онолог иссяк, и Вероника дала себе клятву:
     живой из  Виллете она не  выйдет. Лучше покончить со всем сейчас,  пока
еще есть силы и решимость умереть.
     То и  дело погружаясь в глубокий сон, при всяком  очередном пробуждении
она отмечала, как тает гора окружающей койку аппаратуры, как тело становится
теплее,  как меняются лица медсестер, но одна  из них всегда дежурит рядом с
ней. Сквозь ширмы доносился чей-то плач, сто ны, спокойно и методично что-то
диктовали полушепотом чьи-то голоса. Время от времени где-то жужжал какой-то
аппарат  и по  коридору неслись быстрые шаги.  В эти  минуты  голоса  теряли
спокойствие  и методичность,  становились  напряженными, отдавали  поспешные
приказания.
     При  очередном  пробуждении  дежурившая  у  койки  очередная  медсестра
спросила:
     - Не хотите ли узнать о своем состоянии?
     - Зачем?  Мое  состояние мне и так  известно,  - ответила  Вероника.  -
Только это не имеет отношения к тому, что происходит с моим телом. Вам этого
не понять - это то, что сейчас творится в моей душе.
     Медсестра явно хотела что-то возразить, но Вероника  притворилась,  что
уже спит.
     Когда Вероника снова открыла глаза, то обнаружила,  что лежит  уже не в
закутке за ширмами,  а  в  каком-то просторном  помещении -  судя по  всему,
больничной палате.  В  вене  еще торчала  игла  капельницы,  но  все  прочие
атрибуты реанимации исчезли.

     Рядом с койкой стоял врач - высокого роста, в традиционном белом халате
в контраст нафабренным усам и шевелюре черных волос, столь же явно крашеных.
Из-за  его   плеча  выглядывал  с   раскрытым  блокнотом  в   руках  молодой
стажер-ассистент.
     - Давно-я здесь? - спросила она, выговаривая слова медленно и с трудом,
едва не по слогам.
     - В этой палате - две недели, после пяти дней в отделении реанимации, -
ответил мужчина постарше. - И скажите спасибо, что вы еще здесь.
     При последней фразе по лицу молодого человека пробежала странная тень -
не то недоумения, не то смущения, - и Вероника сразу насторожилась: что еще?
Какие еще  придется  вытерпеть муки?  Теперь она неотрывно следила за каждым
жестом, за каждой сменой интонации этих  двоих, зная,  что  задавать вопросы
бесполезно,  -  лишь в редких случаях  врач скажет больному  всю правду, - а
значит, остается лишь самой постараться выведать, что с ней на самом деле.
     - Будьте добры, ваше имя, дата рождения, семейное положение, адрес, род
занятий, - произнес старший.
     С  датой  рождения,  семейным положением  и родом занятий, тем более  с
собственным именем, не  было ни малейшей задержки, однако Вероника с испугом
заметила,  что  в  памяти  появился пробел - не удавалось  вспомнить  точный
адрес.
     Врач направил ей  в глаза лампу, и  вдвоем с ассистентом они долго  там
что-то высматривали. Потом обменялись беглыми взглядами.
     - Это  вы  сказали дежурившей  ночью медсестре, будто нам  все равно не
увидеть то, что у вас в душе? - спросил ассистент.
     Такого Вероника что-то не могла припомнить. Ей вообще с трудом давалось
осознание того, что с ней случилось и почему она здесь.
     -  Вероятно, вы еще  под действием успокоительного - оно в обязательном
порядке входит  в курс реанимации, - а это могло в какой-то мере повлиять на
вашу память. Но прошу  вас,  постарайтесь ответить на все,  о  чем мы  будем
спрашивать, по возможности точно.
     И  оба принялись по очереди  задавать ей какие-то  совершенно  дурацкие
вопросы:  как называются крупнейшие люблянские газеты, памятник какому поэту
стоит на главной площади (ну, уж этого она не забудет никогда: в душе любого
словенца запечатлен  образ Прешерна), какого  цвета волосы у ее  матери, как
зовут ее  сотрудников,  какие  книги  чаще  всего берут  у  нее в библиотеке
читатели.
     Вначале Вероника хотела  было вообще не отвечать,  -  ведь в самом деле
голова была еще как в  тумане. Но от вопроса к вопросу память прояснялась, и
ответы становились все  более связными. В какой-то момент ей  подумалось как
бы со стороны, что, если она находится  в псих-больнице -  а похоже, что это
именно  так, -  то ведь сумасшедшие совершенно  не  обязаны мыслить  связно.
