Нодар Думбадзе.
     Я, Бабушка, Илико и Илларион


     БАБУШКА

     Справа  от  моего  села протекает река Губазоули, слева --
небольшая речушка Лаше, кишащая крабами, бычками  и  босоногими
мальчишками.  Через  Губазоули  перекинут мостик. Каждой весной
взбушевавшаяся река уносит его,  оставляя  только  торчащие  из
воды  черные сваи. И все же мое село самое красивое и веселое в
Гурии. Я люблю его больше всех сел на свете, потому  что  нигде
не  может  быть  другого  села,  где жили бы я, бабушка, Илико,
Илларион и моя собака Мурада... Моя бабушка -- мудрая  женщина.
Она постоянно твердит мне:
     -- Учись, негодяй, учись, а то неучем останешься!
     О  науке  у  бабушки  своеобразное представление. Однажды,
когда я сидел на балконе  и  во  весь  голос  твердил  наизусть
правила из грузинской грамматики, бабушка спросила:
     -- Что это ты там зубришь, сынок?
     -- Лицо глагола, бабушка!
     -- Что? Где это слыхано -- лицо у глагола! Лицо может быть
только у человека!
     -- Это другое лицо, бабушка, совсем не то, что ты думаешь.
     -- Лицо на свете одно. И все.
     -- Ладно,- сказал я и захлопнул книгу,- отвечай тогда, что
такое лицо.
     -- ЛИЦО -- это... ЛИЦО!
     -- Садись, бабушка. Урока не знаешь, ставлю двойку!
     --  Я  тебе  покажу двойку, прохвост! Сию же секунду иди и
привяжи козу, не то так взгрею -- своих не узнаешь!
     --  Хорошо,  еще  один  вопрос  задам  и  пойду.   Сколько
существует лиц?
     --  Лиц  столько,  сколько людей на свете. Но лицо дано не
для того, чтобы такие гримасы строить,  болван!  У  одних  лицо
худое,  у  других  -- круглое и толстое, у третьих -- вообще не
разберешь какое, размазня  одна.  А  еще  бывают  лицемерные  и
двуличные люди.
     -- Жулики тоже бывают,- сказал я.
     -- Правильно! Например, наш почтальон. Сдирает с конвертов
марки, а потом говорит -- без марки, мол, было, давай рубль.
     -- А я какой, бабушка?
     --  Ты? Ты прохвост, шалопай, бездельник, плут, пройдоха и
нехристь к тому же!
     Нет во всей Гурии женщины,  которая  могла  бы  проклинать
лучше,  чем  моя  бабушка.  Но  мне  не страшны ее проклятия --
однажды бабушка обмолвилась: "Уста  мои  проклинают,  а  сердце
благословляет   тебя..."   Надо  сказать,  моя  бабушка  весьма
отрицательно  относится  к  бездушному   решению   Наркомпроса,
которое  обязывает учащихся ежедневно высиживать в школе полные
шесть уроков. Хотя лично я  никогда  не  давал  ей  повода  для
этого.  Свой  учебный  день  я,  как  правило, еле дотягиваю до
четвертого  урока.  Потом  уже  теряю  всякое  представление  о
времени  и  пространстве  и голосом, несколько громче обычного,
спрашиваю соседа по парте:
     -- Ромули, дорогой мой,  что  это  так  долго  не  звонят?
Звонок пропал или сторож?
     Ромули скалит зубы, а учитель, указывая на меня пальцем (я
показательный ученик!), ласково процеживает:
     --  Сейчас  же  встань и убирайся вон! И пока не приведешь
родных, чтобы духу твоего здесь не было!
     Я не спрашиваю "почему?", так как знаю,  что  после  такой
дискуссии  в  ход  обычно пускаются мел и линейка. Я молча беру
сумку и фуражку и направляюсь к двери.
     -- До свидания! -- говорю я Ромули.
     -- До скорой встречи! -- говорит он мне и машет рукой.
