ла
блестящая   идея.   Я   нанизал   на   край   остроги   еще
трепыхавшегося ханоса.  Чтобы  иметь  возможность погрузить
голову и  руки в  воду,  я  лег на живот и  вытянул острогу
перед собой. Акула моментально среагировала на это, прервав
свое   спокойное  плавание  резким   ударом   хвоста.   Она
нацелилась на  меня,  направляясь под  таким углом,  что  в
результате неминуемо промчалась бы  мимо утеса,  но  меньше
чем за два метра до меня она внезапно свернула и  бросилась
на ханоса.
   Я  инстинктивно отвел острогу назад.  Бросок акулы был
таким  стремительным  и   угрожающим,   что   мои  рефлексы
сработали лучше,  чем  мой  здравый смысл.  Акула метнулась
мимо меня и исчезла за коралловым рифом.  Она не появлялась
секунд десять,  поэтому я высунулся из воды, чтобы подышать
воздухом.
   Ругая себя,  я  несколько раз глубоко вдохнул и  снова
погрузился в воду.
   В  следующий раз  акула вела себя осторожнее:  плавала
поблизости,  но не проявляла ко мне особого интереса. Ханое
был уже мертвый и вяло покачивался в воде,  поэтому я начал
трясти  острогой,  чтобы  он  казался  живым.  Акулу  опять
охватил энтузиазм.  Она снова,  двигаясь под углом,  начала
приближаться ко  мне,  но  на  этот  раз  я  постарался  не
отдергивать руки.  Когда она вновь бросилась на  ханоса,  я
метнул острогу. Кончик остроги коснулся ее зубов и челюстей
и моментально проскользнул ей в рот.
   Я  мощным рывком вскочил,  наивно полагая,  что вытащу
акулу за собой на валун,  но из воды появилась только часть
древка.  Секунду-другую я  беспомощно смотрел на  сломанную
острогу, а потом слез с валуна в воду.
   В  серой воде причудливо зависли струйки крови.  Акула
дико металась и  извивалась неподалеку,  стараясь разгрызть
обломок застрявшей между  зубами  бамбуковой палки,  иногда
камнем ныряла вниз и ударяла рылом по дну.
   Наблюдая за ней,  я вдруг понял, что никогда раньше не
убивал  таких  больших  рыбин  или  рыбин,  которые бы  так
яростно боролись за свою жизнь. Как бы в подтверждение моих
мыслей,  акула стала метаться сильнее и исчезла за поднятым
ею  облаком песка  и  пучками водорослей.  Иногда,  как  на
картинке из  комиксов,  из  облака появлялись ее  хвост или
голова,  но  лишь для  того,  чтобы снова исчезнуть в  нем.
Зрелище вызвало у  меня  усмешку,  и  в  уголки  моего  рта
просочилась соленая вода.  Я  снова выплыл на  поверхность.
Мне  нужно было сплюнуть,  и,  кроме того,  мне  требовался
воздух. Потом, не имея никакого желания подбираться ближе к
акуле,  пока она была в состоянии бешенства, я опустил лицо
в воду и стал ждать, когда же она подохнет.

   Хелло, мэн

   Я не веду дневников во время путешествий. Как-то раз я
завел такой дневник и  сделал большую ошибку.  Все,  что  я
запомнил из  того путешествия,  -это  фрагменты,  которые я
постарался записать.  Остальное напрочь вылетело из головы,
как  будто  она  была  введена  в  заблуждение тем,  что  я
полагался на ручку и бумагу. По той же причине я никогда не
беру с собой камеру. Иначе путешествие превращается в набор
фотографий,  а все, что я забываю снять, бесследно исчезает
из  памяти.  Кроме  того,  фотографии не  вызывают  никаких
ассоциаций.  Когда  я  листаю альбомы своих  спутников,  то
всегда удивляюсь, как мало они говорят мне о путешествии.