Однако для своего  же блага, чтобы  убедить, что они имеют  дело отнюдь не с
сумасшедшей, -  а еще желая вытянуть из них побольше  о  своем  состоянии, -
Вероника  постаралась  отвечать  вполне  добросовестно,  напрягая  память  в
усилиях  извлечь из нее те или иные  факты, сведения, имена. И, по мере того
как сквозь пелену  забвения пробивалась ее прежняя  жизнь, восстанавливалась
сама личность Вероники, ее индивидуальность, ее предпочтения, вкусы, оценки,
ее  мировосприятие, ее видение  жизни,  -  и  мысль  о  самоубийстве, совсем
недавно,   казалось,   навсегда   похороненная    под   несколькими   слоями
транквилизаторов, вновь всплыла на поверхность.
     - Ну, на сегодня хватит, - сказал наконец тот, что постарше.
     - Сколько еще мне здесь находиться?
     Тот, что помоложе, отвел глаза,  и она  буквально  кожей почувствовала,
как все повисло в  воздухе, словно с  ответом  на  этот вопрос  перевернется
страница, и с нею вся жизнь будет переписана заново, причем безвозвратно.
     - Говори,  не  стесняйся, -  сказал  старший. - Здесь  уже ходят всякие
сплетни, так что и  ее ушам  их  не  миновать. В  этом  заведении ничего  не
утаить.
     - Ну,  что сказать,  -  вы  сами  определили свою судьбу, - со  вздохом
вымолвил молодой человек, тщательно взвешивая каждое слово. - Теперь настало
время узнать, каковы последствия того,  что вы натворили. В такой  лошадиной
дозе снотворное привело к коме, а длительное пребывание в коме, тем  более в
столь глубокой, представляет прямую угрозу сердечной деятельности, вплоть до
ее прекращения. Вот вы и заработали некроз... Некроз желудочка...
     - Да ты без экивоков, - сказал старший. - Говори прямо.
     - Словом, вашему  сердцу нанесен непоправимый  ущерб, а это означает...
что оно скоро перестанет биться. Сердце остановится.
     - И что это значит? - спросила она в испуге.
     -  Только одно: физическую  смерть. Не знаю,  каковы  ваши  религиозные
убеждения, но...
     - Сколько мне осталось жить? - перебила Вероника.
     - Дней пять, от силы неделю.
     За   всей  его  отстраненностью,  за  всем  напускным  профессиональным
сочувствием  сквозило  откровенное удовольствие, которое этот парень получал
от собственных  слов,  словно оглашенный  им  приговор - примерное  и вполне
заслуженное наказание, чтоб впредь и прочим неповадно было.
     За свою жизнь Вероника не раз имела случай убедиться, что многие люди о
несчастьях других говорят так, будто всеми силами желали бы им помочь, тогда
как на самом деле втайне испытывают некое злорадство, -  ведь  на фоне чужих
страданий  они  чувствуют  себя  более  счастливыми, не обделенными судьбой.
Таких людей Вероника презирала, потому и сейчас не собиралась  предоставлять
этому юнцу возможность, изображая сострадание, самоутверждаться за ее счет.
     Вероника пристально посмотрела на него. И улыбнулась.
     - Значит, я все-таки добилась своего.
     - Да, - прозвучало в ответ.
     Но  от  его   самодовольства,  от  упоения  собой  в  роли   принесшего
трагические вести не осталось и следа.

     Однако ночью  пришел  настоящий страх. Одно  дело - быстрая  смерть  от
таблеток, и совсем другое - ждать  смерти почти  неделю,  когда  и  так  уже
совершенно истерзана тем, что довелось пережить.
     Всю свою жизнь она прожила  в постоянном  ожидании чего-то: возвращения
отца с работы, письма от любовника, которое все никак не приходит, выпускных
экзаменов,  поезда, автобуса,  телефонного  звонка,  начала  отпуска,  конца
отпуска. Теперь приходится ждать смерти, встреча с которой уже назначена.
     Только со мной могло такое случиться. Обычно ведь умирают как раз в тот
день, когда нет далее мысли о смерти.
