болото,  и  окружить пруды  сетками.
Наконец, настал день, когда  можно было  запускать в пруды мальков. Я  купил
мелкую сеть, и мы со  Сью выехали в  залив. К  вечеру  мы наловили  примерно
двадцать  кило  креветок, и выпустили их в пруд.  Они  принялись  носиться и
прыгать на поверхности воды. Да, хорошее получилось местечко!
     Наутро мы привезли два центнера хлопчатника,  и тридцать кило  спустили
креветкам на прокорм. На следующий день у нас был готов второй пруд.
     И  так мы трудились все  лето,  очень. зиму и  весну,  и  в  результате
получили четыре работающих  пруда.  Все  шло  окей.  Вечерами я  выходил  на
крыльцо хижины и играл на гармонике, а субботними вечерами выбирался в город
и покупал полдюжины пива и мы со Сью напивались. Наконец=то у меня появилось
чувство, что я занимаюсь честным трудом и у меня есть свое  место в жизни, и
я решил,  что  когда мы продадим первый урожай креветок, то смогу  разыскать
Дженни, может, она еще не разлюбила меня?






        "25"


     И вот настал день снятия  первого  урожая. Это  было в  июне.  Мы с Сью
встали на рассвете и  отправились на пруд,  закинули сеть и  потянули. Но не
вытянули - она за что=то зацепилась. Сначала Сью попытался  освободить сеть,
потом  я,  но  не получилось  -  и  только тут  мы  сообразили, что сеть  не
зацепилась, просто в нее набилось столько креветок, что мы не могли сдвинуть
ее с места!
     К вечеру мы выловили  около центнера креветок и всю ночь сортировали их
по размерам. Наутро мы разложили креветок  в  корзины и  повезли  на лодке к
другому  берегу. корзины  были  такие тяжелые,  что мы  по  дороге  чуть  не
потонули.
     На рыбном заводе мы выгрузили корзины и отнесли в весовую. К  вечеру мы
получили  чек на 865  долларов!  кажется,  это были первые  честные  деньги,
которые я заработал с того  времени,  как  играл на  гармонике в "Треснувших
яйцах".
     Две недели мы занимались только тем, что свозили наш урожай на фабрику.
В итоге, мы получили 9700 долларов и 26 центов. Это была победа!
     Да, должен вам сказать,  был повод  отметить. Мы набрали полную корзину
креветок и отвезли их Баббиному папе. Он очень за нас порадовался, и сказал,
что он хотел бы, чтобы Бабба тоже это увидел. Потом мы с Сью сели на автобус
и  поехали  в Мобайл праздновать  победу.  Первым  делом я заехал к  маме  в
общежитие и рассказал ей,  сколько мы заработали  денег, и она, само  собой,
снова заплакала.
     --  Ах, Форрест, --  сказала она, -- я  так  тобой горжусь  - хотя ты и
неполноценный, но так преуспеваешь!
     Ладно,  рассказал я маме о  своем плане, а он  заключался в  том, что в
следующем году мы собираемся второе увеличить количество прудов, и нам нужен
человек, который бы занимался деньгами и расходами, и я спросил, не займется
ли этим она?
     --  То есть, ты хочешь, чтобы я  переехала в Залив? -- говорит мама. --
Но там же нечего делать. Чем я буду заниматься?
     -- Считать деньги, -- говорю я.
     А потом мы отправились с Сью  в центр и устроили себе праздничный ужин.
Я пошел в доки и купил Сью целую сетку бананов, а себе заказал самый большой
стейк, какой только удалось  найти.  С картошкой и зеленым горошком. Потом я
решил,  что  неплохо было  бы выпить  пива,  и  вот  проходя мимо  какого=то
грязного  салуна  у  пристани,  услышал,  как кто=то  так  громко  и  смачно
ругается, что  даже  через столько  лет я  не  мог  не узнать этот голос.  Я
просунул голову в дверь и точно! Это  был старина Кертис  из университетской
команды!
     Кертис  был рад мне, он назвал меня жопой, дерьмом, козлом и так далее,
что  ему  обычно приходило  в голову.  Оказалось,  что после университета он
играл  в  профессиональной команде,  "Вашингтонских  краснокожих", но  после
того, как на какой=то вечеринке  он укусил за задницу жену главного тренера,
его выгнали. Потом он еще несколько лет играл в разных командах, но в  конце
концов  нашел себе работу  в  доках, как  раз соответствующую  тем  знаниям,
которые он вынес из университета.
