все-таки осторожничала, все равно  не  разрешала
поить  друзей.  Митя страдал от разницы меж собой и ими. Им  при  демократии
вообще приходила хана.
  И  однажды  это случилось. Он привел дружков в дом, распахнул  холодильные
камеры  и  серванты - гуляй, братва! Вскоре кто бил хрусталь, кто блевал  на
ковер,  кто спал на нем. Встаньте в дверях на месте пришедшей с работы  жены
или  а  качестве  ее нагруженного шофера, выгляните из-за ее полного  плеча.
Скажите от ее имени: нормален ли такой муж? Нет, ненормален, дружно ответила
комиссия, состоявшая, как вы сами понимаете, из знакомых жены. Вспоминал  ли
у  нас  в  отделении  Митя свои одинокие застолья, свои серебряные  сервизы,
когда гремел алюминиевой искалеченной ложкой но железной тарелке?
  Но  это  женщины  молодого и среднего возраста. А вот  пензенский  случай.
Опять же наш клиент чудом остался жить. Он возвращался с заработков домой  и
попросился  переночевать к старикам. Угостили, он и доверился,  что  идет  с
заработков. Утром просыпается от звуков металла о наждак. Старик точит  нож,
в  ногах постели стоит старуха и ласково говорит постояльцу: "Да, милок, да,
ножик-то  острый". Он вскочил - бежать. Во двор. Двор закрыт, забор высокий.
За  ним  по  двору  бегает  старик  с ножом,  а  старуха,  руководя  боевыми
действиями мужа с крыльца, кричит постояльцу:
  "Пожалей, лешак, старика, не бегай от него, старик-то у меня один".


Двойник

  Хватит  перебирать случай за случаем, их бесконечное число. Классификации,
нумерации поддаются, излечению никак.
  Вот  болит  голова. Не спеши с тройчаткой и пятирчаткой, иди гулять.  Иду.
Нет,  непосильный  взвалил  я  труд  на себя,  надорвусь.  Нельзя  оставлять
человеку только работу, нужна любовь. Самая земная, нужна семья. Конечно,  и
этого  всего мало для души, душе нужна вера, способная на высшую, отрешенную
любовь, но вначале семья. За что я лишен ее? Не было семьи, была как свет  в
окошке мечта о Верочке, теперь все обрушилось, нет Верочки. И не было,  была
моя  слепота. А почему слепота? Будь я с ней, разве бы она не свела  меня  с
ума,  как  свела  в юности, но уже по-другому? А чем лучше моя  торгашка?  А
лучше  всего  вообще без них. Больше всего я подошел бы для  монастыря.  Это
последнее,  что  еще не упущено в жизни. Но как я оставлю своих  отделенцев,
своих  детей? Сейчас, когда я почти все время на работе, работа  стала  моей
жизнью, отделение - моей семьей. Я необходим здесь, и разве это не радость?
  - Доктор?
  -   Да,  что  случилось?  -  автоматически  откликнулся  я,  только  потом
сообразив,  что я довольно далеко от отделения. -   Батюнин, как  вы  здесь?
Вернитесь в палату.
  -  Доктор,  я прохожу сквозь любые мрачные затворы. А потом вы же  человек
тонкой  организации, должны были чувствовать, что меня мучают те же мысли  о
семье,  монастыре,  здоровье  общества. Нам надо  войти  в  соавторство,  вы
работаете  над  теми  же  проблемами, что и я, мы любили  одну  женщину,  мы
одинаково несчастны, и далее по тексту. Для начала вы почитаете мои записки,
я  ваши.  Могу  заранее  сказать,  что  труд  мой  появился  в  моей  голове
одновременно  с  мыслями о гибели России. Вдобавок я прочел строки  поэтессы
Карташевой, она не из эмигрантов, не знаете? Две строчки всего: "Я, Господи,
своих  врагов  прощаю, но, Боже, как Твоих врагов простить?"  И  вот  это  -
борьба с Господними врагами - цель моего труда.
  -  Н-ну,  давайте обменяемся, - протянул я, - хотя у меня, собственно,  не
труд  пока,  а  завал материалов, я перебрал в накоплении фактов,  они  меня
задавили.
  - Вы сейчас на каком месте?
  -  Я  думал  о  категории власти, о том, что перепробовано  все:  уговоры,
насилия, законы, все впустую, миром правят тщеславие и ненависть. И пока  мы
не вернемся к братскому послушанию, к добровольному обременению...
  -  Да,  да, - подхватил он, - свобода воли была дана на то, чтобы показать
неверность всех учений. Неверность какого нам дано показать? Марксизма?  Это
показала сама жизнь, возопили кровавые камни против политики насильственного
счастья.  Кстати,  доктор, ваш, да и мой народец налаживает  устные  выпуски
журналов "Марксизм и кнут", "Марксизм и пряник", а на закуску "Кнут и пряник
марксизма", так сказать, марксизм - не догма.
  -   Алексей,  -  решился  я,  -  ваша  жена,  Вера,  кажется,  говорила  о
двойничестве, и вы сейчас говорите о том же, почему? Ведь все единственны.
  -  Нет,  - живо встрепенулся он, - единственны, да, но и полярны. Плохо  -
хорошо,  горячо  -  холодно, запад - восток, здоровье  -  болезнь,  да,  да,
подождите,  согласен:  последнее - спорно.  Конечно,  все  единственные.  Но
нервная система не может быть одинока...
  - Да, я думаю над этим. Отталкиваясь от Вернадского...
  -  Лучше  отталкиваться  от  краеугольных камней,  надежнее.  Отличники  -
плохие,  трезвые - пьяные, красивые - уроды, - все зависимы друг  от  друга.
Если  я смеюсь, у вас болит голова, вам плохо - мне хорошо, мы полярны,  чем
хуже мне, тем вам лучше. Где выход? Мы на разных концах планки. Надо идти  к
середине,  там точка отсчета, там планка складывается и становится вектором,
стрелой,  направленной  к  цели.  До того  вся  жизнь  -  противоречия.  Это
сатанинские  штучки  -  делить  людей,  сводить  их  по  принципу   единства
противоположностей.  Слуги  сатаны  знают  дело  туго,  до  всех  не   могут
добраться,  устраивают взаимоистребление. Придумали теорию  волков  в  стаде
овец, я о масонах говорю. Придумали идею, что зло усиливает добро, тогда как
это  увеличивает  насилие. Придумали, что течения материализма  и  идеализма
имеют  место в жизни, что и то и другое имеет право на существование,  тогда
как  это  два  тупика. Католики обольстили коммунизмом, сатана расчистил  им
путь, расщекотав желание жить хорошо сейчас, приглушив веру в загробный мир.
Католики  приспособятся к чему угодно, лишь бы не трогали их механистический
муравейник.  Технические достижения стали работать  не  на  прогресс,  а  на
цивилизацию,  а цивилизация требовала комфорт, комфорт привел к конформизму,
а конформист мать родную продаст, лишь бы его не трогали. Человек - растение
сезонное, поле жизни широкое, а человек растет и видит, что кругом сорняки -
дышать  нечем,  света нет, голову поднимет - небеса закрыты нечистой  силой,
и...
  -  Только  в  себе  он может создать царство Божие, - враз  сказали  мы  и
заключили наш ночной разговор крепким рукопожатием.
  Мы договорились, что через какое-то время обменяемся своими трудами.


