ебов
стягами реяли облака, и ослепленные солнцем окна сверкали мириадами слюдяных
блесток.
   - День прямо для парада! - сказала Мэри О'Миген.
   Мистер Белли подумал: "Ей-богу, славная  женщина",  а  потом  сказал  это
вслух, но тут же пожалел; она, разумеется, спросила, почему он так считает.
   - Потому что... Ну, у вас это так мило получилось - насчет парада.
   - Вот видите, сколько у нас с вами общего! Ни одного парада не пропускаю,
- горделиво объявила она. - Обожаю горны. Я и сама на горне играю, - верней,
раньше играла,  когда  была  в  "Святом  сердце"[*  Католическая  молодежная
организация в США (Примеч. пер.)]. Вот  вы  говорили...  -  И  она  понизила
голос,  словно   тема,   которой   она   собиралась   коснуться,   требовала
торжественного тона. - Вот вы сказали, что любите музыку. А у  меня  дома  -
тысячи старых пластинок. Ну - сотни. Папаша, пока не ушел на покой,  работал
на фабрике грампластинок -  покрывал  пластинки  шеллаком.  Вы  Элен  Морган
помните? Я от нее с ума схожу, просто обалдеваю.
   - О Господи, - шепотом выдохнул мистер Белли. Руби Килер, Джин  Харлоу  -
это все были его бурные, но  преходящие  увлечения.  А  вот  Элен  Морган  -
белесый, как альбинос, призрак, усыпанный блестками, переливающимися в огнях
рампы, - ох, и любил же он ее!
   - А вы тогда  поверили?  Что  она  спилась  и  погибла?  Из-за  какого-то
гангстера?
   - Ну, какое это имеет значение! Она была очаровательна.
   - Иной раз сижу я одна и чувствую  -  все-все  мне  надоело,  и  тогда  я
начинаю воображать, будто я Элен Морган. Будто я выступаю  в  ночном  клубе.
Это занятно, знаете?
   - Знаю, - подхватил мистер Белли; он  и  сам  обожал  придумывать  разные
истории, которые могли бы с ним приключиться, будь он невидимкой.
   - Разрешите спросить, - вы мне не сделаете одно одолжение?
   - Если смогу - с удовольствием.
   Она  набрала  побольше  воздуху  и  задержала  дыхание,  будто  ныряя   в
набегающую  волну  робости,  потом,  словно  выплыв  опять  на  поверхность,
сказала:
   - Тогда послушайте, как я ей подражаю. И честно скажите мне свое  мнение,
хорошо?
   Она сняла очки.  Их  металлическая  оправа  так  сильно  врезалась  ей  в
переносицу и  подглазья,  что  казалось,  рубцы  у  нее  на  лице  останутся
навсегда. Глаза - оголенные, затуманенные, беззащитные - глядели растерянно,
словно напуганные внезапной свободой; веки с реденькими ресницами трепетали,
как птицы, долго сидевшие в клетке и нежданно-негаданно выпущенные на волю.
   - А теперь дайте волю своему воображению. Представьте себе, что я сижу за
роялем... Ох, извините меня, ради Бога, мистер Белли!
   - Ничего. Забудьте об этом. Итак, вы сидите за роялем.
   - Я сижу за роялем,  -  мечтательно  повторила  она  и,  откинув  голову,
приняла весьма романтическую позу. Потом втянула щеки, рот  ее  приоткрылся.
Мистер Белли тотчас же закусил  губу  -  до  того  неуместным  казалось  это
чарующее выражение на пухлом, розовом лице Мэри  О'Миген.  Лучше  б  оно  не
появлялось вовсе. Она помолчала, словно  пережидая  музыкальное  вступление,
потом: "Не покидай меня, побудь со мною. Ведь мы  с  тобой  одно.  Когда  ты
здесь, вся жизнь озарена тобою. А без тебя так пусто и темно!"
   Мистер Белли был потрясен: в точности голос Элен Морган,  и  голос  этот,
такой  теплый,  изысканно-гибкий,  нежно  вибрирующий  на   высоких   нотах,
казалось,  был  не  имитацией,  а  принадлежал  самой  Мэри   О'Миген,   был
естественным  выражением  ее  сущности,   скрытой   от   посторонних   глаз.
