жности избежать лжи, -  ответил  отец  Кихот.  -
Даже лжи во благо, а не во зло, пользуясь терминологией отца Йоне.
   - А почему вы должны были ему лгать?
   - Да совсем неожиданно возникла такая возможность - я бы  даже  сказал,
искушение.
   Мэр вздохнул. Вино несомненно нарушило молчание отца Кихота,  и  сейчас
Санчо чуть ли не жалел об этом. Он спросил:
   - Вы нашли сыр?
   - И даже изрядный кусок, но я отдал ему.
   - Жандарму? Да зачем же это?..
   - Нет, нет, тому человеку, которого он ищет.
   - Вы хотите сказать, что _видели_ этого человека?
   - Ну да, потому я и боялся вопросов.
   - Ради всего святого, где же он сейчас?
   - В багажнике нашей машины. Вот теперь было  бы  крайне  неосторожно  с
моей стороны, как сказал жандарм, оставлять ключ в стартере...  Кто-нибудь
мог бы уехать вместе с этим человеком. Ну, а так - опасность уже позади.
   Мэр долго не мог произнести ни слова. Наконец он спросил:
   - А куда вы девали вино?
   - Мы вместе поставили его на заднее сиденье.
   - Слава богу, - произнес мэр,  -  что  я  сменил  в  Вальядолиде  номер
машины.
   - Почему, Санчо?
   - Те жандармы наверняка сообщили ваш номер в Авилу. И теперь он  уже  у
них на компьютере.
   - Но в моих бумагах...
   - А я и бумаги для вас получил другие. На это,  конечно,  потребовалось
время. Потому мы и пробыли так  долго  в  Вальядолиде.  Тамошний  владелец
гаража - мой давний друг, член нашей партии.
   - Санчо, Санчо, сколько же лет тюрьмы мы за это заработали?
   - И вполовину не столько, сколько вы получите за то, что  скрываете  от
правосудия беглеца. И что это на вас напало?..
   - Он попросил меня помочь.  Сказал,  что  его  несправедливо  обвинили,
спутали с кем-то другим.
   - Это с дыркой-то от пули в штанах? Человека, ограбившего банк?
   - Но ведь и ваш Сталин был таким же. Многое  зависит  от  побудительных
мотивов в конце-то концов. Если бы Сталин пришел ко мне  исповедоваться  и
честно рассказал о причинах, побудивших его так поступать, я бы, возможно,
велел ему десять дней молиться по четкам, хотя в Эль-Тобосо я до  сих  пор
никого так строго не наказывал. Помните, что сказал  мой  предок  галерным
рабам, прежде чем их освободить: "На небе есть бог, и он неустанно  карает
зло и награждает добро, а людям порядочным не пристало быть палачами своих
ближних..." [Сервантес, "Хитроумный идальго Дон  Кихот  Ламанчский",  ч.1,
гл.22, пер. Н.Любимова]. Это добрая христианская доктрина,  Санчо.  Десять
дней перебирать четки - достаточно суровое наказание. А мы не палачи и  не
занимаемся допросами. Добрый самарянин не  расспрашивал  беднягу  -  того,
которого избили разбойники, - о его прошлом, а взял и помог  ему.  А  ведь
этот человек, возможно, был мытарем, и разбойники лишь отобрали у него то,
что он у них взял.
   - Пока вы  тут  разглагольствуете,  монсеньер,  наш  раненый,  наверно,
помирает из-за недостатка воздуха.
   Они  поспешили  к  машине  и  обнаружили  беглеца  в  весьма  плачевном
состоянии. Накладные усы, намокшие от пота, отклеились и  свисали  с  края
верхней губы. По счастью, он был маленький и без труда  уместился  на  том
небольшом пространстве, которое мог предоставить ему "Росинант".
   Тем не менее когда его выпустили из багажника, он принялся возмущаться:
   - Я думал, я тут сдохну. Куда это вы провалились?