     Ладно, Кертис  угостил  меня  пивом,  и  мы  стали  вспоминать  прежние
времена. Он сказал, что Снейк играл за "Грин Бэй  Пакерз", пока не вылакал в
перерыве между периодами  в матче с "Миннесотскими викингами"  литр польской
водки. Потом он играл за "Нью=Йорк Джайантс", пока не применил прием "Статуя
Свободы" в третьем периоде  игры с "Рэмз". Тренер сказал ему. что этот прием
в профессиональном футболе не  применялся с 1931 года,  и что Снейку  нечего
было высовываться с ним. Но в действительности, сказал Кертис, это  вовсе не
был  не  прием  "Статуя Свободы",  а просто Снейк  так обкурился,  что когда
отошел назад для паса, забыл, что нужно бросить мяч, и левый крайний отнял у
него  мяч,  когда  увидел,  что происходит.  В общем, теперь Снейк  работает
помощником тренера малышовой команды где=то в Джорджии.
     Когда  мы  пропустили по паре пива, у меня  появилась  идея, и я сказал
Кертису:
     -- Хочешь работать у меня?
     Он опять начал ругаться  и кричать, и только через пару минут я  понял,
что он интересуется, что нужно делать. Я  рассказал ему о  своем креветочном
бизнесе, и  что мы собираемся расширяться. Он стал ругаться  еще громче,  но
теперь я уловил, что смысл его выражений заключается в слове "да".



     Так  мы  проработали все лето, осень, зиму  и весну  -  я, Сью, мама  и
Кертис, и даже Баббиному папе работа нашлась. В тот год  мы сделали тридцать
тысяч  долларов,  и дело продолжало расти. Вообще все  стало устраиваться  -
мама уже столько не плакала, а однажды я даже увидел, как улыбается Кертис -
только он, как заметил, что  мы  смотрим, тут же прекратил улыбаться и снова
начал ругаться. Хотя я сам был не  настолько счастлив, потому что  все время
думал о Дженни, и что там с ней стряслось.
     И  вот  я  решил наконец это  выяснить.  В  одно  воскресенье, я оделся
получше и отправился к Дженни домой, в Мобайл. Ее мама оказалась дома, когда
я пришел, она смотрела телевизор.
     Я назвался, и она воскликнула:
     -- Форрест Гамп! Просто не верится! Заходи же скорей!
     Ну. мы посидели  и поговорили, и она расспрашивала меня о маме, и чем я
занимаюсь и все такое прочее, и наконец, я спросил ее о Дженни.
     --  Ну,  я довольно  редко получаю от  нее весточки, -- говорит  миссис
Керран, -- мне кажется, что она живет где=то в Северной Каролине.
     -- С бойфрендом или одна? -- спрашиваю я.
     --  Ох,  Форрест, разве ты не  знаешь? --  говорит она. -- Ведь  Дженни
вышла замуж!
     -- Замуж? -- говорю я.
     --  Пару  лет назад. Она  тогда жила  в Индиане.  Потом она  поехала  в
Вашингтон, и прислала мне открытку, что вышла замуж, и переезжает в Северную
Каролину. Если хочешь, я передам ей что=нибудь, если она будет мне звонить?
     -- Да нет, --  говорю я,  -- не надо. Просто скажите ей, что я желаю ей
счастья.
     -- Обязательно передам,  --  говорит миссис Керран.  -- Я  рада, что ты
зашел.



     Мне казалось, что  я смогу спокойно принять  эту новость, но оказалось,
что нет.
     Сердце  у  меня  заколотилось, и  руки  вспотели.  Почему=то захотелось
забиться куда=нибудь и свернуться клубком, как в тот раз, когда убили Баббу.
И так я и сделал. Добрел до ближайших кустов и там залег. Мне кажется, что я
даже начал сосать палец, что я не делал очень  давно, потому что мама всегда
говорила, что  так  поступают только  младенцы  и идиоты. в общем, не  знаю,
сколько я там пролежал. Наверно, почти весь день.
     Дженни  я  не винил - она  поступила так, как давно следовало. В  конце
концов, я ведь всего лишь идиот, и хотя  многие женщины говорят, что замужем
за идиотами,  они и представить себе не могут, что было бы, если бы их мужья
были  НАСТОЯЩИМИ идиотами. Главное,  мне было жаль себя самого. потому что я
почему=то вправду верил, что  когда=нибудь мы  с Дженни поженимся. А когда я
узнал, что она уже вышла  замуж, у меня было такое чувство, словно что=то во
мне умерло, и никогда не оживет, потому что выйти замуж - это ведь не просто
удрать. Замуж - дело серьезное. Я проплакал всю ночь, но это не помогло.