     Нужно  выбраться  отсюда.  Нужно  снова  раздобыть таблетки,  а если не
получится, и останется единственный выход - броситься  с крыши, она пойдет и
на это. Здесь уж не до  родителей,  не до их душевных терзаний,  если выбора
нет.
     Она приподняла  голову  и  огляделась.  Все койки были  заняты спящими,
откуда-то доносился  громкий  храп.  На окнах виднелись решетки.  Отбрасывая
причудливые тени по всей палате, в дальнем ее конце, у выхода, горел ночник,
обеспечивавший неусыпный надзор  за  пациентами. У ночника  женщина  в белом
халате читала книгу.
     Какие культурные эти медсестры. Все время только и делают, что читают.
     Веронике  отвели  место  в  самом  дальнем углу:  отсюда  до медсестры,
углубившейся  в чтение,  было десятка  два  коек. На  то,  чтобы подняться с
постели,  ушли все  силы  - ведь уже почти  три недели, если  верить  словам
врача, Вероника была лишена всякого движения.
     Подняв глаза, медсестра увидела, как  с капельницей в руке приближается
та, кого недавно привезли из реанимации.
     -  Я  в  туалет, - прошептала она,  боясь  разбудить других  обитателей
палаты.
     Медсестра  кивнула в  сторону  выхода. Вероника лихорадочно соображала,
где бы тут найти лазейку, как бы незаметно выскользнуть из больничных стен.
     Нельзя отгадывать,  пока они  уверены,  что  я еще  слишком слаба  и не
вздумаю трепыхаться.
     Она   окинула  все  вокруг  напряженно-внимательным  взглядом.   Туалет
оказался тесной кабинкой без двери. Чтобы выскочить из палаты, не оставалось
бы ничего иного, кроме как схватить дежурную и, одолев ее, завладеть ключом,
но для этого Вероника была слишком слаба.
     - Это что - тюрьма? - спросила она.
     Дежурная отложила книгу и теперь неотрывно следила  за каждым движением
Вероники.
     - Нет. Это клиника для душевнобольных.
     - Но я не сумасшедшая. Женщина рассмеялась.
     - Ну да, все здесь так говорят.
     - Ну хорошо, пусть я сумасшедшая. Но что это значит?
     Женщина сказала Веронике, что ей нельзя подолгу быть на ногах, и велела
снова лечь в кровать.
     - Что значит быть сумасшедшей? - настаивала Вероника.
     -  Об этом  спросите завтра у  врача. А сейчас  - спать, не то придется
дать вам успокоительное, хотите вы этого или нет.
     Пришлось сдаться, и Вероника поплелась  обратно. Уже  возле своей койки
она услышала шепот:
     - Вы что - в самом деле не знаете, что такое сумасшествие?
     Первым побуждением было  вообще  сделать  вид,  что  не расслышала:  не
хватало  еще и  в психушке  заводить знакомства,  искать единомышленников  и
соратников в сопротивлении местным властям.
     На уме у Вероники было лишь одно: смерть. Если убежать невозможно,  она
постарается здесь же покончить с собой - и чем скорей, тем лучше.
     Но вопрос был тот же, который она сама задала дежурной.
     - Вы не знаете, что значит быть сумасшедшей?
     - Вы кто?
     - Меня  зовут  Зедка.  Идите к  себе в кровать.  Нужно усыпить внимание
дежурной, а потом постарайтесь незаметно пробраться сюда.
     Вероника вернулась к  себе в  кровать и подождала,  пока дежурная снова
углубилась в чтение. Что значит быть сумасшедшей? У  нее было весьма смутное
представление на сей  счет,  поскольку само это слово  употребляют  кому как
вздумается:  говорят,  например, про спортсменов,  что  только  ненормальные
могут так себя  гробить  в погоне  за  рекордами. Или про  художников -  что
только у  полоумных  бывает такая  сумбурная  жизнь,  в которой  нет  ничего
постоянного,  ничего  надежного,  да и сами художники не знают, чего от себя
ждать.  Ну  и, кроме того, на  улицах Любляны случалось видеть посреди  зимы
слишком  легко одетых  людей, которые  разглагольствовали  о  конце  света и
повсюду таскали за собой раздвижные тележки, груженные картоном и тряпьем.
     Спать ей не хотелось. По  словам врача, она проспала почти целую неделю
- слишком долго для человека, привыкшего к жизни без сильных переживаний, но
с жестким графиком отдыха.
     Что   такое  сумасшествие?  Наверное,  лучше  спросить  кого-нибудь  из
душевнобольных.