Мало-помалу она перестала позировать и теперь сидела прямо, зажмурив  глаза:
"...Ты так мне нужен! В горе и в тревоге привыкла я всегда к тебе  идти.  Не
покидай меня! Оставленной тобою, к кому, скажи мне, боль  свою  нести?"  Оба
они лишь с большим опозданием заметили, что уединение  их  нарушено.  Черной
гусеницей подползала похоронная процессия, и все участники ее,  подавленные,
безмолвные негры, с таким ужасом глазели на белую пару, словно наткнулись на
двух забулдыг, задумавших ограбить могилу; все -  кроме  маленькой  девочки:
увидев их, она так и закатилась, а потом никак  не  могла  остановиться;  ее
судорожный, похожий на икоту,  смех  слышался  еще  долго  после  того,  как
процессия, отойдя на порядочное расстояние, исчезла за поворотом.
   - Будь это моя девчонка... - заговорил мистер Белли.
   - Ой, до чего мне стыдно!
   - Слушайте, будет вам. Ну что тут такого? Это было прекрасно. Я серьезно.
Петь вы можете.
   - Спасибо, - сказала она и вновь водрузила на нос очки, словно преграждая
путь готовым хлынуть слезам.
   - Поверьте, я был тронут. Знаете, чего бы мне хотелось? Чтобы вы спели на
бис.
   Можно было подумать, что она девочка, которой дали воздушный шарик, но не
простой, а особенный: он все раздувался и раздувался, пока не взмыл вместе с
нею вверх, и она заплясала в воздухе, лишь  изредка  касаясь  земли  носками
туфель. Потом опустилась  на  землю,  чтобы  сказать:  -  Только  не  здесь.
Может... - начала было она, но тут же опять воспарила  и  весело  закачалась
там, наверху. - ...Может, вы как-нибудь позволите мне угостить  вас  обедом.
Уж я соображу вам настоящий русский обед. А потом мы послушаем пластинки.
   ...Тревожная  мысль,  подозрение,  еще   недавно   бесплотным   призраком
проскользнувшее мимо, сейчас надвигалось на мистера Белли с тяжелым топотом;
теперь это было налитое жиром существо, поперек себя шире,  и  мистер  Белли
уже не мог его отогнать.
   - Благодарю вас, мисс О'Миген. Это очень приятная перспектива,  -  сказал
он, но тут же поднялся, поправил шляпу и обдернул  пальто.  -  Если  слишком
долго сидеть на холодном камне, можно простудиться.
   - Когда же?
   - Да никогда. Никогда не надо сидеть на холодном камне.
   - Когда же вы придете ко мне обедать?
   Мистер Белли умел изворачиваться - от этого в немалой степени зависел его
заработок.
   - Когда вам угодно, - ответил он как ни в чем не бывало. -  Только  не  в
самые ближайшие дни. Я работаю в налоговой системе, а вы ведь знаете, каково
нам,  беднягам,  приходится  в  марте.  Вот  так-то,  -  добавил  он,  снова
вытаскивая часы, - пора мне опять запрягаться.
   Но не мог же он - право, не мог - просто так взять  и  уйти,  оставив  ее
сидеть на Сариной могиле. Она заслужила вежливое обращение, хотя  бы  одними
орехами, да и не только: ведь  это  благодаря  ей  он  вспомнил  про  Сарины
орхидеи, как они съеживались в холодильнике. И  вообще  она  славная.  Чтобы
совсем чужая женщина оказалась такой симпатичной  -  небывалое  дело.  Лучше
всего было б сослаться на погоду, но погода не давала  никаких  поводов  для
жалоб: облака поредели, солнце светило даже чересчур ярко.
   - Становится свежо, - объявил он и потер руки. - Может пойти дождь.
   - Мистер Белли! Я хочу вам задать один очень личный вопрос, -  заговорила
она, отчетливо выговаривая каждое слово. - Мне  не  хотелось  бы,  чтобы  вы
думали, будто я приглашаю к обеду  каждого  встречного  и  поперечного.  Мои
намерения... - Глаза ее блуждали, голос  дрожал,  словно  откровенность  эта
была лицедейством, требовавшим от нее непомерных усилий. -  Поэтому  я  хочу
вам задать один очень личный вопрос: думали вы о том, чтобы снова жениться?
