какая-то  серьезнейшая  проблема  с мозгом, а тебя волнуют только коктейли и
заседания!
     - Говори потише, - попросил посол.
     - Я  больше никогда не стану говорить потише, ни за что в жизни, до тех
пор,  пока  твое  отношение  будет  оставаться таким! Этому  мальчику  нужна
помощь, понимаешь? Медицинская помощь! Так сделай же что-нибудь!
     Озабоченный тем, что сцена, устроенная  его женой, может подорвать  его
авторитет,  и беспокоясь,  что  интерес  Эдуарда к  живописи  оказался более
долговечным,  чем  ожидалось,  посол  -  человек  практичный,  знавший,  как
поступать правильно, - определил стратегию подхода к решению проблемы.
     Прежде  всего  он  позвонил  своему  коллеге  -  американскому послу  и
попросил его разрешения  еще раз воспользоваться аппаратурой посольства  для
обследований. Просьба была удовлетворена.
     Он  снова отыскал  рекомендуемых врачей, объяснил  ситуацию  и попросил
пересмотреть результаты  всех ранее проведенных обследований. Врачи,  боясь,
что против них  могут  возбудить дело, сделали все  в  точности так, как  их
попросили,  и  пришли  к  заключению,  что обследование  не  выявило никаких
нарушений.  Прежде  чем  посол  вышел, они  потребовали, чтобы  он  подписал
документ,  согласно  которому  он  освобождает  американское  посольство  от
ответственности за то, что оно указало их имена.
     Сразу  же  после  этого посол  направился в  больницу, где ранее  лежал
Эдуард. Он  поговорил с директором,  объяснил  ему проблему сына и попросил,
чтобы  под  видом обычного осмотра ему  сделали  анализ крови для  выявления
присутствия в организме юноши наркотиков.
     Так и сделали. И никаких следов наркотиков не обнаружили.
     Оставался  третий,  и последний, этап  стратегии:  поговорить  с  самим
Эдуардом и  узнать, что  происходит. Только  владея  всей информацией, посол
сможет принять решение, представляющееся ему правильным.
     Отец и сын сидели в гостиной.
     -  Ты  вызываешь  беспокойство  у  матери,  -  сказал посол.  - У  тебя
ухудшились оценки, и есть риск, что тебя не допустят к дальнейшей учебе.
     - Папа, оценки на курсах живописи у меня улучшились.
     - Я считаю  твой интерес к искусству  делом  похвальным, но для этого у
тебя впереди  целая  жизнь. Сейчас  же необходимо закончить  среднюю  школу,
чтобы в дальнейшем я смог позаботиться о твоей дипломатической карьере.
     Прежде  чем  что-либо  ответить,  Эдуард  надолго  задумался.  Он вновь
вспомнил несчастный  случай,  книгу  о  мистиках,  которая стала  всего лишь
предлогом,  подтолкнувшим его к тому,  чтобы найти свое  истинное призвание,
подумал о Марии, о которой больше  ни разу не слышал. Он  долго  колебался и
наконец ответил.
     - Папа, я не хочу быть дипломатом. Я хочу быть художником.
     Отец уже готовился к такому ответу и знал, как его обойти.
     - Ты  будешь художником, но  сначала  закончи свою учебу. Мы организуем
выставки в  Белграде, в Загребе,  в  Любляне, в  Сараево.  При  том влиянии,
которое у меня есть, я смогу многое для  тебя сделать, но только после того,
как ты получишь образование.
     -  Если  я  последую твоему совету, я выберу самый  легкий  путь, папа.
Поступлю  в какой-нибудь университет, буду  учиться чему-то такому, что меня
не  интересует, но что будет приносить деньги.  Тогда живопись  останется на
втором  плане, и  я  в конечном счете  забуду  о  своем призвании. Я  должен
научиться зарабатывать деньги живописью.
     Посла начало охватывать раздражение.
     - У  тебя,  сынок, есть все:  семья, которая  тебя любит,  дом, деньги,
положение в обществе. Но ты знаешь, наша страна переживает непростой период,
ходят слухи, что начнется гражданская война. Возможно, завтра меня уже здесь
не будет, и я не смогу тебе помочь.
     - Я сумею сам себе помочь, папа. Поверь в  меня. Однажды я напишу серию
картин под названием  "Райские видения". Это будет зримая история  того, что
люди до сих пор переживали только в своем сердце.
