ина очутился на пустом месте. Все с
интересом смотрели  и ждали, что же  будет  дальше. Тут из  толпы  вырвался,
раздвинув всех,  высокий кудрявый еврей. Он решительно направился к эстраде.
Когда он уже  подходил  по ступенькам к микрофону,  один из молодых людей  в
черной рубашке  молча  толкнул  его  кулаком  в  грудь  и  встал,  загородив
микрофон. В  это время на сцене появился еще один  человек в черном наряде и
Маруся узнала  в нем брата  Гришу. Бледное лицо Гриши было значительно,  оно
даже казалось одухотворенным.  Он встал у микрофона, скрестив руки и опустив
голову. Вся  фигура его выражала скорбь. Маруся удивилась произошедшей с ним
перемене. Он держался уверенно  и даже  красиво.  После  минутной  паузы  он
поднял  голову  и  сказал  громким  голосом:  "Друзья!  На  наших  собраниях
выступать  мы  никому  не  предлагаем.  Выступают  лишь члены нашей  партии,
поэтому заранее просим извинения у  всех желающих выступить. Я хочу  сказать
по  поводу  прозвучавшего  здесь  слова "кагэбэшник".  Оно прозвучало из уст
этого вот, - голос Гриши стал грозным, - вот этого вот... гражданина". Гриша
протянул вперед руку, и его палец указал прямо на человека с портфельчиком.
     "Скажите, пожалуйста, гражданин,  а  что, собственно, вы  имеете против
деятельности  нашего комитета государственной  безопасности?  Да,  эти слова
многим здесь не нравятся, и  они, можно сказать, наводят  ужас  на некоторых
граждан, и можно даже понять, почему. Но запомните раз и навсегда - вы  и им
подобные демократы - эти  слова для нас являются скорее комплиментом и  ни в
коем  случае не оскорблением, поэтому, если хотите нас оскорбить, подбирайте
другие выражения, желательно, конечно, цензурные!"
     Последние слова Гриши были  встречены шквалом аплодисментов  и  криками
"ура!"
     "Это один из лидеров," - услышала Маруся рядом с собой шепот.
     "Надо же, как  быстро  он  стал  лидером,  -  подумала  она,  и  как он
изменился. Это подействовало на него, как самый эффективный курс лечения."
     Тем временем, на сцене появилась полная женщина в юбке до пят, с белыми
крашеными  волосами,  распущенными по  плечам  Она  подошла  к  микрофону  и
сказала: "Друзья!  Я хочу рассказать вам нечто странное и удивительное. Но я
не могу  поведать вам этого, пока  у нас  не  будет нашего русского  дома. Я
расскажу вам, что двадцать пятого числа меня хотели убить, и кто это пытался
сделать. Я расскажу, какие страшные вещи творятся здесь на каждом шагу и кто
их делает. Но  я смогу сделать это только в нашем русском доме. Здесь вокруг
столько  врагов,  они везде, они слушают нас,  мы должны быть  осторожны. Мы
живем здесь в своей стране, и у нас до сих пор нет своего русского дома, где
мы могли бы поговорить, встретиться. Давайте же вместе требовать, чтобы он у
нас появился". Женщина повернулась и стала слезать со  сцены. Ей помогли. Ее
выступление тоже вызвало аплодисменты. Тут в другом углу сада послышался шум
и  крики,  на  сцене  заволновались,  и  из  микрофона  раздалось:  "Друзья!
Соотечественники!  К нам идут  сионисты! Они затевают провокацию! Давайте же
не поддаваться и сохранять спокойствие!" Толпа заволновалась, зашумела. Одни
кричали:  "Сионисты!"  Другие:  "Фашисты!"  Вопли  становились все громче  и
громче, и разносились  над толпой в небе,  наконец  они  слились в  каком-то
едином противоестественном хоре. Тут  Маруся  проснулась. Оказывается, она с
вечера  забыла  выключить  радио,  и  из него на  всю  мощность  звучал гимн
Советского Союза. Было шесть часов утра.