   В ответ мистер Белли заурчал - так урчит нагревающийся  приемник,  прежде
чем заговорить; когда же  он  наконец  подал  голос,  звуки  его  напоминали
атмосферные помехи.
   - Что вы, это в моем-то возрасте? Я даже собаку заводить не хочу. Что мне
нужно? Телевизор. Ну, пива немножко. Покер раз в  неделю.  Черт  подери!  Да
кому я, к чертям собачьим, нужен?
   Но едва он это сказал, как его кольнула  мысль  о  Ребеккиной  овдовевшей
свекрови, в прошлом - зубной врачихе,  Полине  Крэкоуэр,  весьма  напористой
участнице некоего семейного заговора... А Сарина лучшая  подруга,  настырная
"Мышка-Норушка" Поллок? Как  ни  странно,  пока  Сара  была  жива,  обожание
Мышки-Норушки его забавляло, и при случае он  умел  им  воспользоваться,  но
после Сариной смерти он в конце концов объявил Мышке, чтобы она  ему  больше
не звонила. (И она заорала в ответ: "Все, что Сара про тебя говорила, чистая
правда! Ах ты жирный волосатик, мразь плюгавая!") Ну, а кроме того...  Кроме
того, есть еще и мисс Джексон! Несмотря на Сарины подозрения,  вернее  -  на
твердую  ее  уверенность,  -  между  ним   и   симпатичной   Эстер,   рьяной
любительницей кеглей,  никогда  не  было  ничего  предосудительного,  ничего
особенно предосудительного. Но он всегда чувствовал - а в  последние  месяцы
окончательно убедился, - что если в один прекрасный  день  он  предложит  ей
выпить с ним, пообедать, сразиться в кегли... Вслух он сказал:
   - Я был женат. Двадцать семь лет. Этого хоть кому на всю жизнь хватит.  -
Но только произнося эти слова, он понял, что именно сейчас  у  него  созрело
решение. Да, он непременно пригласит Эстер обедать, потом сыграет  с  ней  в
кегли и купит ей орхидею - празднично-яркую пурпурную орхидею с бантом цвета
лаванды. А кстати, где проводят молодожены медовый  месяц  в  апреле,  самое
позднее - в мае? В Майами? На Бермудах? Да, на Бермудах! - Нет, я никогда не
думал об этом. О том, чтобы снова жениться.
   Поза Мэри О'Миген выражала напряженное внимание;  могло  показаться,  что
она  ловит  каждое  слово  мистера  Белли,  вот  только  взгляд  у  нее  был
отсутствующий,  глаза  блуждали,  словно  она,  сидя  в  компании,   усердно
выискивала какое-нибудь другое  лицо,  сулящее  ей  больше  надежды.  У  нее
сбежала вся краска с лица, и оно тут же утратило почти всю свою  свежесть  и
привлекательность. Она кашлянула.
   Он тоже кашлянул. Потом приподнял шляпу.
   - Очень рад был познакомиться с вами, мисс О'Миген.
   - И я тоже, - сказала она и поднялась. - Ничего, если я с вами  дойду  до
ворот? Вы не против?
   Да, он, безусловно, был против. Ему так хотелось пройтись в  одиночестве,
насытиться  терпкой  прелестью  сияющего,  словно  созданного   для   парада
весеннего денька, остаться одному с приятными мыслями  об  Эстер,  со  своим
радужным настроением, с этой твердой уверенностью, что он никогда не умрет.
   - Сделайте одолжение, - ответил он, приноравливаясь к ее медленному шагу,
- она шла, слегка припадая на больную ногу.
   - Мне ведь и правда казалось, что это разумная мысль... -  вдруг  сказала
она, словно возражая кому-то в споре. - А тут еще старая Энни Остин -  живое
доказательство... И никто мне не посоветовал чего-нибудь получше. Понимаете,
все на меня насели: выходи замуж. С того самого дня, как  умер  папаша,  моя
сестра, да и все кругом заладили одно: "Бедняжка Мэри, что с  нею  станется?