   Была  бы  такая  камера,  которая  улавливает  запахи.
Запахи -  намного более живая вещь,  чем  образы.  Я  часто
гуляю по  Лондону в  жаркий день,  ловя запахи нагревшегося
мусора или плавящегося гудрона,  и неожиданно переношусь на
улочки Дели.  Точно так же,  проходя мимо торговца рыбой, я
мгновенно вспоминаю о  Грязнуле.  Если же я  чувствую запах
пота  или  свежескошенной травы (на  лужайке),  то  думаю о
Кити.  Сомневаюсь,  чтобы кто-то из них обрадовался,  что о
нем вспоминают в подобной связи (особенно Грязнуля), но что
поделаешь.
   Как  бы  там  ни  было,   мне  бы  хотелось,  чтобы  у
кого-нибудь оказалась с  собой  камера,  когда  я  медленно
выступил из  тумана с  мертвой акулой на  плече.  Это  было
круто.

   В тот день я был в лагере героем дня.  Акулу поджарили
и  порезали  на  куски,  чтобы  все  имели  возможность  ее
попробовать.  Кити  заставил меня подняться во  весь рост и
еще   раз  рассказать  обитателям  лагеря,   что  со   мной
произошло.  Когда  я  дошел  до  первого броска акулы,  все
замерли от  изумления,  как  будто  наблюдали фейерверк,  а
когда  я  говорил о  том,  как  напряг руки  перед решающим
броском,  раздались одобрительные выкрики. Весь остаток дня
ко мне подходили люди и поздравляли меня.  Самыми приятными
для  меня  были поздравления Джеда.  Он  подошел,  когда мы
курили с Этьеном,  Франсуазой и Кити,  и сказал:  "Молодец,
Ричард. Это было супер. Думаю, нам нужно переименовать тебя
в Тарзана".  Кити захихикал как сумасшедший, потому что был
под кайфом, а Джед подсел к нам, и мы стали балдеть вместе.
   Это  было  вдвойне приятно,  потому что  Кити  и  Джед
сошлись друг с другом. После путешествия за рисом я пытался
убедить Кити, что Джед хороший парень, и теперь чувствовал,
что  мне  удалось  добиться  определенного  успеха  в  этом
направлении. Оказалось, что у них есть что-то общее, - одно
их  тех  странных совпадений,  которые могли бы  так  и  не
обнаружиться. Шесть лет назад они оба ночевали в один и тот
же  день  в  одной  гостинице  в  Джокьякарте.  Они  смогли
вспомнить об  этом,  потому что  в  ту  ночь  гостиница при
таинственных   обстоятельствах   сгорела.    Однако,    как
оказалось,  не  при  таких уж  и  таинственных.  Кити был в
отключке,  и  его донимали москиты в номере.  Зная,  что их
можно  отпугнуть  дымом,  он  разжег  небольшой  костер,  и
следующее,   что  он  помнил,   -  это  была  комната,  вся
охваченная огнем.  Джед объяснил,  что он спасся, выпрыгнув
из окна на третьем этаже,  а  все его деньги сгорели.  Кити
извинялся за  то,  что  произошло,  и  все  покатывались со
смеху.
   Если кто-то и подпортил мне вечер, так это Багз, но по
иронии судьбы все окончилось хорошо.  Он подошел,  когда мы
снова смеялись, на этот раз вспоминая, как до Этьена дошло,
что мы стоим на поле с марихуаной.
   - Хелло, мэн, - произнес Багз, откидывая голову, чтобы
убрать с глаз волосы.
   Я ответил ему не сразу, потому что давился от смеха, а
затем сказал: "Что?" Это был не слишком подходящий ответ. Я
действительно  был  настроен  дружелюбно,   но  мое  "что?"
прозвучало как вызов.
   Если Багз и был обескуражен,  то,  по крайней мере, не
подал виду; он бы никогда не выдал себя.
