душа  моя,
зазнобушка..." - и снова.
  В   дверях   стоял  высокий  красивый  мужчина,  примерно  мой   ровесник.
Соматическое (общее) состояние по всем показателям было просто отличное.
  - Садитесь.
  -  Доктор, это свершилось - я здесь. И мы вместе с вами докажем остальным,
что конец света не только наступил, но что уже и состоялся, прошел, мы и  не
заметили, что живем после конца света, что мы не люди, а нелюди. Докажем? Но
о  том,  как  я  сюда  попал,  не скажу, это был мой  расчет.  Я  исследовал
сумасшедших  на свободе, пора логически начать исследовать их в  заключении,
то есть здесь.
  - Здесь обычная больница...
  -  Только  зарешеченная? - сощурился новый больной. - Но это хорошо,  пора
отгораживаться  от  бесов. Прошу создать мне условия  для  труда,  выставить
охрану, так как мой труд вольется в труд моей республики.
  Медбрат  из-за  его  плеча сделал знак, что успокаивающее  введено  и  что
больной скоро успокоится. И он действительно прямо на глазах сникал,  взгляд
его пронзительных глаз становился плывущим и ускользающим.
  -  А моя проститутка где? - спросил он. - А бумаги где? Отберете - вам  же
хуже.
  - Может быть, вы пойдете в палату?
  - Уводите, - надменно сказал он, вставая. - Мне как, руки за спину?
  - Можно и за голову...
  -  Да  вы,  кажется, с юмором, - сказал больной, - может,  еще  вы  мне  и
пригодитесь.
  -  Чем-то  на  вас похож, - сказал, вернувшись, медбрат. - У него  записки
какие-то, будете смотреть?.. Жена его здесь, позвать? Но если вам некогда...
  - Позовите.


