контрабандиста; прижила
                                                                                                                                                                                                      с ним сына в 1789 г. и
                                                                                                                                                                                                      дочь в 1791 г.; сошла с
                                                                                                                                                                                                      ума в 1851 г. и содержа-
                                                                                                                                                                                                      лась в Тюлет, в доме
                                                                                                                                                                                                      умалишенных, где и умер-
                                                                                                                                                                                                      ла от удара в 1873 г.,
                                                                                                                                                                                                      105 лет от роду. (Вро-
                                                                                                                                                                                                      жденный или первона-
                                                                                                                                                                                                      чальный невроз.)
                                                                                                                                                                                                     ---------------------------



   Эмиль Золя
   Наводнение


----------------------------------------------------------------------------
     Перевод M. Дмитриевой
     Эмиль Золя. Собрание сочинений в двенадцати томах. Т. 1
     Тверь, "Альба", Москва, "Художественная литература", 1995
     OCR Бычков М.Н. mailto:bmn@lib.ru
----------------------------------------------------------------------------

     Меня зовут Луи Рубье. Мне семьдесят лет. Родина моя - деревня Сен-Жори,
в нескольких лье от Тулузы, в верхнем течении Гаронны.  Четырнадцать  лет  я
бился как рыба об лед, жил в нужде на своем  клочке  земли,  наконец  пришло
довольство, и всего лишь месяц назад я был еще самым зажиточным фермером  во
всем кантоне.
     Наш дом казался благословенным.  В  нем  поселилось  и  росло  счастье:
солнце было нам другом, и я не знал плохого урожая. В те счастливые  времена
на ферме нас было около дюжины. Я был еще молодцом для своих лет и трудился,
показывая пример детям; с нами жили мой младший брат Пьер, старый  холостяк,
отставной сержант; затем моя сестра Агата, нашедшая у нас приют после смерти
мужа, бедовая женщина, рослая, дородная и веселая, - засмеется, бывало,  так
на другом конце деревни услышишь  ее  смех.  Теперь  надо  перечислить  всех
младших жителей нашего гнезда: мой сын Жак, его жена Роза и три их дочерей -
Эмэ, Вероника и Мария; Сиприен Буиссон - муж Эмэ,  большой  весельчак,  -  у
этой пары уже было двое малышей, одному два года,  а  второму  всего  десять
месяцев; Веронику совсем недавно  просватали  за  Гаспара  Рабюто,  и  скоро
должна была  состояться  их  свадьба;  и,  наконец,  третья  дочь  -  Мария,
беленькая, светловолосая, ну просто городская барышня. Значит, всех нас было
десять человек. А я был дедушкой и прадедушкой. Когда мы усаживались за стол
сестра Агата обычно сидела по правую руку от меня, брат  Пьер  -  по  левую,
дети рассаживались по старшинству,  так  что  ряд  голов  все  понижался,  и
завершал его десятимесячный младенец,  который  тоже  получал  свою  мисочку
супа. Поверьте, птенцы наши ели усердно, только подливай им да  подкладывай!
А какое заразительное веселье в передышках между  едой!  Как  я  гордился  и
радовался, когда внучата протягивали ко мне руки и кричали:
     - Дедушка, дай хлебца!.. Большой-пребольшой кусок!
     Счастливые дни! В рабочее время отовсюду на ферме доносились песни.  По
вечерам, бывало, Пьер выдумывал игры, рассказывал  разные  истории  о  своих
однополчанах. По воскресеньям тетя Агата пекла  сдобные  лепешки  для  наших
девочек. Пели у нас и священные песни, и тут уж отличалась Мария:  она  пела
протяжно, как певчие в церковном хоре;  сидит,  сложивши  руки  на  коленях,
волосы распущены по плечам, и такая вся светлая - похожа  на  святую.  Когда
Эмэ вышла замуж за Сиприена, я решил, надстроить над домом еще один  этаж  и
все шутил, смеялся: вот, говорю, выдадим Веронику за Гаспара - еще  придется
строить, а там, глядишь, и малыши подросли - пойдут у  нас  свадьбы,  каждой
парочке будем надстраивать по этажу, и вырастет наш дом до самого  неба.  Мы
не хотели расставаться, - чего там, давайте выстроим целый  город  на  нашей
усадьбе! Если в семье дружба и согласие, хорошо жить и умереть там,  где  ты
вырос.