     Теперь, войдя в сквер и приблизившись к  толпе. Маруся  вдруг  заметила
знакомую фигуру. Рядом с импровизированной трибуной, составленной из забытых
строителями досок и прочего хлама, в группе людей, находившейся  отдельно от
остальных, стоял Толик. По тому,  как он держался, как разговаривал с  теми,
кто  к  нему обращался,  было  видно, что он является одним из организаторов
митинга.  Толик,  кажется, тоже  заметил  Марусю.  Он  как-то  засуетился  и
угодливо  закивал  ей  издалека,  в  глазах его  промелькнула почти  собачья
преданность, он явно хотел заговорить с Марусей. Маруся вспомнила ту сцену в
Николаеве, как  Толик тогда лип к Косте, хватал его за рукав, что-то пытался
доказать, то обличая, то угодливо самоуничижаясь, и еще фразу  о  том, что в
костином  "холодном  эстетизме  нет ничего  русского".  Она  вспомнила  свое
тогдашнее сочувствие Толику, и одна  мысль о том, что  она могла  поддержать
его,  показалась  ей  настолько  ужасной  и  отталкивающей,  что  она  вдруг
почувствовала  отвращение  к  нему, а вместе с  ним и  к стоящим вокруг него
людям. Она еще не успела вслушаться в то, о чем они говорили, но их одежда и
манера  держаться показались  ей вдруг ужасными,  каким-то  жутким и  жалким
смешением безвкусицы и дурного тона. Маруся резко повернулась и пошла прочь.
     Совсем недавно Маруся узнала, что Костя, последнее время живший у своей
матери, перед самой Пасхой вдруг исчез из дому. И вместе с ним исчезли почти
все  его стихи,  записи  и  мысли, которые  он записывал  в маленькой  синей
тетрадочке за семь копеек. Маруся видела у него  однажды такую тетрадочку на
столе. Его долго не могли найти, а потом  обнаружили  в склепе на Смоленском
кладбище в одной рубашке и домашних  тапочках,  и опять  отвезли  на Пряжку.
Стояла ранняя весна и по ночам были заморозки... Но Маруся знала, что даже в
нормальном  состоянии он никогда не  замечал холода  и мог  ходить  в  одной
рубашке, хотя всегда одевался, как все,  просто чтобы  не бросаться в глаза.
Они часто  гуляли  с  Костей  по  ночному  Ленинграду.  И Костя все говорил,
говорил,  а  Маруся слушала. Но если бы ее  попросили  повторить его слова и
мысли,  то она бы не смогла. Да это и не  были обычные мысли  или слова,  а,
скорее,  какая-то   звуковая  волна,  музыка,   которая  входила   в  нее  и
растворялась  без  следа; когда она слушала, это  было  так значительно, так
огромно,  казалось,  раскрывается Вечность, и  ты  переносишься  на  Небо...
Маруся не только не могла повторить, но она даже не  могла себе представить,
как это  можно записать, может быть, все дело было в  костином голосе... Она
вдруг вспомнила, что  все  костины рукописи исчезли. "Ну ничего, - почему-то
сказала она вслух, - зато библиография сохранилась у Толика",  - и  свернула
налево к Неве.
     Последний раз, когда она с ним говорила. Костя был очень подавлен и все
повторял про одиночество и тоску. "Он так часто говорил", - успокаивала себя
Маруся, но все же тревога  не проходила. Она быстро  шла по  набережной,  на
остановке около Университета было много народу, и  Маруся пошла пешком через
мост.  Дул  ветер,  внизу  под мостом темная вода  завивалась  водоворотами.
"Какое здесь сильное течение", - подумала Маруся. Она шла  и смотрела в лица
прохожих, а они были мрачные и угрюмые. Внезапно все представилось ей как бы
застывшим и черным.  Она вспомнила, как давно в феврале  шел  мокрый снег, и
она стояла на мосту и смотрела на черную воду. Вокруг летели огромные хлопья
и падали на лица, на пальто. Она долго стояла и смотрела на воду; и какое-то
странное тяжелое чувство вошло в нее  тогда. Но жизнь  отвлекает, рассеивает
внимание, и это  забылось, как и многое...  И серые  тучи на сером небе... И
красная секундная стрелка мелкими щелчками продвигается вперед по циферблату
ровно  и монотонно... Она  похрустывает  и  поскрипывает...  Все  застыло  в
неподвижности... Ведь, кроме этого, есть и еще что-то... Но что? И где оно?

