рел.
     --  Он отправился прямо туда, -- сказал он.  А  я спросил, не могу ли я
лететь на том же  вертолете, что  и Бабба, но сержант Кранц сказал, что  его
повезут последним, так как он мертв.
     Они  укололи меня  большой  иглой,  с какой=то дрянью, от которой стало
легче. Последнее, что я помню, это то, что я схватил сержанта Кранца за руку
и сказал ему:
     -- Я никогда ничего не просил, но не могли бы вы обещать мне, что лично
погрузите Баббу на вертолет и точно привезете его назад?
     -- Конечно,  Гамп, -- сказал  он.  --  Черт побери - да уж теперь=то мы
можем устроить его хоть первым классом!





        "7"


     Я  провалялся  в  госпитале  Дананга  два месяца.  Не так уж  много для
госпиталя: там  мы спали под сетками от  москитов, деревянный пол чисто мыли
дважды в день, в общем, от такого жилища я давно отвык.
     И должен вам сказать, что там были люди, раненый гораздо сильнее, чем я
- у некоторых бедняг были не  было  рук,  ног, кистей и ступней, и Бог знает
чего еще. Некоторым пули попали в живот, грудь или в лицо, а по ночам палата
напоминала камеру пыток, потому что ребята плакали, стонали, рычали и  звали
своих мамочек.
     Рядом со мной  лежал парень по имени Дэн, он горел в танке. Кожа у него
была обожжена  повсюду  и  из  него торчали разные  трубки, но я никогда  не
слышал, чтобы он кричал. Он говорил со мной  совершенно  спокойно.  и  через
пару дней мы подружились. Дэн был из  Коннектикута и преподавал там историю,
пока его не  загребли в армию и не отправили во Вьетнам. Он был такой умный,
что его послали на офицерские курсы и сделали лейтенантом. Я  был знаком  со
многими лейтенантами, но все они были такими же  простыми парнями, как  я, а
Дэн был совсем другой.
     У него была своя  теория относительно того, что мы тут делаем -  что=то
вроде того, что это зло с благими целями, или наоборот, но так или иначе, мы
делали  не то. Как танковый офицер, он считал, что не дело воевать танками в
местности. где большинство территории - болота или горы. Я же рассказал  ему
о Баббе и прочем, и он кивнул головой и грустно сказал, что пока это дело не
кончится, погибнет еще немало таких, как Бабба.
     Примерно через неделю, они перевели меня в другую часть госпиталя, куда
помещали  тех,  у  кого  дела  шли  хорошо, но  я  каждый  день  приходил  в
интенсивную  терапию, повидаться  с Дэном. Я играл  ему на гармонике,  и ему
нравилось. Моя мама прислала мне коробку с батончиками Херши, и они дошли до
меня как раз в госпитале, и я хотел поделиться с ними с  Дэном, но ничего не
вышло, так как они разрешали ему есть только через трубки.
     Мне кажется, что эти разговоры с Дэном сильно повлияли на меня. Я знаю,
что мне не по силам изобрести свою теорию, потому что я идиот. А может быть,
дело в том, что просто никто не хотел тратить время на разговоры со мной. По
теории Дэна выходило,  что все, что с нами происходит, что бы это ни  было -
это  все происходит в соответствии с природными законами,  которые управляют
всем миром.  Теория была слишком сложная, но суть я понял и это изменило все
мои представления о мире.
     Ведь всю  жизнь до этого  я ни черта не понимал  в происходящем. Что=то
случалось  со  мной,  потом  еще  что=то, потом еще  -  и  я не видел в этом
никакого  смысла. Но Дэн объяснил мне, что  все это - часть  одного большого
плана, и наше  дело - понять, в чем этот план, и  найти свое  место  в  нем.
После того, как я это узнал, окружающее стало для меня гораздо понятнее.
     За это время мне  стало гораздо легче, и  моя задница поправилась. Врач
сказал, что на мне  все заживает, "как  на собаке" или что=то в этом духе. В
госпитале у  них была комната  для отдыха, как=то я забрел туда, а  там двое
парней играли  в  пинг=понг.  Некоторое  время я  смотрел  на  них,  а потом
попросил дать поиграть. несколько первых мячей я пропустил,  но потом как от
нечего делать обыграл обоих парней.
     -- Ну и скор  ты  для такого  великана, -- сказал один из них. Я только
