и даже некоторые военные настроены  против
Хосе, а первый концерт, который там  состоится,  откроет  эпоху  мира  и
гармонии.
   Хосе отказал. Негромко, спокойно, пожав плечами.
   Тогда-то ей и пришла в голову эта мысль. Не то  чтобы  она  пошла  на
такое умышленно, скорее - инстинктивно, в каком-то  интуитивном  порыве.
На самом-то деле она не отдавала себе отчета в том, что он  суеверен  до
такой  степени.  И  попыталась  сыграть  на  этом  неосознанно.   Просто
вспомнила о том, в какую  он  пришел  ярость,  когда  она  сказала,  что
молилась за него - часами стояла на коленях и страстно призывала Господа
обратить свой взор на Хосе.
   Скорее всего, она совершенно по-детски захотела  его  спровоцировать,
раздразнить, раз уж он так уперся на своем.
   - Если я не получу концертного  зала  и  симфонического  оркестра,  -
торжественно заявила она, пристально глядя ему  в  глаза,  -  завтра  же
утром в церкви я на  коленях  буду  молить  Божью  Матерь  за  тебя,  за
спасение твоей души.
   Какое-то мгновение он  недоумевающе  смотрел  на  нее,  от  удивления
раскрыв рот, затем вдруг резко взмахнул рукой и дал ей пощечину. А потом
принялся ее избивать, так что в конце концов она оказалась  на  полу.  В
какой-то момент она подумала, что вот сейчас он ее убьет.
   Сжав кулаки, он склонился над ней  с  перекошенным  от  гнева  лицом.
Такого с ним прежде не случалось.  Вот  так,  с  такой  жестокостью,  он
никогда еще ее не бил, и она испугалась до смерти. Она ничего  не  могла
понять. Но сама неистовость его реакции заставила ее ощутить, что отныне
она сильнее его, обладает некоей властью, о существовании которой прежде
и не подозревала, но которую  стоит  использовать.  Слезы  застилали  ей
глаза, но она все-таки сумела улыбнуться.
   - Я буду молиться за тебя,  буду  любить  тебя  до  самой  смерти,  -
сказала она.
   И он убежал. Да - спасся бегством -  иначе  и  не  скажешь.  Когда  в
кабинет вбежал адъютант, она все еще лежала  на  полу,  глядя  вверх,  и
торжествующе улыбалась. Лицо у нее распухло, но с него не сходила улыбка
человека, одержавшего победу. Хосе недооценивал ее.
   Не понимал, сколько она способна сделать ради него даже  вопреки  его
воле. Она любит его и скоро докажет это на деле. Она, конечно, не из тех
американских женщин, что загоняют мужчину под башмак и давят на пего  до
тех пор, пока  бедолага  не  скончается  от  инфаркта,  -  хотя  следует
признать, что подобные дамы являют собой в Соединенных  Штатах  один  из
самых мощных двигателей прогресса. Но она вам и не какая-нибудь покорная
испанка, способная  часами  напролет  бездельничать  да  чесать  языком,
оставляя мужа один на один со всеми проблемами. Она будет ему помогать -
хочет он того или нет.
   Наутро черный "кадиллак" отвез ее - светлые волосы, как  и  положено,
скрыты под мантильей - в собор, а там уж весь город мог  лицезреть,  как
она преклоняет колени перед алтарем, глядя вверх, на  распятого  Христа.
Она была пресвитерианкой и, в любом случае, сторонницей агностицизма, но
это не имело никакого значения. На подобные компромиссы  следует  пойти,
если ты решительно желаешь того, чтобы все шло так, как и полагается,  и
неважно, в конце концов, куда ты при этом идешь - в церковь или в  музей
современного искусства. Она еще не совсем четко себе  представляла,  что
же такое происходит с рассудком Хосе, почему его так бесит то,  что  она
за него молится, но одно было ясно: это - верное средство воздействовать
на него; будет у нее и концертный зал, и симфонический оркестр.  В  этом
она не уступит ни на йоту. Опустившись  на  колени  перед  алтарем,  она
долго молилась. А точнее  говоря  -  приводила  в  порядок  свои  мысли,
стараясь добиться того, чтобы в душе  воцарился  покой  и  благодать,  -
используя при этом индусские религиозные приемы и методы  дзен-буддизма,
о которых так много писали в интеллектуальных изданиях США.