     На второй день я веду в школу бабушку, затем бабушка ведет
меня домой, потом опять я веду бабушку в школу, и снова бабушка
отводит меня домой  и  так  далее.  Можно  смело  сказать,  что
десятилетку  я  и  бабушка  заканчивали  вместе.  По-моему, это
единственный случай  в  истории  человечества.  Я  обыкновенный
деревенский  мальчик.  У  меня в сумке всегда фрукты, рогатка и
пугач. До первых заморозков хожу в школу босиком. У меня  всего
одни  залатанные  штаны  и  по  две переэкзаменовки каждый год.
Из-за  моей  собаки  Мурады,  которая  всегда  бегает  за  мной
хвостом,  в деревне меня называют собачником, в школе -- плутом
и лентяем, а  бабушка  раз  и  навсегда  окрестила  прохвостом.
Настоящее  же мое имя -- Зурико. Когда бабушка сердита на меня,
я ночую в давильне; как помиримся  --  я  снова  перебираюсь  в
комнату.  Днем  бабушка,  призывая  на мою грешную голову громы
небесные, гоняется за мной с хворостиной в руке. Начью она моет
мне ноги и, дождавшись, когда я усну, тихо целует... Как я веду
себя в школе? На этот счет существует официальный  документ  --
"Протокол заседания педсовета". Выглядит этот документ примерно
так:
     "Протокол  заседания педагогического совета Н-ской средней
школы от 18 марта 1940 года.
     П р и с у т с т в о в а л и: все преподаватели.
     С л у ш а л и:  сообщение  руководителя  шестого  класа  о
поведении ученика того же класса Зураба Вашаломидзе.
     В ы с к а з а л и с ь:
     П  р  е  п  о  д  а в а т е л ь ф и з и к и: "В природе не
существует энергии, которая могла бы  расшевелить  Вашаломидзе.
Мальчик  этот  --  погруженное  в  жидкость тело, на которое не
действует никакая выталкивающая сила!" П р е п о д а в а т е  л
ь  м  а  т е м а т и к и: "Для меня Вашаломидзе -- уравнение со
ста неизвестными. Решить такое уравнение я не в силах". П р е п
о д а в а т е л ь  х  и  м  и  и:  "Никакой  реакции!  Сидит  и
выматывает  мне  нервы.  Это  какой-то  необыч-  ный лакмус: он
никогда не краснеет!"
     П р е п о д а в а т е л ь р у с с к о г  о  я  з  ы  к  а:
"По-моему, он просто идиот".
     П  р  е  п  о д а в а т е л ь г е о г р а ф и и: "Познания
Вашаломидзе весьма не рельефны.  Мальчик  или  аномальный,  или
истощенный".
     П  р  е  п  о  д а в а т е л ь и с т о р и и : "Это скорее
человек  каменного  века,  чем   цивилизованный   представитель
двадцатого столетия. Невозможно зафиксировать момент нахождения
Вашаломидзе  в  состоянии  покоя  на уроке. Никакого прогресса.
Вашаломидзе -- позор ддя всего класса".
     Ш к о л ь н ы й с т о р о ж: "Да что вы пристали к бедному
ребенку? Если уж он такой дурак, как же вы  его  переводите  из
класса в класс?"
     3  а  в  у  ч: "Тебя не спрашивают! Твое дело -- приходить
вовремя и звонить!"
     П р е п о д а в а т е л ь г р у з и н с к о г о я з ы к  а
(мой  близкий  родственник): "Я вас не понимаю! Можно подумать,
что на этом Вашаломидзе свет клином сошелся! Да  кто  у  вас  в
классе   лучше   его?   Может,   директорский   сынок?  Круглый
пятерочник, а такого идиота я в жизни  не  встречал!  Сидит  на
уроках, точно сыч в дупле".
     П р е п о д а в а т е л ь ф и з к у л ь т у р ы: "А почему
ты ставишь ему пятерки?"
     П р е п о д а в а т е л ь г р у з и н с к о г о я з ы к а:
"Попробуй не поставь!"
     3 а в у ч: "Замолчите!.. А ты что скажешь, Вашало- мидзе?"