     Потом я  выбрался из кустов и  поехал  в Залив. Я никому не сказал, что
случилось, потому что решил, что лучше не станет. У меня было много работы -
пруды, починка сетей, и я принялся за нее. Когда я кончил, снова было темно,
и я решил - с этого момента я  буду думать только  о своих креветках. Больше
мне ничего не оставалось.



     И так я и сделал.
     В тот второй  год мы сделали семьдесят пять тысяч долларов, и  дело все
расширялось,  так  что  пришлось  нанять  еще  людей.  В  том числе  Снейка,
защитника из университетской команды.  Ему  осточертела  работа в  малышовой
команде, и я поставил его с  Кертисом  на расчистку каналов. Потом я  узнал,
что тренер Феллерс из моей школы вышел на пенсию, и я и ему  нашел работу  в
доках, и его двум амбалам, которые тоже вышли на пенсию.
     Скоро о расцвете  нашего бизнеса пронюхали газеты и прислали репортера,
чтобы он  взял у меня  интервью для  колонки "местный парень преуспел".  Оно
вышло в  воскресном номере, с фото, на котором были я, мама и Сью. Заголовок
был такой: "Клинический идиот добился успеха в морском эксперименте".
     Потом мама  сказала мне, что ей нужна помощь в бухгалтерии, так  как мы
зарабатываем слишком много денег, и нужен советник по финансовым вопросам. Я
подумал немного,  а потом  позвонил мистеру Трибблу,  потому  что  он  перед
уходом  на  пенсию  сколотил приличный капитал в бизнесе. Он  был рад, что я
позвонил, и сказал, что прилетит ближайшим рейсом.
     И вот через неделю он прибыл, и сказал, что нам нужно посовещаться.
     -- Форрест. -- сказал он, -- то, что ты сделал - это просто потрясающе,
но тебе пора серьезно подумать о финансовом планировании.
     Я спросил его, что это такое, а он отвечает.
     -- Инвестиции! Диверсификация! Насколько я могу судить, в будущем  году
ты  сделаешь  около  190  тысяч  долларов.  Еще  через год -  почти четверть
миллиона.  Такую  прибыль ты просто обязан  реинвестировать, иначе налоговая
инспекция  пустит тебя по миру. Реинвестирование  - вот  суть  американского
бизнеса!
     И так мы и поступили.
     Мистер  Триббл лично взялся аз дело,  и скоро мы сформировали несколько
дочерних корпораций. Первой была  "Компания "Раки Гампа"", вторая - "Концерн
"Фаршированные крабы Сью"", третья - "АО "Мамины рачки"".
     В   общем,  четверть  миллиона  долларов  через   год  превратились   в
полмиллиона, потом в миллион, и  в итоге через четыре года наш  бизнес давал
пять миллионов долларов в год. На нас работало  около трехсот человек, в том
числе закончившие с  реслингом Какашка  и Растение, они занимались погрузкой
на складе. Я попытался найти  Дэна, но не получилось -  он бесследно пропал.
Зато я нашел старину Майка, и он  возглавил  паблик рилейшенз  и рекламу,  и
даже,  по совету  мистера  Триббла, нанял  для телешоу Рэйчел  Уэльч  -  она
танцевала в костюме краба и припевала: "Если крабов ешь не Сью, Твои денежки
тю=тю!"
     В  общем,  дело стало  приобретать солидный  масштаб.  У нас  появилась
рыбацкая  флотилия и парк рефрижераторов, мы завели свою консервную фабрику,
и офисное здание, начали инвестировать в жилищное строительство, магазины, и
торговлю нефтью  и  газом. Мы  наняли  старину  профессора  Квакенбуша, того
самого преподавателя английского, его у тому времени выгнали из университета
за совращение студентки, и он  стал поваром на фабрике у мамы. Еще мы наняли
полковника Гуча, которого после нашего рекламного тура выперли в отставку, и
мистер Триббл поручил ему "секретные операции".
     Мама построила нам большой дом,  потому  что, сказала она, не  пристало
такому руководителю,  как я. жить в какой=то хижине. Сью  же  она оставила в
хижине, чтобы  он контролировал процесс. Теперь мне  каждый день приходилось
ходить в  костюме и  с портфелем, словно адвокату  какому=нибудь.  Все время
приходилось сидеть на каких=то совещаниях и выслушивать  массу чуши, похожей
на лопотание пигмеев, а  меня все называли  "мистер  Гамп" и все  такое. Мне
вручили  почетный ключ  от  Мобайла, и пригласили меня в  совет  попечителей
госпиталя и симфонического оркестра.
