ут, само  собой, вел  себя  как идиот. Я же  играл герцога
Глочестера, отца Эдгара, единственного  более=менее разумного человека среди
этих чудиков.
     Профессор  Квакенбуш соорудил из  старого одеяла  нечто вроде шалаша, и
еще достал  огромный вентилятор  с  бумажными накладками на лопастях,  чтобы
показывать  бурю. Ладно, появляется Элмер Харрингтон  Третий, в  роли короля
Лира,  одетый  как  идиот,  с  цилиндром  на  голове.  Девушка,  которую они
назначили играть шута.  где=то  раздобыла настоящий костюм  шута,  с длинным
колпаком с  бубенчиками. и башмаками  с  изогнутыми  носками, вроде тех, что
носят арабы. парень, что играл Тома, нашел себе парик под битла,  и подобрал
на барахолке  какой=то хлам, а лицо  размалевал  какой=то грязью. Однако они
воспринимали все всерьез.
     Наверно, из них всех я выглядел приличней всего, хотя  Дженни сшила мне
костюм  из простыни и наволочки, словно  пеленки,  а  еще сшила  из скатерти
накидку, как у Супермена.
     В  общем,  профессор  Квакенбуш  запустил  свою   ветряную   машину,  и
распорядился начать с двенадцатой  страницы,  где Бедный  Том  излагает свою
печальную повесть.
     --  Не дадите ли чего Бедному Тому? Нечистая сила его таскала  по огню,
по пламени, по броду, по омутам, по болотам, по трясинам....
     А король Лир говорит:
     -- И дочери во всем этом виновны? Ты ничего не сохранил, все отдал?
     А шут говорит:
     -- Нет, одеяло сохранил, а то пришлось бы со стыда сгореть.
     В общем, вся эта хрень продолжается, а потом шут говорит:
     -- В такую ночь от холода мы все с ума сойдем.
     И здесь этот шут оказался прав.
     Как  раз в этот момент я должен был войти в  шалаш  с  факелом, который
профессор Квакенбуш позаимствовал на театральном факультете. Шут восклицает:
     -- Смотри=ка! Там какой=то свет маячит!
     Профессор  Квакенбуш поджег мой фонарь,  и  я  двинулся через комнату в
шалаш.
     -- Это нечистая сила Флиббертиджибберт! -- говорит Бедный Том.
     -- Кто это?-- спрашивает король.
     А я отвечаю:
     -- Кто вы такой? Как вас зовут?
     Безумец Том говорит, что он просто:
     -- Бедный  том.  Он  ест лягушек=квакушек,  жаб,  головастиков,  ящериц
полевых и водяных, -- и прочую чушь, а мне полагается внезапно узнать короля
и сказать:
     -- В какой компании вы, Государь!
     А безумец Том отвечает:
     -- Ведь князь потемок - тоже дворянин. Модо зовут его и Маху.
     Ветряная  машина  заработала  на  полную катушку, и  мне  кажется,  что
профессор  Квакенбуш, когда  сооружал клетку,  просто  не  рассчитал,  что я
ростом  шесть футов шесть  дюймов,  и языки пламени от  факела начали лизать
крышу.
     Ну, Тому полагалось сказать:
     -- Бедный Том озяб!
     Но вместо этого он сказал:
     -- Осторожнее с огнем!
     Я  посмотрел в книгу,  чтобы  найти  соответствующую  строку.  а  Элмер
Харрингтон Третий тоже мне говорит:
     -- Осторожнее с факелом, идиот!
     А я ему говорю:
     -- Наконец=то  хоть  раз  в жизни  не  я идиот, а ТЫ! -- и тут внезапно
крыша шалаша вспыхнула, и парик безумца Тома тоже.
     Кто=то закричал:
     -- Выключите  же эту дурацкую машину! -- Но было слишком поздно  -  зал
вспыхнул!
     Том начал вопить и орать, король Лир схватил свой цилиндр и натянул его
на  голову  Тома,  чтобы  погасить  огонь.  Народ  начал   прыгать,  вопить,
чертыхаться, а девушка, игравшая шута, впала в истерику, и начала кричать:
     -- Мы все погибнем!
     И некоторое время казалось, что так все и будет.
     Я  обернулся  -  черт побери.  и моя  накидка тоже  горела, и  тогда  я
распахнул  окно, схватил шутиху поперек туловища  и прыгнул вниз. Мы были на
втором этаже,  и внизу  были кусты,  зато было  как  раз  время  обеда, и по
площади слонялись сотни студентов. И тут появляемся мы, в дыму и пламени!