     В а ш а л о м и д з е: "Учитель грузинского языка нрав".
     3  а в у ч: "Истукан! Не об этом спрашиваю! Что ты скажешь
о себе?"
     В а ш а л о м и д з е: "О себе? На этот раз простите, а  в
дальнейшем я исправлюсь!"
     Наслушавшись  подобных  отзывов  о  собственной персоне, я
усомнился было в своей нормальности и здоровье,  но  счастливый
случай рассеял мои подозрения
     Пришлось  мне  как-то  целую  неделю  не ходить в школу --
мотыжил кукурузу. А чтобы за пропуски занятий не  исключили  из
школы,  требовалась  справка  о  болезни.  В те времена в нашей
деревне  таких  спраавок  здоровым  людям,  к   сожалению,   не
выдавали.  По-этому пришлось уложить меня на один час в постель
и вызвать врача.
     С утра меня  морили  голодом,  чтобы  придать  моему  лицу
болезненную  бледность,  стянули  голову  полотенцем, и бабушка
отправилась за врачом. Через полчаса врач осадил своего коня  в
нашем дворе.
     --  Что  с тобой, парень? -- спросил врач, присаживаясь ко
мне на кровать.
     -- Умираю...- простонал я.
     -- Хорошо... А все же, что у тебя болит?
     Признаться, такого вопроса я не ожидал и поэтому в  испуге
взглянул на бабушку.
     -- Все болит, -- сказала бабушка.
     -- Волосы болят?
     -- Болят,- простонал я.
     В  это  время  в комнату вошли соседи -- Илико и Илларион.
Они знали о моей "болезни" и тут же вступили в разговор.
     -- Что-то в последнее время стал я замечать,  ослабел  наш
мальчик,- сказал Илларион.
     -- Точнее...
     --  Точнее?  Аппетит  у  него  пропал.  Прошлый раз насилу
заставил мальчика съесть три тарелки лобио и один мчади.  И  ни
куска больше!
     -- Да ну? -- удивился врач.
     --  Тобой клянусь!.. Раньше, бывало, он съедал еще головку
сыра, а в тот день как заупрямится -- "не хочу  да  не  хочу!".
Дома, говорит, уже обедал.
     -- Это правда? -- спросил меня врач.
     --   Правда,   доктор.  Как  увижу  лобио,  сразу  тошнить
начинает.
     -- Мда... А  как  насчет  жареного  цыпленка  с  чесночной
подливкой,  или  молодого сулгуни с мятой, или Целиком отварной
курочки с эстрагоном, или, друг ты мой  любезный,  может  быть,
лучше  рубец  с  острой приправой, или, скажем, усач и форель в
ореховом соусе? Что скажешь?
     --  С  ума  сведет  ребенка  этот  болван,-   пробормотала
бабушка.   Илико  не  выдержал  такого  меню  и,  закашлявшись,
выскочил  на  балкон.  Илларион  выдержал  испытание   и   стал
разглядывать фотографии в альбоме.
     --  Что еще болит у него? -- спросил с улыбкой врач. Потом
снял с моей головы полотенце и заботливо утер мне слюни.
     -- Еще... чихает! -- ответил Илларион.
     -- А моча у него какая?
     Тут и Илларион не нашелся, что ответить.
     --  Какая  у  него  моча,  Илико?  --   обратился   он   к
вернувшемуся в комнату Илико. -- Моча? -- не растерялся тот. --
В последнее время, прямо скажу, не нравится мне его моча.
     -- А раньше была хорошая?
     -- Изумительная!
     -- На что еше жалуешься, молодой человек?
     -- Хи-хи! -- кашлянул Илико. -- Еще он немного. того...- И
он выразительно покрутил пальцем у своего виска.
     Я понял, на что он намекал.
     --  Да?..  А  ну,  сколько это? -- спросил врач и поднес к
моему носу растопыренную пятерню.
     -- Семь! -- сказал я и как можно глупее улыбнулся.
     -- Правильно! -- воскликнул врач.