     Май месяц выдался на редкость погожий. Всходы  были  хороши,  мы  ждали
богатого урожая. Как раз в этот день я отправился в  обход  со  своим  сыном
Жаком. Мы вышли из дому в третьем часу дня. Поглядели на наши луга по берегу
Гаронны - трава была нежно-зеленого цвета и высоко поднялась, скоро и косить
надо; ивняк, что посадили в прошлом году, подрос уже на  целый  метр.  Потом
осмотрели мы посевы хлеба и виноградники, обошли все полоски земли,  которые
приобретали одну за другой, по мере тоге как приходил достаток; хлеба  росли
густо, лозы цвели, обещая великолепный  сбор  винограда.  И  Жак  добродушие
смеялся, похлопывая меня по плечу.
     - Ну что ж, папаша, значит, не будем больше нуждаться ни в хлебе, ни  в
вине. Вы, верно, столковались с господом  богом  и  он  распорядился,  чтобы
выпал серебряный дождь на ваши земли?
     Мы частенько шутили, вспоминали  нашу  прошлую  нужду.  Жак  был  прав:
должно быть, я угодил на небе какому-нибудь святому, а то, может,  и  самому
богу, - решительно все складывалось для меня хорошо. Когда выпадал град,  он
прекращался как раз там, где начинались наши посевы. Если заболевали грибком
соседние  виноградники,  похоже  было,  что  наши  лозы  защищены   какой-то
невидимой стеной. Под конец это стало казаться мне справедливым,  -  ведь  я
никому не причинял зла, стало быть, и счастье получил по справедливости.
     На обратном пути мы обошли принадлежавшие нам участки, расположенные на
другой стороне села. Насаждения шелковицы хорошо принимались. В полном цвету
было и миндальное дерево. Мы беспечно беседовали, строили  различные  планы.
Когда у нас появятся деньги, мы прикупим еще земли,  объединим  разрозненные
части усадьбы и станем здесь  полными  хозяевами.  Если  урожай  этого  года
оправдает наши надежды, то мы сможем осуществить свою мечту.
     Мы подходим к усадьбе; Роза, увидев нас издали,  начала  жестами  звать
нас и кричать:
     - Идите скорее!
     Оказалось, что одна из коров отелилась.  Это  событие  подняло  у  всех
настроение. Тетя Агата, несмотря на свою толщину, быстро носилась  по  дому.
Девушки присматривали за малышом. Рождение теленка казалось еще одной доброй
приметой. Совсем недавно мы  вынуждены  были  расширить  стойла,  в  которых
находилось, не считая лошадей, больше сотни коров и овец.
     - Славный выдался денек! - закричал я.  -  Нынче  вечером  мы  разопьем
бутылку подогретого вина.
     Дома Роза отвела нас в сторону и  сказала,  что  пришел  Гаспар,  жених
Вероники, условиться о дне свадьбы. Она его задержала и пригласила отобедать
с  нами.  Гаспар  был  старшим  сыном  фермера  из  деревни   Моранж.   Этот
двадцатилетний парень славился по всей округе необыкновенной силой;  однажды
на празднике в Тулузе он победил Мартиали, местного льва. Такой  был  добрый
малый, золотое сердце, и застенчивый, как девушка; поглядит  на  Веронику  и
зальется румянцем, а она, плутовка, смотрит на него, посмеивается.
     Я попросил Розу позвать Гаспара. Он был в конце двора и  помогал  нашим
служанкам развешивать белье после очередной стирки за три месяца.  Когда  он
вошел в столовую, где мы собрались, Жак повернулся ко мне и говорит:
     - За вами слово, отец.
     - Ты зачем  пришел,  голубчик?  -  спросил  я.  -  Хочешь  окончательно
уговориться о дне свадьбы?
     - Да, вот именно, папаша Рубье, - ответил он и весь зарделся.