   Во второй половине дня в стельку  пьяный  Хосе  ворвался  к  ней.  На
какой-то момент ей показалось, что  он  намерен  на  нее  наброситься  и
заняться любовью, и весьма встревожилась, потому что  не  была  к  этому
готова; но ничего подобного у него  и  в  мыслях  не  было.  От  избытка
жизненной энергии ему помогали избавиться  голливудские  исполнительницы
стриптиза и начинающие "звездочки" - их поставлял ему специальный агент,
- которых он осыпал подарками. Об этом  открыто  писали  в  американских
газетах. Некоторые широко известные кинозвезды даже приклеили на лобовое
стекло своих машин письменное уведомление, адресованное прохожим:  "Этот
"тандеберд"не  является  подарком  диктатора  Альмайо".  Намекая   таким
образом на то, что они - отнюдь не одного поля ягода  с  той  знаменитой
актрисой,  что  получила  от  Хосе  "тандеберд"  и   коллекцию   полотен
импрессионистов.
   - Если еще раз ты сунешься в церковь, - прорычал Хосе, - я брошу тебя
в океан, привязав тебе на шею камень. Прекрати за меня  молиться,  шлюха
этакая. Оставь меня в покое.
   Но теперь она знала, за какую ниточку дергать. Непонятно было, что за
механизм тут срабатывал, но зато она знала, чем его пронять.
   - Если ты не построишь концертный зал, - заорала она в свою  очередь,
- я ради тебя закажу нунцию специальную мессу, а если понадобится, и  до
Папы Римского доберусь - и он за тебя молиться будет.
   Кужон позеленел от ужаса и принялся избивать ее. Ей пришлось  надолго
отказаться от уроков в школе, а когда она смогла выходить  на  люди,  то
делала это только  в  черных  очках.  Зато  получила  концертный  зал  и
симфонический оркестр. Власти как раз тогда пытались получить  очередную
ссуду от Соединенных Штатов, причем весьма значительную, и Хосе объяснил
членам хунты, что строительство дворца культуры  с  концертным  залом  и
помещением  для  театра  будет  благосклонно  воспринято  Вашингтоном  и
докажет  американским  налогоплательщикам,  что  их  деньги  расходуются
надлежащим  образом  -  исключительно   на   благо   народа   одной   из
развивающихся стран. Впрочем, некоторое время  спустя  он  избавился  от
остальных членов хунты: генерал Санчес,  сидя  за  рулем  своей  машины,
сорвался в пропасть, а генерал Родригес вскоре  после  этого  согласился
занять пост посла в Париже.
   Новость о том,  что  один  из  влиятельнейших  политических  деятелей
Центральной Америки, успешно противостоящий  кастристской  экспансии  во
всем  районе  Карибского   бассейна,   имеет   американскую   любовницу,
мало-помалу стала проникать на страницы газет в  Соединенных  Штатах,  и
несколько журналистов навестили ее  -  вели  они  себя  очень  тактично,
всячески выказывая свое уважение к ней, и с большим  интересом  слушали,
когда она пыталась объяснить им, что это за страна,  призывая  при  этом
отбросить в сторону некоторые расхожие мнения и не судить с общепринятых
позиций о том, что происходит в этой части  земного  шара.  Американский
образ жизни и традиционная демократия США на экспорт не годятся, каждому
народу надлежит найти собственный путь. Тут следует  проявить  подлинный
либерализм,  симпатию,  терпение  и  способность  к   пониманию.   Новый
политический  режим  хотя  и  далек  от   парламентской   демократии   в
американском ее понимании, тем не менее  развернул  уже  очень  активную
деятельность  -  и  она  сама  отвезла  журналистов  на   своей   машине
полюбоваться  новым  дворцом  культуры,   строительство   которого   уже
заканчивалось. Они вели себя очень мило, и увиденное  произвело  на  них
благоприятное впечатление.
