Страницы: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
ждения
жизни, пора труда и надежд. Отпустить Иллариона домой одного я
не мог -- он все еще был очень слаб. Кроме того, старик пуще
смерти боялся встречи с Илико. Я с плачем вымолил у декана
двухдневный отпуск, и в тот же вечер мы отпранились в
деревню...
...Солнце только выкатилось из-за горы, когда мы подошли к
нашему селу. Лениво лаяли уставшие от ночного бдения собаки.
Умытые росой деревья кишели всякой птичьей мелюзгой. Над селом
стлался легкий туман.
-- Гляди, Зурикела, твоя бабушка уже на ногах! -- сказал
Илларион и показал рукой на струйку белого дыма, поднимавшуюся
из трубы нашего дома. Я сорвался с места и с криком помчался
вниз по косогору:
-- Бабушка! .. Бабушка-а-а! ..
Из дома, повязывая на ходу выцветший платок, вышла моя
сгорбленная бабушка.
-- Бабушка-а-а!
Бабушка приложила ладонь козырьком ко лбу. Несколько минут
всматривалась вдаль, потом вдруг встрепенулась, засуетилась,
что-то закричала и, раскинув руки, бросилась мне навстречу.
-- Зурикела! Сыночек!.. Мы крепко обнялись. Потом я
подхватил бабушку на руки и понес к дому.
-- Сынок! Дорогой мой! Наконец-то! Боже мой, на кого ты
стал похож? ! Кожа да кости! Говорила ведь я: ученье хоть кого
в бараний рог свернет! О господи...
-- Как живешь, бабушка?
-- Ты лучше о себе расскажи! Закончил учебу?
-- Что ты, бабушка! Учеба только начинается!
-- Бедная твоя бабушка! Ты что, один за всех должен
учиться? Черт бы побрал твоего учителя! О чем он думает? Ты
растолкуй ему, скажи -- бабушка у меня больная, одинокая,
старая, истомилась в ожидании, -- авось сжалится, изверг,
ускорит твое обучение!
-- Скажу, бабушка, обязательно скажу,- успокаиваю я
бабушку. Илларион стоит за моей спиной, качает головой и
терпеливо ждет, когда я спущу бабушку на землю.
-- Здравствуй, Ольга! -- говорит он наконец.
-- Илларион, родной, извини меня, ради бога! Совсем я
обалдела от радости! Ну, как ты поживаешь? Как твой глаз?
-- Какой глаз, Ольга? Нет больше у меня глаза!
-- Ну тебя, старый черт!
-- Ей-богу, Ольга!
-- А это что? Разве это не глаз?
-- Гм... Конечно, глаз... Такой, как у того высушенного
ястреба, что висит на стене у Илико...
-- Неужто стеклянный?
-- Да!
-- Боже ты мой! Но ты не печалься, Илларион... Мы ведь с
тобой, дорогой! .. Да что же это вы стоите на дворе? Заходите,
заходите в дом! Небось проголодались с дороги! -- засуетилась
вдруг бабушка и потащила нас в дом.
Позавтракав, мы перебрались к Иллариону, заняли наблюдательные
посты у окна и стали ждать появления Илико. Его долго не было.
Наконец скрипнула калитка и во двор вошел Илико. Мы затаили
дыхание.
-- Илларион! -- крикнул Илико.
-- Встречай кривого! -- прохрипел Илларион и потянулся за
кувшином с водой. Я вьшнел на балкон.
-- Здравствуй, дядя Илико! Заходи, пожалуйста!
-- Здравствуй, профессор! -- ответил Илико, поднялся на
балкон, крепко обнял меня, потом отступил назад и долго,
критически разглядывал с ног до головы. Наконец он сокрушенно
покачал головой и снова полез целоваться.
-- Прохвост ты, мой дорогой! Ну-ка, выкладывай, как
поживаешь, как твои дела? Небось с ума свел профессоров? А это
что? Усы! -- удивился вдруг Илико и дернул меня за ус.-
Настоящие?
-- Настоящие!
-- Врешь, не может быть!
-- Говорю, настоящие!
-- Такому подлецу -- усы? Нет на свете справедливости,
иначе ты родился бы безбородым и безусым!.. А где Илларион? Эй,
носатый, выйди, покажись!
-- Коли пришел в гости -- заходи, а нет, так проваливай!
-- отозвался Илларион. Илико вошел в комнату.
-- Здравствуй, Илларион!
-- Здравствуй, Илико!