   - Мы старались для вас, как могли, - сказал отец Кихот  почти  теми  же
словами, какие употребил его предок. - Мы не  собираемся  вас  судить,  но
ваша совесть должна была бы подсказать вам, что неблагодарность - позорный
грех.
   - Мы для тебя даже слишком много сделали, - сказал Санчо.  -  А  теперь
проваливай. Жандарм поехал в ту сторону. Я бы посоветовал  тебе  держаться
полей, пока не дойдешь до города, а там - растворишься.
   - Да как же я могу держаться полей в  таким  ботинках  -  они  насквозь
прогнили, и как я могу  раствориться  в  городе,  когда  у  меня  дыра  от
револьверной пули в штанине?
   - Ты же ограбил банк. Можешь купить себе новую пару ботинок.
   - Кто сказал, что я ограбил банк? - И он  вывернул  пустые  карманы.  -
Можете обыскать меня, - сказал он. - А еще называете себя христианами.
   - Я не называю, - сказал мэр. - Я - марксист.
   - И спина у меня разламывается. Я и шагу не могу сделать.
   - У меня тут есть немного аспирина в машине, - сказал  отец  Кихот.  Он
отпер машину и принялся рыться в отделении для перчаток. Незнакомец за его
спиной кашлянул раз, потом второй. - У меня есть и  леденцы  от  кашля,  -
сказал отец Кихот. - Наверное, просквозило вас в багажнике. - Он обернулся
с  лекарствами  в  руке  и,  к  своему  великому  изумлению,  увидел,  что
незнакомец нацелил на него револьвер.
   - Не надо такой штукой ни в кого целиться, - сказал он, - это опасно.
   - Ботинки у вас какого размера? - спросил незнакомец.
   - Право, не помню. По-моему, тридцать девятого.
   - А у вас?
   - Сорокового, - сказал Санчо.
   - Давайте ваши, - скомандовал незнакомец, обращаясь к отцу Кихоту.
   - Да они почти в таком же плачевном состоянии, как и ваши.
   - Не спорьте. Я бы взял у вас и брюки, если б  только  они  подошли.  А
теперь повернитесь оба ко мне спиной. Если хоть один из  вас  шевельнется,
пристрелю обоих.
   Отец Кихот сказал:
   - Не понимаю,  почему  вы  отправились  грабить  банк  -  если  вы  его
действительно ограбили - в разваливающихся ботинках.
   - По ошибке надел не ту пару. Вот почему. А теперь можете  повернуться.
Залезайте в машину -  оба.  Я  сяду  сзади,  и  если  вы  хоть  где-нибудь
почему-то остановитесь, буду стрелять.
   - Куда же ты хочешь, чтоб мы тебя отвезли? - спросил Санчо.
   - Высадите меня у собора в Леоне.
   Отец Кихот не без труда задним ходом вывел машину с поля на дорогу.
   - Очень вы плохой водитель, - сказал незнакомец.
   - Да все дело в "Росинанте". Не любит он пятиться. Боюсь, вам там тесно
со всем этим вином. Может, остановимся и перетащим ящик в багажник?
   - Нет. Двигайте дальше.
   - А что случилось с вашей "хондой"? Жандарм сказал, вы ее бросили.
   - Бензин у меня кончился. Позабыл залить бак.
   - Не ту пару ботинок надели. Не запаслись бензином. Право  же,  похоже,
господь был против ваших планов.
   - Вы что, не можете ехать быстрее?
   - Нет. "Росинант" у меня очень старенький. Он может  рассыпаться,  если
перейти за сорок. - Отец Кихот взглянул в зеркальце  и  увидел  нацеленный
ему в спину револьвер. - Хорошо бы вы успокоились  и  положили  оружие,  -
сказал он. - "Росинант" порой ведет себя, как верблюд. Он может вдруг  так
тряхануть, что эта штука сама выстрелит. А вы едва ли обрадуетесь, если на
вашей совести будет убийство еще одного человека.
   - Что это вы мелете? Какого еще одного человека?