     Из открытого окна  аудитории вываливались  клубы черного дыма, и оттуда
внезапно  появился  профессор Квакенбуш.  весь покрытый  копотью. Он яростно
размахивал руками.
     -- Гамп, идиот трахнутый, ты просто козел! Ты мне за это заплатишь!
     Шутиха  каталась по земле и вопила, ломая  руки - но на самом=то деле с
ней было все  в  порядке. И тогда я рванул  - прямо через площадь,  изо всех
сил, а горящая накидка развевалась за моими плечами. Так. не останавливаясь,
я  добежал  до самого  дома,  и когда я  ворвался в  нашу  квартиру,  Дженни
воскликнула:
     -- Форрест, ну  как? Наверно, это было просто великолепно! -- Тут у нее
лицо как=то странно переменилось?
     -- Слушай, кажется, от тебя пахнет паленым! -- сказала она.
     -- Да, длинная история, -- ответил я.



     В общем, после этого случая я больше не ходил на семинар "Роль идиота в
мировой  литературе".  Но я  уже достаточно  понял. Зато  каждый вечер мы  с
Дженни  играли  с  "Треснувшими  яйцами",  а  днем  занимались  любовью,   и
устраивали вылазки на берег Чарльз=ривер. Это был рай. Дженни написала очень
милую  песню, "Сделай это  быстро и  сильно",  где у меня была  пятиминутная
партия на гармонике. Так прошли весна и лето, а потом мы ездили в Нью=Йорк и
записали  там ленту, а через несколько  недель мистер Фиблштейн  позвонил  и
сказал, что скоро будет выпущен альбом. А еще через несколько недель телефон
у нас  будет  разрываться  от звонков и  на  деньги.  полученные  от мистера
Фиблштайна мы купим автобус с постелями и местом для барахла и отправимся  в
путь.
     В  этот время случилось нечто  важное для меня.  Как=то  вечером, после
первого отделения в клубе, наш  барабанщик,  Мози, отвел меня в  сторонку  и
тихо так говорит:
     -- Форрест, ты отличный парень, и хорошо играешь, но мне хочется, чтобы
ты попробовал кое=что, отчего ты будешь играть еще лучше.
     Я спросил, что это такое, и Мози ответил:
     -- Вот, -- и дал мне маленькую сигарету. Я сказал ему,  что не курю, но
все равно благодарен ему за заботу, а Мози сказал:
     -- Это не обычная сигарета, Форрест. В ней  есть кое=что, и это поможет
тебе расширить горизонты сознания.
     Я сказал  Мози, что  вовсе не  хочу  расширять  свои  горизонты. Но  он
продолжал настаивать.
     --  Ты  только попробуй, -- говорил он. С минуту подумав, я решил,  что
одна сигарета не повредит, и закурил.
     Должен вам сказать вот что: мои горизонты действительно расширились.
     Мне  показалось, что  все как=то замедлилось,  и окрасилось  в  розовые
тона.  В тот вечер я играл, как никогда в жизни. Мне  казалось,  что я слышу
все ноты  в сто раз  отчетливей,  чем раньше. Потом Мози  подошел ко  мне  и
сказал:
     -- Форрест, если ты считаешь,  что это  ХОРОШО, ты ошибаешься. Попробуй
эту сигарету, когда будешь трахаться!
     Так я  и  сделал, и тут  он тоже  оказался прав.  Ну, я накупил на свои
деньги порядочно этой травки, и потреблял ее каждый день. Но главное, от нее
я становился еще глупее. Теперь я каждое  утро просыпался, закуривал один из
этих  джойнтов,  как они их называли,  и просто лежал так до  вечера,  когда
нужно было играть. Дженни некоторое время ничего не говорила мне, потому что
она и сама время от времени покуривала, но как=то она мне сказала:
     -- Форрест, тебе не кажется, что ты куришь слишком много травки?
     -- Нет, -- отвечаю я. -- А сколько это - слишком много?
     -- Вот сколько ты куришь, это и есть слишком много, -- отвечала она.
     Но я не хотел бросать. Каким=то образом это  помогало  мне избавится от
всех тревог,  хотя  в то время их и так было не  слишком много. В  перерывах
между отделениями я  выходил на улицу и смотрел на  звезды. А если  звезд не
было, я  все равно  смотрел на небо,  и однажды  Дженни тоже вышла наружу  и
обнаружила, что я смотрю на дождь.
     -- Форрест, тебе пора  завязать, -- сказала она, -- я волнуюсь за тебя,
потому что ты ничего не делаешь, а только лежишь и играешь на гармонике. Это
вредно.  Я  думаю, тебе  пора  прекратить ненадолго.  Послезавтра  кончаются
концерты в Провинстауне, и мне кажется, нам неплохо было бы устроит отпуск и
уехать куда=нибудь. Например, в горы.