     Посол похвалил решимость сына, завершил беседу улыбкой и про себя решил
дать ему еще один месяц:
     как-никак,  дипломатия  - это  еще  и  искусство  откладывать  принятие
решения до тех пор, пока проблема не исчезнет сама собой.
     Месяц  прошел. Эдуард  по-прежнему посвящал  все  свое время  живописи,
странным  друзьям, музыке,  которая, вероятно, каким-то образом нарушала его
психическое   равновесие.   В   довершение  ко  всему,   его  исключили   из
американского колледжа за спор с преподавателем о жизни святых.
     В  качестве  последней   попытки,  на  сей  раз  не   предусматривавшей
откладывания решения, посол снова вызвал сына для мужского разговора.
     - Эдуард, ты  сейчас в  таком возрасте, когда  пора  принимать  на себя
ответственность  за собственную жизнь. Мы терпели, сколько было возможно, но
теперь пора кончать с этим  глупым желанием  быть художником и  готовиться к
приобретению профессии.
     - Папа, но я для того и учусь, чтобы приобрести профессию художника.
     - Если бы ты только  знал, как мы тебя  любим и какие усилия прилагаем,
чтобы дать тебе хорошее образование. Поскольку ты никогда прежде так себя не
вел,  я могу  объяснить  происходящее  только  как  последствие  несчастного
случая.
     - Пойми, что я вас люблю больше всего на свете.
     Посол   смущенно  кашлянул.  Он  не  привык  к  таким  непосредственным
проявлениям нежности.
     -  Тогда,  во  имя  любви,  которую  ты  к  нам  испытываешь,   сделай,
пожалуйста, так, как хочет твоя мать. Брось на некоторое время эту историю с
живописью, подыщи себе друзей из нашего круга и возвращайся к учебе.
     - Если ты меня любишь, папа, то не должен просить об этом, ведь  ты сам
учил  меня, что  нужно  бороться  за то, чего хочешь  достичь. Ты  не можешь
хотеть, чтобы я был человеком без воли.
     -  Я же сказал: во имя любви. Ведь  никогда раньше  я этого не говорил,
сынок, а сейчас  прошу об  этом.  Ради любви, которую  ты к нам испытываешь,
ради  любви, которую мы  чувствуем  к  тебе, вернись домой - не в физическом
смысле, а в реальном. Ты обманываешь сам себя, когда бежишь от реальности.
     С  первого  дня  твоей  жизни с  тобою связаны наши  самые  сокровенные
чаяния. Ты  для  нас все:  наше  будущее  и  наше  прошлое.  Твои  деды были
государственными  служащими,  и я боролся,  как  лев, чтобы  начать  карьеру
дипломата и  продвинуться  в ней. И все это только ради того, чтобы  открыть
тебе дорогу, облегчить тебе путь. У меня до сих пор лежит ручка, которой я в
качестве посла  подписал  мой  первый  документ, я бережно ее  храню,  чтобы
передать тебе в тот день, когда и ты сделаешь то же самое.
     Не обманывай наших ожиданий, сынок. Мы уже  немолоды,  мы хотим умереть
спокойно, зная, что ты получил хорошую путевку в жизнь.
     Если  ты действительно  нас любишь, сделай, как я  прошу.  Если  ты  не
любишь нас, продолжай в том же духе.
     Эдуард  часами вглядывался  в небо  над  городом Бразилия,  смотрел  на
проплывающие в  синеве облака - красивые, но не способные пролить  ни единой
капельки дождя на сухую землю центрального  Бразильского плоскогорья. Он был
так же опустошен, как и они.
     Если  сохранить  верность своему выбору, мать в конце  концов сляжет от
страданий, отец утратит энтузиазм в отношении карьеры, оба будут винить себя
в  том,  что допустили ошибку в воспитании любимого сына. Если отказаться от
живописи, видения  Рая никогда не выйдут на свет Божий и ничто  в  этом мире
уже не сможет принести ему радости и воодушевления.
     Он посмотрел вокруг, увидел свои  картины, вспомнил, с какой любовью  и
нежностью  он  накладывал  каждый  мазок, и счел  их все посредственными. Он
обманывался.  Ему хотелось быть тем, для  чего  он  никогда не был избран, и
ценою этого было разочарование родителей.
     Райские  видения  были для людей избранных, которые  в книгах выступают
как герои  и  мученики своей  веры.  Люди,  с детства знавшие, что они нужны
миру. А то, что написано в книге, - это вымысел романиста.