кивнул в ответ. Потом я каждый день  играл в пинг=понг,  и неплохо  научился
играть, можете мне поверить.
     Днем я  навещал Дэна, а  по  утрам был  свободен, и они  разрешали  мне
делать все, что угодно. Для таких парней, как я, был специальный автобус, он
отвозил  нас  в  город,  чтобы  мы  могли купить  всякой  хрени  в лавчонках
косоглазых в Дананге. Но мне это было ни к чему, поэтому я просто разгуливал
и наслаждался пейзажами.
     Около берега был рынок, на нем продавали рыбу и  креветок. Я  купил там
креветок,  и  госпитальный повар сварил  их  для  меня. Креветки были  очень
вкусные и я хотел, чтобы  Дэн  тоже их  попробовал,  но он сказал, что разве
только мне удастся растолочь их и пустить по трубке. Он сказал, что попросит
медсестру сделать это, только я понял, что он просто шутит.
     В  ту ночь я  лежал  на  своей  койке и  думал о  Баббе -  как он любил
креветок и как ему хотелось завести лодку. Бедняга Бабба! Назавтра я спросил
Дэна,  неужели, когда  убили  Баббу, это тоже  соответствует чертову  закону
природы. Он ответил так:
     -- Должен сказать  тебе  Форрест, что эти законы не  всегда приятны для
нас. Но все=таки, это законы. Например, когда в джунглях мартышка попадается
в  лапы  тигру, то  это плохо для  мартышки, но хорошо  для  тигра.  Так вот
обстоит дело.
     Через пару дней я снова пошел на  рынок,  и  там  был один косоглазый с
целым мешком  креветок.  Я спросил его, где он взял столько  креветок, и  он
стал  что=то  бормотать, потому,  что  не понимал английского. Тогда я начал
говорить  при  помощи языка жестов, как  индейцы, и через некоторое время он
меня понял и  сделал  знак, чтобы я шел за ним. Сначала я немного боялся, но
потом увидел, как он улыбается, и пошел за ним.
     Мы  прошли примерно  с  милю, и он вывел меня на пляж, где были лодки и
все такое прочее.  Только  он не повел меня на  лодку,  а  отвел  в  заросли
тростника,  где  у него было  что=то вроде пруда, и проволочные  сетки. Вода
поступала  сюда, когда  в  Китайском  море начинался прилив.  Этот сукин сын
ВЫРАЩИВАЛ креветок  в этом  пруду. Он закинул  в свой пруд  сетку  и вытащил
оттуда штук  десять креветок, положил их в мешочек и  дал мне. Я ему  взамен
дал плитку шоколада Херши, и от счастья он чуть не лопнул.
     В  тот вечер  на плацу около штаба  показывали кино,  и  я  пошел туда.
Несколько парней в первом ряду затеяли драку из=за  чего=то, и одного из них
швырнули так, что он пробил экран. На этом кино кончилось. В ту ночь я лежал
на  своей  койке и размышлял.  Вдруг  я понял, что  буду делать,  когда  они
отпустят меня из армии! Я сделаю себе маленький пруд и буду выращивать в нем
креветок!  Может быть, мне  не  удастся достать лодку,  как хотел Бабба,  но
наверняка я смогу найти местечко в зарослях и проволочную сетку. Вот так я и
сделаю, и Бабба был бы мной доволен!
     Несколько недель я ежедневно ходил по утрам на то место,  где маленький
косоглазый выращивал креветок.  Его звали  мистер Цзи. Там  я просто сидел и
смотрел, как он управляется, а он мне объяснял. Сначала он ловил по зарослям
вокруг  пруда мальков креветок при помощи  маленькой сетки  и  выпускал их в
пруд.  Потом, когда  начинался прибой, он  бросал  в  пруд всякие объедки  и
прочую  дрянь, на  них  плодились  маленькие слизкие  жучки,  а  их  поедали
креветки и от этого толстели. Это было так просто, что любой имбецил смог бы
с этим без труда справиться.
     Через  несколько  дней  из штаб=квартиры в  госпиталь  прибыли какие=то
чинуши и радостно говорят:
     --  Рядовой Гамп,  Конгресс США награждает  вас  за проявленный героизм
Почетной медалью,  и послезавтра вас  отправят в  США, чтобы  сам  президент
вручил Вам эту награду!
     Это было совсем рано утром, и я еще лежал в койке, раздумывая, не пойти
ли мне в душ,  а они стояли вокруг, и явно ждали, что я  им отвечу.  Наверно
они думали, что я запрыгаю от радости. А я просто сказал им:
     --  Спасибо, --  и закрыл пасть. Наверно,  вот  это и  значит следовать
законам природы.



