таете ночевать без комфорта и умерщвлять свою плоть...
   - Как раз наоборот. Я готов пользоваться комфортом, но здесь я не смогу
им насладиться. Ведь чувство комфорта зависит от умонастроения.
   Они отправились наугад на розыски более  скромного  квартала.  Внезапно
"Росинант" встал, и ничто уже не могло сдвинуть его  с  места.  На  улице,
ярдах в двадцати от них, виднелась надпись "Albergue" [гостиница (исп.)] и
выцветшая дверь под ней.
   - "Росинант" все правильно чует, - сказал отец  Кихот.  -  Здесь  мы  и
остановимся.
   - Но здесь такая грязища, - сказал мэр.
   - Тут явно живут люди очень бедные. Так что, я уверен, они  охотно  нас
приютят. Они же в нас  нуждаются.  А  в  отеле  "Палас"  никто  в  нас  не
нуждался.
   В узком коридоре их встретила старуха и с изумлением уставилась на них.
   Хотя никаких признаков других постояльцев заметно не было, она  сказала
им, что у нее свободна всего одна комната - правда, там две кровати.
   - А ванна там есть?
   Нет, ванны нет, сказала она, но этажом выше  есть  душ,  а  в  комнате,
которую они будут делить, есть умывальник с холодной водой.
   - Что ж, мы согласны, - сказал отец Кихот.
   - Вы с ума сошли, - сказал ему мэр, когда они очутились одни в комнате,
которая, как не мог не признать отец Кихот, выглядела весьма мрачно. -  Мы
приехали в Мадрид, где десятки хороших недорогих гостиниц, и вы селите нас
в этом немыслимом месте.
   - "Росинант" устал.
   - Нам еще повезет, если нас тут не прирежут.
   - Нет, нет, старуха - женщина честная, я это знаю.
   - Откуда вы это можете знать?
   - По глазам видно.
   Мэр в отчаянии воздел руки к небу.
   - После того, как мы выпили столько доброго вина, - сказал отец  Кихот,
- сон у нас где угодно будет крепкий.
   - Я, к примеру, ни на секунду глаз не сомкну.
   - Но она же из ваших.
   - Ни черта не понимаю!
   - Из бедняков. - И поспешно добавил: - Конечно, и из моих тоже.
   Отцу Кихоту сразу стало легче, когда он увидел, что мэр лег на  кровать
в одежде (а мэр боялся, что, если разденется, его легче будет  прирезать),
ибо отец Кихот не привык раздеваться при других, а до наступления темноты,
подумал он, мало ли что, ну мало ли что может случиться и вывести  его  из
затруднительного положения. Он лежал на спине,  прислушиваясь  к  мяуканию
кошки, прогуливавшейся по черепичной крыше. Может, подумал он, мэр забудет
про мои пурпурные носки, и предался мечтаниям о том, как они  будут  ехать
дальше  и  дальше,  как   будет   крепнуть   их   дружба   и   углубляться
взаимопонимание, и даже наступит такой момент, когда их столь разные  веры
придут к примирению. Может, мелькнуло у него в голове перед  тем,  как  он
погрузился в сон, мэр и не совсем не прав по поводу Блудного сына - насчет
счастливого конца, радостной  встречи,  которую  устроил  ему  дома  отец,
заколов откормленного  тельца.  Правда,  конец  притчи  представлялся  ему
несколько неправдоподобным...
   - Я недостоин называться твоим монсеньором, - пробормотал  отец  Кихот,
погружаясь в сон.
   Разбудил его мэр. Отец Кихот не узнал его при слабом  свете  угасающего
дня и с любопытством, но без страха, спросил:
   - Кто вы?
   - Я - Санчо, - сказал мэр. - И нам пора идти за покупками.
   - За покупками?
   - Вы же произведены в рыцари. Так что мы должны купить вам меч,  шпоры,
шлем - пусть даже это будет тазик цирюльника.
   - Тазик цирюльника?
   - Пока вы почивали, я целых три часа глаз не сомкнул, чтобы они нас  не
прирезали. А ночью вы будете нести вахту. В этом грязном приюте,  куда  вы
нас поместили. Будете нас охранять с помощью вашего меча, монсеньор.
   - Монсеньор?
   - Да-а, крепенько же вы поспали.
   - Я видел сон - страшный сон.
   - Что вам перерезали горло?
   - Нет, нет. Много хуже.
   - Ну, хватит. Вставайте. Пошли искать ваши пурпурные носки.
   Отец Кихот не стал возражать. Он  все  еще  находился  под  мучительным
впечатлением своего сна. Они спустились по  темной  лестнице  и  вышли  на
темную улицу.  Старуха  с  явным  ужасом  посмотрела  на  них,  когда  они
проходили мимо. Ей, что - тоже приснился страшный сон?