     Я кивнул. Мне кажется, я тогда не расслышал, что она сказала.
     На  следующий  день  в  Принстауне  я  нашел  выход  за кулисы  и пошел
закурить. Ну, сидел я там, курил себе, и вдруг подходят две девицы.  Одна из
них говорит:
     -- Эй, это не ты играешь на гармонике в "Треснувших яйцах"?
     Я кивнул,  а она  вдруг  раз!  - и  плюхнулась мне на колени. А  другая
начала  визжать и  вдруг сбросила  блузку.  А  первая старалась  расстегнуть
молнию на моих  брюках и задрала  свою юбку. А я просто сидел и курил. Вдруг
дверь открывается, и в ней появилась Дженни. Она начала говорить:
     -- Форрест, нечего сейчас... -- и тут она посмотрела на нас,  запнулась
и потом сказала:
     -- О, черт! -- и захлопнула дверь.
     Я подпрыгнул, и  девица, что устроилась на  мне, свалилась  на землю  и
начала  ругаться,   а  я  забежал  внутрь   и  увидел,  что  Дженни  плачет,
прислонившись к стене. Я подошел к ней, а она мне говорит:
     --  Отойди  от  меня,  ублюдок!  Все  вы  такие,  скоты  - вам  на всех
наплевать!
     Никогда  мне не  было  так  плохо.  Не  помню,  как  мы доиграли второе
отделение. В автобусе  Дженни ушла вперед и не разговаривала со мной.  Ночью
она  перешла спать на софу, и сказала, что мне нужно найти свою  собственную
квартиру. Так что я собрал свои манатки и выкатился, низко опустив голову. Я
ничего не мог ей объяснить. Вот так меня снова выкинули.



     Дженни после этого куда=то  исчезла. Я спрашивал всех, куда она делась,
но никто не  мог сказать. Мози сказал мне, что я могу пока пожить у него. но
все равно я был  слишком одинок. Так как в  то время мы не играли, то делать
было нечего, и я подумал, что неплохо было бы навестить мою маму ... а может
быть, даже начать  заниматься креветками, там, где жил бедный старина Бабба.
Наверно, не суждено  мне быть рок=н=рольной звездой  - не из  того я  теста.
Наверно, я всего лишь бедный глупый идиот.
     Но  вот  как=то  Мози вернулся, и сказал,  что  был  в баре ан  углу, и
смотрел там новости по телевизору, и кого же там показали? Да Дженни Керран,
собственной персоной!
     Оказалось,  что  она  в  Вашингтоне,  участвует   в  какой=то  огромной
демонстрации против войны  во Вьетнаме, и Мози очень  удивлялся, что она там
делает, когда ей нужно было бы быть с нами и зарабатывать деньги.
     Я сказал, что хочу повидаться с ней, а Мози и говорит:
     -- Черт побери, а  ведь ты можешь вернуть ее  назад! -- Он  сказал, что
догадывается,  где  она может  быть,  потому  что  знает,  где  остановилась
бостонская группа писников, участвующая в этой демонстрации.
     Ну,  я  опять собрал  свои манатки, все, что у  меня было. поблагодарил
Мози и отправился в путь. Вернусь я или нет - тогда я еще не знал.



     В Вашингтоне все было в полном беспорядке. Повсюду была полиция, а люди
на  улицах  кричали  и  швырялись  всякими  вещами. Полиция  била  тех,  кто
швырялся, по головам, и похоже, что ситуация выходила из=под контроля.
     Я нашел то место, где должна была жить Дженни, но там никого не было. Я
прождал на ступеньках  почти весь  день,  и примерно  часов в девять  вечера
подъезжает машина, из нее вываливает народ, а среди народа - Дженни Керран!
     Я  тут же поднялся и подошел к ней, а она, как меня завидела,  побежала
назад  к машине.  Остальные,  два  парня  и девушка, сначала не  знали,  что
делать, они меня не знали, а потом один из них говорит:
     -- На твоем месте я бы не стал допекать ее - она явно не в  себе. --  Я
спросил,  почему,  а  он  отвел  меня  в  сторонку  и  рассказал  вот   что:
оказывается, Дженни только что выпустили из тюрьмы. Ее  арестовали накануне,
и она провела большую  часть ночи в женском КПЗ,  а утром, не успели ее  еще
оттуда  вытащить, эти  люди  в  тюрьме сказали, что  у нее могут быть вши  в
волосах,  потому  что  они слишком блинные,  и они обрили ей  голову. Теперь
Дженни совсем лысая.