   - Я  только хотел принести свои  поздравления.  Насчет
акулы.
   - А.  Спасибо.  Я...  я рад,  что поймал ее.  - Опять,
из-за дурмана в голове, с языка слетали совсем не те слова.
- Первый раз в жизни.
   - Мы все рады этому... А мне приходилось раньше ловить
акул.
   - Да?  -  удивился я,  изо всех сил пытаясь следить за
тем,  что говорю.  -  Правда?  Потрясающе...  Ты  должен...
рассказать нам об этом.
   - Конечно,  -  сказал Кити и  закашлялся.  Его  кашель
подозрительно напоминал с трудом сдерживаемый смех.
   Багз немного помедлил с ответом.
   - Это случилось в Австралии.
   - В Австралии... Боже мой!
   - Лет пять назад.
   - Пять лет? Так давно... да?
   - Тигровая акула, три с половиной метра.
   - Какая громадина!
   У   Кити   неожиданно   началась   истерика,   которая
передалась Джеду, а от него остальным.
   Багз слабо улыбнулся:
   - Лучше я расскажу об этом в другой раз.
   - Звучит потрясно,  - только и смог я вымолвить, перед
тем как он ушел.  Затем Кити с трудом произнес "конечно", и
я тоже залился истерическим смехом.
   - Боже  мой,  Ричард,  -  сказала минуту-другую спустя
Франсуаза. Ее лицо блестело от слез.
   - Что ты наговорил Багзу? Все, что ты сказал...
   - Было не то. Я знаю. Ничего не смог с собой поделать.
   Этьен подтолкнул меня локтем:
   - Багз тебе не нравится, правда?
   - Да нет. Я просто прибалдел. Плохо соображаю.
   - Ерунда, Ричард, - сказал, хитро ухмыльнувшись, Кити.
   Джед кивнул:
   - Признайся,  я  же  видел,  как ты  смотрел на  него.
Воцарилось молчание. Все уставились на меня, ожидая ответа.
Я пожал плечами:
   - Ну хорошо, ваша взяла. По-моему, он козел.
   На  этот раз мы смеялись так долго и  беспомощно,  что
другие  стали   глазеть  на   нас,   пытаясь  понять,   что
происходит.

   Такси!

   - Спокойной ночи,  Джон-бой,  -  произнес голос. Голос
Багза, громкий и решительный.
   - Спокойной ночи,  Рич,  -  тут же  подхватил эстафету
кто-то. Трудно было понять кто, но я решил, что это Моше.
   Я ухмыльнулся в темноте.  Я знал,  что Багза вывело из
себя то,  как мы посмеялись над ним,  и догадался,  что это
был  способ укрепить...  что?  Авторитет.  Сейчас его слова
были направлены в  мой адрес -  в  адрес человека,  который
вызвал этот смех. Это должно было меня задеть.
   Моя ухмылка стала еще шире,  я позволил себе несколько
секунд помолчать, а затем сказал:
   - Спокойной ночи, Джессе.
   Джессе, в свою очередь, передал эстафету Элле, которая
передала ее австралийцу-плотнику, а тот -двум югославкам. Я
не дослушал всю игру до конца.
   Лежа  на  кровати и  прислушиваясь к  ударам "лазерных
лучей" по крыше дома,  я понял, что мне надо найти ответ на
один вопрос. Почему Багз так сильно действует мне на нервы?
Ведь он  на самом деле действовал мне на нервы.  Я  даже не
осознавал,  насколько сильно, пока Джед не настоял, чтобы я
признался в этом.
   Нет,  он  не  сделал мне  ничего плохого и  не  сказал
ничего   грубого.   Фактически,   мы   с   ним   почти   не
разговаривали.  Не вели бесед. Мы говорили только о работе,
обсуждали некоторые плотницкие детали по изготовлению новых
острог;  я передавал ему сообщения от Грегорио и Грязнули и
все такое.