Они обнялись и долго целовали друг друга. Потом Илларион
пригласил нас к низенькому столику, вынес вино и маринованный
лук-порей. Разговор не клеился. Илико курил, я поглядывал на
Иллариона, а Иллариов сидел насупившись и вздрагивал при каждом
движении Илико. Наконец тишину нарушил Илико:
-- Ну, рассказывайте, что нового в городе? Какие там цены?
.. Воблу привез? -- вдруг обратился он ко мне.
-- Забыл!
-- О чем же ты помнил, сукин сын?.. Илларион, что он там
делает? Занимается или нет?
-- Не знаю... По крайней мере книги я в его руках не
замечал...
-- Наизусть, наверное, занимается... На каком ты сейчас
курсе, прохвост?
-- Ты сюда зачем пришел? -- разозлился я.- Чтобы меня
допрашивать?
-- О чем же мне с тобой говорить, сукин сын, как не о
твоей учебе! А если ты носильщик, скажи прямо. Тогда поговорим
об этом.
-- Да, носильщик.
Илико искоса взглянул на меня, налил в стакан вина и сказал
обиженно:
-- Ну, выпьем, что ли, за ваш приезд... Бессовестный вы
народ! Мчался я к вам, спешил,- вот, думал, приехали друзья,
новостями поделятся, посидим поболтаем... А-вы что?
Ощетинились, как волки. Да .ну вас! Что этот носатый ни друзей,
ни врагов не различает -- это я давно знал. Но от тебя, сопляка
этакого, я, честно говоря, не ожидал такой подлости. Мне стало
стыдно. Я подошел к Илико и поцеловал его.
-- Илико, не обижайся, дорогой! Просто мы очень устали с
дороги.
-- Замолчи, пожалуйста! Мне ведь с вами увидеться приятно,
а не что-нибудь другое... Или вы думаете, что я пришел сюда
ради этого прокисшего вина?!
-- Знаю я, зачем ты пришел! -- пробормотал Илларион.
-- Ну, договаривай, язвительный ты старикашка!
-- Радуешься, кривой черт?! Что ж, теперь я в твоих руках!
Ну, давай, кусай, рви, терзай меня! Здесь я!.. Никуда от тебя
не убегу!..
-- Да что с тобой, старик? Рехнулся? Взбесился? Чем они
тебя отравили в городе? Уехал золотой человек, а вернулся
какой-то ненормальный!
Я и Илларион недоуменно переглянулись. Неужели Илико
ничего не замечает? Неужели он ни о чем не догадывается? Да,
похоже, что стеклянный глаз,Иллариона выдержал экзамен! "Все в
порядке! " -- решили мы наконец и сразу повеселели. Илларион
поднял стакан:
-- За наш приезд и за встречу с тобой, дорогой мой Илико!
-- Давно бы так! -- обрадовался Илико.- А то чуть с ума не
свели бедного одноглазого старика! .. Кто мне дороже и милее
вас на всем белом свете? Дай бог вам здоровья! -- И он крепко
расцеловал нас. После третьего стакана Илико затянул песню:
Потоплю я в турьем роге Горечь сердца, злое горе, Повстречаюсь
я с любимой, Погуляем на просторе.
-- Илико, дорогой, ты ведь знаешь, как я тебя люблю! --
Илларион обнял друга за плечи.
-- Знаю, знаю, мой Илларион, знаю, что ты любишь меня пуще
собственного глаза! -- улыбнулся Илико. При одном только
упоминании о глазе Илларион насторожился. Но Илико продолжал
как ни в чем не бывало:
Наливай вина -- и выпьем, Выпьем, чтоб оно пропало!
-- За здоровье Илико!
-- За нашего прохвоста!
-- За носатого Иллариона!
Дайте мне, играя в лело, Завершить победньш путь И, представ
пред вами, смело в очи ясные взглянуть!
продолжал Илико.
Илларион снова навострил уши, но Илико, словно невинный
агнец, невозмутимо запел новую песенку;
Выйду в поле на гуляиье, Поморгаю черноокой...
Илларион поперхнулся. Откашлявшись, он испытующе взглянул
на своего мучителя. Но Илико, не обращая на нас внимания,
самозабвенно пел:
Пусть сияет в ночи темной Глаз твоих прекрасных пламя...
Наконец Илларион окончательно убедился, что ему удалось
провести Илико. Он осмелел и до того разошелся, что называл
Илико не иначе как "кривым". Илико ничуть не обижался.
