иным  голоском  проговорила  бледная
иссушенная  жена  Петра  Сергеевича.  - ты  любишь  разных женщин,  а каждая
женщина хочет быть  избранницей".  При этом  она так жалобно протянула слово
"избранница",  что  Маруся  подумала,  что  она  сейчас  разрыдается.   Петр
Сергеевич  уставился на  жену, глаза  его  были непроницаемы,  как пуговицы,
только где-то там, в самой глубине, теплился безумный огонек.
     Игорь Николаевич,  сидевший рядом с Марусей,  совсем осовел, он ослабил
себе ремень на брюках и развалился на диване.  Л Наталья Дмитриевна говорила
без  умолку.  Она рассказывала  про  экстрасенсов, о  том, что  у  нее самой
недавно  открылись   сверхъестественные   способности,  и  от  нее   глохнут
телевизоры. А недавно она  была на выставке в  музее Достоевского - при этих
словах  она  указала  на  бюст писателя, стоявший  на книжной  полке  в углу
комнаты - и  там на картинах не было ничего, кроме квадратов и кружочков, но
эти квадраты и кружочки так и высасывали из нее всю энергию...
     Бородатый  карлик, сидевший рядом  с  Натальей  Дмитриевной, болезненно
поежился в  кресле.  Наталья  Дмитриевна повернулась к  нему: "Вам холодно?"
Карлик доверчиво  закивал головой и  обхватил свои  плечи руками. "А знаете,
почему вам холодно? - вдруг  сказала Наталья Дмитриевна, - Потому что  у вас
низкая жизненная  программа!" Карлик  вжался  в кресло.  Наступила  неловкая
пауза.
     "Да,  а вот я  еще знаю, - сказала подруга высокого Ромы  Света,  чтобы
немного   разрядить  обстановку,  -  одна  моя   знакомая  была  на   сеансе
экстрасенса. Потом проснулась  ночью, а  ее руки сами так себя  и массируют,
так и массируют. А она на свои руки смотрит и запоминает, -  где какая точка
находится..."
     "Да, Светочка, вот видите, - сказала Наталья Дмитриевна, - а я вот сама
чувствую, что все наше поле здесь очень густо сконцентрировано, надо немного
разрядить."
     При  этих словах  она  вдруг замолчала  и сосредоточенно уставилась  на
противоположную стену. Маруся чувствовала себя не очень уютно. Тем  временем
кто-то вспомнил про академика Сахарова.
     "А, -  сказала Наталья Дмитриевна, мгновенно  очнувшись, - Сахарова  на
семь лет раньше забрал к себе Космос."
     "Почему?"- спросил Игорь Николаевич.
     "Грешок  какой-нибудь  был. И  это  подпортило  его  ауру,"  - пояснила
Наталья Дмитриевна.
     "Понятно,  - задумчиво  сказал  Игорь Николаевич,  -  в его ауре  дырка
образовалась и через эту дырку..."
     "Да, да, точно! Я вот сама, будучи уже не слишком молодой, вдруг что-то
поняла.  Схватила  свою  дочь  под  мышку  и   побежала  креститься.   Не  в
какой-нибудь там  собор, а в обыкновенную церквушку на Охтинском кладбище. И
оказалось - не просто так -  там ведь вся моя родня похоронена, а я-то этого
тогда не знала, но вот как-то почувствовала. Вот я  и окрестилась -  надо же
мне приобрести покровительство космических сил."
     "Да, возможно, вы правы, -  сказал Петр Сергеевич. - Но посмотрите, что
сейчас с Россией! До чего ее довели! Ведь она уже почти погибла!"
     "А вам  не  кажется,  что  Россия  это заслужила?"  -  свысока спросила
Наталья Дмитриевна.
     "Каким же образом?" - спросил Петр Сергеевич.
     Тут с дивана поднялся Владимир Иванович.