   Чтобы ответить на вопрос, я мысленно составил перечень
вещей,  благодаря которым он настроил меня против себя. Это
был  его  глупый  стоицизм,  когда  он  поранил себе  ногу;
история с  супом;  его дурацкое имя.  У  него была еще одна
невыносимая черта - стремление выглядеть самым крутым. Если
вы   рассказывали  о   том,   что   наблюдали  восход   над
Боробудуром,  он  говорил,  что  следовало еще посмотреть и
закат,  а  если вы знали хорошее местечко в Сингапуре,  где
можно перекусить,  он говорил, что знает места и получше. А
если вы поймали акулу голыми руками...
   Я решил не предоставлять ему случая рассказывать мне о
поимке тигровой акулы.
   Но  все  это были недостаточно веские причины.  Здесь,
скорее всего, крылось что-то еще.
   - Значит,  просто интуиция,  - пробормотал я, засыпая,
но данный ответ не удовлетворил меня.
   Хорошо  бы  сегодня  ночью,  подумал  я,  повидаться с
мистером  Даком,   потому  что  я   мог  бы  попросить  его
рассказать о характере Багза поподробнее.  Но, к сожалению,
мистер Дак так и не появился тогда. В этом отношении он вел
себя, как такси. Такси и ночные автобусы.

   Видение в красном цвете

   Дождь лил всю неделю и еще половину следующей, но рано
утром  в  четверг  перестал.  Все  облегченно вздохнули,  и
прежде всего рыбаки.  Опускаться под воду не больше, чем на
минуту,  время от времени замечать рыбу и  бросать острогу,
как  правило,   промахиваясь,   -   все  это  уже  порядком
поднадоело.  Когда  мы  проснулись и  увидели вновь голубые
небеса,  мы помчались к  морю.  Нас обуяла какая-то страсть
убивать: мы справились с дневной работой за полтора часа, а
затем только оставалось найти, как убить время.
   Грегорио с Этьеном поплыли к коралловым рифам,  а мы с
Франсуазой вернулись на  берег  -  позагорать.  Сначала  мы
лежали молча:  я  наблюдал,  сколько пота соберется в  моем
пупке,  прежде чем  пот польется через край,  а  Франсуаза,
лежа  на  животе,   пересыпала  между  пальцами  песок.   В
нескольких метрах поодаль,  в  тени  деревьев,  плескался в
ведрах  наш  улов.  Учитывая его  происхождение,  звук  был
необычайно умиротворяющим. Он служил прекрасным дополнением
к  морскому ветерку и  сиянию солнца.  Мне не хватало этого
звука потом, когда вся рыба умерла.
   Вскоре  за  последним  всплеском  Франсуаза  грациозно
приподнялась и теперь,  подбоченившись,  стояла на коленях,
вытянув  загорелые голени.  Затем  она  закатала  до  талии
купальник и  вскинула руки в  голубое небо.  Она  застыла в
этой позе на несколько секунд, а потом снова расслабилась и
опустила руки на колени.
   Я невольно вздохнул, и она взглянула не меня:
   - В чем дело?
   Я заморгал:
   - Ни в чем.
   - Ты вздохнул.
   - А.   Я  просто  думал...  -  В  моей  голове  начали
прокручиваться  варианты  ответа:  я  думал  о  возвращении
солнца,  о тишине в лагуне,  о белизне песка.  - Как просто
было бы остаться здесь.
   - Да.  -  Она кивнула.  -  Остаться на пляже навсегда.
Очень просто...
   Я замолчал на мгновение, а потом тоже сел. Пот вылился
из  созданного мною резервуара и  просочился под резинку на
шортах. - Ты вспоминаешь о доме, Франсуаза?
   - О Париже?
   - О Париже, о родителях, о подругах... Обо всем этом.
   - Нет, Ричард, не вспоминаю.