     Вероника сползла с койки на пол, присела на корточки и, вытащив из вены
иглу,  стала пробираться  туда,  где  лежала  Зедка,  борясь с  подступающей
тошнотой  - побочным  следствием  не то заработанного некроза, не то усилий,
которые сейчас от нее требовались.
     - Я не знаю, что значит быть сумасшедшей, - прошептала Вероника. - Я не
сумасшедшая. Я лишь неудавшаяся самоубийца.
     - Сумасшедший - это тот, кто живет в своем особом мире. Как, к примеру,
шизофреники, психопаты, маньяки. То есть те, кто явно отличаются от других.
     - Как вы, например?
     -  Кстати, -  продолжала  Зедка,  пропустив  реплику  мимо  ушей, -  вы
наверняка  слышали об  Эйнштейне, который  говорил,  что нет пространства  и
времени, а есть их единство. Или о Колумбе, который настаивал на том, что по
другую  сторону океана -  не бездна, а континент.  Или  об Эдмонде  Хиллари,
который был  убежден, что  человек может  взойти на  вершину Эвереста. Или о
"Битлз", которые создали другую  музыку  и одевались  словно люди совершенно
иной эпохи. Все эти люди, и тысячи других, тоже жили в своем особом мире.
     Эта сумасшедшая говорит разумные  веши, -  подумала Вероника,  вспомнив
истории,  которые ей  рассказывала мать,  -  о святых, утверждавших, что они
разговаривали с Иисусом или Девой Марией. Они тоже жили в другом мире?
     - Я  видела здесь, в Любляне, как по улице шла женщина с остекленевшими
глазами, одетая в красное платье с декольте, а на термометре было 5 градусов
мороза. Я решила, что она пьяна, и хотела помочь ей, но она отказалась взять
мою куртку. Наверное, в ее мире было лето;
     ее сердце было горячим от  желания кого-то,  кто ее ждет. И пусть этот.
другой  - лишь  плод  ее  воображения, но  разве она не имеет  права  жить и
умереть, как ей хочется?
     Вероника не  знала, что сказать, но слова этой сумасшедшей женщины были
разумны. Кто знает, не она ли была той женщиной, которая полуголой вышла  на
улицы Любляны?
     - Я расскажу вам одну притчу, - сказала Зедка. - Могущественный колдун,
желая уничтожить королевство, вылил в источник, из которого пили все жители,
отвар волшебного зелья. Стоило кому-нибудь глотнуть этой воды - и  он сходил
с ума.
     Наутро все жители напились этой  воды, и  все до  одного сошли с  ума,.
кроме короля, у которого был свой личный колодец для него и для его семьи, и
находился этот  колодец там,  куда  колдун  добраться не  мог. Встревоженный
король  попытался  призвать к порядку  подданных,  издав ряд указов о  мерах
безопасности и здравоохранения,  но  полицейские  и инспектора успели выпить
отравленную воду и сочли королевские решения абсурдом, а потому решили ни за
что их не выполнять.
     Когда в  стране узнали о королевских  указах,  то  все  решили, что  их
властитель сошел с ума и теперь отдает бессмысленные приказы. С криками  они
пришли к замку и стали требовать, чтобы король отрекся от престола.
     В  отчаянии  король  уже  собирался  сложить  с себя  корону, когда его
остановила королева, которая сказала:
     "Давай пойдем к  тому источнику и тоже выпьем из него.  Тогда мы станем
такими же, как они".
     Так они и сделали. Король и королева выпили воды из источника безумия и
тут же  понесли околесицу. В тот  же  час их подданные отказались  от  своих
требований: если  теперь  король проявляет такую мудрость, то  почему  бы не
позволить ему и дальше править страной?
     В  стране воцарилось  спокойствие, несмотря на  то, что ее жители  вели
себя  совсем  не  так,  как их соседи. И король смог  править до конца своих
дней.
     Вероника рассмеялась.
     - Непохоже, что вы сумасшедшая, - сказала она.
     -  Но  это  правда,  хотя меня и можно  вылечить,  ведь у  меня болезнь
простая  - достаточно  восполнить  в организме  нехватку одного  химического
вещества.  И все  же я надеюсь,  что это  вещество решит только мою проблему
хронической депрессии. Я хочу остаться сумасшедшей, жить так, как я  мечтаю,
а не так,  как хочется другим.  Вы  знаете, что  находится там,  за  стенами
Виллете?