     "Вы все  немного ош-шибаетесь,  - заикаясь  сказал он, - вот  я  п-пишу
д-диссертацию  как   раз  по   теме  русской  и-истории.  вот  мы   с   моим
р-р-руководи-телем н-недавно обсуждали как раз этот в-вопрос. Я вам с-сейчас
все объясню. Вы п-п-просто заблуждаетесь..."
     "Да, да, - подтвердила Наталья Дмитриевна, - вы человек высокой цели. У
вас высокая жизненная программа."
     "Спасибо," - вежливо сказал Владимир Иванович, но продолжить не успел.
     "А теперь чай," - объявил сын, появившись в комнате с кухни.
     "Так  каковы же цели  и  средства вашего движения? -  спросила  Наталья
Дмитриевна, - Нужно же определиться. Ведь без этого же ничего не получится."
     "Послушайте,  - Петр  Сергеевич  мечтательно посмотрел  в  окно, - ведь
встречаются два человека - мужчина и женщина - и мужчина говорит женщине: "Я
тебя люблю" Какие здесь цели? Какие средства? Брак  это цель? Или  средство?
Здесь  так просто  не  ответишь. Я написал книгу. Эта книга будет издана,  -
возможно,  при  помощи мюнхенских  друзей  из  христианской  демократической
партии. Регистрировать наше общество мы не будем, я поклялся, пока советская
власть существует не  вступать с ней ни в какие отношения. Я же и в психушке
в свое время сидел."
     "Какой ужас! - сказала  Наталья Дмитриевна  -  Подлецы! Они хотели бы и
саму свободу  в психушку посадить! Но  настоящего интеллигента не сломишь ни
тюрьмой, ни психушкой!"
     "Постойте,  постойте,  я же  хотел рассказать,  -  в волнении вскочил с
места Петр  Сергеевич, - у  меня во дворе стояла березка. И она погибла. А я
отломил от нее ветку, и это была просто  березовая палочка. И я воткнул ее в
землю и  поливал.  Я думал  -  я  буду поливать  ее семь лет! И она  все  же
зазеленеет. И я поливал ее год, но ничего  не  произошло. Потом пришла зима,
все засыпал снег, а весной я снова стал  ее поливать. И вот однажды утром  я
увидел на ней маленький зеленый листик. Я так трясся над ним, я боялся, ведь
вокруг  ходят люди, бегают кошки  и  собаки,  но все  обошлось.  И потом  из
листика  получились веточки, а потом  выросла целая  березка.  Я эту березку
посвятил одной девочке, одной пионерке, - при этом  Петр Сергеевич посмотрел
на  Марусю, - вот Марусенька знает, как мы  познакомились. Я ее любил  такой
возвышенной любовью, я давал  ей книжки читать и разговаривал с ней Я вообще
люблю женщин в таком возрасте. Однажды я встретил женщину, ей было лет семь,
не больше,  гораздо меньше,  чем  Лизе,  но  она меня поняла, она  прекрасно
поняла все, что делалось в моей  душе. И она меня полюбила. В таком возрасте
женщинам еще  не  свойственно все то мелкое и  низкое, что появляется в  них
позже. Поэтому именно в этом возрасте они для меня  наиболее привлекательны.
И эта женщина - звали ее Лиза - она стала со мной встречаться,  и  мы  с ней
разговаривали. Я ее всему учил. Я ее научил даже целоваться."
     Жена Петра Сергеевича заерзала на стуле и многозначительно закашлялась,
но Петра Сергеевича было уже не остановить.