     Когда они убрались, я пошел навестить  Дэна в интенсивную  терапию.  Но
когда  я туда  пришел, то его  не  было, койка пуста,  а  матрас  свернут. Я
страшно испугался за него и  побежал искать дежурного врача, но его нигде не
было. В коридоре я наткнулся на медсестру, и спросил у нее:
     -- Что случилось с Дэном?!
     Она ответила, что он "отбыл".
     Я спросил:
     -- Куда отбыл?!
     А она отвечает:
     -- Не знаю, это было не в мою смену.
     Тогда я  разыскал=таки старшую медсестру,  и спросил ее, и она сказала,
что Дэна увезли назад  в Америку, потому что там за ним будут лучше сладить.
Я спросил ее, как он, в порядке?
     Она ответил:
     --  Если  конечно,  не  считать  двух  проколотых  легких,  изрезанного
кишечника,  перелома  позвоночника,  ампутированной  ноги,  ампутации  части
другой ноги,  и ожогов третьей  степени большей  части тела,  то он в полном
порядке!
     Я сказал ей "спасибо" и пошел дальше по своим делам.
     В тот день я не играл в  пинг=понг, так как я очень разволновался из=за
Дэна. Мне  пришло в голову  - а что если он  умер? Никто не мог  мне  ничего
сказать, потому  что об этом извещают в  первую  очередь родственников и так
далее. Такой у них порядок.  Откуда мне знать, почему? И я бродил по берегу,
пиная ногами камни и консервные банки.
     Когда я  вернулся, наконец, в свою палату,  то обнаружил  на койке кучу
писем,  которые  наконец=то  добрались до меня. Мама  написала,  что наш дом
сгорел дотла, а он  не был  застрахован, поэтому  ей  придется перебраться в
богадельню.  Она  писала,  что  пожар  начался  из=за  того, что  мисс Френч
выкупала свою  кошку  и  стала  сушить ее  при помощи  фена,  и  тут  что=то
вспыхнуло - то ли кошка,  то ли фен - и  так начался пожар. Поэтому теперь я
должен писать  ей по адресу "Сестринский дом для  бедных". Я  понял,  что  в
будущем не обойтись без большого количества слез.
     Потом было другое письмо, где сообщалось:
     -- Мистер Гамп! Вас изберут для розыгрыша новой модели "Понтиака", если
согласитесь  отослать назад прилагаемую  открытку с согласием до конца жизни
покупать наши чудесные энциклопедии и постоянно обновляемый ежегодник, всего
на сумму не меньше семидесяти пяти долларов в год.
     Это  письмо  я  выбросил  в корзину -  на черта такому  идиоту, как  я,
какие=то энциклопедии. Кроме того, водить=то я все равно не умею!
     Но  третье  письмо  было  адресовано  лично мне  и подпись на  конверте
гласила:  "Дж.  Керран, Главный  почтамт, Кембридже,  Массачусетс".  У  меня
просто руки задрожали от волнения, когда я прочел это, так что я  едва сумел
открыть конверт.
     -- Дорогой Форрест! -- говорилось там. -- Моя мама передала мне письмо,
переданное твоей мамой, и мне очень жаль, что  тебе приходится участвовать в
этой бесчеловечной и аморальной войне. -- Она  писала, насколько это ужасно,
все  эти убийства и увечья и все такое  прочее.  -- Тебе  должно быть стыдно
участвовать в этом, хотя я и понимаю, что  ты делаешь это против своей воли.
-- Она писала, что понимает,  насколько ужасно обходиться без чистой одежды,
свежей  воды и еды, но что ей неясно.  что я имею в виду, когда  пишет,  что
"пришлось два дня валяться мордой в офицерском дерьме".
     -- Трудно  поверить,  --  писала она,  -- что даже  ОНИ  способны  были
заставить тебя  выполнять такие чудовищные  приказы. -- Я подумал, что нужно
было бы подробнее объяснить ей, как это было.
     Ну, и дальше она писала:
     --  Мы  сейчас  организуем  большую  демонстрацию протеста  против этих
фашистских свиней, чтобы остановить  эту ужасную войну, чтобы люди узнали об
этом. -- И в  таком  духе она распространялась еще примерно со  страницу. Но
все равно я читал все подряд, потому  что от одного только вида ее почерка у
меня внутри все переворачивалась и в животе бурлило.
     -- По крайней мере, --  писала  она в заключении,  -- ты  встретился  с
Баббой, и я рада, что у тебе есть друг в беде. -- Она просила передать Баббе
наилучшие  пожелания, и  в  поскриптуме добавляла, что  зарабатывает немного
денег, играя на гитаре вместе с одной группой пару раз в неделю в кафе рядом
с Гарвардским университетом, и если я буду проезжать мимо. то она будет рада
меня видеть. Она  написала,  что группа называется "Треснувшие яйца". С  тех
пор  я  только  о том и  думал,  как бы мне  поскорее получить увольнение  и
добраться до этого Гарвардского университета.
     В тот  же вечер  я  упаковал  мои манатки,  чтобы  отправится  за своей
медалью  и  познакомиться  с  президентом  США.  Впрочем,  мне  нечего  было
укладывать,  кроме  пижамы,  зубной  щетки  и бритвы,  которую мне  выдали в
госпитале, потому что все  остальные манатки остались  на базе в Плейку.  Но
один достойный молодой майор пехоты в госпитале сказал мне:
     -- Да плюнь  ты на это  дерьмо, Гамп, сегодня вечером тебе сошьют новый
мундир.  Этим уже занимается дюжина косоглазых в Сайгоне  -  не можешь же ты
явиться на встречу с президентом в пижаме! -- подполковник сказал, что будет
сопровождать меня  до  Вашингтона, чтобы  проследить, где меня поселят и как
будут кормить, чтобы меня отвезли куда надо и вообще будет говорить мне, как
нужно себя вести.
     Его звали подполковник Гуч.
     В этот  вечер я участвовал в  финальном матче по пинг=понгу с парнем из
главного штаба сухопутных войск, о нем говорили, что  это самый лучший игрок
во всей армии или что=то в этом роде. Это был худощавый невысокий парень, он
почему=то избегал смотреть  мне  в  глаза, и  кроме того, он пришел со своей
ракеткой в кожаном чехле.
     Когда  я его выдрал чуть не всухую, он вдруг остановился и  сказал, что
мячи=де плохие, они отсырели в этом климате. Потом он  упаковал свою ракетку
и свалил домой, и я был этому рад, потому что он оставил в зале свои мячики,
которые я отдал ребятам в комнате отдыха в госпитале.
     Утром, уже  когда я должен  был уезжать,  медсестра вдруг  приносит мне
конверт,  и  там написано мое  имя. Открываю я  его, а это записка от  Дэна,
который оказался жив. Вот что он писал мне:

     "Дорогой Форрест!

     Извини,  что  нам не  удалось  увидеться перед  моей  отправкой.  Врачи
сказали, что  мне нужно  срочно уезжать. и  меня увезли,  прежде чем  я  сам
что=то сообразил. Но я попросил их подождать, пока я напишу тебе эту записку
и поблагодарить тебя за то, что ты для меня сделал.
     Форрест, мне кажется, что ты сейчас на грани какого=то важного  события
в жизни. Что=то должно в тебе перемениться, или произойти нечто такое, из=за
чего вся твоя жизнь пойдет по совершенно иному пути.  Когда я  размышляю над
этим, то  постоянно  вспоминаю  твои глаза  -  в  них то  и дело  появляется
какой=то странный огонек, особенно. когда ты улыбаешься. Когда это случалось
-  а  случалось это  довольно  редко  -  мне  казалось,  что  я  вижу  нечто
напоминающее  Творение, источник творческой  способности  человека, источник
его БЫТИЯ.
     Эта  война не  для тебя,  старина, и не для меня.  Я уже освободился от
нее, и надеюсь,  что  ты  тоже  вовремя освободишься. Но  главное -  что  ты
собираешься делать потом? Мне все=таки кажется, что ты вовсе не идиот. Может
быть, тебя  можно отнести к той или иной  категории в соответствии с тестами
или приговором каких=нибудь дураков, но лично я, Форрест, вижу, что в  твоем
сознании  кроется  какая=то искра  любопытства. Следуй  за этой искрой, друг
мой,  и заставь ее работать на себя.  Борись с препятствиями, и не сдавайся.
Никогда  не сдавайся!  Ты  очень хороший  парень, Форрест,  и у тебя  доброе
сердце!