Был уже поздний вечер, когда мы стали расходиться. Обняв друг
друга за плечи, мы с песней спустились во двор. Илларион
проводил нас до ворот. Очутившись за оградой, Илико вдруг
обернулся.
-- Илларион! -- громко позвал он.
-- Чего тебе, кривой? -- откликнулся тот.
-- Не забудь ночью положить глаз в cтакан!
-- Что? ! -- прохрипел ошеломленный Илларион.
-- Ничего! .. Теперь можешь подмигивать мне, сколько тебе
угодно!..
-- Илико Чигогидзе! -- завопил Илларион.
-- Повторяй почаще мою фамилию, а то еще забудешь! .. А в
общем повезло тебе: охотиться ты любишь, даже закрывать глаз не
придется, разгуливай себе на здоровье по селу и бей собак!
-- Илико Чигогидзе! Избавь меня от греха! -- завизжал
Илларион, срываясь с места.
-- Спокойнее, Илларион! Побереги лучше свою стекляшку!
..предупредил Илико взбесившегося друга.
Илларион вдруг обмяк. С минуту он тупо глядел на Илико, потом
повернулся, медленно побрел к дому и присел на ступеньку
лестницы.
Илико некоторое время стоял на дороге, затем открыл калитку,
вернулся к Иллариону и сел рядом. Потом достал из кармана
кисет, скрутил самокрутку и протянул табак Иллариону. Тот даже
не оглянулся.
-- Возьми,- тихо сказал Илико.
Илларион взял кисет. Закурил.
-- Сердце у меня оборвалось, когда я узнал о твоей
беде,н-ачал Илико.- Видит бог, правду говорю... Мы же с тобой
-- одно, Илларион... Твое несчастье -- это и мое несчастье... И
я вовсе не думал обидеть тебя... Я же не обижаюсь, когда ты
меня кривым называешь! .. Подумаешь, лишился одного глаза! ..
Кутузов тоже был одноглазым, однако дай бог каждому такое
зрение: землю насквозь видел!.. Ну, потерял глаз, что же с
того? Да если мы с тобой потеряем и по второму глазу, все равно
не погибнем. Возьмемся за руки и будем шагать по белу свету. А
не сможем идти, так Зурикела нас поведет. Эх ты, старик! --
Илико хлопнул по плечу Иллариона. Илларион встал, вошел в
комнату и вернулся с каким-то свертком в руках.
-- Илико! -- тихо позвал Илларион.
-- Что тебе, Илларион? -- еще тише сказал Илико.
-- Тут немного воблы... Подмчади и "изабеллу" хорошо...
-- Уважаю воблу! -- сказал Илико.
-- Для тебя привез, -- сказал Илларион.
-- Я знал, что привезешь...- Илико взял сверток, встал и
не спеша направился к калитке.
-- Погоди, я провожу тебя...
-- Проводи...
Они вышли со двора и медленно зашагали по дороге. Я долго
смотрел им вслед, пока их фигуры не растворились в темноте...
ЦИРА
Студенческие годы -- счастливейшая пора в жизни человека.
Нужно несколько лет прожить жизнью студента, чтобы по
достоинству оценить прелесть корки черного хлеба, натертой
чесноком; понять психологию трамвайного "зайца"; вкусить
сладость потом заработанной тройки; испытать радость
восстановления стипендии; почувствовать противную дрожь в
коленях перед экзаменом; насладиться прохладой рассвета после
бессонной ночи,проведенной над конспектами и учебниками;
познать цену настоящей дружбы и, наконец, пережить гордость от
того, что ты, вчерашний босоногий сельский мальчуган, сегодня
являешься полноправным, уважаемым гражданином -- студентом
Государственного университета... Впрочем, как я ухитрился сдать
приемные экзамены и стать студентом,- это навсегда останется
необъяснимым чудом для Илико, Иллариона, моих лекторов и,
пожалуй, для меня самоro. Единственный человек, который не
сомневался в моих феноменальных способностях,- это моя бабушка.
Замечательные порядки в университете! Студент может в течение
месяца не заглядывать в книгу -- никто за это не поставит ему
двойку в зачетной книжке; студент может прогулять пять, десять,
пятнадцать лекций -- никто за это не вызовет в деканат его
родителей... На уроках, или, как их здесь называют, лекциях
присутствуют сто-двести человек. Часть присутствующих пишет,
часть -- рисует, одни мирно беседуют, другие решают кроссворды.