   - Не нравится мне ее вид, - сказал Санчо.
   - А ей, по-моему, не нравится наш вид.
   - Надо взять такси, - сказал мэр.
   - Сначала давайте попробуем завести "Росинанта".
   Он всего лишь трижды нажал на стартер, и мотор заработал.
   - Вот видите, - сказал  отец  Кихот,  -  ничего  с  ним  серьезного  не
случилось. Просто он устал - и только. Я ведь знаю моего "Росинанта".  Так
куда же мы поедем?
   - Не знаю. Я думал, вы знаете.
   - Что именно?
   - Портного, который шьет священникам.
   - Откуда же мне знать?
   - Вы как-никак священник. И носите сутану, как положено священникам. Не
в Эль-Тобосо же вы ее купили.
   - Да ведь ей уже почти сорок лет, Санчо.
   - Ну, если вы и ваши носки еще столько протянете, то вам обоим,  прежде
чем вы их сносите, перевалит за сто.
   - Зачем мне надо покупать эти носки?
   - Дороги в Испании, отче, все еще находятся  под  наблюдением.  Вот  вы
сидите в Эль-Тобосо и не знаете, что призрак  Франко  все  еще  бродит  по
испанским дорогам.  Так  что  ваши  носки  будут  нам  охранной  грамотой.
Жандармы уважают пурпурные носки.
   - Но где же мы их купим? - отец Кихот остановил "Росинанта". - Не  хочу
я его зря утомлять.
   - Побудьте-ка тут минутку.  Я  сейчас  отыщу  такси  и  попрошу  шофера
показать нам дорогу.
   - Больно мы шикуем, Санчо. Вы  ведь  даже  хотели  заночевать  в  отеле
"Палас"!
   - Деньги для нас сейчас - не главная проблема.
   - Эль-Тобосо - небольшое селение, и я что-то не слышал, чтобы мэрам там
хорошо платили.
   - Эль-Тобосо действительно небольшое селение, но партия у нас  большая.
Кроме того, она теперь узаконена. И как активист я имею право на некоторые
привилегии - для блага партии.
   - Тогда зачем же вам нужна защита в виде моих носков?
   Но он задал свой вопрос слишком поздно. Мэр  уже  был  далеко,  и  отец
Кихот остался наедине с одолевавшим его кошмаром. Есть такие сны,  которые
преследуют нас и при свете дня - да и был ли это  сон,  или  все  каким-то
образом происходило на самом деле? Привиделось мне это  или  по  странному
стечению обстоятельств действительно произошло?
   В этот момент дверца подле него открылась и мэр сказал:
   - Поезжайте следом за такси. Шофер заверил меня,  что  привезет  нас  в
самый лучший - после римских - магазин для священников. Туда  даже  нунций
ездит и архиепископ.
   Когда они приехали, отец Кихот понял, что так оно и есть. У него сердце
упало  при  виде  элегантного  магазина  и  продавца  в   темном,   хорошо
отутюженном костюме,  приветствовавшего  их  с  холодной  обходительностью
высокопоставленного церковника.  Отец  Кихот  подумал,  что  этот  человек
наверняка  член  "Опус   деи"   [полуконспиративная   политико-религиозная
организация, основанная в 1928 году; в  нее  принимаются  избранные  люди,
имеющие реальную политическую и  экономическую  власть  для  осуществления
крестового похода против коммунизма; штаб-квартира организации находится в
Риме], этого клуба интеллектуалов-католиков, которых он ни в  чем  не  мог
упрекнуть, но и доверять им тоже не мог. Он ведь человек сельский, а они -
из больших городов.
   - Монсеньор, - сказал мэр, - желает приобрести пурпурные носки.
   - Извольте, монсеньор. Будьте любезны пройти за мной.
   - Интересно, - прошептал мэр, пока  они  шли  следом  за  продавцом,  -
попросят ли у вас документы.
   А тем временем продавец,  словно  дьякон,  готовящий  алтарь  к  мессе,
разложил на прилавке великое множество пурпурных носков.
   - Это - нейлоновые, - сказал он. - Вот эти - из чистого шелка. А эти  -
хлопчатобумажные. Естественно, из лучшего хлопка с островов.
   - Я обычно ношу шерстяные, - сказал отец Кихот.
   - О, ну, конечно, у нас есть и  шерстяные,  но  наша  клиентура  обычно
предпочитает нейлоновые или шелковые. Весь вопрос в  оттенке:  у  шелка  и
нейлона более густой тон. А у шерсти пурпурный цвет - более тусклый.