Русских никто не побил, а все задирают

  Это  название принес мне на утренний прием Зуев, уверяющий, что  президент
Америки выступает по его речам. Я согласился. Зуев сообщил также, что летает
в  виде  молнии  на другие планеты, умеет стрелять глазами и кричит  голосом
Тарзана.  "Алексей Иванович, мне дали знать, что жизнь на земле должна  вот-
вот  прекратиться. Мне разрешили взять с собой в космос одного, кого захочу.
Готовьтесь. Мы вылетим в виде уток в форточку".
  Следующий,  фамилию  не  запомнил, принес идею, что  жизнь  есть  создание
трудностей и их преодоление. Достать, купить, скопить, и это жизнь? "Это  не
жизнь,  Алексей  Иваныч. А вот еще запишите, что и у пьяного бывают  трезвые
мысли,  да?"  - "Да". "Алексей Иваныч, давайте выпускать конфеты  "Мишка  на
севере, Машка на юге"!" - "Давайте".
  Потом  явился  поэт,  их  у  нас было явное перепроизводство.  "Когда  все
устаканилось,  - говорил поэт, - я сел за продолжение поэмы, помните  (я  не
помнил),  "Полно в России стукачей". Мне наречие "полнО" не нравится,  могут
прочесть "пОлно", а напишу: "Да, есть в России стукачи", тогда рифма  "очей"
исчезнет  и  притащится рифма "стукачи", например: "молчи", да еще  вроде  и
радость,  что да, есть, мол, стукачи, всех не вывели. Тогда пишу:  "Стукачей
немало  есть в народе, но не должно их быть в природе", как?" Я сказал,  что
визгу  много,  а  шерсти  нет. Он мрачно посидел в углу  кабинета  и  вскоре
прочел: "Еще до хренища в России ворья и блатных стукачей. Откосы ее  косые,
косые глаза у людей". "Не у всех же", - сказал я...
  Потом шли еще и еще. Еле-еле к вечеру я сел за свои записки.


А все-таки почему все идет по-дурацки?