     ***

     У Маруси  не было  денег и она позвонила Грише.  Гриша  всегда давал ей
деньги,  когда  они ей  были нужны. Она просила у него  в  долг, но назад не
отдавала. А Гриша их не требовал, правда, иногда, передавая ей нужную сумму;
он  как-то  многозначительно  ухмылялся.  На  этот   раз  они   договорились
встретиться  с ним  у  Московского вокзала, рядом с кооперативными  киосками
Маруся уже издали увидела Гришу, он возвышался над кучкой людей, толпившихся
около киоска,  и внимательно  что-то рассматривал. Маруся подошла и  тронула
его  за  локоть.  Гриша обернулся  и приложил  палец к губам "Тише, тише, не
привлекай  к  себе внимания!" -  прошипел  он. Прямо перед  ним на корточках
сидел  похожий  на  киргиза черный  мужик  с  раскосыми глазами  и  огромной
головой. На нем была джинсовая куртка. Он положил на землю кусок картона, на
котором разложил  три  одинаковых календарика с  изображением  Исаакиевского
собора.   Он  быстро-быстро  тасовал  их  и  выкрикивал:  "А  вот,  товарищи
биндюжники, китайский способ игры!  Кому -  кино,  кому  - домино!  Подходи,
налетай! Пожалуйста,  пятьдесят рублей! Ваш выигрыш, мой проигрыш! Выиграл -
радуйся, как жена сына родила, проиграл - не ругайся, как сварливая женщина!
Называй, угадывай! Выиграла полная карта!  - он перевернул один  календарик,
там   в   середине  шариковой  ручкой  был  нарисован  квадрат.  Два  другие
календарика были  чистые, без  квадратов. "Один полный, как ваша голова! Два
пустые, как  моя голова! -  Он хлопнул себя по голове,  - "Девушка,  говори,
какая  карта!  Показывай!"  Рядом с  ним,  засунув  руки  в  карманы,  стоял
коренастый парень с цепким взглядом  маленьких глаз, в мятых брюках,  волной
спускавшихся  ему на  пыльные ботинки. Он шагнул вперед и протянул ему мятые
бумажки.
     "Давай, я на пятьдесят рублей!''
     "Пожалуйста! Какая полная?"
     "Эта."
     "Правильно угадал, ваш выигрыш, мой проигрыш! Давайте, налетайте!"
     Подходили  все новые  люди,  толпа  увеличивалась.  Гриша  тихо  сказал
Марусе:  "Ты  знаешь, я  заметил.  Эти двое  точно  работают  в  паре. Здесь
грузовик  проезжал, толпу на время  разогнал, так  я  даже слышал,  как  они
переговаривались  Грубо  работают,"  -  Гриша  самодовольно  усмехнулся.  "А
главное, я вот что заметил, зрение-то у меня отличное, я все четко вижу; и я
заметил,  что  эта карточка, на которой нарисовано,  помечена, у  нее уголок
надрезан немного.  Никто этого,  конечно, не  замечает, народ все  время  то
отходит,  то  подходит,  и никто  долго  не задерживается. Один  идиот  даже
золотое  кольцо  ему проиграл,  у  него денег  не хватило. А  это  же  самое
настоящее  жулье!  Я  уже достаточно  проанализировал ситуацию..  "  С этими
словами  Гриша достал из кармана  пятьдесят  рублей  и  решительно  протянул
черномазому: "Держи!" Тот снова перетасовал карточки. Гриша уверенно показал
на  ту;  что  справа.  "Верно,  выиграл! Поздравляю,  твое  счастье!"  Мужик
протянул Грише  те пятьдесят рублей,  которые Гриша ему  только что  дал. Но
Гриша  сказал:  "Это же  мои. А где  выигрыш?" Мужик поморщился,  но все  же
достал из кармана еще пачку купюр и отдал Грише полтинник.
     "Та-а-ак!"  - Гриша был доволен. "Ну, держи снова!" -  Гриша опять  дал
ему  полтинник.  Мужик снова разложил карточки, правда,  уже  без прибауток.
Гриша угадал и на этот раз. Мужик уже не улыбался. Рядом с Гришей  незаметно
появился парень  в мятых  брюках  и стал оттирать Гришу плечом. "Слушай, иди
отсюда, а? Иди  дарагой! Смотри, у тебя  девушка  красивая! Иди, у тебя что,
дела нет?" Гриша возмутился. "Чего это я должен идти! У нас, между прочим, в
Конституции  записано, что все равны, и я  могу стоять, где хочу!"  Он опять
протянул пятьдесят рублей.  "Держи  еще,  друг! Раскладывай!" Маруся видела,
что дело идет к  скандалу; она отошла и  издали наблюдала  за  толпой. Вдруг
послышался истошный  крик. "Ты чего толкаешься, сволочь? Ты чего? Что я тебе
сделал?  Смотри,  уже  спокойно  и  стоять  нельзя! Ах ты,  шпана проклятая!
Братское чувырло!" - Это вопил парень в мятых брюках.  Толпа  заволновалась,
потом народ расступился, и оттуда вылетел Гриша. Он  держался рукой за глаз.
Маруся подошла поближе. "Гриша,  ты что?  Что  случилось?" Гриша  с  досадой
махнул  рукой.  Под  глазом  у  него  был   здоровенный  фингал.  "А,  жулье
проклятое!" И он быстрым шагом стал удаляться. Маруся пошла за ним.