Навстречу мне шла старуха

  В  кабинет  вошла женщина. Я остолбенел - показалось, что  эта  женщина  -
мать моей Веры. Женщина, нервно смеясь, заговорила:
  -  Какой  вы  старый. И седой. И лысеете. Седой, это красиво, седой  бобер
дороже,  да?  А  я  вот  мужа довела, он говорит. И он меня  довел.  Тазепам
горстями, валерьянку стаканами, никакого толку. А ревновал! У меня ни с  кем
ничего не было, ведь мы только целовались, да? Но ему ничего не докажешь. Он
может  и  больницу поджечь, вы смотрите. А я психопатка, да? Но  женщины  на
работе   успокаивают,  что  я  еще  молодая.  И  мое  решение   одобряют   и
поддерживают,  ведь иначе он убьет. Он пил, ой пил! Обои со  стен  сдирал  и
пропивал.  С  топором  за  мной  бегал. А  вначале  робкий  был,  и  я  тоже
детдомовка, тоже забитая, мы бы и ужились. А жена у вас врач? Ну, правильно.
  - Простите, что это за бумаги мужа?
  -  Дурость  сплошная.  С  Львом Толстым спорит.  Повести  недописанные  за
Пушкина  и Лермонтова дописывал. Я хранила, хранила, да и выкинула.  Ой  тут
было! Другие и спят, и гуляют по ресторанам, и вида не теряют, а я что?  Вот
вы  водите жену в ресторан? Не водите, дурной тон. А не будете водить  -  ей
обидно. Ну, как я выгляжу? Еще ничего, да?
  - Да нет, все нормально.
  -  Где уж нормально? Чего врать-то! Врать-то чего? Это вы больным врите. А
женщины  есть  у  вас в отделении? Нет? Поглядеть бы, как  с  ума  от  любви
сходят.  Есть такие? Нет? Начинайте с меня. А с жиру бесятся? У нас  одна  -
чего  не  хватало? Муж тыщи таскал, все было мало, удавилась.  Хоть  бы  кто
пожалел  -  смеялись. Говорили: он удушил и в петлю вставил; нет, следствие,
даже двойное, ответило: сама. Вначале местные следователи занимались, им  не
поверили,  у нас же все продано, кого хочешь засудят, кого хочешь выгородят.
Пригласили  из центра. Этим поверили. Удавилась сама. Такое заключение.  Муж
мне  говорит: я тебе тоже так подстрою, что, кого ни пригласят, все  сделают
такой  же  вывод. И мне все время показывает разные веревки. Пойду в  ванную
стирать,  там сверху висит веревка. Или: показывают по телевизору  удавов  и
змей, а их часто показывают, и не только в "Мире животных", говорит: "Смотри
и  запоминай". Это как вынести? И меня же все осудят, что дала  согласие  на
излечение. А я от вас без тазепама не уйду. Да и он уже не действует. А дочь
меня продает. Он за мной бегает с топором, она уходит в кино и меня называет
дурой.  Она  уже давным-давно не девушка. Как зубы почистила! А  я  как  это
перенесла? У вас дети есть?
  - Сын.
  -  Это  лучше.  Хотя  тоже  на  какую нарвется.  Моей  стыдно  стало  быть
девушкой,  немодно, несовременно. Весь запад давно покончил  с  невежеством,
это  как? Они, значит, передовые, ищут партнера, сексуального совпадения,  а
мы  отсталые.  Так  и умру без радости в постели. Да уж хоть  бы  в  постели
умереть,  а не в петле. Не муж меня в петлю загонит, а дочь. Мне заранее  ее
дети не в радость. И никуда не денусь, буду нянчиться с дитей расчета. А  не
буду - со свету сгонит. Нам говорили - дети по любви красивые. А дочь у меня
страшная  такая, значит, я его не любила. И не хочу. Не могу и не хочу,  как
Пугачева  поет. Ее бы на мое место - попела бы. У меня матери не было,  отца
не  было,  в  детдоме  росла. Нас стригли наголо от  вшей,  дразнили,  мы  в
одинаковых мешках-платьях ходили, всегда голодные, всегда злые, ждали  своей
жизни.  И  дождались. Я так дождалась, что и в петлю не надо загонять,  сама
залезу.  А  повеситься думаю на площади, где были митинги демократов,  пусть
любуются  на  свои  плоды. Какое вранье кругом! А я защищаю  правду  и  буду
защищать!  И  муж - молодец, с бесами. Правда, он решил, что я бесовка  и  к
нему приставлена. А ты женат?
  -  Да.  Она продавщица. То есть пусть бы была продавщица, но по психологии
продавщица.
  - Приставлена к тебе. Не замечал?
  - Мы почти не видимся.
  Я  отвечал механически, заторможенно, как-то оглушенно. Все оборвалось,  и
рухнуло, и сыпалось под ноги, в чем-то застрял и шагу сделать не мог.
  -  А  он  тоже Алексей, ты прочел документы? Да? Он, кстати, болен теорией
двойников.  Но  только  как-то наоборот. То есть один двойник  плюс,  второй
минус, посередине нуль, ну он тебе объяснит. Ты ведь любил меня? Любил, и он
любил,  вас двое таких дураков, чтоб такую дуру любить, вы и есть  двойники.
Ой,  а  я  ведь  узнала,  что  ты это ты, хотела  насмешить,  спросить,  чем
отличается кокарбоксилаза от капролактама, смешно? А от карболата?
  - Ты когда обратно?
  - Ухожу, ухожу, ухожу. А стихи-то пишешь? Ну, звоните, пишите, заходите!
  У  меня  не  нашлось ни слов, ни сил, чтобы задержать ее. Даже  не  встал.
Слишком силен был удар. Сияние любви, юности, мечтания по ночам, надежды  на
встречу  -  и  вот  эта  старая психопатка. Боже мой, как  хорошо,  что  это
случилось, как хорошо, что больше нечего ждать, как хорошо, что осталась мне
только работа.