   - Да я имею в виду того беднягу в банке, которого вы убили.
   - Не убил я его. Промахнулся.
   - Да, господь, видно, изрядно потрудился, чтобы избавить вас от тяжкого
греха, - сказал отец Кихот.
   - Да и вообще никакой это был не банк. Самообслуга.
   - Жандарм сказал - банк.
   - Да они скажут "банк" даже про общественную уборную.  Так  оно  важнее
выглядит.
   Когда  они  въехали  в  город,  отец  Кихот  заметил,  что  стоило   им
остановиться у светофора, и револьвер исчезал из виду. Он, пожалуй, мог бы
выскочить из машины, но тогда жизнь Санчо оказалась бы в опасности, и если
незнакомец прибег бы к насилию, отцу Кихоту пришлось бы  разделить  с  ним
вину. В любом случае он не желал быть орудием мирского суда. И он  испытал
огромное облегчение, когда, подъехав насколько  мог  ближе  к  собору,  не
увидел там ни одного жандарма или карабинера.
   - Подождите, я посмотрю, безопасно ли вам выйти, - сказал отец Кихот.
   - Если ты меня выдашь,  -  сказал  незнакомец,  -  я  пристрелю  твоего
дружка.
   Отец Кихот открыл дверцу машины.
   - Все в порядке, - сказал он. - Можете идти.
   - Если ты соврал, - предупредил его незнакомец, - первая пуля - тебе.
   - У вас отклеились усы, - сказал ему  отец  Кихот.  -  Они  прилипли  к
вашему ботинку - то есть к моему.
   Они проследили взглядом за незнакомцем, пока он не исчез из виду.
   - По крайней  мере,  он  не  набросился  на  меня,  как  галерные  рабы
набросились на моего предка, - сказал отец Кихот.
   - Побудьте в машине, а я схожу куплю вам ботинки.  Вы  сказали,  у  вас
тридцать девятый размер?
   - А вы не возражаете, если мы сначала зайдем в собор? Очень я  устал  -
нелегко было держать в узде "Росинанта", чтобы он не взбрыкнул. Ведь  если
бы этот бедняга убил нас, ему бы действительно худо пришлось. Мне  хочется
посидеть немного в прохладе... и помолиться. Я вас не задержу.
   - Мне казалось, вы только этим и занимались, пока мы ехали.
   - О да, я молился... но молился за беднягу. А сейчас  мне  хотелось  бы
возблагодарить господа за _наше_ спасение.
   Камень обжег отца Кихота холодом сквозь пурпурные  носки.  Он  пожалел,
что в Саламанке не подыскал еще одни, шерстяные. Под  высоченными  сводами
собора, в свете, лившемся сквозь сто двадцать окон, словно взор божий,  он
почувствовал  себя  карликом.  У  него  возникло  ощущение,  точно  он   -
малюсенькая мошка, помещенная под микроскоп. Он поспешно нырнул в  боковой
придел и опустился там на колени. Какую прочесть молитву  -  он  не  знал.
Подумал: "Благодарю тебя", но слова показались ему пустым, как эхо, звуком
- он не чувствовал  благодарности  за  свое  избавление;  возможно,  он  в
какой-то мере почувствовал бы благодарность, если бы в него  попала  пуля:
это означало бы - конец. Его тело отвезли бы  тогда  в  Эль-Тобосо,  и  он
снова очутился бы дома, а не продолжал бы это нелепое  паломничество  -  к
какой цели? Или куда?
   Пытаться молиться, когда ты  не  в  силах  выжать  из  себя  ни  слова,
показалось  ему  лишней  тратой  времени,  и  он  оставил  свои   попытки,
постарался вообще ни о чем не думать, ни  на  что  не  обращать  внимания,
погрузиться в полнейшую  тишину,  и  через  какое-то  время  действительно
почувствовал, что стоит на пороге Ничего, от которого его  отделяет  всего
один шаг. Потом большому пальцу на ноге стало особенно холодно от каменных
плит собора, и он подумал: "У меня продырявился носок". Право же эти носки
- и почему только он не настоял на шерстяных? - хоть он и  приобрел  их  в
роскошном магазине, которому покровительствует "Опус деи", не стоят  того,
что он заплатил.