     Последнее  время Гриша  почти  забыл  про КГБ, но  зато теперь  он всем
говорил,  что  поддерживает  связь с  инопланетянами.  Это случилось  с  ним
недавно,  рассказывал  он Марусе, когда они шли с ней по Невскому. Он шел по
улице  и   увидел  такую  светящуюся   точку.  Точка  стала  расти,   расти,
приближаться, и вдруг прямо  перед Гришей появился человек, абсолютно лысый,
с  очень проницательными  глазами,  почти  как  у  Геннадия Аристарховича, в
общем,  виду  него  был  необычный  Гриша  точно  не  мог  объяснить, в  чем
заключалась его необычность, и только  повторял:  "Глаза его горели неземным
огнем".  Этот человек дал понять Грише, что он инопланетянин и  отныне будет
поддерживать с  ним связь. Им была необходима  информация  для  того,  чтобы
исправить человечество, которое погрязло в пороках. Для поддержания связи от
Гриши  не  требовалось ничего сверхъестественного, "только в кармане  должно
все время  лежать вот  это", -  и Гриша  показал  Марусе  маленькую  круглую
батарейку, 343-й элемент. Маруся спросила: "Это что, он тебе дал?"
     "Ну да, - Гриша важно кивнул, -  я теперь всегда ее с собой  ношу. Даже
сплю с ней".  У  Гриши был двойной  подбородок  и толстое расплывшееся лицо.
давно не стриженные волосы спускались на  воротник,  из-под  волос маленькие
глазки  задумчиво смотрели в  небо,  где желтые облака в  небе  и неизвестно
откуда взявшиеся чайки напоминали кладбище, на котором похоронили отца.
     Тогда еще здоровенный мужик в комбинезоне и с  золотым крестом на голой
груди рассказывал стоящим вокруг свежей могилы сослуживцам  отца, что он был
художником и своей матери  на могилу  устроил  памятник, в котором теплилась
свеча.   Кладбище  находилось  далеко  за   городом,  оно  было  грязное   и
неухоженное, без единого дерева. Но марусин отец хотел, чтобы его похоронили
именно здесь, потому что здесь был похоронен его друг, с которым он когда-то
вместе учился. Маруся слышала, как мамина сестра, марусина тетя, сочувствует
маме  и недоумевает, почему он не захотел, чтобы его похоронили на кладбище,
где похоронена их мама, оно такое приятное, зеленое, а теперь марусиной маме
придется мотаться из одного конца в другой.
     Вдруг Гриша  перехватил взгляд Маруси и  ужасно разозлился.  "Что ты на
меня так смотришь? Я ведь не брежу, я не пьяный, не сумасшедший, я взрослый,
здоровый,  нормальный  человек,  и я доверяю  только своим  чувствам,  своим
органам.  Я вижу, слышу  и осязаю только то, что реально существует. Не надо
делать из меня сумасшедшего".
     И Гриша, резко повернувшись, пошел прочь. Маруся издали  видела, как он
шел в толпе против  течения, изредка  дергая  плечом, когда  его  кто-нибудь
задевал.  "Ну ничего, - подумала она,  - ведь  их же осматривают врачи перед
выходом в рейс. И психиатр там. конечно, есть."
     Марусе позвонила  мать и в  ужасе рассказала, что Гриша,  придя домой с
вахты, тоже сообщил ей про инопланетян. Он все время разговаривал с ними,  а
недавно  опять сказал маме, чтобы она не смела доносить на него в КГБ, и что
после  смерти отца она  нарочно включила сигнализацию  из страха, что он  ее
изнасилует.
     "Он же скоро собирается в рейс. Как отпускать его в таком состоянии?"
     "А врачи его осматривали?"- спросила Маруся.
     '"Да, осматривали. Он утверждает, что подробно рассказал  психиатру про
инопланетян,  и  тот  заключил,  что Гриша  абсолютно здоров.  Но, с  другой
стороны,  сейчас, действительно, очень ко многим  прилетают инопланетяне,  и
даже  недавно по телевизору была передача,  в  которой  выступали  настоящие
пришельцы из космоса,  один мужчина и две женщины, похожие на обычных людей,
и тоже говорили,  что прилетели сюда,  чтобы помочь  людям на земле, которые
ужасно испорчены и погрязли в пороках... Да, скорее всего, он  нормальный, -
вдруг  успокоилась мама,  - А еще я  тут видела по  телевизору передачу, как
одного  мужика инопланетяне взяли к себе, а потом отпустили. И  они вылечили
его  от  всех  болезней  и даже от хронического  алкоголизма. И  теперь  они
периодически его навещают".