     Ну, я подумал, что она не хочет,  чтобы я видел ее в таком виде, потому
что  она залегла на заднем сиденье автомобиля, чтобы я не мог ее разглядеть.
Тогда я встал на четвереньки, чтобы меня не было  видно в окно, и подполз  к
автомобилю и сказал:
     -- Дженни, это я - Форрест!
     Она ничего  не  ответила. Тогда  я  начал  говорить  ей,  как сожалею о
случившемся. и я сказал ей, что больше не курю травку,  и не играю в группе,
и  все  это из=за того, чтобы не поддаваться соблазну.  И я сказал,  что мне
жаль, что у нее отрезали волосы. Потом я так же, на  четвереньках, подполз к
ступенькам,  где  лежали  мои  манатки,  достал  из  мешка  старую армейскую
фуражку, подполз  обратно к  машине, и подал ее на палке Дженни  через окно.
Она надела ее, и вышла из машины, и говорит мне:
     -- Ладно, поднимайся, глупый пес, пойдем домой.
     Там мы сели и разговаривали, и эти ребята курили травку и пили пиво, но
я  не пил и не курил. Они обсуждали,  что  делать завтра,  потому что завтра
намечалась большая демонстрация у Капитолия, и целая куча ветеранов войны во
Вьетнаме должны была бросить свои медали на ступени Капитолия.
     И тут Дженни говорит:
     -- А знаете ли вы, что у Форреста есть Почетная медаль Конгресса?
     И  тут все  уставились  на  меня, а потом переглянулись, и один  из них
сказал:
     - Иисус Христос послал нам чудо!
     Ну, на следующее утро  Дженни пришла в гостиную, где я спал на  софе, и
сказала:
     -- Форрест, я хочу, чтобы ты пошел сегодня с нами, и надел свою военную
форму.
     Я спросил, зачем? А она ответила:
     -- Потому, что  ты должен сделать что=то, чтобы остановить эту войну во
Вьетнаме! -- И вот я надел мою форму, а Дженни пришла с кучей цепей, которые
она купила в хозтоварах, и говорит:
     -- Форрест, обмотайся этими цепями.
     Я снова спросил, зачем? А она говорит:
     --  Просто  сделай то, что  я сказала,  потом узнаешь,  зачем.  Ты ведь
хочешь меня порадовать, правда?
     И вот мы поехали, я, в цепях и форме, и Дженни с этими ребятами.  Стоял
прекрасный летний день. и когда мы добрались до Капитолия, там уже собралась
толпа  репортеров  с телекамерами и  туча полиции. Через  некоторое время, я
заметил, что тут есть другие парни в форме, они подходили  как можно ближе к
ступеням Капитолия и  бросали туда свои  медали. Кое=кто хромал, у других не
было  руки  или ноги,  а  некоторых вообще привозили  в инвалидных  креслах.
Кто=то хлопнул  меня по  плечу и сказал, что  моя  очередь.  Я  повернулся к
Дженни, она мне кивнула, и я пошел вперед.
     Наступила  тишина, потом кто=то по  мегафону назвал  мое  имя, и  что я
собираюсь  бросить на ступени  Капитолия Почетную  медаль Конгресса, в  знак
своего  стремления прекратить  войну  во Вьетнаме.  Все  начали  свистеть  и
аплодировать. Я увидел,  что  на ступенях лежит  довольно много  медалей,  а
вверху, на площадке, стоят какие=то люди, пара полицейских и какие=то люди в
костюмах.  Ну, тут я  придумал,  что я  мне нужно сделать.  и я снял медаль,
посмотрел на нее  с  секунду, и тут вдруг припомнил Баббу и всех  остальных,
Дэна, и тут даже не знаю, что на меня нашло. только я взял,  размахнулся,  и
зашвырнул  эту медаль как можно  дальше. И вдруг  через пару секунд один  из
парней  в  костюмах  наверху  почему=то  опрокинулся.  Оказалось,   что  моя
несчастная медаль угодила ему прямо в голову!
     И тут все словно взорвалось: полиция  ринулась на толпу, а  люди начали
кричать,  и  вдруг  пять или  шесть  полицеских накинулись на  меня и начали
лупить  меня  своими дубинками. потом  набежала еще полиция,  и  не  успел я
опомниться,  как меня заковали в наручники и бросили в полицейскую карету, и
отвезли прямо в вашингтонскую тюрьму.



     В тюрьме меня  продержали всю ночь, а утром меня  отвели к судье. Тут я
уже побывал.