     - Чего ж краснеть, дружок?  -  продолжал  я.  -  Если  хочешь,  сыграем
свадьбу в день святой Фелиции - десятого июля. Сегодня у нас двадцать третье
июня, значит, ждать тебе придется меньше трех недель...  Мою  жену-покойницу
звали Фелицией, справим  свадьбу  в  день  ее  именин  -  это  принесет  вам
счастье... Ну, как? Согласен?
     - Да, вот именно, в день святой Фелиции, папаша Рубье.
     И мы ударили по рукам; Гаспар хлопнул по ладони Жака, а потом по  моей,
да с такой силой, что мы чуть с ног  не  свалились.  Затем  поцеловал  Розу,
называя ее своей матерью. Этот рослый парень с могучими кулаками  так  любил
Веронику, что его отшибло от еды и питья. Он признался нам, что заболел  бы,
если бы ему вдруг ответили отказом.
     - Ну, а теперь, - сказал я, - оставайся с нами обедать.  Все  в  сборе?
Подавайте на стол! Я голоден как волк!
     В тот вечер нас было за столом одиннадцать  человек.  Гаспара  посадили
рядом с Вероникой; он все глядел на нее, забывая о еде, и так был взволнован
ее близостью, что на глаза у него то и дело навертывались слезы.  Сиприен  и
Эмэ, женатые всего лишь три года, улыбались; Жак и Роза, прожившие совместно
двадцать пять лет,  держались  степенно,  но  и  они  обменивались  украдкой
взглядами, увлажненными слезой, вспоминая свою золотую пору. А  про  меня  и
говорить нечего - я как будто снова переживал  счастье  молодости  вместе  с
двумя влюбленными, которыми любовались все, кто сидел за столом, и какой  же
вкусный суп мы ели в этот вечер! Тетя  Агата,  острая  на  язык,  все  время
подшучивала. Вдруг весельчаку Пьеру захотелось рассказать о  своих  любовных
похождениях с  девушкой  из  Лиона.  К  счастью,  за  сладким  все  говорили
одновременно. Я достал из погреба две бутылки вина. Чокнулись, как  водится,
чтобы жениху с невестой была, удача в жизни, а удача - это значит никогда не
ссориться, вырастить много детей и нажить кубышку с  деньгами.  А  потом  мы
стали петь. Гаспар знал много  народных  любовных  песен.  Под  конец  Марию
попросили спеть  духовную  песню;  она  встала  и  запела  тонким,  приятным
голоском - словно флейта.
     Мне захотелось подышать у окна свежим воздухом. Вслед за мной подошел к
окну и Гаспар.
     - Какие новости у вас в деревне? - спросил я его.
     - Никаких, - ответил он. - Только вот,  говорят,  за  последние  дни  в
горах выпали большие дожди: люди опасаются, как бы беда не случилась.
     И правда, в верховье Гаронны двое  с  половиной  суток  непрерывно  лил
дождь. Со вчерашнего дня вода в реке очень поднялась, но мы  надеялись,  что
все обойдется, раз Гаронна не вышла из берегов. Мы  не  могли  считать  нашу
реку плохой соседкой - ведь она так хорошо нам  служила!  А  какой  ласковой
прохладой веяло от ее шири! К тому же крестьянин не покидает своей  берлоги,
даже если кровля вот-вот рухнет.
     - Да ну, ничего не случится! - воскликнул я, пожимая плечами. - Из года
в год одно и то же бывает: сначала река выгибает спину, будто разъярилась, а
глядишь - за одну ночь успокоилась, вошла  в  берега  и  опять  смирна,  как
овечка. Не бойся, дружок, она и на этот раз  только  позабавится...  Смотри,
какая хорошая погода!