     "Я помню, я пришел к ней домой, а ее родители куда-то ушли, и мы сидели
с  ней  при свечах, а вокруг было темно, и  все так  романтично. Я принес ей
цветы, моей милой крошке. Вы, конечно,  подумали про Набокова, про "Лолиту",
но я должен сказать, что не читал этой книжки,  хотя и слышал, о чем она. Но
у нас все было по-другому! Я в  душе художник! И  у меня были другие мотивы,
совершенно  возвышенные мотивы!  Вы  понимаете, в этом  возрасте женщины еще
ничего не знают, им  все  интересно, вот  я и учил ее всему,  вы  понимаете,
всему...  Но  потом   каким-то  образом   узнал  ее  папа,  и  у  меня  были
неприятности! Я даже не знаю как, неужели она обо всем рассказала?"
     Тут  Петр  Сергеевич  осекся  и  обвел  всех  взглядом.  На  его  губах
показалась пена, он явно выпил лишнего. Опять воцарилось  неловкое молчание.
Игорь Николаевич  добродушно улыбнулся  и сказал: "Ну конечно, кто же  такие
вещи папе рассказывает!" Все смущенно захихикали.
     "Так что  же вы все-таки хотите основать? Что-то вроде  масонской ложи?
Или ордена?" - спросила Наталья Дмитриевна.
     "Нет,  как  вам объяснить... Это  будет  такая новая форма  объединения
людей. Вот я  написал книгу, я  хочу ее  напечатать,  там все  изложено, это
новая  теория,  вы  все  ее  прочитаете  и  поймете.  На  основе этого  мы и
объединимся.  Для  нас самое  главное  -  свобода. Ради свободы мы готовы на
смерть."
     "А вы  знаете,  -  сказал Игорь  Николаевич, - тут недавно образовалась
новая партия, - я, кстати, как раз с  этого собрания - и  там программа  как
раз совпадает с вашей. Может, вам просто присоединиться?"
     Петра Сергеевича это немного задело.  "Нет, - сказал  он, -  мы  все же
лучше  отдельно.  Не думаю,  что  мысли из  моей  книги  могут  совпадать  с
программой этой партии."
     "И зря,  - Игорь Николаевич  был настроен очень благодушно. - А хотите,
завтра  же  о  вашей  организации  узнает вся страна?  Или даже весь мир? Я,
кстати, являюсь внештатным корреспондентом газеты "Путь к свободе""
     И он  открыл  свой дипломат и  вытащил  оттуда  толстую  пачку каких-то
бумажек.
     "Можете  и  подписаться  заодно.  Подписка  на  месяц  стоит  пятьдесят
рублей."
     "Да, да, я сейчас, - засуетился Петр Сергеевич и  дрожащими руками стал
выворачивать карманы. - Но у меня здесь только двадцать пять."
     "Это не  беда. Давайте, сколько можете, остальное потом. А вот вам пока
экземплярчик. Эта газета издается на всех языках, ее читают во  всем мире. А
мне пора," -  и корреспондент поспешно направился в  прихожую. Маруся решила
воспользоваться случаем и уйти. Было уже поздно.
     В прихожей Петр Сергеевич обратился к Марусе.
     "Маруся,  а  у вас  ведь тоже  есть знакомые. Вы  должны  нам  помочь -
рассказать о нашей новой организации."
     "Конечно," - сказала Маруся. Ей не хотелось никого обижать.
     "Ну ладно,  ладно, - вдруг  заторопился  Петр Сергеевич, и в глазах его
появилось беспокойство, - я вам еще позвоню. Вот я недавно видел сон - будто
кто-то меня торопит,  что именно сейчас время настало,  именно сейчас  пора,
только  бы  не  пропустить, только  бы  не  опоздать.  Как  будто  кто  меня
подталкивает, как будто кто шепчет в ухо."
     Петр Сергеевич замолчал, как будто к чему-то прислушивался. Маруся  тем
временем  незаметно  вышла. Она шла к метро  мимо  автоматов с  газированной
водой и деревьев, одно  из которых, наверное, посадил Петр Сергеевич. В двух
метрах впереди вприпрыжку бежал корреспондент газеты "Путь к свободе".