Когда не слышат на свободе, услышат в психушке

  Труд  мой,  как  всякий труд для всякого мужчины, - вот мое  лечение.  Тем
более и труд мой весь о лечении. Отчего люди сходят с ума? От очень разного.
Для моих больных, прежних, не тех, что пошли в последнее время, не важен был
человек  в мире, все заключалось в мире человека, это понятно? Олигофрены  и
гидроцефалы  были в любую эпоху, в любой стране, но таких, как  у  нас,  нет
нигде.  Это  плоды  цивилизации и перестройки. Сводила с ума  угроза  войны,
армия, страх, обостренное правдоискательство. Но сразу же: если ищут правду,
значит,  ее  нет.  Но что есть правда? Это представление каждого  отдельного
человека  о  порядке  вещей  и  явлений.  Все  должно  быть  так,   как   он
представляет,  а  не  иначе.  И  вполне  может  ошибиться,  ибо  другой  все
представляет  иначе. Конечно, если они равны, они договорятся, но  равенства
нет, забудем этот масонский крик для дураков о свободе, равенстве, братстве.
Нет  равенства.  Правда начальника превысит правду подчиненного.  Если  даже
допустить, что мы складываем общее мнение и делим его на всех, то  будет  ли
это  общей  правдой? То есть суммарная окопная правда солдата плюс  блиндажи
начальства  плюс  главная  ставка, поделенные на всех,  означают  ли  правду
войны?  Нет,  конечно. Вообще доверить смертному критерий правды невозможно.
Тем более святое слово истина. Для русских истина - Христос, другой не будет
отныне  и  довеку. Пока до этой истины мы не поднялись, будем  копошиться  в
своих правдах.
  "Хотя  бы  вкратце  переберем некоторые случаи, характерные  для  клиентов
последнего  времени,  -  читал я свои записи. - Вот случаи  боязни,  рабство
страха, ибо забыто правило "Бога боюсь - никого не боюсь, а Бога не боюсь  -
всех боюсь". Больной С. боялся начальников, старался избавить себя от страха
таким  способом:  набирал  номера их телефонов до рабочего  дня  или  поздно
вечером.  Представлял,  как  и кабинете на просторе  стола  звонит  один  из
телефонов.  Говорил в трубку громко и уверенно. Однажды  один  начальник,  в
свою  очередь боясь своего начальника, пришел пораньше и ответил  С.  Что-то
сдвинулось в его сознании. Вскоре он потерял свою записную книжку, в которой
были номера телефонов многих начальников. С. вообразил, что книжка попала  к
чекистам,  что  за  ним ведется слежка. Этого хватило для следующей  ступени
болезни.  В  отделении  он  всегда сидит возле столика  дежурного  медбрата.
Смотрит  на  телефон.  Когда  телефон звонит,  С.  вздрагивает  и  счастливо
улыбается.
  Больные  -  изобретатели. Это целая когорта, мы  легко  могли  бы  сделать
первичную   организацию  БРИЗа.  Их  идеи  заскакивают   в   дали,   которых
человечество, по своему безумному устремлению к самоуничтожению, может и  не
достигнуть. Например: изобретение тепла без дров. К. пишет: "Не  надо  угля,
торфа,   нефти,  расщепления  атома,  нужна  скорость  молекул  в   воздухе.
Доказательство: два вентилятора, дующие один на другой, в середине  пластина
съема энергии".
  Идея  М.  "Перевод часов совершать не дважды в год, а дважды в  сутки,  то
есть  утром  на  час  раньше, а вечером на час позже.  В  сутках  становится
двадцать шесть часов, увеличивается световой день, продолжительность работы,
ее результаты также увеличиваются"...
  Отложив  записки, я вспомнил еще случай, забавный, если б не  искалеченная
от  этого судьба. Один работник планирующих органов в прямом смысле рехнулся
от  того, что ему открылся настоящий смысл слова "планировать". Произнесение
этого  слова  с  ударением  на втором слоге, как  все  произносят,  означает
планИрование,  летание,  парение в воздухе без мотора  с  помощью  воздушных
потоков.  По-настоящему, в применении к хозяйствованию, надо  произносить  с
ударением  на  последнем слоге - планировАть. Открытие было  не  из  слабых,
оказывается, наши планирующие органы десятками лет парили в пустоте.
  Вообще  бывшие начальники почти всегда смотрятся смешно. Они и в отделении
пыжатся. Один и в палате кричал на всех, что все лодыри, что надо дать  всем
твердое  задание. Но это был один пунктик, другой заставлял мучиться  самого
начальника.  Он  не  спал, когда на Камчатке начинался рабочий  день.  "А  в
Воронеже  сплят! - кричал он. - В Ростове сплят! Украина сплит  беспробудно,
Беларусь храпака дает, Прибалтика ладно, она на шведов ориентиры держит, хай
сплит,  но  Поволжье дрыхнет, вот что преступно!" Так же  было  и  наоборот.
Когда  в  Воронеже  и  на Украине работали, Камчатка,  опять  же  преступно,
засыпала. Начальник с ума сходил каждый день. Ночью вес начиналось  сначала.
"Рыбзасольщицы  Курил и Сахалина красными от холода руками пытаются  снизить
цены ни сардины и сардинеллы, а Саратов? А взять Астрахань, а в Архангельске
вообще беспробудный народ!" Вместе с рассветом он проходил Азию, продвигался
к  Уралу,  проходил  Европу,  ближнее и  дальнее  зарубежье.  Доставалось  и
полякам,  и румынам, не щадил и болгар. Отдыхал он только тогда, когда  день
уходил к капиталистам. Он мечтал даже, чтоб капиталисты спали побольше, чтоб
пили  из  нас соков поменьше. "Да нет, это не наши лодыри", - горько говорил
неугомонный погоняльщик и вскакивал: пора было будить Дальний Восток.