   - Для меня главное - чтоб было тепло, - сказал отец Кихот.
   - А я  склонен  послушаться  этого  господина,  монсеньор,  -  поспешно
вмешался мэр. - Нам нужен такой пурпурный цвет, чтоб издали видно было.
   Продавец озадаченно посмотрел на него.
   - Издали? - переспросил он. - Я что-то не вполне...
   - Нам нужно,  чтоб  пурпур  был  пурпуром.  И  уж,  конечно,  настоящим
церковным пурпуром.
   - Наш пурпур еще  ни  у  кого  не  вызывал  нареканий.  Даже  шерстяной
вариант, - нехотя добавил продавец.
   - Для  наших  целей,  -  сказал  мэр,  повернувшись  к  отцу  Кихоту  и
упреждающе насупив бровь, - лучше всего будет нейлон. У него есть блеск...
- И добавил: - Ну и потом  нам,  конечно,  нужен...  как  называется  этот
нагрудник, который носят монсеньеры?
   - Вы, видимо, имеете в виду pechera. Насколько я понимаю, он  вам  тоже
нужен из нейлона, чтоб соответствовал носкам.
   - Я дал согласие насчет носков, -  вмешался  отец  Кихот,  -  а  носить
пурпурный pechera решительно отказываюсь.
   - Но ведь это только при  чрезвычайных  обстоятельствах,  монсеньор,  -
возразил мэр.
   Продавец смотрел на них с возрастающим подозрением.
   - Я что-то не представляю себе, какие чрезвычайные обстоятельства...
   - Я ведь объяснял вам: состояние дорог в наши дни...
   Пока продавец трудился, тщательно скрепляя пакет клейкой лентой того же
церковно-пурпурного  цвета,  что  и  носки  с   нагрудником,   мэр,   явно
невзлюбивший этого человека, решил его поддеть.
   - Я вижу, - сказал он, - вы неплохо обеспечиваете церковь всем, что  ей
требуется в смысле украшательства.
   - Если вы имеете в виду одеяния, то - да.
   - Ну, и головные уборы - шапочки и тому подобное - тоже?
   - Конечно.
   - И кардинальские шляпы? Монсеньор, правда, еще не достиг этого сана. Я
спрашиваю просто так, для интереса. Надо ведь быть ко всему готовым...
   - Кардиналы всегда получают шляпу от его святейшества.
   На "Росинанта" напало капризное настроение,  и  мотор  его  завелся  не
сразу.
   -  Боюсь,  я  перестарался,  -  сказал  мэр,  -  и  вызвал  у  продавца
подозрения.
   - С чего вы это взяли?
   - А он подошел сейчас к двери. И, по-моему, записал номер нашей машины.
   - Я ни о ком не хочу  дурно  говорить,  -  сказал  отец  Кихот,  -  но,
по-моему, он из "Опус деи".
   - Скорее всего это их магазин.
   - Я,  конечно,  уверен,  они  по-своему  делают  немало  добра.  Как  и
генералиссимус тоже.
   - А я готов поверить  в  существование  ада  хотя  бы  для  того,  чтоб
поместить туда членов "Опус деи" вместе с генералиссимусом.
   - Я молюсь за него, - сказал отец Кихот и крепче сжал руль "Росинанта".
   - Ваши молитвы не спасут его от ада, если он существует.
   - Ад-то существует,  но  достаточно  молитв  одного  праведника,  чтобы
спасти любого из нас. Как было с Содомом и Гоморрой, - добавил отец  Кихот
не очень уверенно, поскольку не знал, верны ли его данные.
   Вечер был очень жаркий. Мэр предложил поужинать "У Понтия  Пилата",  но
отец Кихот решительно отказался. Он сказал:
   - Понтий Пилат был плохой человек. Его чуть не  канонизировали,  потому
что он держался нейтрально, но, когда речь идет о выборе  между  добром  и
злом, нейтральным человек быть не может.
   - Он не был нейтрален, - возразил мэр. - Он был неприсоединившимся, как
Фидель Кастро, - только с уклоном в правильном направлении.
   - Что значит - в "правильном"?
   - В направлении Римской империи.
   - Вы, коммунист, - за Римскую империю?
   - Маркс учит нас, что революционный пролетариат  может  развиться  лишь
после того, как страна  пройдет  стадию  капитализма.  А  Римская  империя
развивалась,  превращаясь  в  капиталистическое  общество.  Евреев  же  их
религия удерживала от занятия промышленностью, так что...
   После чего мэр предложил поесть в "Приюте святой Терезы".