Здесь можно встретить и мечтателей: они не пишут, не рисуют,
не разговаривают они сидят молча и предаются мечтам. Почему
они не делают это у себя дома или в парке -- трудно понять. А
многие сладко спят... Короче говоря, лекции созданы для таких
людей, как я, и меня вполне устраивают. Но у лекций, как и у
всего на свете, есть один серьезный недостаток: рано или
поздно они приближаются к концу. Программа исчерпана. Лектора
иронически улыбаются студентам. Великая опасность надвигается
на стан студенчества. Наступает эра тропической лихорадки --
сессия.
Тогда мы собираемся на квартире одного из нас, грызем карандаши
и конспекты, заучиваем наизусть целые главы из учебников,
готовим шпаргалки, набиваем свои головы приобретенными в
трехдневный срок обрывками знаний, бессонные и изможденные
выходим на экзамены, отдуваемся, пыхтим, дрожим, что-то
лепечем, потом, вытянув шеи, с ужасом всматриваемся в
экзаменационный лист ("A вдруг двойка"?!), увидев же заветную,
долгожданную, милую сердцу тройку, улыбаемся до ушей и
шатающейся походкой покидаем комнату...
...Вот и сейчас я и мои друзья сидим в моей комнате и готовимся
к экзамену по экономической географии. Роль экзаменатора
сегодня поручена Цире. Нестор, Отар, Хвтисо и Шота --
экзаменационная комиссия.
-- Студент Вашаломидзе! В каких странах света добывается
олово, и у кого имеются наибольшие запасы этого металла? --
грозно вопрошает Цира.
-- Олова или меди?
-- Олова!
-- Наибольшее количество олова, насколько я помню, у
нашего сельского лудильщика Али, а где он его добывает, -- это
мне неизвестно.
-- Ну вот, опять он дурака валяет! Если ты не хочешь
заниматься, можешь уйти, а нам не мешай! сердится Нестор.
-- Куда я уйду? Я за эту комнату двести пятьдесят рублей
плачу.
-- Чтоб ты провалился сквозь землю, бесстыдник!
О каких деньгах ты говоришь, когда за целый год я гроша медного
от тебя не видела?! -- подает реплику из своей комнаты тетя
Марта.
-- Вашаломидзе! Переходите ко второму вопросу!
Первого вопроса вы не знаете! -- улыбается Цира.
-- Уважаемый лектор, прошу вас...
-- Зурико, перестань паясничать! -- выходит из терпения
Отар.
-- Ладно... Второй вопрос -- машиностроение в Соединенных
Штатах Америки... Соединенные Штаты Америки состоят из штатов.
Не подумайте только, что это -- учрежденческие штаты, которые
то раздувают, то сокращают...
-- Зурико, ну что ты в самом деле! Рассказывай дальше! --
обижается Цира.
Я продолжаю:
-- В Соединенных Штатах Америки машиностроение сильно
развито. Только за один год Форд выпускает... Я точно не помню,
сколько, но, говорят, на одного человека пять машин
приходится... Стоит, оказывается, на улице машина, подходишь к
ней, открываешь дверцу...
-- Дверца открывается автоматически! -- поправляет Шота.
-- Да. Потом нажимаешь кнопку, и выскакивает сигара,
нажимаешь вторую кнопку -- выскакивают спички, нажимаешь
третью...
-- И выскакивает жареный поросенок! продолжает
Шота.Нажимаешь еще -- выскакивает горячее гоми, потянешь из
шланга -- и пойдет то вино, то ткемали. Нажмешь одну педаль --
получай крем-соду и шоколад. Нажимаешь вторую -- польется
задумчивая "Мравалжамиер"...а
-- И не жаль ему продавать такую машину! -- удивляется
Нестор.
-- Ничего не поделаешь -- нужда! -- говорит Шота.
-- Не надоело вам балагурить! -- злится Цира.
На минуту вce умолкают. Потом я продолжаю:
-- Говорят, если переплавить все золото Форда и выковать
из этого золота пояс, то можно было бы опоясать весь земной
шар.
-- Эх, мне бы застежку от того пояса... Какие бы зубы я
себе вставил! -- произнес мечтательно Нестор, показывая в
улыбке свои черные зубы.
-- Гм, зубы! -- ухмыльнулся Шота.- Вот если бы то золото
дали мне...
-- Что бы ты сделался -- спросил Нестор.
-- Прежде всего -- порвал бы все конспекты и тетради...