     И я указал рукой на небо. Было семь часов вечера.  Солнце  клонилось  к
закату. Ах, какая синева! Все небо ярко-синее, беспредельная чистая  лазурь,
и в ней солнце  напоследок  рассеивает  золотую  пыль.  Казалось,  по  всему
простору земли вместе с его лучами разливается тихая радость. Никогда я  еще
не видел, чтобы так мирно и красиво дремало наше  село.  На  черепицах  крыш
угасали последние отблески солнца. Слышался смех  соседки  и  голоса  детей,
игравших на повороте дороги около нашего дома. Издали доносился глухой шум -
возвращалось с пастбища стадо. Громкий ропот Гаронны не прекращался  и  даже
нарастал, но мне он казался таким же  мирным,  как  и  всегда:  я  привык  к
вечному шуму реки. Небо мало-помалу тускнело, бледнело, село  погружалось  в
глубокий соя. Вечер был теплый, чудесный,  и  мне  думалось,  что  все  наше
счастье: и хорошие урожаи, и достаток, и семейный мир, и помолвка Вероники -
все это чистым, светлым дождем падает на нас с  высокого  неба.  Благодатный
покой нисходил на наш дом вместе с последними лучами заходящего солнца.
     Я отошел от окна. Девушки болтали о чем-то своем. Мы с улыбкой  слушали
их разговор, как вдруг в глубокой деревенской тишине раздался страшный  крик
- крик, возвещавший о бедствии и смерти:
     - Гаронна! Гаронна!

II

     Мы выбежали во двор.
     Село Сен-Жори расположено в глубокой  котловине,  ниже  уровня  Гаронны
почти на пятьсот метров. Ряды  высоких  тополей,  ограждающих  луга,  совсем
скрывают реку.
     Мы ничего не увидели, но по-прежнему слышали отчаянный крик:
     - Гаронна! Гаронна!
     Вдруг на широкой дороге появились двое мужчин и три  женщины;  одна  из
них держала на руках ребенка. Они кричали, обезумев от страха, и мчались  со
всех ног по утрамбованной, твердой земле. Иногда они  оглядывались  назад  с
таким страхом, будто за ними гналась стая волков.
     - Ну что? Что у  них  случилось?  -  спросил  Сиприен.  -  Вы  заметили
что-нибудь тревожное, дедушка?
     - Нет, нет, - сказал я. - Все тихо. Ни один листок не колышется.
     И действительно, низкая линия горизонта безмятежно  спала.  Но  едва  я
успел произнести успокаивающие слова, как у всех нас  вырвался  крик  ужаса.
Позади бежавших людей между стволами  деревьев,  между  кустами  мы  увидели
что-то похожее на стаю серых зверей с желтыми пятнами; они  рвались  вперед.
Но то были не звери, а волны, внезапно появлявшиеся со всех  сторон,  волны,
набегавшие друг на друга; бесконечные водяные валы неслись с  глухим  гулом,
разбрызгивая белую пену, и сотрясали землю в стремительном натиске.
     Тут и мы закричали:
     - Гаронна! Гаронна!
     Двое мужчин и три женщины  стремглав  бежали  по  дороге.  Они  слышали
догонявший  их  страшный  гул.  Теперь  волны  наступали  сплошной  лавиной,
перекатывались и с грохотом обрушивались,  совсем  как  атакующий  батальон.
Первым натиском они сломали три тополя, высокие стволы  рухнули  и  исчезли.
Шалаш из досок сразу затопило, а рядом каменная стена треснула; распряженные
тележки  подхватило  и  унесло,  как  соломинки.  Но  казалось,   что   вода
преследовала  главным  образом  бежавших  людей.  На  повороте  дороги   она
перехлестнула через  отлогий  откос,  хлынула  на  обширное  пространство  и
отрезала людям путь к отступлению. Они  мчались  вперед  широкими  скачками,
обезумев от ужаса, и  больше  не  кричали.  Вода  уже  достигала  их  колен.
Огромная волна накрыла женщину с ребенком. И поглотила все.
     - Скорее! Скорее! - кричал я. - Бежим домой... Стены у нас крепкие, нам
нечего бояться.
     Из осторожности мы тотчас поднялись на второй этаж.
     Первыми пропустили девушек. Я заупрямился и согласился подняться только
последним. Дом был выстроен на холме, над дорогой.  Вода  заливала  двор  не
спеша, с тихим плеском. Мы не очень напугались.
     -  Пустяки!  -  сказал  Жак,  чтобы  успокоить  женщин.  -  Ничего   не
случится... Помните, отец, наводнение в пятьдесят пятом году? Вода  вот  так
же залила двор, поднялась на фут, а затем спала.