     За ужином он сказал родителям, что они правы: это была юношеская мечта,
и его интерес к живописи уже прошел. Родители были довольны, мать от радости
расплакалась и обняла сына. Все вернулось в норму.
     Ночью посол втайне  отметил свою победу, откупорив бутылку шампанского,
которую  один и выпил.  Когда он  пришел в  спальню, его  жена - впервые  за
столько месяцев - уже спокойно спала.
     На  следующий  день  они обнаружили, что комната  Эдуарда  разгромлена,
картины  растерзаны режущим предметом, а  сам он сидит в  углу  и смотрит на
небо. Мать обняла его, сказала, как она его любит, но Эдуард не ответил.
     Он не хотел больше слышать о  любви: всем этим он был сыт по горло. Ему
казалось, что  он сможет все бросить  и последовать советам отца, но в своей
работе  он зашел  слишком далеко - перешел пропасть, отделявшую человека  от
его мечты, и назад пути уже не было.
     Он не мог идти ни вперед, ни назад. А значит, проще было уйти со сцены.
     Еще  около  пяти  месяцев  Эдуард пробыл в  Бразилии,  за ним ухаживали
специалисты,  установившие  диагноз  -  редкая  форма  шизофрении,  вероятно
вызванная  аварией  с  велосипедом. Вскоре в Югославии вспыхнула гражданская
война, посла поспешно отозвали, проблемы накапливались слишком быстро, чтобы
семья могла о  нем  заботиться,  и единственным выходом  было оставить его в
недавно открытом санатории Виллете.
     Когда Эдуард закончил рассказывать свою историю, был уже поздний вечер,
и оба они дрожали от холода.
     Пойдем вовнутрь, - сказал он. - Уже накрыли к ужину.
     -  В детстве,  бывая  в гостях у бабушки, я  подолгу  смотрела на  одну
картину,  которая висела у нее  на стене.  Это  была женщина - Мадонна,  как
говорят  католики. Она парила над миром, простирая  к  Земле руки, с которых
струились лучи света.
     Самым любопытным  в  этой картине для  меня  было то, что  эта  женщина
стояла ногами на живой змее. Я тогда  спросила бабушку: "Она не боится змеи?
Ведь змея может укусить ее за ногу, и она погибнет от яда!"
     А бабушка ответила:
     "Змея принесла на  Землю Добро  и  Зло, как говорится  в Библии. Матерь
Божия управляет и Добром, и Злом силой своей любви".
     - А какое все это имеет отношение к моей истории?
     - Я знаю тебя всего лишь неделю, так что было бы слишком рано говорить:
"Я тебя люблю", а поскольку эту
     ночь я не переживу, говорить тебе это было бы к тому же слишком поздно.
Но любовь - это и есть великое безумие мужчины и женщины.
     Ты рассказал мне историю  любви. Если  быть откровенной,  я считаю, что
родители  желали  тебе всего наилучшего,  и именно  эта любовь  почти совсем
разрушила твою жизнь. То,  что Мадонна на  картине у  моей  бабушки попирает
ногами змею, означает, что у этой любви две стороны.
     -  Я  понимаю,  о чем ты говоришь, - сказал Эдуард.  -  Я спровоцировал
электрошок,  потому  что  ты меня  совсем  запутала. Я  боюсь  того,  что  я
чувствую, ведь любовь однажды уже разрушила меня.
     - Не бойся. Сегодня я просила у доктора Игоря разрешения выйти отсюда и
самой  выбрать то место,  где бы  мне хотелось навсегда  закрыть  глаза.  Но
увидев, как тебя тащат санитары,  я вдруг поняла, что твое лицо - это и есть
то, что я  хотела  бы  видеть последним,  покидая этот  мир. И  я  решила не
уходить.
     Когда  ты спал после  шока,  у  меня  случился  еще  один  приступ, и я
подумала,  что  мой  час  настал.  Я смотрела на твое лицо, пытаясь  угадать
историю твоей жизни, и приготовилась умереть счастливой. Но смерть не пришла
- мое сердце снова выдержало, наверное, оттого, что я молода.
     Он опустил глаза.
     - Не стыдись быть любимым. Я ничего не прошу, только позволь мне любить
тебя, играть  еще одну ночь на пианино, если у меня хватит  на это сил. А за
это  я  прошу тебя только  об  одном:  если услышишь, как кто-нибудь  станет
говорить, что я умираю, иди прямо  в мою палату. Позволь мне осуществить мое
желание.