     И вот как=то приходят ко мне в офис  какие=то люди и говорят, что хотят
выдвинуть меня в Сенат США.
     -- Вы просто созданы для Сената, --  говорит один парень - в костюме  с
бабочкой и сигарой во рту.  -- Футбольный  кумир  "Медведей Брайанта", герой
войны, знаменитый  космонавт и доверенное лицо президентов -  чего еще можно
требовать от кандидата? -- Звали его мистер Клакстон.
     -- Послушайте, -- говорю я ему. -- Да ведь я - идиот. Я не разбираюсь в
политике!
     -- Вот это  и хорошо!  --  говорит мистер Клакстон. -- Такие люди нам и
нужны! Вы - соль земли, скажу я вам. Соль земли!
     Эта  идея  мне не понравилась, как и вообще  всякие  идеи  относительно
меня, потому что именно из=за них я и попадал во всякие  переделки. Но когда
я рассказал об этом маме,  у нее в глазах. само собой, появились слезы и она
сказала, что гордится мной, и что ее заветная мечта - чтобы ее  сын восседал
в Сенате США.
     Ладно,  подошел  день для  объявления в выдвижении  в кандидаты. Мистер
Клакстон  и его команда сняла зал  в Мобайле, и вытащила меня на сцену перед
аудиторией, заплатившей  по полдоллара, чтобы  послушать, какую чушь  я буду
толкать. Сначала было несколько длинных речей, а потом настала моя очередь.
     -- Дорогие сограждане, --  начал  я. Мистер  Клакстон  заранее дал  мне
речь, которую я должен был произнести, и кроме того, его  люди  должны  были
задавать  мне  вопросы из зала.  Тут же  засветились  огоньки  телекамер.  а
репортеры  заскрипели  перьями.  Я  прочел  всю  речь,  не  очень длинную  и
бессмысленную - впрочем, как я могу об этом судить? Я ведь всего лишь идиот.
     А когда  я кончил,  встает одна дамочка из газеты и  заглядывает в свой
блокнот:
     -- Мы стоим на грани ядерной катастрофы, -- говорит она, -- экономика в
кризисе, нас ненавидят  во всем мире. в  наших городах царит насилие, каждый
день  люди  умирают  от  голода,  повсюду  царит  неверие  и  жажда  наживы,
иностранцы  наводнили  нашу  страну  и  отбирают  работу  у  наших  граждан,
профсоюзы  прогнили, черные дети умирают в гетто. налоги чрезмерны, в школах
царит хаос и страх, голод,  отчаяние и призрак гражданской войны нависли над
страной. Что же по  вашему, является наиболее насущной потребностью момента,
что бы вы  хотели  сделать  в первую  очередь? --  Зал затих, так  что  было
услышать, как летит муха.
     -- Я хочу писать, -- говорю я.
     И тут публика взорвалась! Люди вопили и размахивали руками,  а кто=то в
задних рядах начал скандировать мои слова, пока весь зал не подхватил их:
     -- МЫ ХОТИМ ПИСАТЬ! МЫ ХОТИМ ПИСАТЬ! МЫ ХОТИМ ПИСАТЬ! -- орали они.
     Мама сидела позади меня в президиуме, она подскочила и оттащила меня от
микрофона.
     -- Как тебе не стыдно, -- прошипела она, -- так себя вести на людях!
     -- Ничего, ничего, --  говорит  ей мистер Клакстон. -- Отлично!  Им это
нравится! Мы сделаем их этого лозунг нашей избирательной компании!
     -- Что это?! -- поразилась мама. Глаза у нее превратились в щелки.
     --  МЫ  ХОТИМ  ПИСАТЬ!  --  отвечает  мистер  Клакстон.  --  Вы  только
вслушайтесь! Ни у кого еще не было такого прочного контакта с аудиторией!
     Но маму на это не купишь.
     --   Где  это  вы  слышали,  чтобы  такие  слова  становились  лозунгом
избирательной компании?!  -- спрашивает она. --  Это  просто  отвратительно,
непристойно - и кроме того, какой в этом смысл?
     -- Это просто  символ, --  отвечает мистер  Клакстон. --  Понимаете, мы
наделаем   массу  всяких  плакатов,  значков,  наклеек.  Привлечем  радио  и
телевидение.  Да это просто гениальное  выражение!  МЫ  ХОТИМ  ПИСАТЬ  - это
символ неподчинения гнету государства - символ удаления всего нечистого, что
накопилось  в  нашей  стране.... Этот  образ  сочетает в себе  фрустрация  и
одновременно воплощение желания!