   Поэтому она пришла в ужас и крайнее возмущение, когда получила от них
текст статьи, которую они  опубликовали  в  крупнейшем  иллюстрированном
журнале Соединенных Штатов - с целой серией фотографий,  под  заголовком
"Американская подружка одного диктатора".
   Не то чтобы статья показалась ей оскорбительной, но  изображать  Хосе
диктатором было так несправедливо, а фотографии -  фотографии  оказались
просто ужасны. Не может быть, чтобы ее лицо выглядело вот так. Ей  всего
двадцать четыре, и они, должно быть, специально выбрали  освещение,  при
котором  у  нее  получается  такой  трагический  вид.  Потому   что   на
фотографиях ее лицо выглядело именно  таким:  трагическим,  отчаявшимся.
Поистине они злоупотребили ее  доверием;  это  настоящее  мошенничество,
намеренное - причем злонамеренное - использование  технических  средств.
Но это было не так уж важно. Не обращая внимания на молву и клевету, она
решительно продолжала начатое дело,  хотя  страшно  неловко  чувствовала
себя перед бабушкой; не знала теперь,  что  ей  написать,  как  все  это
объяснить.
   Вскоре дворец культуры был построен, и  на  вечере,  посвященном  его
открытию, она дала указание местным  фотографам  сделать  очень  хорошие
снимки - в тот момент, когда ей вручают медаль в знак признательности за
ту  роль,  которую  она  сыграла  в  культурном  развитии  страны.   Это
превосходно поднимало ее авторитет в глазах  соотечественников  -  скоро
она докажет им, что является не "подружкой", но, как сказала она в своей
речи на открытии дворца культуры,  "большим  другом  этой  страны  и  ее
правительства". Она специально так сказала  -  "правительства"  -  чтобы
подчеркнуть, что Хосе  -  не  диктатор,  и  за  ее  словами  последовала
настоящая овация.
   Теперь она обдумывала проект создания нового  университета  и  нового
министерства  просвещения:  существующие  здания  выглядели   совершенно
ужасающе, средств на их содержание не было.
   Ходили слухи о каком-то крестьянском  восстании  на  полуострове,  но
этот район был  заведомо  опасен  в  отношении  подрывной  деятельности:
совсем рядом - Куба, что облегчает возможность тайной  высадки  десанта.
Чего она не  могла  понять,  так  это  причин  постоянного  саботажа  на
телефонных  линиях  в  провинции.  Доказательство   глубоко   архаичного
мышления; таким  образом  они  пытаются  сорвать  контроль  столицы  над
страной в целом,  дабы  сохранить  в  ней  старый  образ  жизни  и  дать
возможность  мелким  чиновникам  заниматься  вымогательством.   Впрочем,
бандитизм в стране  всегда  был  явлением  обыденным,  следовало  раз  и
навсегда  положить  этому  конец.  Весь  народ  должен  был   единодушно
сплотиться и пойти за человеком, пытавшимся решить такие сложные задачи.
   Один из друзей ее детства, будучи в свадебном путешествии,  заехал  к
ней с молодой женой. Принимая их, она  специально  приколола  на  платье
голубую ленту ордена "За успехи на поприще прогресса".  И  проболтала  с
ними всю ночь, растроганная тем, что они по-настоящему  восхищались  ею;
умоляла их не верить той пагубной и лживой пропаганде, которую  разводят
высланные из страны люди. Попыталась удержать их здесь -  казалось,  что
после их отъезда ей станет еще более одиноко. Весь день  она  провела  с
ними, показывая телефонную станцию, дворец культуры, долго  рассказывала
о своих планах на будущее, обо всем, что предстояло  сделать.  Наверное,
это были самые прекрасные в ее жизни  часы  с  тех  пор,  как  она  сюда
приехала. Когда они уехали, она разрыдалась, сама толком не зная почему.