На машинке печатать не умеет, стенографии не знает. А тут  еще  нога  и  все
такое - она даже официанткой работать не может. Что станется с девушкой -  с
взрослой женщиной, которая ничего не умеет, сроду нигде не работала,  только
стряпала да смотрела за отцом?" Со всех сторон я только и слышу:  "Мэри,  ты
должна выйти замуж".
   - Так. Ну, о чем же тут спорить? Такая милая женщина, как вы,  непременно
должна выйти замуж. Кому-то с вами здорово повезет.
   - Безусловно. Вот только кому? - И она выбросила обе руки вперед,  словно
протягивая их к Манхэттену, ко всей стране, к далеким континентам. - Вот я и
пустилась на поиски; я  ведь  совсем  не  ленивая  по  природе.  Но  скажите
начистоту, в открытую - как женщине  найти  себе  мужа?  Ну  разве  что  она
красавица-раскрасавица или танцует, как богиня.  А  если  она  просто  -  ну
совсем серенькая? Как я?
   - Нет, нет, что вы, - пробормотал мистер Белли. - Вовсе вы не  серенькая.
Нет, нет. А не могли бы вы как-нибудь применить свой талант? Свой голос?
   Она остановилась, теребя замок сумочки.
   - Не насмехайтесь надо мной. Прошу вас. Ведь речь идет о моей жизни. -  И
твердо добавила: - Нет, я самая что ни на есть серенькая. Как и старая  Энни
Остин. А она говорит, единственное место, где  я  могу  найти  себе  мужа  -
приличного, спокойного человека, - это столбец некрологов в газете.
   Мистеру Белли, привыкшему считать себя  ходячим  компасом,  довольно-таки
неприятно было обнаружить, что он сбился с дороги, и он почувствовал большое
облегчение, увидав метрах в ста кладбищенские ворота.
   - Значит, так она и говорит, старая Энни Остин?
   - Да. А она женщина очень практичная: умудряется прокормить  шестерых  на
пятьдесят восемь долларов семьдесят пять центов в неделю  -  тут  и  еда,  и
одежда, и все. Когда ее слушаешь, все это кажется  очень  разумным.  Ведь  в
некрологах полным-полно женихов. Вдовцов то  есть.  Значит,  так:  идешь  на
похороны и выражаешь сочувствие, вот  вроде  и  познакомились.  Или  погожим
деньком сходишь сюда, на кладбище. А то отправляешься в Вудлаун - там всегда
прогуливаются вдовцы. Стосковались по домашнему  уюту  и,  может,  не  прочь
снова жениться.
   Когда мистер Белли понял, что она говорит вполне серьезно, ему  стало  не
по себе. Но вместе с тем это было забавно, и он  рассмеялся,  сунув  руки  в
карманы и закинув голову.  Вторя  ему,  Мэри  О'Миген  рассыпалась  коротким
смешком, от которого снова порозовела,  и  проказливо  привалилась  к  плечу
мистера Белли.
   - Ведь я и сама, - сказала она, хватая его за рукав, - я и сама  понимаю,
что это смешно... - Вдруг она снова стала серьезной: -  Да,  но  именно  так
Энни нашла себе мужей. Обоих - сперва  мистера  Крукшенка,  а  потом  мистер
Остина. Значит, это все-таки разумная мысль. Вы не согласны?
   - Почему же, согласен.
   Она пожала плечами.
   - Но у меня ничего не выходит. Взять хоть нас, к  примеру.  Уж,  казалось
бы, у нас с вами столько общего!
   - Когда-нибудь выйдет, - бросил он,  ускоряя  шаг,  -  с  другим  парнем,
побойчее меня.
   - Не знаю. Мне попадались чудесные люди. И всякий раз кончалось вот  так.
Как у нас с вами... - начала было она, но так и не договорила:  внимание  ее
привлек новый пришелец, появившийся в воротах кладбища, - шустрый  коротышка
с весьма энергичной походкой, весело посвистывавший на  ходу.  Мистер  Белли
тоже его заметил и, увидав, что на рукаве его пальто из ярко-зеленого  твида
нашита черная траурная повязка, проговорил:
   - Желаю удачи, мисс О'Миген. Спасибо вам за орехи.
 
 
 
   Компьютерный набор - Сергей Петров
   Дата последней редакции - 26.01.00