     ***

     Маруся училась  в специализированной немецкой  школе. Там  же  учился и
Гриша, но он был на три года младше. К ним часто приезжали немцы, в основном
из ГДР. С немцами  общаться  было разрешено,  это должно было способствовать
лучшему изучению разговорного языка.
     Как-то  марусина подруга  Света Митина,  которая была комсоргом класса,
пригласила ее и еще нескольких мальчиков и девочек к себе на  день рождения.
У Светы была очень  большая задница, и, кроме этого, еще  одна замечательная
особенность: с  первого класса  она носила одну и ту же прическу - заплетала
две  косички  и  укладывала  их  на  голове  в  виде  корзиночки, а по бокам
завязывала два пышных банта.
     Мальчиков  у них  в классе  было  мало и она попросила привести с собой
еще, хоть каких-нибудь. Маруся шла с Машей Степановой и с Кучей. По дороге у
метро они увидели каких-то прыщавых юношей, которым явно было нечего делать.
Они подошли к ним  и  предложили  пойти на день рождения.  Юноши  с радостью
согласились.  У Светы  мальчиков оказалось не  так уж мало, а наоборот,  она
перестаралась,  и девочек было только три,  а  мальчиков восемь. Причем  был
даже мужик,  бритый, похожий  на уголовника, он  одиноко  сидел  в  светиной
комнате и пил водку из горлышка бутылки. Он ни с кем не разговаривал. Маруся
пыталась завязать с  ним разговор,  но он только криво усмехался и  пил. Еще
был мальчик из  параллельного  класса, рыжий и  тщедушный, о котором  ходили
слухи, что он уже побывал в  милиции, правда, никто не знал,  за что.  И еще
Маруся  встретила там Вову Гольдмана. Он тогда уже ушел из школы, и вел себя
совсем как взрослый, на нем были джинсы и серая рубашка.
     Маруся  помнила,  как  в  седьмом  классе  Света  пришла  в  школу  вся
растрепанная, в  платье  мятом и запачканном цементной  пылью, а в волосах у
нее торчали разные бумажки. Она  сидела на уроках,  как сомнамбула, и на все
вопросы только  улыбалась. Марусе показалось, что от нее пахнет вином. Потом
Вова Гольдман рассказал ей, что Света Митина пришла к нему, а он тогда был с
другом, которому  уже исполнилось восемнадцать  лет, и  они  выпивали. Света
попросила у Вовы  учебник,  а у Вовы давно уже не было никаких учебников, он
просто ждал, когда же его выгонят из школы. И Света это знала, но  все равно
не уходила, а сидела и ждала чего-то. Друг Вовы осмотрел Свету  с головы  до
ног, а потом предложил пойти прогуляться. Они пошли гулять и зашли в подвал.
Там  они стали Свету  крутить и вертеть, а потом раздели.  Она хихикала и не
сопротивлялась. А потом  Вова рассказал Марусе,  что  они с ней  по  очереди
посношались. Маруся  ему не  очень-то тогда  поверила,  но  все  могло быть.
Позже,  уже  в десятом классе,  она подумала,  что,  скорее  всего, это была
правда.
     Маруся  уже  давно не  видела  Вову, поэтому обрадовалась.  Там  был  и
Коммунист, который Марусе в последнее время  порядком надоел. Все сидели  за
столом  и пили.  Еды было мало,  все разные огрызки, куски хлеба и  салат из
капусты  с  подсолнечным  маслом.  Зато  очень много выпивки: и портвейн,  и
водка, и сухое, и даже коньяк. Света пила очень много и как-то лихорадочно.
     Маруся уже  была  у  Светы  в гостях,  правда,  очень  давно, классе  в
четвертом. Света  тогда  любила  Пушкина и хотела  походить на Татьяну.  Она
пригласила к себе на день рождения Марусю и еще двух мальчиков. Мальчики эти
были самые хорошие  ученики в их  классе и самые вежливые, к  тому же  у них
были  самые приличные родители. Это Маруся знала от своей  мамы. У  Светы их
тоже встретила бабушка, она была очень старая и говорила по-французски. Мама
Светы рассадила всех за стол и каждому дала вышитую салфеточку с инициалами.