Может быть, из-за того, что они  показали  ей  номер  "Лайф",  где  была
опубликована статья, полная яростных нападок на  Хосе.  Его  обвиняли  в
причастности  к  убийству  одного   политического   эмигранта,   который
развернул в Нью-Йорке против него кампанию, полную  ненависти  и  злобы.
Она решила организовать выставку  полотен  импрессионистов,  а  потом  -
работ Пикассо; это поднимет престиж Хосе и положит  конец  всем  гнусным
слухам.
   Обработанные агитаторами студенты  постоянно  устраивали  забастовки.
Она понимала  их:  они  нуждались  в  новом  университете.  И  сразу  же
решительно обратилась к Хосе с этой проблемой,  а  когда  он  отказал  -
стуча кулаком по столу и твердя, что скорее готов  закрыть  университет,
чем строить новый, - пригрозила, что наложит на себя руки, но  добавила,
что все равно при этом не бросит его: будет молиться за него на Небесах.
Похоже, это произвело на него впечатление, но  он  продолжал  стоять  на
своем - для врагов существующего режима он  не  намерен  делать  ничего.
"Элита", интеллигенция, пояснил он, -  подлинные  враги  народа.  Ей  на
помощь поспешил Институт Форда, и вскоре в присутствии группы  студентов
и преподавателей, которых силой  привела  полиция,  был  заложен  первый
камень здания будущего университета. Они  почти  больше  не  виделись  с
Хосе, но вскоре он опять доказал свою любовь, и  это  растрогало  ее  до
глубины души. Она заболела воспалением легких, и Хосе тут же  примчался,
заметался, вызвал для нее американских врачей.  Она  пыталась  успокоить
его: у него и так забот хватает, к тому же ничего страшного в этом  нет,
говорила она, - "учитывая  те  добрые  дела,  что  я  сделала  здесь,  я
уверена, что попаду в рай". Тогда он впал в страшную ярость и  пригрозил
повесить врачей, если они ее не вылечат.
   Она быстро поправилась и вновь принялась строить планы на будущее. Ей
показалось, что Хосе несколько отдалился от нее,  и  она  заказала  себе
платья из Парижа, постаралась больше не пить;  нельзя  было  опускаться:
ему нравятся хорошо одетые, ухоженные женщины.
   Конечно же, у него было бессчетное множество любовниц, но ведь это  -
чисто животный момент, ей это безразлично. Между прочим, они наносили ей
поистине официальные визиты, и относились к ней  с  огромным  уважением,
терялись рядом с ней и вели себя застенчиво; это было очень трогательно,
и ей казалось, что она уже стала первой дамой  государства.  К  тому  же
подобные приключения никогда не затягивались, а  девицы  были  абсолютно
неинтересные - джазовые певички или голливудские потаскушки. Пару раз  у
Хосе были из-за них неприятности. Одна немецкая  танцовщица  предприняла
попытку самоубийства; какую-то бразильскую журналистку силой запихали  в
самолет после того, как она заявила, будто  беременна  от  Хосе;  третья
девица,  накачавшись  наркотиками,  учинила  страшный  скандал  в   "Эль
Сеньоре". Когда ей наконец удалось поймать по телефону Хосе,  она  очень
твердо заявила, что ему ка-те-го-ри-чес-ки нельзя  вести  себя  подобным
образом, занимая столь высокий пост; с девицами,  даже  когда  отношения
порваны, следует обращаться прилично, а не бросать их  так,  словно  это
сломанные игрушки.

Глава XIV

   Прыгая по камням, "кадиллак" уходил все дальше во тьму; теперь, когда
пропасти больше не было видно, ее  присутствие  казалось  еще  реальнее;
проповедника била дрожь; воздух стал ледяным. В салоне "кадиллака" горел
желтоватый свет, руки куклы безжизненно-вяло свисали  с  плеча  хозяина;
кукла опустила голову и, казалось, уснула.