     -- Да вы что! -- воскликнула мама. -- Вы что, спятили?
     -- Форрест, -- сказал мистер Клакстон, -- вы уже на пути в Вашингтон!



     По крайней мере, так казалось поначалу. Кампания под лозунгом "Мы хотим
писать" пошла очень  хорошо, эта фраза стала поговоркой. Люди выкраивали его
на улицах и из машин, телекомментаторы и журналисты не жалели сил, разъясняя
народу, что это  значит.  Проповедники оглашали  ее  с амвонов, а  школьники
скандировали  на  уроках.  Похоже,  я   становился  неоспоримым   лидером  в
предвыборной гонке, потому  что  мой конкурент не нашел ничего лучшего,  как
подхватить мой лозунг  в виде  "Я тоже хочу писать!" и расклеил его по всему
штату.
     А потом, как я и опасался, все рухнуло.
     Когда лозунг "Я хочу писать" распространился по всей стране, "Вашингтон
пост"  и "Нью=Йорк Таймс" прислали своих журналистов на разведку.  Они очень
мило поговорили со мной. а  когда вернулись домой, то начали копаться в моем
прошлом.  И вот на первой  странице газет замелькали заголовки типа: "Темные
пятна в прошлом кандидата в сенаторы".
     Прежде всего, они  написали, что меня вышибли из университета в  первый
же  год. Потом они раскопали эту историю обо мне и Дженни в кино, когда меня
отвезли  в участок.  Потом они  нашли фотографию, на  которой я демонстрирую
свою  задницу президенту Джонсону. Они навели справки о моей жизни в Бостоне
и  "Треснувших  яйцах", и  масса народа рассказала,  что  я курил  травку, и
как=то замешан в "деле о возможном поджоге" в Гарвардском университете.
     Но самое худшее. что они  нашли  судебное дело о  том,  как  я швырялся
медалями на  Капитолии,  и что судья  упек меня  в психушку. Кроме того, они
раскопали мои подвиги  в реслинге,  и то, что у  меня была кличка "Дурачок".
Они даже  нашли  фото,  где  я  лежу,  связанный Профессором.  Наконец,  они
сообщали, что  некоторые  "неназванные источник" утверждают, что я замешан в
одном "скандальном альковном инциденте со знаменитой кинозвездой".
     И  это  был конец. Мистер Клакстон ворвался в штаб=квартиру  кампании с
криком:  "Все кончено!  Нам  нанесли удар в спину!" Но выбора не было -  мне
пришлось  снять  кандидатуру. На  следующий  день  я, мама и  мистер  Триббл
собрались, чтобы обсудить это дело.
     --  Форрест,  --  сказал  мистер Триббл, -- мне кажется, что тебе лучше
залечь на дно на какое=то время.
     Он был прав. И кроме  того, меня  давно мучила одна  мысль, о которой я
никому не говорил.
     В самом начале нашего дела  мне нравилась работа, ранние подъемы, ловля
креветок и все такое  прочее,  и  как  мы с Сью сидели вечерами  на крылечке
рыбацкой хижины,  и я играл  на гармонике, и  как  мы напивались по субботам
шестью банками пива.
     Теперь  ничего  подобного.  Чем  мне  приходится  заниматься? Постоянно
посещать какие=то приемы, на которых  подают невесть что, а дамочки фигуряют
в каких=то немыслимых украшениях. Весь день, не переставая, звонит телефон и
какие=то люди задают мне вопросы обо всем на свете. А ведь в Сенате пришлось
бы еще  туже!  У меня просто  не оставалось  времени для  самого себя, и все
протекало как=то мимо меня.
     К тому, когда я смотрелся в  зеркало, я замечал, что на лице  появились
морщины,  и  волосы тронуты сединой. У меня уже не было столько энергии, как
раньше. Я знал, что мой бизнес развивается, только вот  я  как=то кручусь на
одном  месте.  Зачем  это  мне, зачем я всем этим занимаюсь? Когда=то, очень
давно, мы с Баббой разработали  план, и это дело превзошло наши самые смелые
мечты.  Но разве я получаю от этого столько радости, как  тогда, когда играл
против этих  небраскинских кукурузников в финале Оранжевой  лиги.  или когда
играл  на  гармонике  в  Бостоне с "Треснувшими яйцами",  или когда  смотрел
вместе с президентом Джонсоном "Беверли=Хиллз"?
     Мне  думалось, что Дженни тоже имеет к этом