     Эдуард долго молчал,  и Вероника  решила,  что он вновь вернулся в свой
отдельный мир.
     Наконец он посмотрел на горы за стенами Виллете и сказал:
     - Если  хочешь выйти, я тебя проведу. Дай мне только время взять пальто
и немного денег. И мы сразу же уйдем.
     - Это ненадолго, Эдуард. Ты ведь знаешь.
     Эдуард не ответил. Он вошел в помещение и вскоре вышел с пальто.
     - Это  на целую  вечность, Вероника.  Дольше, чем все одинаковые дни  и
ночи, которые я провел здесь, пытаясь забыть о тех райских видениях. Я почти
забыл их, но, похоже, они возвращаются.
     - Ну что ж, пойдем. Слава безумцам!

     Когда  в  тот  вечер все собрались  за ужином,  пациенты  заметили, что
недостает четырех человек.
     Не  было  Зедки  -  но все  знали,  что  после длительного  лечения  ее
выписали.  Мари,  которая,  по-видимому,  ушла  в  кино,  как часто  бывало.
Эдуарда, который,  вероятно, еще  не  оправился от электрошока.  Вспомнив об
этой  процедуре,  все  пациенты почувствовали  страх и  начали  свой ужин  в
молчании.
     Но  главное  -  не хватало  девушки  с  зелеными глазами  и каштановыми
волосами. Той самой,  о которой всем было известно, что  до конца недели она
не доживет.
     О смерти в Виллете открыто не говорили. Но, когда кто-либо исчезал, это
все замечали, хотя старались вести себя так, будто ничего не произошло.
     От стола к столу начал распространяться слух. Некоторые заплакали, ведь
она  была  полна  жизни,  а теперь,  наверное,  лежала  в  небольшом  морге,
расположенном с тыльной стороны больницы.  Голько самые  смелые отваживались
проходить  мимо, даже  в светлые,  дневные  часы. Там  стояли три  мраморных
стола, и, как правило, один из  них всегда был  занят  новым телом,  которое
было покрыто простыней.
     Все  знали, что этим вечером там находится Вероника.  Те  из пациентов,
кто  действительно были душевнобольными, вскоре  забыли, что на той неделе в
санатории появилась  еще  одна  больная, которая иногда  всем  мешала спать,
играя на пианино.
     Некоторые, услышав эту новость, почувствовали какую-то грусть, особенно
медсестры, которые  проводили рядом с Вероникой ночи на ургентном дежурстве.
Но сотрудников готовили к  тому, чтобы  они не устанавливали слишком близких
отношений с больными, ведь одних выписывали, другие умирали, а у большинства
состояние становилось все хуже. Их печаль длилась немного дольше, но затем и
она прошла.
     И  все же  большинство пациентов, узнав  эту новость, изобразили испуг,
грусть, но  в действительности вздохнули с облегчением. Потому что в который
раз ангел смерти прошел по Виллете, а их пощадил.

     Когда Братство собралось  после  ужина, один из  членов  группы  принес
сообщение:
     Мари  не  пошла  в  кино,  она  ушла,  чтобы  больше не возвращаться, и
передала ему конверт.
     Казалось, никто не придал этому особого значения:
     она   всегда   была   не  такой,   слишком   безрассудной,  неспособной
адаптироваться к идеальной ситуации, в которой все они жили в Виллете.
     - Мари так и не поняла, как мы здесь счастливы, - сказал один из членов
Братства. - Мы друзья, у нас общие интересы, свободный режим, мы  выходим  в
город,  когда  захотим,  приглашаем  лекторов  на  интересующие  нас   темы,
обсуждаем их идеи. Наша жизнь  достигла совершенного равновесия, а  скольким
людям там, за этими стенами, безумно хотелось бы этого.
     -  Не говоря уже о том, что  в Виллете  мы защищены от  безработицы, от
последствий войны  в  Боснии, от  экономических  трудностей, от  насилия,  -
добавил другой. - Мы обрели гармонию.
     - Мари оставила  мне  записку,  -  сказал  принесший известие,  показав
запечатанный конверт. -  Она попросила меня зачитать  ее вслух,  как если бы
хотела сказать "до свидания" всем нам.