   - "Геральд трибюн" и  Вальтер  Липпманн  оказались,  как  я  полагаю,
правы, - высокомерным тоном заявил д-р Хорват. - Этому индивидууму вовсе
не следовало предоставлять возможность  пользоваться  нашей  поддержкой.
Никогда бы не  поверил,  что  можно  что-то  сделать  еще  "лучше",  чем
Батиста,  Трухильо,  Хименес  или  Дювалье.  Этот  презренный   диктатор
воистину продал душу Дьяволу.
   Девушка с негодованием развернулась к нему:
   - Не следовало бы вам говорить таких чудовищных вещей, доктор Хорват,
а тем более - писать их.  Вы  -  человек  культурный,  образованный.  Уж
вам-то такое суеверие вовсе не к лицу.
   А вы, похоже, не только верите в это, но еще и  считаете  необходимым
писать о подобных вещах в газетах. Читала я эти средневековые проповеди,
написанные вами и преподобным Билли Грэхемом.
   - Все, что вы до сих пор говорили, дорогое дитя, лишь утверждает меня
во мнении о том, что Дьявол  -  реальная  физическая  сила,  действующая
среди нас и очень грозная...
   Тут проповедник несколько ударился в пафос,  но  ведь  речь  зашла  о
предмете, особенно близком ему, бывшем его, так сказать, специальностью.
   - До самой смерти я буду стоять на том, что речь идет ни в коей  мере
не о суеверии или каком-то образе из прошлого, но о живой реальности...
   Марионетка, похоже, вдруг проснулась. Подняла голову и с любопытством
посмотрела на него.
   - Прекрасно,  -  скрипучим  голосом  сказала  она,  механически  -  и
совершенно отвратительным образом - кивнув ему в знак одобрения.  -  Это
прекрасно, проповедник. Нужно во что-то верить.
   Взглядом д-р Хорват сразил эту тварь наповал.
   - И дело в том, - продолжал он, повернувшись к девушке, - что в  этот
самый момент мы лицезреем Дьявола... Он склоняется над нами,  насмешливо
заглядывает нам в глаза и готовит невесть какую судьбу...
   Тряпичный Оле Йенсен вдруг затрясся, презрительно хихикая.
   - Ну и ну! - проскрипел он.  -  Все  -  шарлатаны  и  лжецы,  все  до
единого. Никому еще никогда не удавалось продать  свою  душу,  милейший.
Спроса нет. Это - всего лишь одна из тех  лживых  надежд,  которыми  нас
убаюкивают, дабы мы не падали духом и стояли на своем.
   Непонятно, каким образом это вышло - наверное, из-за шока  и  крайней
усталости, - но молодой д-р Хорват вдруг вступил в  жаркую  дискуссию  с
куклой чревовещателя - явное свидетельство того, что нервы у  него  были
уже  на  пределе.  Впрочем,  его  дарование  заключалось  в  том,  чтобы
говорить, а не в том, чтобы слушать, и неважно было, к кому конкретно он
при этом обращается. Поэтому он продолжал  горячо  излагать  свою  точку
зрения и говорил довольно долго - с глубоким убеждением, приводя  доводы
далеко, конечно, не новые - они  нередко  фигурировали  в  телевизионных
выступлениях чикагского епископа Шона, - однако внося свой  вклад  в  ту
неустанную борьбу, которую все ветви американской  церкви  ведут  против
цинизма и неверия.
   - Дьявольские силы существуют, - сказал он в  заключение.  -  Зло  не
менее реально, чем вы или я.
   Тряпичный  Оле  Йенсен  опять  затрясся,  противно   хихикая,   потом
вызывающе наставил на д-ра Хорвата свою сигару.
   - Кругом одни  мошенники  и  шарлатаны,  -  проговорил  он  скрипучим
голосом, - настоящего номера нигде не сыщешь. Жалкие посредники,  мелкие
спекулянты - все жульничают, пытаясь продать вам  несуществующий  товар.
Кормят всех обещани