     Илларион от  удивления  выронил  очки,  бабушка  в  испуге
отшатнулась.  Врач  вывернул  мне  веки,  опустил,  потом снова
поднял, заглянул мне в глаза, с сожалением  покачал  головой  и
спросил:
     -- Родственников и близких узнает?
     -- С трудом, -- вздохнул Илларион.
     -- Так... Кто этот человек? -- спросил меня врач, указывая
на Илико.
     --  Это не человек, это зверь! -- сказал я и придал своему
лицу такое идиотское выражение, какого и Илико не ожидал.
     -- Зурико, это  же  я,  твой  дядюшка  Илико,  неужели  не
узнаешь? -- сокрушенно произнес Илико.
     Я   отрицательно   покачал   головой   и  скосил  глаза  к
переносице.  Бабушка  закусила  нижнюю  губу  и  схватилась  за
голову.
     -- Чем лечите больного? -- спросил врач.
     -- Виски натираем водкой.
     -- Принесите сюда эту водку!
     Бабушка торопливо принесла бутылку с водкой.
     -- Подайте мне чайный стакан!
     Подали. Врач наполнил стакан и начал:
     --  Положение ребенка весьма серьезное, боюсь, не протянет
до утра, Нужно немедленно везти его в больницу на операцию!
     -- На какую операцию?! -- вскочил я с постели.
     -- Придется вскрыть черепную коробку...
     -- Только через мой труп! -- вскричала бабушка.-  Ишь  ты,
"вскрыть  черепную  коробку"!  Это  тебе  не  тыквами Да что ты
понимаешь в болезнях? Мальчик здоров,  как  бык,  а  он  --  "в
больницу"!  Вставай,  сынок,  вставай, а то и впрямь он загонит
тебя в могилу!
     -- Ну, вот и отлично! Здоров, говорите? Дай бог  и  впредь
всем  вам  здоровья! -- сказал с улыбкой врач и опрокинул в рот
стакан.
     -- А закусить? -- сказал Илларион и подал ему грушу.
     Врач аппетитно, с хрустом откусил грушу, потрепал меня  по
шеке, простился со всеми и, направляясь к выходу, сказал:
     --  А  такого  здорового  мальчишки  действительно во всей
деревне не найдешь.
     Потом он вскочил на коня, помахал рукой и ускакал...

     ОХОТА

     Спустя неделю после моего чудесного  исцеления  к  нам  во
двор  зашел  Илларион. Он прилег на траву под грушевым деревом,
закурил самокрутку и, сладко потягиваясь, спросил:
     -- Ну, что, собачник, перенес операцию?
     -- Вам всем, конечно, начхать, а я чуть было не погиб!
     --  Скажи,  пожалуйста!  "Погиб"!  А  какая  тебе  грозила
опасность?  Ну,  вскрыли  бы  твой паршивый череп и тут же бы и
захлопнули. Чего копаться-то в пустоте?
     -- Ладно, ладно... "В пустоте"... Зато ты да  твой  дружок
Илико -- ума палата!
     Помолчали.
     --  Что это твоей собаки не видать? -- спросил Илларион, и
в тот же миг, словно в ответ на его слова,  раздался  отчаянный
собачий визг.
     --    Убью    скотину,    убью!   Пропади   ты   пропадом,
Зурукела-негодник,  вместе  со  своей  собакой!  И  где  ты  ее
откопал.  эту  безродную  тварь?!  Слыханное  ли  дело!  сперва
таскала яйца из-под наседки, а теперь принялась за  цыплят!  По
тропинке  между  изгородями, громко голося и размахивая палкой,
ковыляла соседка Ефросинэ. Перед ней, жалобно  скуля  и  волоча
заднюю ногу, бежал мой бедный Мурада.
     -- Держи его! -- вопил из своего двора муж Ефросинэ. -- Да
что ты  раскричалась,  баба!  Что случилось?! выскочила из дома
бабушка.- Это кто же, по-твоему, безродная тварь?  Наш  Мурада?
Да  он,  если хочешь знать, породистее твоего мужа и всей вашей
родни!... Проваливай лучше, пока не поздно! Безродный...  Да  я
за него с двух доек сыр отдала мельнику Симону!