   - Я  тоже.  Но  тебе это не кажется странным?  Я  хочу
сказать, что у меня целая жизнь прошла в Англии, но я плохо
помню ее и,  к  тому же,  совсем не скучаю по ней.  С  того
момента,  как я  приехал в Таиланд,  я не звонил и не писал
родителям,  и  я знаю,  что они беспокоятся обо мне,  но не
испытываю необходимости что-то предпринять.  Когда я был на
Пхангане, мне даже не приходило это в голову... Тебе это не
кажется странным?
   - Родители...  - Франсуаза нахмурилась, будто силилась
вспомнить,  что  значит данное слово.  -  Да,  это странно,
но...
   - А когда ты в последний раз связывалась с ними?
   - Не знаю...  Это было...  на той улице. На улице, где
мы с тобой познакомились.
   - Кхаосан.
   - Я звонила им оттуда...
   - Три месяца назад.
   - Три месяца... Да...
   Мы  легли  обратно  на  горячий  песок.   Думаю,   что
упоминание  о   родителях  взволновало  нас,   и  никто  не
испытывал желания развивать эту тему.
   Но мне было интересно обнаружить, что не со мной одним
на  пляже  случилась амнезия.  Мне  очень  хотелось  знать,
какова причина этого явления и отчего оно возникло,  -  под
влиянием самого пляжа или живущих на нем людей.  Неожиданно
до меня дошло,  что я  ничего не знаю о  прошлом обитателей
лагеря,  за исключением того,  откуда они родом. Мы провели
вместе   с   Кити   бесчисленное   количество   часов,    и
единственное, что я знал из его биографии, - это то, что он
посещал воскресную школу.  Но  я  не знал,  есть ли у  него
братья или  сестры,  чем занимаются его родители,  в  каком
районе Лондона он вырос.  У  нас могло быть множество общих
впечатлений, о которых мы даже и не пытались поговорить.
   Единственная тема  наших разговоров,  которая касалась
мира за  пределами лагуны,  это были путешествия.  Мы очень
много  говорили о  них.  Даже  сейчас  я  могу  перечислить
страны,   в  которых  побывали  мои  друзья.   В  некотором
отношении это было неудивительным,  если принять в  расчет,
что  (помимо  одного  возраста) единственным сближающим нас
всех  интересом  был  интерес  к  путешествиям.  И  вообще,
разговор о  путешествиях очень  хорошо  заменял  разговор о
доме.  Можно многое узнать о человеке по местам, которые он
выбрал для путешествий,  и по тому, какие из них ему больше
всего понравились.
   Грязнуля,  например, питал глубочайшую привязанность к
Кении,  в  чем-то  восполнявшей недостатки  его  молчаливой
натуры.  Легко было  представить его  во  время сафари,  до
немоты захваченного обширностью окружающего пейзажа.  Более
живой  и   склонный  к   вспышкам  энтузиазма  Кити  больше
вписывался в условия Таиланда.  У Этьена, уравновешенного и
добродушного  по   характеру,   было  пока  нереализованное
желание съездить в  Бутан.  А  Сэл часто говорила о Ладахе,
североиндийской провинции,  спокойной в  одном  отношении и
неспокойной в других.  Я знал,  что моя любовь к Филиппинам
также  говорила  сама  за   себя:   демократия  на  бумаге,
несомненно,  неплохо организованная,  но  на деле регулярно
низвергающаяся в  бездну  хаоса.  Место,  где  я  мгновенно
начинал чувствовать себя как дома.
   Что касается некоторых других,  то Грега влекла мягкая
Южная  Индия,  Франсуазу  -  прекрасная Индонезия,  Моше  -
Борнео   (как   я   считал,   по   причине  джунглеподобной
растительности на  его  теле).  Две югославки-националистки
отдавали предпочтение своей стране,  но были исключением из
правил. А Даффи, конечно, выбрал бы Вьетнам.