     - Там люди, выпившие из одного колодца.
     - Совершенно верно, - сказала Зедка. - Им кажется,  что они нормальные,
поскольку все они поступают
     одинаково. Я буду притворяться, что тоже напилась той воды.
     - Но я-то выпила, и именно в этом  моя проблема. У меня никогда не было
ни депрессии, ни большой радости, ни печали, которой бы хватило надолго. Мои
проблемы такие же, как у всех.
     Зедка на какое-то время замолчала.
     - Говорят, вы скоро умрете.
     Вероника  на  миг заколебалась:  можно  ли довериться этой  женщине,  с
которой едва знакома? Наверное, следует рискнуть.
     - Мне осталось всего пять-шесть  дней. Я сейчас думаю, есть  ли  способ
умереть  раньше? Если бы  вы  или кто-нибудь  из тех, кто здесь, достали мне
нужные таблетки, я уверена, что на сей раз сердце  не выдержит.  Пожалуйста,
попытайтесь понять,  как  мучительно ждать смерти, и, если есть возможность,
помогите мне.
     Не успела Зедка ответить, как появилась медсестра со шприцем.
     - Самой вам сделать укол или, может, позвать санитаров?
     -  Не  спорьте с нею, - сказала Зедка  Веронике. - Берегите  силы, если
хотите получить то, о чем меня просили.
     Вероника поднялась с корточек и, вернувшись к себе на место, сдалась на
милость медсестры.

     Это был ее первый нормальный день в Виллете, своего рода "выход в свет"
-  в общество  умалишенных.  Из  палаты  Вероника  направилась в  просторную
столовую,  где  собирались из обоих  отделений - женского  и  мужского. Взяв
чашку кофе, про себя Вероника отметила: в  отличие от того, что показывают в
фильмах  про   психушки,   -   скандалы,   крики,   яростная   жестикуляция,
непредсказуемые  выходки пациентов. - здесь все  было погружено  в  гнетущую
атмосферу  безмолвного, фальшиво-благостного покоя.  Каждый  ушел в себя,  в
свой внутренний мир, куда закрыт доступ посторонним.
     После завтрака, который оказался довольно вкусным (впрочем, несмотря на
мрачную репутацию Виллете, никто никогда  не говорил, что там плохо кормят),
больным предписывались "солнечные ванны на свежем воздухе". Между тем солнца
сегодня не было, да и холод стоял  основательный -  температура ниже нуля. В
бдительном
     сопровождении  санитаров больные  потянулись во двор,  в  сад, покрытый
снегом.
     - Я  здесь  не для того, чтобы  сохранить  себе жизнь, а  чтобы от  нее
избавиться, - сказала Вероника одному из санитаров.
     - Даже если  это  так, вы все равно должны  выйти  на  улицу  и принять
солнечную ванну.
     - Кто из нас сумасшедший? Ведь там нет никакого солнца!
     -  Но есть  свет, и  он благотворно действует на больных.  К сожалению,
зимы у нас долгие, иначе и работы у нас было бы гораздо меньше.
     Спорить  было бесполезно;  Вероника вышла в сад и прошлась вдоль стены,
оглядываясь вокруг и втайне помышляя о бегстве. Стена была высокой, что было
типично для  старых казарм, но  башни  для часовых были  пусты. По периметру
сада  располагались  здания военного образца,  в  которых теперь  находились
мужские   и   женские  палаты,  административные  помещения,  процедурные  и
ординаторские.
     Сразу стало  ясно, что единственным  по-настоящему укрепленным участком
был главный  вход -  что-то  вроде вахты  с  двумя охранниками, проверявшими
документы у каждого, кто бы ни следовал мимо.
     Похоже,  умственные  способности  Вероники  постепенно  возвращались  к
норме. Для проверки она стала вспоминать всякие мелочи: где оставила ключ от
своей комна ты, какой диск недавно купила, какой последний  заказ получила в
библиотеке.
     - Я - Зедка, - сказала оказавшаяся вдруг рядом женщина.
     Ночью не удалось рассмотреть ее лицо - весь  вчерашний разговор у койки
Веронике  пришлось  просидеть на корточках,  не поднимая головы. Назвавшаяся
Зедкой  была на вид совершенно  нормальной женщиной,  лет примерно  тридцати
пяти.
     - Надеюсь,