     Ефросинэ,  которая  больше всего на свете боялась бабушки,
тотчас же повернула обратно, а  Мурада  с  видом  оскорбленного
достоинства  прилег  у  моих  ног.  Не сводя глаз с удалявшейся
Ефросинэ, он жалобно повизгивал. Как только женщина скрылась за
поворотом, собака умолкла.
     -- Здравствуй, Мурада! -- поздоровался с собакой Илларион.
     "Здравствуй!" -- ответил  про  себя  Мурада  и  приветливо
вильнул хвостом.
     --  Ах  ты,  лисья порода! -- улыбнулся Илларион, доставая
изо рта собаки цыплячий пух. -- За что тебя пробрали?
     "А бог  их  знает,  --  проговорил  про  себя  Мурада,  --
оставляют   без   присмотра   цыплят  на  улице,  а  потом  еще
обижаются..."
     -- Крепко досталось тебе?
     "Порядком",-  ответил  про  себя  Мурада  и  взглянул   на
ушибленную ногу.
     -- Не огорчайся, пройдет...
     "Да  не  так  уж  и  больно,  как  хотелось бы Ефросинэ",-
улыбнулся Мурада, тряхнул ушами и стал лизать Иллариону руку.
     -- Что с его мордой? -- спросил меня Илларион.
     --  Обжегся,  дурак.  Вчера  вздумалось  ему  стащить   со
сковороды мчади, вот и угодил носом в огонь...
     -- Это правда, Мурада?
     "Эх,   на  сей  раз  не  повезло,  поторопился  малость",-
вздохнул Мурада и облизнулся.
     -- Да ты, брат, не  собака,  а  настоящее  сокровиxqe!  --
произнес с уважением Илларион.- Вот этот собачник, гляди, какой
верзила  вымахал, а все на бабушкиной шее сидит, а ты уже сам о
себе заботишься. Молодец! Однако воровать все же нельзя, это ты
учти! Краденый кусок впрок не  идет.  Вот  хоть  возьми  нашего
завскладом Датико,- близок его смертный час. А какой ненасытный
был, все ему мало. Теперь вот валяется в постели, как списанный
товар. Слышишь?
     "Слышать-то  слышу,  да  что  с того? Все воруют, а я что,
божий агнец В конце концов я обыкновенный пес",-  возразил  про
себя Мурада.
     --  Ладно, иди к себе и не вздумай убегать со двора, не то
поколочу, сукин ты сын! -- сказал  я  и  легонько  пнул  собаку
ногой.  "He  ругайся!"  --  огрызнулся  Мурада и, поджав хвост,
побрел восвояси.
     Илларион скрутил самокрутку, затянулся и сказал:
     -- Утром  обошел  я  колхозные  поля,  побеги  сои  сплошь
обглоданы,  не  иначе,  как  зайцы  шалят...  Следы видел... Не
мешало бы пройтись завтра утром с ружьем...
     -- Знаю я твоих зайцев! Прошлый раз ты тоже потащил  меня,
а заячьи следы оказались козьими.
     --  А  сейчас,  говорю  тебе,-  заячьи!  Кроме того, помет
заячий!
     -- Ну ладно, пойдем. Смотри только, как  бы  заячий  помет
тоже не оказался козьим!
     --  Не  учи  меня,  сопляк!  Приготовь-ка  к утру ружье да
захвати  своего  глупого  пса,  авось   пригодится...-   сказал
Илларион, нахлобучил мне по самый нос фуражку и ушел.

На другое утро, чуть свет, мы пробирались  сквозь  высокую -- по
колено -- росистую  траву.  Впереди шагал  Илларион, за ним -- я,
за мной трусил весь мокрый, облепленный репьем Мурада.
     --  Вот  это  собака!  --  насмехался  Илларион.- Никак за
зайцев нас принимает -- по следу идет. Скажи  ей,  пусть  бежит
вперед!
     -- Марш вперед! -- приказал я собаке.