   Здесь есть элемент популярной психологии -  в том, что
вы  видите  за  излюбленными маршрутами  путешествий натуру
человека.   За  вами  выбор  -  какие  черты  национального
характера принимать,  какие игнорировать. Что до Кити, то я
выбрал живость и  энтузиазм,  поскольку в  данном случае не
подходили корысть и расчет,  а в случае Франсуазы я оставил
в стороне такие факты,  как диктатура и массовые убийства в
Восточном Тиморе. Тем не менее я верю в сам принцип.
   - Пойду отнесу улов, - сказал я, вставая.
   Франсуаза приподнялась на локтях:
   - Так рано?
   - Грязнуля, наверное, уже ждет.
   - Он еще не готов.
   - Ну  да...  но  мне  хочется прогуляться.  Пойдешь со
мной?
   - А куда ты хочешь сходить?
   - Не  знаю.   Я  собирался  сходить  к  водопаду.  Или
прогуляться в джунгли... поискать озеро.
   - Нет, я останусь здесь. А может, сплаваю к кораллам.
   -О'кей.
   Я пошел за ведрами.  Когда я наклонился, чтобы поднять
их, то увидел в кровавой воде свое отражение. Я задержался,
чтобы  изучить себя,  -  почти  лишенный светотени силуэт с
парой  ярких  глаз.   А  затем  я  услышал,  как  Франсуаза
направилась по песку ко мне. Вскоре на воде из-за моих плеч
прорисовалось ее темное лицо, и я почувствовал, как ее рука
опустилась мне на спину.
   - Не хочешь отправиться к кораллам?
   - Нет.  -  Мои  пальцы сжали  ручки  ведер,  но  я  не
выпрямился,  зная,  что тогда стряхну ее руку.  -  Я  лучше
прогуляюсь... Ты уверена, что не хочешь пойти со мной?
   - Да.  -  Ее красное отражение пожало плечами. Сегодня
слишком жарко.
   Я  ничего не ответил и через секунду-другую услышал ее
удаляющиеся шаги.  Обернувшись,  я увидел, как она входит в
воду.  Я наблюдал за ней, пока вода не дошла ей до пояса, а
затем направился обратно в лагерь.

   Нудизм

   Если  смотреть  в  глубь  острова,  джунгли  по  левую
сторону  были   мне   уже   знакомы,   так   как   плотники
заготавливали  в   них   лес.   Местность  была   испещрена
тропинками:  одни вели в огород Жана и к водопаду, а другие
- на  пляж.  Справа же джунгли были совершенно нетронутыми,
поэтому я и отправился в них на разведку.
   Единственная ведущая в  них  тропинка обрывалась через
пятьдесят метров.  Когда-то  ее  проделали из-за того,  что
дальше находилось озеро с пресной водой,  и Сэл решила, что
оно  сможет  заменить душевую  хижину.  Эту  идею  пришлось
оставить,  когда Кэсси обнаружила,  что озеро служит местом
водопоя для обезьян. Теперь тропинкой пользовались лишь те,
кто,   как   и   я,   испытывал  замешательство  при   виде
пластмассового  кувшинчика  в  туалете.   Правда,  судя  по
количеству лиц,  которых я там встречал,  могу сказать, что
это были,  по меньшей мере, три четверти обитателей лагеря.
Тропинкой так часто пользовались, что она получила название
"Хайберский проход",  и  наши  регулярные прогулки  по  ней
держали рост трав под контролем.
   Мне потребовалось полчаса, чтобы добраться до озера, и
здесь   меня   ждало   некоторое  разочарование.   Пока   я
прокладывал  дорогу  через  заросли,   я  представлял  себе
прохладный водоем, в котором смогу искупаться и понаблюдать
за  скачущими  по  деревьям  обезьянами.   Вместо  этого  я
обнаружил грязную лужу и тучи мух.  Мухи кусались, должен я
добавить.  Я  задержался возле озера меньше чем на  минуту,
хлопая себя  руками и  ругаясь.  Затем