     "Да. - сказала Маруся, - но в рейс ему все же лучше не ходить."
     "Почему  это? - Мама вдруг разозлилась.  -  А ты  подумала,  что я буду
есть? Сейчас все хуже и хуже, а если его выгонят из пароходства, то он может
пойти работать только грузчиком  в магазин. Ведь  он  ни на что не способен.
Ничего не  умеет!  А здесь  он еще и валюту зарабатывает! А недавно  капитан
сказал,  что  будет писать на него характеристику на второго  помощника!  Да
нет, он совсем нормальный!
     "Я не знаю, - сказала Маруся, - но кончится это плохо"
     "С  тобой  невозможно разговаривать!"  -  и  мама бросила трубку Маруся
задумалась.
     Теперь,  когда  Гриша  подружился  с  инопланетянами,  он стал  гораздо
веселее. Он напевал  по  утрам,  когда вставал,  правда, мыться все равно не
хотел.  Мама  даже  нашла  ему  невесту,  дочку  заведующей  интернатом  для
слепоглухонемых  детей.  Эта заведующая  могла  сделать очень  много, и дачу
построить,  и  квартиру  отремонтировать,  даже  достать  продукты,  ведь  в
магазинах  теперь вообще ничего не было. Интернат же, по-прежнему, снабжался
очень хорошо, а дети, все  равно,  не  могли никому пожаловаться, потому что
они не  только ничего не видели и  не слышали, но,  главное, не могли ничего
никому  сказать.  Заведующей  досталось больше  всех посылок из  Германии, а
посылки  туда  присылали самые лучшие: с  куртками из  плащевки,  мохеровыми
свитерами  и  сапогами  из натуральной  кожи,  не то,  что какие-нибудь  там
макароны  или  крупу. Но,  конечно,  ей приходилось  делиться  с  остальными
педагогами. Мама  очень  надеялась,  что  Гриша  все-таки  женится на  дочке
заведующей, потому что ему это было просто необходимо. Но Гриша говорил, что
ему надо посоветоваться с инопланетянами, что он так просто не может взять и
жениться.  Он совсем  не звонил этой девушке, и мама  вынуждена была звонить
сама и передавать ей приветы от Гриши, но  так ведь  не могло продол  жаться
вечно. Девушке  было уже  двадцать шесть лет, она хотела замуж и долго ждать
не  собиралась.  Но  Гриша  все  равно тянул.  Поддержка  инопланетян  очень
помогала ему, он даже начал изучать английский  язык, чтобы сдать экзамен на
второго  помощника.  Только вечерами  на  него снова находила  тоска,  и  он
начинал ругаться и орать на маму, что она сотрудник КГБ.


        "x x x"

     "Я уже окончательно понял, что здесь я жить не смогу. Но я уже пробовал
жить в Берлине, там очень тяжело, там надо так рано вставать и ломить с утра
до ночи. И даже если  пахать как карлик, все равно не купишь себе мерседес и
виллу, и не будешь  обедать вместе со Шпрингером. А здесь все плохо, но зато
можно  вообще не  работать и жить. А с  другой стороны,  на кой  нужна такая
жизнь  здесь, тогда она просто не нужна. Все время  сидеть дома? Так  это же
надоест.  Я  уже насмотрелся на этот Ленинград, один  из красивейших городов
мира. Вот я курил с Веней,  мы  вышли покурить  во  двор. А он  работает  на
Невском, там  рядом есть двор, где  дом идет на капремонт. Мы  пошли, а  там
всюду  какие-то доски набросаны,  кирпичи, и еще  куча говна в  углу. Воняет
ужасно, даже покурить по-человечески нам не удалось.  Вот вам ваш Ленинград.
Пора мне уже  сваливать из этого Ленинграда. Только что бы придумать, как бы
сделать так, чтобы  меня  там  устроили и  дали  жилье. А то  платить  такие
бешеные бабки, как  я платил Гюнтеру за  квартиру,  я больше не в состоянии.
Вот я и решил стать евреем. А что? Теперь так многие  делают!  Всего  восемь
кусков,  и у тебя в документе  будет написано, что твоя мать еврейка. Потому
что  по ихним законам еврей тот, у кого мать еврейка. Это даже очень удобно,
ни по фамилии не проверишь, ни по отчеству.  Только свидетельство о рождении
надо  исправить. Хотя  у  меня теперь  даже и  фамилия  подходящая, я теперь
Шуман. А там в Берлине есть лагерь,  специально для евреев,