   Отец Кихот перекрестился и вернулся к Санчо.
   - Хорошо вы помолились? - спросил его мэр.
   - Я совсем не молился.
   Они оставили "Росинанта" на стоянке и наугад побрели по  улицам.  Около
самого Бурго-Нуево  они  обнаружили  обувной  магазин.  Раскаленные  плиты
тротуара жгли ноги отцу Кихоту - дырка на левом носке, из  которой  торчал
большой  палец,  значительно  увеличилась.  Это   был   совсем   маленький
магазинчик, и хозяин с удивлением уставился на ноги отца Кихота.
   - Мне нужны черные ботинки тридцать девятого  размера,  -  сказал  отец
Кихот.
   - Сейчас, сейчас, присядьте, пожалуйста. - Хозяин достал пару ботинок и
опустился перед отцом Кихотом на колени.
   А отец Кихот подумал: "Я точно статуя святого Петра в  Риме.  Он,  что,
сейчас поцелует мой большой палец?" Он рассмеялся.
   - Что тут смешного? - спросил мэр.
   - О, ничего, ничего. Просто подумалось.
   - Кожа у этих туфель очень мягкая и тонкая, ваше преосвященство.
   - Я не епископ, - сказал отец Кихот, -  только  монсеньор,  да  простит
меня бог.
   Владелец магазина надел ему ботинок на ногу с целым носком.
   - Если монсеньор соблаговолит сделать несколько шагов...
   - Я уже достаточно нашагался по Леону. Тротуары у вас такие жесткие.
   - Еще бы они не показались вам жесткими, монсеньор, - без ботинок-то.
   - Эти ваши ботинки очень удобные. Я их беру.
   - Хотите, чтобы я их завернул, или вы в них пойдете, монсеньор?
   - Конечно, в них пойду. Вы что, думаете, _мне хочется_ ходить босиком?
   - Я подумал, может...  Ну,  я  подумал,  может,  вы  наложили  на  себя
епитимью...
   - Нет, нет, боюсь, я далеко не такой святой человек.
   Отец Кихот снова сел и подставил хозяину  ногу  с  торчавшим  из  носка
пальцем, и тот осторожно, даже с известной почтительностью, упаковал палец
в носок, затем надел ботинок. Ему явно не приходилось до сих пор  вступать
в контакт с голым пальцем монсеньора.
   - А другие ботинки? Монсеньеру не надо их завернуть?
   - Какие другие ботинки?
   - Те, которые монсеньор сбросил.
   - Я их не бросал. Это они бросили меня, - сказал отец Кихот. -  Я  даже
не знаю, где они. Наверное, сейчас уже далеко.  В  любом  случае,  ботинки
были старые. Не такие хорошие, как эти.
   Хозяин проводил отца Кихота и Санчо до порога. У дверей он попросил:
   - Благословите, монсеньор!
   Отец Кихот начертал в воздухе крест и что-то пробормотал.  А  на  улице
заметил:
   - Слишком уж он был почтителен - не люблю я такое.
   - Обстоятельства были не совсем обычные,  так  что,  боюсь,  он  скорей
всего запомнит нас.
   По пути назад, к "Росинанту",  им  попалась  почта.  Отец  Кихот  вдруг
остановился.
   - Что-то я волнуюсь, - сказал он.
   - Не без оснований. Если этого мерзавца, которого мы спасли, поймают  и
он заговорит...
   - Я думал не о нем. Я думал о Тересе. У  меня  в  голове  словно  набат
гудит, возвещая беду. Мы ведь так давно уже отсутствуем.
   - Четыре дня.
   - Не может быть.  Мне  кажется,  по  крайней  мере  месяц.  Пожалуйста,
разрешите, я позвоню.