Когда  все поели,  мама сказала: "А теперь давайте играть! Светочка,  пойди,
переоденься!"  Света  ушла  и  вернулась в розовом  платье из сатина,  очень
длинном  и  с большим  вырезом на груди и  на спине. Она взяла в руки веер и
грациозно  присела.  Все  захлопали  в  ладоши,  а  бабушка  в  кресле  даже
завсхлипывала. Потом поставили маленький круглый столик на одной ножке, а на
него - зажженную свечу. Света села в бархатное кресло и взяла в руки куриное
перо. Рядом стояла старинная чернильница в виде зайчика. Мама Светы сказала:
"Это  живая картина. Мы раньше  очень любили  играть в живые картины. Сейчас
покажем, как Татьяна пишет письмо Онегину. А ты. Марусенька,  будешь няней."
Марусе на плечи  накинули большой пуховый платок, и она, сгорбившись, встала
рядом со  Светой. Света, томно  обмахиваясь веером, облокотилась о  столик и
взяла в руки перо. "Не спится, няня, здесь так душно... - проговорила она, -
открой окно да сядь ко мне..."
     Маруся молчала, покачивая головой. "Ну,  Марусенька,  продолжай! - мама
Светы  думала,  что Маруся тоже знает  эти  стихи,  но Маруся не  знала, что
дальше, и сказала: "Да чего уж там, милая..." Все засмеялись, а Марусе стало
стыдно. "Ну ладно, - сказала  светина мама,  - а теперь мы потанцуем!" Снова
зажгли  свет, и на старый  проигрыватель поставили пластинку с музыкой. "Это
па-де-катр, - сказала мама.  - меня еще моя  мама учила."  Она  обратилась к
бабушке   и  сказала:  "Сейчас  станцуем  па-де-катр.  Его  нужно  танцевать
вчетвером. Я научу." Маруся встала в паре с толстым Димой, а  Света взяла за
руку  Алешу.  "И раз,  и два, -  повторяла мама,  и торжественно  вышагивала
впереди всех,  вытяну в одну руку вперед,  а второй придерживая край платья.
Дима  все время наступал  Марусе  на  ноги и  ужасно сопел.  Наконец  музыка
кончилась.  Все  сели на  диван,  и  мама Светы ласково обратилась к Марусе:
"Марусенька, у тебя такой приятный мягкий выговор! Это украинский, по-моему?
Вы же с Украины?" Маруся до этого жила в Жмеринке и ездила туда каждое лето,
но в этом  вопросе она  почувствовала какой-то подвох и  ничего не ответила,
покраснев.  Потом все опять сели  за стол и  пили чай с  пирогом с  лимоном.
Марусе он очень понравился, и она съела целых четыре куска.
     А теперь  Маруся даже не могла  узнать эту комнату, здесь было пусто, и
посередине стоял прямоугольный  стол, у стены продавленный диван, а на  полу
валялись пустые  бутылки. Тут в  коридоре раздался  какой-то  шум. В комнату
вбежал  бородатый  тщедушный мужичок  небольшого  роста. Он  держал  в руках
бутылку  портвейна и тряс  ею.  "Ужас,  ужас, - вопил он, - прийти  на  день
рождения  к семнадцатилетней девушке с бутылкой! Девушкам дарят цветы,  а не
эту гадость! Кому же это могло прийти в голову!"
     "А,  - устало протянула Света,  - это папашка, познакомьтесь. Папа,  да
перестань ты, ради Бога!"
     Но тот  и не думал успокаиваться. "А ты замолчи, когда говорят старшие!