     Твой друг,
     Дэн

     Я перечел  письмо Дэна раз двадцать или  тридцать, потому что там  были
такие вещи, которых я не понимал. То есть, общий смысл  его слов я  понимал,
но там  были  некоторые слова и выражения,  которые  были мне  непонятны. На
следующее  утро пришел  подполковник  Гуч и сказал,  что нам  нужно  ехать -
сначала в Сайгон, где косоглазые уже сшили мне форму, а потом прямо в Штаты.
Я  показал ему  письмо  Дэна и  попросил  его  объяснить  поточнее,  что там
написала. Подполковник Гуч тщательно прочитал его и вернул назад:
     -- Ну, Гамп, мне совершенно ясно,  что в  этом письме говорится  о том,
что тебе лучше не возникать, когда президент приколет тебе медаль на грудь!






        "8"


     Пока  мы летели домой через Тихий океан, подполковник Гуч прожужжал мне
все уши про то, каким героем я буду в Штатах, какие парады будут проведены в
мою честь,  и что я просто не смогу ничего купить  выпить или поесть, потому
что мне не  дадут -  все  будут стремиться угостить меня. Он сказал еще, что
армия собирается отправить меня  в  турне по  Штатам, чтобы вербовать  новых
парней  и  продавать  какие=то  акции,   и  что  со  мной  будут  обращаться
"по=королевски". Как выяснилось, это была правда.
     Когда  мы приземлились  в Сан=Франциско,  на  поле нас  встречала целая
толпа  людей.  У  них  в  руках  были разные флаги,  лозунги  и  все  такое.
Подполковник  Гуч  выглянул из  окна  самолета и сказал, что  странно -  нет
духового оркестра.  Но потом оказалось,  что и  этой  толпы нам  было вполне
достаточно.
     Только мы  вышли из самолета,  как  толпа  начала  выкрикивать какие=то
лозунги, а потом кто=то залепил большим помидором прямо в лицо подполковнику
Гучу. И тут начался кошмар: несмотря на полицейских, толпа прорвалась к нам,
и  они начали нас всячески обзывать. Их было около двух тысяч, у многих были
бороды. В общем,  так  страшно мне еще не было с того самого дня  на рисовом
поле, когда убили Баббу.
     Подполковник  Гуч пытался счистить  со своей физиономии  помидорину,  и
вообще вести себя достойно,  а я решил - черт  с ним с достоинством, ведь их
примерно тысяча на  каждого из нас, а оружия у нас нет. И я  решил спасаться
бегством.
     Толпа  только  и  ждала  того, чтобы  за кем=нибудь  погнаться.  и  они
ринулись  за мной, точно  так же, как мальчишки,  когда я был маленьким. Они
кричали и вопили и махали мне руками. Я пробежал почти всю  взлетную полосу,
а потом всю дорогу назад к терминалу, и это было похуже,  чем когда за  мной
гнались  эти  кукурузные  придурки  из Небраски  во  время  матча  на  кубок
Оранжевой  лиги. Наконец, я  забежал  в туалет и  спрятался там в кабинке, и
сидел там, за  запертой дверью, пока  я не решил, что они ушли  и можно идти
домой. Наверно, я просидел там не меньше часа.
     Выбравшись  из  туалета,  я  спустился  в  вестибюль, и  обнаружил  там
подполковника Гуча, в окружении взвода  морской пехоты, и массы полицейских.
Вид  у него был очень грустный -  но как только он меня заметил, как  тут же
закричал:
     -- Гамп, Гамп! Быстрее, рейс на Вашингтон держат специально для нас.!
     Мы сели на этот самолет, и кроме нас, там оказалась куча штатских. Мы с
подполковником уселись  спереди,  но не  успел  самолет  взлететь,  как  все
штатские почему=то  переместились в хвост самолета. Я  спросил подполковника
Гуча, почему это  они  сбежали,  а он  ответил, что похоже, они что=то такое
унюхали, чем от нас пахнет.  Но, сказал он, об  этом нечего беспокоиться - в
Вашингтоне все  образуется.  Оставалось только на  это надеяться, хотя  даже
такой болван, как я, мог бы сказать. что не все  происходит так, как говорил
подполковник.
     Ну  и  потрясный  вид  открылся,  когда   мы  долетели  до  Вашингтона!
Капитолий, и  Монумент,  и  все  прочее,  что я  до этого  видел  только  на
картинках. А теперь они были за  окном, совсем настоящие! Армия прислала нам
машину, и нас отвезли  в настоящий  большой отель, где  были  лифты и прочая
роскошь,  и где носильщики таскают за  вас манатки. До этого мне никогда еще
не приходилось ездить в настоящем лифте!
     Когда  мы  остались  одни в  номере, подполковник  Гуч сказал, что пора
пойти  пропустить  стаканчик  в одном  маленьком  б