Японская мама

  Скрывать какие-либо запрещенные методы лечения мне незачем, я их не  знаю.
Они  жестоки,  эти  методы, да, но запрети их - и как  лечить?  Болезненные,
"горячие"  уколы  называли  у  нас  "японская  мама"  из-за  сопровождающего
вскрика. Опять и опять повторяю, что мы не знаем, как лечить душевнобольных.
Мы  знаем  следствие,  а не причины. Причина одна - ненормальность  мира,  в
котором  мы живем, он сводит с ума. Я могу только назвать несколько свойств,
обладая которыми, человек остается в своем уме. Это - присутствие постоянной
критики и самокритики, чувство юмора. Не издевательства, не насмешек, именно
юмора,  в котором опять же самовысмеивание и самоукоры. Так же ограждены  от
ударов  по  психике  верующие.  Но не фанатично  верующие,  это  непременное
условие. Фанатики любого толка - спортивные, эстрадные - это наши клиенты.
  Надо думать об успокоении мира, о естественности его, о чистоте природы  -
вот  единственный путь к здоровью. "В нервы головы, - говорит мой клиент,  и
его  рассуждение  более  чем  здраво, - входят  нервы  зубов.  Их  вырывают,
сокращая  нервы  головы на несколько сантиметров, это отражается ни  голове.
Надо  иметь здоровые зубы. Как? Не курить, есть только здоровую пищу,  химию
исключить вообще".
  Другой  резонно требует отменить тюрьмы - в тюрьмах сходят с  ума,  и  зря
юриспруденция  изображает  это  так, что  симптомы  сумасшествия  вызываются
искусственно,  в тюрьму такую юриспруденцию, посмотрим через  неделю  на  се
симптомы.
  Третий  говорит,  что жадность, корысть, зависть - путь в наше  отделение.
Совершенно точно. Как перекрыть этот путь? Очень, просто - исключить золото,
богатство из жизни.
  И  вообще исцеление просто в любом случае: убрать из жизни испуг, хамство,
плохие  запахи  (да,  есть и такие больные, которых преследуют  определенные
запахи); убрать понятие славы, это избавит от мании величия. Тем, кто сходит
с  ума  от  бессонницы, нужно создать три условия: тишина,  темнота,  чистый
воздух...  То есть устранять причины. Но главное, повторяю, общее  состояние
общества.
  Я  не  люблю уходить из отделения, мне стало тяжко ходить по улицам, вижу,
особенно  в  последнее  время, измученные лица,  затравленные  взгляды,  или
наоборот - лица гневные, яростные, искаженные, - все это признаки невеселые,
все они значатся в моих институтских учебниках.
  Есть вековечное правило: кого Бог хочет наказать, лишает рассудка. Так, но
Господь  же  повелевает  любить  ближнего.  Разве исцеление - не любовь,  не
прощение ближнего?


Капитализм гибнет от капитала, а социализм погиб от "Капитала" Маркса

  И  действительно,  в отделении интереснее. Я все себя проверял,  может,  я
того  (кручу  пальцем у виска), да нет, не того, а этого, пока  адекватного.
Ну,  скажите,  разве  не интересно то, что у нас создано  несколько  клубов.
Конечно, главный из главных - это клуб КТТС (как только, так сразу), то есть
все   тут  можно  применить.  Как  только  грянет  гром,  так  сразу   мужик
перекрестится;  как  только ставится вопрос, так  сразу  на  него  находится
ответ.  Можно  и поразвернутей, можно целую цепочку событий,  например:  как
только  к нам приезжал дядя Вася, так сразу отец бежал в магазин. Как только
дядя  Вася  поднимал третий стакан, он сразу запевал. Как только  дядя  Вася
запевал,  так  сразу  наша  собака начинала выть.  Как  только  наша  собака
начинала выть, так сразу соседи говорили: к покойнику. И покойник являлся.
  Но  были  клубы  и  попроще, как бы мини-клубы. Клуб  любителей  покойного
сиамского  кота Фени, весившего при жизни двенадцать килограммов и  умершего
при  невыясненных  обстоятельствах. Существовал клуб  награждений  почетными
грамотами  по  незначительным поводам. Хотя одно награждение было  весьма  и
весьма  уместным  для  нас  - награждение по случаю  пробуждения  умственных
способностей.  Был  клуб  конца  света. Его  представители  отвоевали  право
выключать  свет в отделении. Так как им не хотелось конца света, то  свет  в
отделении не выключался всю ночь.
  Конечно,  всех давили своим интеллектом поэтические клубы. Еще  и  оттого,
что  я,  в прошлом рифмовщик, им потакал, И зря: одолели. Ходил по отделению
неприсоединившийся  ни к кому поэт Турусин, он говорил только  стихами.  "О,
Боже мой, прости меня, живу я в мире, как свинья. Тело мое мою и наряжаю,  а
душу  свою в ад провожаю. Чем же? Осуждением, блуждением, неправедным в мире
хождением.  Я, Федор Турусин, никогда перед бесами не трусил, в православную
веру  крестился, с бесами простился, пошел в мир мир обличать,  администраты
решили  меня  кончать. Дала мне власть сто рублей за  честный  труд,  вот  и
поживи  тут.  Велели мне сделать такую замашку, чтобы я ел безбожную  кашку.
Ходили  вослед  за  мной комсомолки, включали на всю мощь  языкомолки,  лица
бесстыжие,  волосы  стрижены,  груди голые, мысли  комолые,  сами  лохматые,
рогатые, дуры языкатые. Как их воспитать, мать не сообразила, сама безбожна,
как  тупая  кобыла. Гореть вам в огне, живодристы, демократы  и  коммунисты.
Сегодня  двадцать  пятое, среда, отойди от меня, беда,  ибо  мной  управляет
Христос,  а  не безбожный барбос. Научил барбос церкви ломать  и  чужих  баб
обнимать.  Барбосовы  родители с Богом воители, но скоро-скоро  закроет  рот
безбожный  урод.  А  эти  чужие бабы хуже болотной жабы,  обнимают  женатого
мужика  и  делают  из  него дурака. А ты, дева, расти  косу,  не  подчиняйся
барбосу. Голова твоя не болванка, и утроба твоя - не лоханка..."
  Я любил слушать Федю.