     Мурада послушно сел.
     --   Устал  пес.  Может,  и  нам  отдохнуть  и  перекусить
чero-нибудь, а? -- спросил Илларион и опустился на землю.
     -- Что ж, отдохнем,- согласился я и уселся рядом.
     Илларион извлек из сумки вареную курицу,  мчади,  ,молодой
сыр,  бутылку  виноградной  водки и разложил все это на большом
круглом камне. Я, со своей  стороны,  прибавил  к  столу  пхали
(блюдо  из травы с острой приправой) из крапивы, лобио, вареную
картошку, соль. И пиршество началось.
     -- Смотри, Илларион, не чавкай громко, зайцев  распутаешь!
-- предупредил я.
     --  Ты  над  кем  смеешься,  урод?  Зайцев здесь хоть пруд
пруди,  только  искать  их  нужно  с  головой!  --  рассердился
Илларион.
     Он  наполнил  стакан  водкой  и,  произнеся обычное "будем
здоровы", осушил его.
     -- Будем здоровы! -- сказал я и тоже выпил.
     -- Закуси чем-нибудь, сгоришь!
     -- Подумаешь! Не видал я сивухи!
     -- Мерзавец! Сивуху поищи у своей бабушки! .. Ну, давай по
второй!
     --  Давай!  --  охотно  согласился  я,   выпил   и   вдруг
развеселился.Ну и пробирает! Бьет прямо в почки!
     --  Еще  бы  --  чистая  чача  (по-грузински  и  "почка" и
"виноградная водка".)!
     -- Выпьем по третьей,- предложил я.
     -- Выпьем!
     Илларион быстро опрокинул в рот стакан и  достал  кисет  с
табаком.
     --  На  вот,  возьми  мой  кисет,  табак  у  меня знатный:
стамбульский! -- сказал я, протягивая полный кисет.
     Илларион взял кисет, понюхал табак, подозрительно взглянул
на меня, но все же скрутил козью ножку, зажег,  затянулся  и...
опрокинулся на спину.
     -- Что с тобой, Илларион?! -- кинулся я к нему.
     Илларион  лежал  побледневший,  с  закатившимися  мазами и
молчал,
     -- Мурада, скорей воды! -- крикнул я.
     Илларион   отрицательно    покачал    головой,    медленно
приподнялся, долго смотрел на меня покрасневшими глазами, потом
глубоко вздохнул и спросил голосом приговоренного:
     -- Откуда у тебя этот табак?
     -- Илико подарил. А что?

Илларион  наполнил  стакан, смахнул слезу, потом простер руку к
небу и медленно, торжественно произнес:
     --  Боже  всесильный,  покарай  всех жуликов и подлецов на
свете! Ниспошли на Илико Чигогидзе кару, чтобы  корчился  он  в
адских  муках  и  некому  было бы подать ему руку помощи, кроме
меня! Аминь!
     -- В чем дело, дядя Илларион?!
     -- К табаку примешан перец!
     -- Ну, тогда выпьем по  четвертой,  и  пусть  бог  накажет
Илико!  --  сказал  я, выпил, и вдруг мне захотелось поцеловать
длинный нос Иллариона.
     -- Дядюшка Илларион, дорогой мой, ты лучше всех на  свете!
Если  б  ты знал, как я тебя люблю! У тебя длинный нос и доброе
сердце. Если бы не ты, мне б вообще незачем жить на этом свете.
Поверь мне, дядюшка Илларион! Дай-ка я тебя поцелую!
     -- Ну, говоря откровенно, Зурико, дорогой, другого  такого
мальчика,  как  ты,  и свет не рожал! Это пустяки, что я старше
тебя на тридцать лет! Был я твоим ровесником!  Был.  Будешь  ты
моим   ровесником!   Будешь.  Спрашивается,  какая  между  нами
разница? Никакой. Разве имеет значение, у кого больше волос  на
голове? Не имеет. Мы друзья! А потому -- выпьем...
     ...Средь друзей хожу печальный, Я, Симона, эх, долидзе...
     затянул я песн