   - Не знаю, как у этой святой обстояло дело с кухней, но ее очень высоко
ставил ваш друг генералиссимус.
   Отец Кихот не понимал, как можно связывать еду и религию, так что когда
мэр предложил поехать к "Сан-Антонии-де-ла-Флорида", - а  о  такой  святой
отец Кихот никогда не слыхал, - это вызвало у него  лишь  раздражение.  Он
подозревал, что мэр слегка издевается над  ним.  Под  конец  они  довольно
скверно поели в ресторане "У ворот", где, правда, свежий воздух  несколько
восполнил им недостатки меню.
   Они прикончили бутылку вина в ожидании, пока им подадут еду, и вторую -
за едой, но, когда мэр предложил выпить еще одну - чтоб получилась  святая
троица, - отец Кихот отказался.  Он  сказал,  что  устал,  что  сиеста  не
освежила его, но это были лишь предлоги - на самом деле он  никак  не  мог
избавиться от тягостного впечатления после своего сна.  Ему  не  терпелось
рассказать его, хотя Санчо никогда не понять отчаяния, в которое  погрузил
отца Кихота этот сон. Вот если бы он был сейчас  дома...  но  что  бы  это
изменило? Тереса сказала бы: "Ведь это же был только сон,  отче",  а  отец
Эррера... Как ни странно, но отец Кихот понимал,  что  никогда  не  сможет
обсуждать с отцом Эррерой вопросы религии, хотя вроде  бы  они  исповедуют
одну веру. Отец Эррера был  за  то,  чтобы  служить  по-новому,  и  как-то
вечером в конце ужина, прошедшего почти в полном молчании, отец Кихот имел
глупость сказать ему, что, привыкнув заканчивать мессу  словами  Евангелия
от Иоанна, теперь, когда они изъяты из литургии, произносит их про себя.
   "А-а, увлекаетесь поэзией", - заметил отец Эррера с ноткой  неодобрения
в голосе.
   "Вам не нравится Евангелие от Иоанна?"
   "Его Евангелие не принадлежит  к  числу  моих  любимых.  Я  предпочитаю
Евангелие от Матфея".
   Отец Кихот в тот вечер находился в  весьма  озорном  настроении  и  был
уверен, что отчет об их беседе  на  другой  же  день  попадет  на  стол  к
епископу. Увы! Слишком поздно! Монсеньора может понизить в сане только сам
папа. И отец Кихот сказал: "Я  всегда  считал,  что  Евангелие  от  Матфея
отличается от всех остальных тем, что это Евангелие устрашения".
   "Почему? Что за странная идея, монсеньор!"
   "У Матфея пятнадцать раз упоминается слово "ад".
   "Ну и что?"
   "Править с помощью страха... господь бог вполне мог бы предоставить это
гитлерам или франко. Я верю, что смелость - это добродетель.  Я  не  верю,
что трусость - тоже добродетель".
   "Дитя воспитывают дисциплиной. А мы все - дети, монсеньор".
   "Не думаю, чтобы любящий родитель воспитывал своего ребенка  с  помощью
страха".
   "Надеюсь, вы не учите этому своих прихожан".
   "О, я вообще их ничему не учу. Это они учат меня".
   "Не один апостол Матфей говорил об  аде,  монсеньор.  У  вас  и  другие
Евангелия вызывают такие же чувства?"
   "Между ними есть существенная разница". - Отец  Кихот  умолк,  понимая,
что ступает на действительно опасную почву.
   "Какая же?"  -  Возможно,  что  Эррера  рассчитывал  получить  подлинно
еретический ответ, который потом можно было  бы  сообщить  -  конечно,  по
соответствующим каналам - в Рим.
   А отец Кихот сказал отцу Эррере то же, что в свое время сказал мэру:
   "У святого Марка ад упоминается всего два раза. (Конечно, у  него  была
другая специальность - он был апостолом сострадания.) У святого Луки - три
раза: он ведь был великий рассказчик. Это у него  мы  находим  большинство
великих притч. А у апостола Иоанна... -  теперь  говорят,  что  это  самое
древнее из Евангелий - более древнее, чем Евангелие от Марка... Очень  это
странно". - И он умолк.
   "Ну и что же мы находим у апостола Иоанна?"
   "В его Евангелии нет ни одного упоминания об аде".
   "Но, монсеньор, не ставите же вы под сомнение существование ада?"
   "Я верю в его существование из  послушания  Церкви,  а  не  по  велению
сердца".
   На этом была поставлена точка, и разговор окончился.
   Отец Кихот  затормозил  на  темной  унылой  улице,  где  находилось  их
пристанище.