     Самый старший из присутствовавших открыл конверт и сделал,  как просила
Мари.  Видно было, что,  дочитав до середины, он хотел остановиться, но было
уже слишком поздно, и пришлось дочитывать до конца.
     "Однажды, будучи  еще  молодым адвокатом, я читала  одного  английского
поэта,  и  мне очень запомнилась его  фраза: "будь как  переливающийся через
край фонтан, а не как резервуар, содержащий все одну и ту же воду". Я всегда
считала, что он ошибается: переливаться  через  край опасно,  ведь так можно
затопить места, где живут любимые люди, и они бы  захлебнулись нашей любовью
и нашим энтузиазмом.  Поэтому  всю свою жизнь я старалась вести себя подобно
резервуару,  никогда не  нарушая  границ,  установленных  моими  внутренними
стенками.
     Но случилось так, что по причине, которой мне никогда не понять, у меня
возник панический синдром. Я превратилась именно в  то, чего я  всеми силами
старалась избежать: в фонтан, который  перелился  через край  и затопил  все
кругом. В результате всего этого я оказалась в Виллете.
     Вылечившись,  я вернулась в резервуар  и познакомилась с  вами. Спасибо
вам за дружбу, за участие,  за  столько радостных мгновений. Мы жили вместе,
словно рыбы  в аквариуме, счастливые оттого, что  кто-то в  определенный час
подбрасывал нам  корм  и мы могли, при желании, увидеть  мир  с  той стороны
через стеклянные стенки.
     Но вчера,  благодаря пианино  и одной девушке, которой сегодня,  должно
быть, уже нет в живых, я открыла нечто очень важное: жизнь здесь,  внутри, в
точности  такая же, как и за  этими стенами. И здесь,  и там люди собираются
группами, возводят свои стены и не позволяют ничему постороннему нарушать их
заурядное существование. Они  совершают  поступки  потому, что  привыкли  их
совершать,  изучают бесполезные  предметы, развлекаются лишь потому, что  их
вынуждают развлекаться, а остальной мир пусть себе сходит с ума, пусть гниет
сам по себе. В лучшем случае они - как мы сами это столько раз делали вместе
-  посмотрят  по  телевизору  новости  только  для того,  чтобы  лишний  раз
убедиться, как они счастливы в этом мире, полном проблем и несправедливости.
     Другими словами, Братство живет, в сущности, так же, как почти все люди
за  этими  стенами, - никто не  хочет знать,  что  происходит за стеклянными
стенками  аквариума.  Долгое  время  это утешало и приносило  пользу. Но  мы
меняемся, и сейчас я отправляюсь на поиски приключений, хотя мне уже 65 лет,
и я знаю, сколько препятствий создаст для меня мой возраст. Я еду  в Боснию:
есть люди, которые меня там ждут, хотя пока еще ничего обо мне не знают, а я
не знаю их.
     Но я знаю, что я нужна и что риск одного приключения дороже тысячи дней
благополучия и комфорта".
     Когда он закончил  читать письмо,  члены  Братства  молча  разошлись по
своим комнатам и палатам, говоря себе, что Мари окончательно свихнулась.

     Эдуард  и Вероника  выбрали самый  дорогой  ресторан  Любляны, заказали
лучшие блюда, выпили три бутылки вина урожая  88-го года, одного из лучших в
этом веке.  Во время  ужина они ни разу не  заговорили ни  о  Виллете, ни  о
прошлом, ни о будущем.
     Мне понравилась история со змеей, - говорил он,
     в который раз наполняя бокал.  - Но твоя бабушка была совсем старенькая
и не смогла ее правильно интепретировать.
     - Я попрошу уважения к  моей бабушке! - уже сильно опьянев, воскликнула
Вероника - так громко, что все в ресторане обернулись.
     - Так выпьем же за бабушку этой девушки! - сказал Эдуард, поднявшись. -
Выпьем за  бабушку  этой  сумасшедшей, которая  сидит  передо  мной  и, надо
думать, попросту сбежала из Виллете!
     Посетители снова склонились над своими тарелками, делая вид, что ничего
такого не происходит.
     - Выпьем за мою бабушку! - повторила Вероника. К столу подошел владелец
ресторана.
     - Пожалуйста, ведите себя прилично.
     Они было  притихли,  но вскоре  вновь заговорили  во весь  голос, стали
нести околесицу, ведя себя неподобающим образом.
     Хозяин  ресторана снова  подошел  к  столу и  сказал, что они  могут не
оплачивать счет, но должны не