Я все равно  узнаю, и вам же будет хуже!" Марусю это очень  удивило, ведь на
столе стояла целая батарея бутылок, почему же он придирался именно к этой? А
бутылку, оказывается, принес Вова Гольдман и забыл на кухне. Теперь он сидел
страшно злой и  уже собирался уходить.  Света  умоляюще  посмотрела на него.
Маруся  встала  и  сказала: "Извините,  это я принесла. Другого  подарка под
рукой не оказалось, вот я и решила..."
     "Ах,  Марусенька,  что же  с  вами  стало! Ведь  вы всегда  были  такой
приличной девушкой! И родители  у вас, по-моему, очень достойные! Почему  же
такой странный подарок? Почему такое убожество? Зачем непременно напиваться?
Давайте лучше с вами потанцуем!"
     Он подскочил к Марусе, сжал ей руку в своей потной ладони и закружил по
комнате. В это время  кто-то включил  проигрыватель.  Это  был  тот же самый
проигрыватель, и даже пластинка была старая! Маруся подумала, что, наверное,
они ее так и не снимали, и все время ставили лишь эту пластинку. Из соседней
комнаты   доносились   какие-то  звуки,   шарканье,  кашель.  Наконец  танец
закончился. Маруся  вышла  в  коридор  и  увидела, что из приоткрытой  двери
выглядывает светина  мама. Она очень  постарела  и опухла. На ней был рваный
халат,  волосы  висели сосульками. Она криво улыбнулась и закрыла  дверь.  А
Вова  Гольдман уже  надевал  куртку. Света  цеплялась за его  рукав. "Я тебя
прошу,  останься,  ты  испортишь   мне  весь  день  рождения!  Ведь  это  же
единственный  раз,  когда  ты  пришел,  и  вот опять  уходишь! Я прошу тебя,
хочешь, я перед тобой на колени встану!" - Света уже рыдала, но Вова холодно
отстранил  ее от  двери и  сказал: "Пошла  вон! Надоела!"  И хлопнул дверью.
Света так рыдала, что из соседней комнаты вышел Коммунист  и, икнув, спросил
у Маруси: "Чего это с ней?"
     "Да, Гольдман ушел - а она его любит, и вот видишь..."
     ''А-а-а!" - Коммунист взял Свету за руку и повел за собой. Маруся пошла
за ними.  Там Коммунист посадил  Свету  на стул и стал  старательно целовать
взасос. Вид у него был такой, как будто он выполняет тяжелую работу. Наконец
Света перестала рыдать  и  склонилась к  Коммунисту на  плечо.  Посидев  так
немного, она встала и вышла  из  комнаты, на прощанье игриво помахав ручкой.
Тогда Коммунист схватил со стола  бутылку водки и  стал жадно  пить,  причем
первый  глоток  он выплюнул  за окно,  приговаривая:  "Дезинфекция -  прежде
всего! Чистота - залог здоровья!"
     Маруся  поняла,  что  пора  уходить,  и  вышла  в  коридор  Она  хотела
попрощаться со Светой,  но ее  нигде  не  было.  Наконец  она  открыла дверь
ванной. Света была там, она  стояла на коленях в луже собственной блевотины.
Она подняла на Марусю мутные глаза, икнула и сказала: "Мурка, а помнишь, как
мы с тобой танцевали па-де-катр?"
     Примерно через неделю, утром, прийдя в  школу, Маруся увидела, что  все
бегают  по  коридору  и  шепчутся,  а  их   классная  руководительница   вся
растрепанная,  с  черными  потеками  краски  у  глаз,  выходит  из  кабинета
директора. Оказывается, директору позвонили из отделения милиции и сообщили,
что  учащаяся  их  школы  была  задержана  у   гостиницы  за  приставание  к
иностранцам. Сперва долго не могли  выяснить, какая это учащаяся, потому что
она наврала фамилию, назвавшись Степановой, и  к директору потащили Машу, но
Маша с негодованием все отрицала, и потом только выяснилось, что это Света.
     Св