     Кто=то сказал  судье,  что  я  обвиняюсь  в  "нападении  с  применением
опасного  оружия  - в  виде медали -  и оказании  сопротивления  полиции при
аресте", и все такое прочее. и передал ему какую=то бумагу.
     -- Мистер Гамп,  -- сказал судья,  вы понимаете, что  вы  угодили вашей
медалью в голову Секретаря Конгресса?!
     Я ничего не  сказал, но подумал, что на  этот раз  я попал в  серьезный
переплет.
     -- Мистер Гамп,  --  снова сказал судья, --  я не  понимаю, как человек
вашего положения,  человек,  который так прекрасно  служил своей стране, мог
оказаться заодно с  этой шушерой,  которая бросала свои медали. И вот что  я
решил - я прикажу, чтобы вас подвергли психиатрическому обследованию с целью
установить,  почему вы  так  поступили,  зачем вы совершили  этот  идиотский
поступок!
     Потом они  снова отвели меня в камеру, а  потом  посадили на  автобус и
отвезли в больницу для умалишенных Св. Елизаветы.
     Вот так, наконец=то меня "посадили".






        "12"


     Вот  это  место  оказалось  действительно психушкой.  Меня  посадили  в
комнату с парнем по имени Фред, и он сидел здесь уже год. Он начал объяснять
мне,  с  какими психами мне придется тут сталкиваться. Например, один парень
отравил шестерых человек, а  другой порезал  на кусочки  секачом свою  маму.
Остальные тоже  натворили черт знает  что -  кто  сидел за убийство, кто  за
изнасилование, кто за то, что объявил  себя королем  Испании или Наполеоном.
Потом  я  спросил Фреда,  за  что  сидит он сам. и он ответил,  что он  убил
кого=то топором, но что через неделю его уже должны выпустить.
     На второй день меня отвели к моему лечащему психиатру, доктору Уолтону.
Доктор Уолтон, кстати, оказался женщиной. Она сказала,  что сначала проведет
небольшой тест, а потом подвергнет меня более серьезному  обследованию.  Для
начала  она  посадила  меня  за  стол.  и  показал мне  какие=то  картонки с
чернильными пятнами, и  спросила, что они могут значить.  Я сказал, что  это
просто "чернильные пятна", и говорил так до тех пор, пока она просто из себя
не начала  выходить, и  тогда мне пришлось что=то придумывать. Потом она мне
дала длиннющий  тест  и сказала его выполнить. Когда я  кончил с тестом, она
мне говорит:
     -- Разденьтесь!
     Ну, за одним=двумя  исключениями,  каждый  раз,  когда  меня заставляли
раздеться, из этого  ничего  хорошего не выходило. Поэтому я сказал, что  не
буду раздеваться. А  она сделала  какую=то пометку в блокноте и говорит. что
либо я сделаю это сам, либо она позовет санитаров. Такая вот сделка.
     Пришлось  мне  сделать  это, и когда я  разделся  донага,  она вошла  в
комнату и осмотрев меня с головы до ног, сказала:
     -- Ну и ну, вот это самец!
     В общем, она колотила меня по коленке маленьким  резиновым  молоточком.
как в университете,  и заглядывала в разные места.  Только "наклоняться" она
мне не приказывала, за что ей большое спасибо. Потом она сказала, что я могу
одеться  и вернуться к  себе в комнату.  На  обратном пути  я проходил  мимо
комнаты со стеклянной дверью,  за ней  была куча  ребятишек,  они лежали  на
полу, кривляясь и дергаясь в судорогах, лупя по полу кулаками.  Я  некоторое
время стоял  и  смотрел  на них,  мне было  жаль их -  они  напомнили мне  о
временах школы для психов.



     Через пару  дней мне снова  приказали явиться  к доктору  Уолтон. Кроме
нее, там оказались еще два  парня, одетых, как  врачи - она сказала, что это
доктор Дьюк и  доктор Эрл, оба работают в Национальном институте психиатрии.
И они очень заинтересовались мной, сказала она.
     Эти доктора снова стали задавать мне вопросы - самые разные вопросы - и
оба по очереди стукали меня по коленке молоточком. Потом доктор Дьюк сказал:
     -- Видите ли,  Форрест, мы  посмотрели ваш тест. и  нам показалось, что
вам поразительно удалась математическая часть. Поэтому мы решили подвергнуть
вас другим тестам.
     И они дали мне другие тесты, более сложные, чем первый, но мне кажется,
что  я  выполнил их достаточно  хорошо. Если бы я знал,  что случится потом,
черта с два я бы так старался!