Не первый снег на голову

  Для  этого  Феди  я  держал нюхательный табак. Федя, естественно,  называл
меня на ты, очень меня жалел.
  -  Иваныч,  разреши  родителей помянуть! - так он просил  табачку.  Нюхал,
морщился,  встряхивался  как при ознобе, наконец  чихал  и,  глядя  на  меня
мокрыми,  восхищенными  глазами,  спрашивал:  -  Хошь  политический  анекдот
расскажу?  Выступает хор беременных женщин, поют: "Ленин в тебе и  во  мне".
Ах,  Иваныч,  не повезло России с женщинами, податливы на пропаганду  чуждых
идей, вот твоя, например...
  - Федя, у меня работа.
  -  Твоя  работа  -  моя  забота.  А какую  горчичку  мать  моя  разводила,
хватанешь  капелюшечку - и слезы льются, слезы льются из очей. А тятя  сажал
такой табак, куда там твоему. Нюхнешь, чихнешь - и голова пуста и очищена от
всякого  агитпропа.  Вот  чего большевики не дотумкали  -  табак  запретить,
чихать  запретить.  Чихнешь на все - и обновился. Не  зря  на  Руси  уважали
чиханье. Будь здоров, говорили. А ты не сказал, не уважил.
  -  Мало  чихал. Давай еще да иди, дела, Федя. - Я придвигал  свои  бумаги,
Федя уходил.
  Итак,  нейролептики  ужасны, даже такие сопливые,  как  тазепам,  элениум,
родедорм,  нозепам,  реланиум и иже с ними. Нейролептики снимают  нервность,
снижают  агрессивность,  заглушают буйство, психический  больной  безопаснее
самого  примитивного хулигана. Но как снижают? Заглушают.  Загоняют  внутрь,
отодвигают,  убивают  что-то другое. Лечим легкие -  убиваем  печень,  лечим
желудок - угнетаем почки. А в психиатрии тем более - мы убиваем способности,
мы  варвары,  мы  не  знаем, кто и насколько болен, кто  здоров,  нет  нормы
психического  здоровья.  Все  условно. Если бы  всех,  больных  и  здоровых,
содержать  вместе,  норма  могла бы хотя опять же условно,  выражаться,  как
постоянно меняющаяся среднесоставная. "Дурак! Псих ненормальный!" - кричат у
нас  то  и  дело в очередях и в автобусах, дома и на работе.  Кто  тогда  не
дурак,  когда каждого в его жизни называли дураком. Но кто называл? И почему
дураки,  а  особенно дуры, лучше живут? И кто напишет учебник о  дурости,  в
котором обозначит конкретные признаки свихнутости?
  Сразу  на  ум  приходит  поглощение ума сверхидеей.  Таких  поглощенных  в
отделении  достаточно. Но разве плохо увлечение, даже поглощение сверхидеей?
Человек ушел в изучение недоступного для других или не привлекающего других,
разве  он ненормален? Он что-то познает, что-то втолковывает, нет, мы  тащим
его  в  психушку,  он страдает от непонимания, срывается  на  крик,  санитар
озлобленно бьет его. А озлобление - признак