   - Валяйте, но только быстро. Чем скорее мы уедем из Леона, тем лучше.
   К телефону подошла Тереса. Не успел отец Кихот и слово сказать, как она
в ярости рявкнула:
   - Отца Эрреры нет, и я не знаю, когда он будет. - И повесила трубку.
   - Что-то _в самом деле_ неладно, - сказал отец Кихот. Он  снова  набрал
номер и на этот раз тотчас произнес: - Это отец Кихот, Тереса.
   - Слава тебе, господи, - откликнулась Тереса. - Где это вы?
   - В Леоне.
   - А где это?
   Мэр сказал:
   - Не надо было ей говорить.
   - Что вы там делаете, отче?
   - Звоню тебе.
   - Отче, с епископом ужас что творится.
   - Он что, заболел, бедняга?
   - Он очень гневается.
   - А что случилось, Тереса?
   - Да он уже два раза звонил отцу Эррере. И оба раза  они  разговаривали
по полчаса - даже не подумали, как дорого это будет стоить.
   - Но о чем же, Тереса?
   - Да о вас, конечно. Они говорили, что вы рехнулись. Говорили, что  вас
надо засадить в сумасшедший дом, чтобы спасти честь Церкви.
   - Но почему? Почему?
   - Жандармы из-за вас всю Авилу прочесали.
   - А меня не было в Авиле.
   - Они это знают. Они говорили, что вы - в Вальядолиде. И  сказали,  что
вы поменялись платьем с красным мэром, чтобы удрать.
   - Это неправда.
   - Они думают, вы, наверно, снюхались с этими сумасшедшими басками.
   - Тебе-то откуда все это известно, Тереса?
   - Вы, что же, думаете, я дам  им  пользоваться  вашим  телефоном  и  не
оставлю дверь в кухню открытой?
   - Дай-ка я поговорю с отцом Эррерой.
   - Только ничего ему не выбалтывайте, - сказал Санчо. - Ничего.
   - А отца Эрреры нету. Он еще вчера до света уехал к епископу. А епископ
в такой вошел штопор,  что  не  удивлюсь,  коли  он  самому  Святому  Отцу
позвонит насчет вас. Отец Эррера  сказал  мне,  что  Святой  Отец  страшно
ошибся,  когда  назначил  вас  монсеньером.  А  я  сказала  ему  -  нечего
богохульствовать. Святой Отец не может ошибиться.
   - Да нет,  Тереса,  может  -  немножко.  Надо  мне,  видно,  сейчас  же
возвращаться домой.
   - Нельзя вам, отче. Жандармы уж всенепременно тут же вас сцапают, и  вы
до конца своих дней просидите в сумасшедшем доме.
   - Но я же нисколько не сумасшедший - во всяком случае, не  больше,  чем
отец Эррера. Или епископ, если уж на то пошло.
   - А они скажут, что вы - сумасшедший. Я сама слыхала, как  отец  Эррера
сказал епископу: "Надо его держать подальше от греха. Ради блага  Церкви".
Так что не возвращайтесь, отче.
   - Прощай, Тереса.
   - Так вы не вернетесь?
   - Мне надо это обдумать, Тереса. - А мэру отец Кихот сказал: - Жандармы
говорили с епископом, а епископ - с отцом  Эррерой.  Они  считают,  что  я
сумасшедший.
   - Ну,  особой  беды  в  этом  нет.  Вашего  предка  ведь  тоже  считали
сумасшедшим. Возможно, отец Эррера поступит, как каноник,  и  начнет  жечь
ваши книги.
   - Не дай бог. Мне надо домой, Санчо.
   - Вот это как раз и  докажет,  что  вы  сумасшедший.  Нам  надо  быстро
убираться отсюда, но не в Эль-Тобосо. Не следовало  вам  говорить  Тересе,
что вы в Леоне.
   - Ну, у нее рот на замке. Можете не волноваться. Ведь она даже  мне  не
говорила, что эти ее бифштексы - из конины.