     -  А  все-таки  досадно,  повредит  урожаю,  -  пробормотал  вполголоса
Сиприен.
     - Нет, нет, ничего не будет, - сказал я, видя большие  умоляющие  глаза
наших девушек.
     Эмэ уложила малышей на свою кровать  и  села  у  изголовья,  около  нее
расположились Вероника и Мария. Тетя Агата говорила, что хорошо бы подогреть
вино, которое мы прихватили с собой, и выпить по глотку,  -  вино  всем  нам
прибавит бодрости. Жак и Роза глядели в окно, я стоял у другого окна  вместе
с братом, Сиприеном и Гаспаром.
     - Идите сюда! Идите скорей! - кричал я двум  нашим  служанкам,  которые
шлепали по воде посреди двора. - Что вы там мокнете?
     - А как же быть со скотиной? - спросили служанки. -  Ведь  ей  страшно:
слышите, как она беспокоится в стойлах?
     - Ладно, оставьте ее... Поднимайтесь к нам сейчас же. Там видно будет.
     Если наводнение усилится, спасти скотину все равно будет невозможно. Но
я считал  бесполезным  пугать  домочадцев  и  старался  держаться  спокойно.
Прислонившись  к  окну,  я  разговаривал,  мысленно  отмечая,   как   быстро
поднимается вода. Река, набросившись на село в неистовом  напоре,  завладела
им вплоть до самых узких улочек. А теперь стремительная атака бушующих  волн
сменилась медленным и непреодолимым наступлением. Впадина, в которой  стояло
село, превратилась в озеро. В нашем дворе уровень воды вскоре достиг  одного
метра. Я видел, как она поднималась, однако  утверждал,  что  она  стоит  на
одном уровне. Я даже пытался говорить, что она спадает.
     - Волей-неволей придется тебе заночевать у нас, голубчик,  -  сказал  я
Гаспару. - Разве что дороги освободятся через несколько часов... Это  вполне
возможно.
     Он молча посмотрел на меня, лицо у него стало белым как полотно;  затем
я перехватил его взгляд, устремленный на  Веронику,  -  с  какой  тоской  он
смотрел на нее!
     Было половина девятого вечера, но день еще не угас; с бледнеющего  неба
нисходила глубокая печаль. Служанки поднялись  к  нам,  захватив  снизу  две
лампы, - хорошая мысль пришла им. Я распорядился зажечь  обе  лампы,  потому
что в комнате, где мы укрылись, уже стало темно, и подумал: при свете  будет
веселее. Тетя Агата выдвинула стол на середину комнаты и предложила  сыграть
в карты. Славная женщина старалась поймать мой взгляд, - я  понял,  что  она
хочет чем-нибудь  развлечь  детей.  Она  крепилась,  не  теряла  бодрости  и
смеялась, чтобы победить страх, который - она  чувствовала  это  -  нарастал
вокруг нее. Начали играть в карты. Тетя Агата насильно усадила за стол  Эмэ,
Веронику и Марию, вложила им в руки карты и всячески старалась показать, что
она увлечена  игрой:  с  азартом  брала  взятки,  тасовала,  вновь  сдавала,
острила, спорила, шутила  так  многословно  и  шумно,  что  ее  голос  почти
заглушал плеск воды. Но наши девочки  не  могли  забыться,  сидели  бледные,
крепко сжав руки, и напряженно прислушивались. Игра  поминутно  прерывалась.
То одна, то другая поворачивалась и спрашивала меня вполголоса:
     - Дедушка, вода все еще поднимается?
     Вода поднималась с ужасающей быстротой. Я подшучивал и отвечал:
     - Нет, нет, играйте спокойно. Опасности нет.
     Никогда еще мое сердце не сжимала  такая  тоска.  Все  мужчины  нарочно
стали у окон, чтобы скрыть от женщин жуткое зрелище. Мы старались улыбаться,
когда поворачивались к сидевшим за картами,  они  сидели  вокруг  стола,  на
который падал такой ласковый и успокаивающий  свет  лампы.  Мне  вспомнились
зимние вечера, когда мы собирались за этим столом. Казалось, все  тот  же  у
нас домашний очаг, все та же теплая близость и взаимная дружба. Здесь  царил
мир, но