   - Чем скорее мы отсюда уедем, тем  лучше,  -  сказал  мэр.  -  Подумать
только, что мы могли со всеми удобствами спать в "Паласе".
   Когда они поднимались по лестнице, открылась дверь и  при  свете  свечи
показалось подозрительное испуганное лицо старухи.
   - С чего бы у нее, черт подери, такой испуганный вид? - спросил мэр.
   - Возможно, это мы заразили ее своим страхом, - сказал отец Кихот.
   Он постарался побыстрее, так до конца  и  не  раздевшись,  нырнуть  под
простыни, а мэр не спешил. Он тщательно - не то, что отец Кихот  -  сложил
свои брюки и повесил пиджак, но рубашки и трусов снимать не стал,  словно,
как и отец Кихот, хотел быть готовым к любой неожиданности.
   - Что это у вас в  кармане?  -  спросил  он,  перевешивая  одежду  отца
Кихота.
   - О, это книга Герберта Йоне по теологии морали. Я в  последний  момент
сунул ее в карман.
   - Нечего сказать, подходящая книга для поездки на отдых!
   - Ну, я же видел, как вы положили в  машину  сборник  статей  Ленина  и
что-то там Маркса.
   - Я решил дать их вам почитать для самообразования.
   - Ну, а я, если хотите, дам вам почитать Йоне - для вашего.
   - По крайней мере, я, может, хоть засну, - произнес мэр  и  вытащил  из
кармана отца Кихота зеленую книжицу.
   Отец Кихот лежал на спине и  прислушивался  к  тому,  как  его  спутник
переворачивает страницы. В какой-то момент мэр хохотнул. Отец Кихот не мог
припомнить ничего смешного у Йоне - правда,  он  читал  "Теологию  морали"
сорок  лет  тому  назад.  Он  никак  не  мог  заснуть,  и   ужасный   сон,
привидевшийся ему во время сиесты, не оставлял его в покое,  словно  мотив
пошленькой песенки.
   А отцу Кихоту приснилось,  что  Христос  был  снят  с  креста  легионом
ангелов: дьявол заранее предупредил его, что  он  может  к  ним  воззвать.
Поэтому не было агонии, никто не откатывал тяжелого  надгробья,  никто  не
обнаруживал пустой могилы. Отец Кихот стоял  на  Голгофе  и  смотрел,  как
Христос победоносно сошел с креста под крики  толпы.  Римские  солдаты  во
главе с центурионом опустились перед ним на колени,  а  жители  Иерусалима
устремились  вверх  по  горе,  чтобы  поклониться  ему.  Ученики  радостно
окружили его. Матерь божия улыбалась сквозь  слезы  счастья.  Все  ясно  -
никакой двусмысленности, никакого повода для сомнений  и  никакого  повода
для веры. Весь мир со всею очевидностью понимал, что Христос - сын божий.
   Это был всего лишь сон, конечно,  всего  лишь  сон,  и  тем  не  менее,
проснувшись, отец Кихот почувствовал, как ледяная рука отчаяния сжала  ему
сердце, - такое чувство овладевает человеком, внезапно осознающим, что  он
выбрал профессию, которая никому не нужна, и что он вынужден жить в своего
рода пустыне Сахаре, где нет места ни сомнению, ни вере, где все  убеждены
в истинности лишь  одного  верования.  И  он  неожиданно  для  себя  вдруг
прошептал:
   - Господи, избавь меня от  такого  верования.  -  Затем,  услышав,  как
ворочается в соседней постели мэр, машинально добавил: - И его тоже.  -  И
только после этого заснул.


   Старуха  поджидала  их  внизу  лестницы.  Последняя  ступенька  была  с
выбоиной, и отец Кихот, оступившись, чуть не упал. Старуха  перекрестилась
и что-то забормотала, размахивая какой-то бумажкой.
   - Чего ей надо? - спросил мэр.
   - Наши фамилии и адреса, а также откуда мы прибыли и куда направляемся.
   - Это не гостиничная ficha [карточка (исп.)]. Это же просто  листок  из
блокнота.
   Старуха продолжала бормотать, повышая голос, -  казалось,  она  вот-вот
перейдет на крик.
   - Я ни слова не понимаю, - сказал мэр.
   - У вас нет такой привычки слушать,  как  у  меня,  -  в  исповедальне.
Старуха говорит, что у нее уже были неприятности с  полицией  из-за  того,
что она не записала каких-то своих постояльцев.  А  они  были  коммунисты,
говорит она, и их искали.
   - Почему же она не попросила нас зарегистрироваться, когда мы приехали?
   - Она думала, что мы у нее не остановимся, а потом забыла. Дайте-ка мне
ручк