   - Есть и немало другого, о чем следует  поволноваться.  Эти  компьютеры
нынче работают со скоростью света. Мы их немножко запутали,  сменив  номер
на машине, но если гвардейцы  заложили  в  машину  ваш  сан  -  жди  беды.
Придется вам  снимать  ваш  слюнявчик  и  носки.  Не  думаю,  чтобы  много
монсеньоров разъезжало в стареньком "сеате-шестьсот".
   Они быстро пошли дальше, к тому  месту,  где  оставили  "Росинанта",  и
Санчо вдруг произнес:
   - Пожалуй, надо нам бросить машину и сесть на автобус.
   - Но мы же ничего плохого не сделали.
   - Опасно не то, что мы сделали, а то, что мы сделали по их мнению. Если
читать Маркса теперь уже не преступление, то  скрывать  вора,  ограбившего
банк, - все еще преступление.
   - Но он же не грабил банка.
   -  Ну,  пусть  ограбил  магазин  самообслуживания  -  все   равно   это
преступление прятать его в багажнике своей машины.
   - Я не брошу "Росинанта". - Они как раз подошли к машине, и отец  Кихот
по-отечески положил руку на ее крыло, где была  зазубрина,  оставшаяся  от
столкновения с машиной мясника в Эль-Тобосо. - Вы  знаете  пьесу  Шекспира
"Генрих Восьмой"?
   - Нет, я предпочитаю Лопе де Вегу.
   - Так вот, я бы не хотел, чтоб "Росинант" когда-нибудь  упрекнул  меня,
как кардинал Уолси упрекнул своего монарха:

   Служи я небесам хоть вполовину
   С таким усердьем, как служил монарху,
   То в старости меня бы он не предал,
   Столь беззащитного, моим врагам
   [У.Шекспир, "Генрих Восьмой", акт III, сц. 2].

   Вы видите эту вмятину на капоте "Росинанта", Санчо? Ей больше семи лет,
и получил ее "Росинант" по моей вине. Mea culpa,  mea  culpa,  mea  maxima
culpa [моя вина, моя вина, больше всего - моя вина (лат.)].


   Они самым коротким путем выехали из Леона, но дорога пошла  в  гору,  и
"Росинант" стал выказывать признаки усталости. Перед ними  вставали  горы,
окружающие Леон, - серые, скалистые, островерхие. Мэр сказал:
   - Вы говорили, вам хочется тишины. Настало время выбирать между тишиной
Бургоса и тишиной Осеры.
   - С Бургосом связаны малоприятные воспоминания.
   - Браво, монсеньор, а я-то подумал, что память о  том,  где  находилась
штаб-квартира генералиссимуса, как раз и может вас привлечь.
   - Я предпочитаю мирную тишину тишине, наступающей после успеха,  -  эта
тишина похожа на вечную тишину смерти. И притом, не очень хорошей  смерти.
А вы, Санчо, - мысль о монастыре не отталкивает вас?
   - А почему она должна меня  отталкивать?  Они  могут  защитить  нас  от
худшего зла, как писал Маркс. К тому же монастырь  имеет  для  нас  то  же
преимущество, что и публичный дом. Если мы,  конечно,  не  застрянем  там.
Никаких карточек постояльцев заполнять там не надо.
   - В таком случае, поехали в Осеру, Санчо, к траппистам.
   - По крайней мере у нас там будет хорошее галисийское вино. А  то  наше
ламанчское скоро кончится.
   Они устроили пикник только с вином, ибо сыр исчез вместе с  грабителем,
а колбасу они прикончили раньше. Они находились  на  высоте  почти  тысячи
метров, под ними расстилалась голая  равнина,  и  в  воздухе  веял  свежий
ветерок. Они быстро распили бутылку вина, и Санчо открыл другую.
   - А это разумно? - спросил отец Кихот.
   - Абсолютно разумных поступков не бывает, - сказал Санчо. - Все зависит
от ситуации. Степень разумности