Затем пошел бы к нашему декану, выложил бы перед ним на стол
зачетную книжку и студенческий билет, вежливо попрощался бы и
ушел... Впрочем, нет, перед уходом можно оставить ему с
килограммчик золота -- на марки, если соскучится, пусть напишет
мне письмо... А потом -- пардон, гуд бай, адье, будьте здоровы,
шапку на голову и -- прощайте.
-- А еще?
-- Что -- еще!
-- Не одолжишь мне тысячу рублей? Видишь, мне нечем
расплатиться за комнату,- попросил я.
-- Вот еще! А мне-то какое дело!
-- Тетя Марта! Слышишь?
-- Слышу, сынок,- отзывается тетя Марта.- Все вы одного
поля ягоды -- жулики и бездельники! ..
-- Отвечайте на третий вопрос, -- напоминает Цира.
-- К третьему вопросу я не готов...- смущаюсь я.
-- У кого есть вопросы? -- обращается Цира к членам
комиссии.
-- Разрешите! -- говорит Отар.
-- Пожалуйста!
-- Прошу прощения у уважаемой комиссии, но меня интересует
-- на самом ли деле этот дегенерат собирается послезавтра
сдавать экзамен?
-- Я отказываюсь отвечать! -- возмущаюсь я.- Такого
вопроса нет в программе! Потом наступает черед следующего.
...Мы расходимся поздней ночью. Отар, Нестор и Шота живут в
студгородке, Цира -- на улице Мачабели, Каждый раз провожаю ее
я. Цира -- красивая девочка, голубоглазая, бледная и высокая.
Почти все ребята нашего курса влюблены в Циру, но она никого не
любит и ни с кем, кроме меня, не ходит. Мы часами просиживаем
в саду, говорим, говорим без умолку или молчим. И тогда мы
похожи на влюбленных -- так по крайней мере говорят товарищи.
...Мы медленно идем по проспекту Руставели. Дремлющие у
магазинов ночные сторожа, вскинув голову, подозрительно косятся
на нас и тут же снова засыпают, Они даже не подозревают, как
прекрасен ночной Тбилиси. Кругом тишина. Лишь изредка
слышатся далекий скрежет колес трамвая и сонные свистки
постовых милиционеров...
-- Зурико!
-- Что, Цира?
-- Ты любишь гулять ночью?
-- Люблю.
-- Тебе не страшно?
-- Нет. А тебе?
-- Мне страшно.
-- Чего же ты боишься?
-- Вдруг нас... разденут?
-- Меня разве только одеть могут...
-- Ну, а если меня разденут?
-- Тогда я закрою глаза!
-- Только и всего! Хорош кавалер!
-- Пожалуйста, буду смотреть на голую. Устраи- вает?
-- Не шути, пожалуйста! Я знаю, вы, деревенские парни,
сильные, но ужасные трусы!
-- Я боюсь только ножа.
-- И я. И револьвера тоже.
-- А мышей ты не боишься?
-- Боюсь!.. Зурико! Видишь? Двое мужчин! Они идут сюда!
-- Вижу.
-- Они пьяны. Перейдем на другую сторону.
-- Стыдно!
-- Перейдем, прошу тебя! -- Цира крепко прижалась ко мне.
-- Не глупи! Стыдно!
Мужчины остановились перед Кашветской церковью, обнялись, долго
целовали друг друга. Потом один свернул вниз по улице, второй
направился прямо к нам.
Мы остановились. Цира дрожала словно в лихорадке. У меня
подкашивались колени. Мужчина подошел к нам вплотную, взглянул
исподлобья сперва на Циру, потом на меня, засунул в карман руку
и вдруг рявкнул:
-- Эй, есть у тебя закурить?!
-- Конечно, есть! Пожалуйста! -- пролепетал я, протягивая
ему пачку папирос.
-- Спички!
-- Пожалуйста! -- Я зажег дрожащими руками спичку и поднес
ее к самому носу незнакомца.
-- Вчера я бросил курить,- заявил мужчина,- и с тех пор
папиросу в рот не брал... И сейчас не стану курить, так просто,
побалуюсь... Человек должен быть хозяином своего слова! Он
прикурил и несколько раз сильно, с наслаждением, затянулся.
-- Ты куришь? -- вдруг спросил он меня.
-- Нет, что вы!
-- МолодецI Я курил двадцать лет, а теперь бросил.
И никто не заставит меня взять в рот папиросу!