  А  потому,  что  все только для себя умные. Ну, кто нынче даром  хоть  шаг
ступит?  Одни дураки. Значит, получается, что ум и деньги - близнецы-братья?
Нет,  умный на то и умный, что понимает, что дело не в деньгах. Умные здесь,
у нас, у нас же нет денег, мы все вопросы решаем бесплатно, это не госзаказ,
не хоздоговор, не аренда, не подряд, плата не аккордна, вообще платы нет.
  Мои  больные отлично знают, что, во-первых, они совершенно здоровы, а  то,
что они пьют лекарства, так это благодарность за нашу фруктовую жизнь, и, во-
вторых,  весь мир сошел с ума, поэтому мы ушли из мира, чтоб хоть кто-то  на
планете  остался  нормальным.  Так и есть: мы отгородились  от  сумасшедшего
мира,  до  нас  долетают обрывки сведений, что все там пропало и  пропадает,
идут  войны  и  мятежи, рушатся судьбы, плачут народы, голод и землетрясения
всюду,  но  много  и жирных и сытых, именно они и правят бал.  То  есть  все
перевернулось, все встало с ног на голову, только ходит еще не на голове,  а
на  пьяных ногах огромный, краснолицый начальник, машет дубиной и  орет:  "А
ну,  кому тут не нравятся реформы?" Всех лихорадит: одних от страха,  других
от  жадности, третьих от бедности, четвертые трясутся за компанию и то уедут
из  России,  то  опять вернутся, и все учат и учат ее жить.  Эти  учителя  и
подавно  сошли с ума: говорят России о западном пути развития,  это  главное
сумасшествие на сегодняшний день.
  Так  и  запишем.  Еще отметим, что появилось какое-то сообщество,  которое
именуется то ли СГН, то ли СБН, то есть союз господ и нищих или союз блатных
и нищих.
  Нет,  нет,  подальше  от  этого ужаса. Неужели  кто-то  верит  сумасшедшим
начальникам, что они живут для блага народа? Если так, почему растет  только
плохое:    цены,   преступность,   разврат,   насилие,   пошлость,   цинизм,
безнаказанность? Языки растут! Недавно мы видели комментатора, он  обматывал
себя языком, как шарфом, трижды. Такой красный язык, в узорах.
  Главное  же  наше доказательство в пользу того, что мы здесь нормальны,  а
остальные  чокнутые, такое: время от времени, а в последнее время  все  чаще
там,  в  этой  лоскутной демократии, объявляют сумасшедшими  людей,  которые
заботятся  о благе народа. То есть это считается нормальным, но так  считать
могут только сумасшедшие.
  Еще  доказательство: Россией руководят странные, если не  сказать  больше,
люди,  нормальны ли они, если думают и утверждают, что у России те  же  пути
развития,  что  и  у  Америки?  Это дикость  из  дикостей,  так  утверждать.
Государство без национальных корней и государство на своей земле,  со  своей
культурой разве сравнимы? Но руководители, подобранные по принципу шипящих и
свистящих звуков в фамилиях (шох-шум-шой-шах-хас), ведут корабль наш на рифы
голого  расчета,  жестокости, власти денег, преимущества  материального  над
духовным,  как  будто не тело смертно, а душа, ну разве это не  сумасшествие
так поступать?
  А  разве  не  сумасшествие думать, что русскому зрителю нужна порнография,
зрелища порока и разврата. Вот уж где целый дурдом - на сцене и в кино. Если
создателям  такого  кино  и телевизионщикам нравятся  голые  задницы,  ну  и
показывали бы их друг другу, нам-то зачем?
  И  так  далее.  Россия в плену дурости и наглости - вот какой  итог  наших
заседаний, вечерних, дневных и утренних.


Иностранец в отделении

  Иностранец  попал  к  нам обычным путем. Чистая карточка,  диагноз  велели
писать  самим.  Так  как  у  всех главные пунктом  поведения  была  какая-то
навязчивая идея, то мы и у него поинтересовались: что же он такое  навязчиво
продвигал,   чем  же  он  таким  стал  неугоден  цивилизованному   обществу,
изображающему борьбу за права?
  - Россия, - отвечал он, - лучше всех. Я говорил это всем и везде.
  -  Ну  вот, - догадливо отвечали мы, за это и замели. Но ведь ты никак  не
мог идти по разделу великодержавного шовинизма, ты же не русский.
  -  Увы,  -  поникал он своей иностранной головой, - кок раз  я  и  заболел
оттого,  что именно сами русские не хотели этого слушать. Я им говорил,  что
вся  Европа построена на русское золото, мне отвечали: ну и что. Я  говорил,
что  вся  мировая  наука  движется мыслями  и  идеями  русских  ученых,  мне
говорили: да и плевать, пусть движется. Я говорил, что вся мировая философия
идет  в  русле,  предсказанном  русскими философами,  на  меня  поглядывали,
пожимали плечами и говорили: ну это же естественно. Я тогда кричал:  ну  где
же ваша гордость? Мне отвечали: а зачем? Тут заболеешь.
  И  вот  он стал жить у нас. Ясно, что стал выступать на всех заседаниях  и
кричал шире всех. А так как у нас уважают иностранное мнение, то одно  время
только его и было слышно. Выступив, он всякий раз благодарил за внимание.
  - Большое огромное русское спасибо, - говорил он.
  -  Большое огромное русское всегда пожалуйста, - с поклоном отвечали  ему.
Иностранец еще бы долго выступал у нас, но с ним произошел такой случай - он
сошел  с  ума.  Да,  именно у нас, в нашем отделении, где, казалось,  дальше
сходить  с  ума  некуда, он сумел сойти. Конечно, на своем  любимом  русском
вопросе. Вообще я не очень вслушивался в его выступления - больно умен, надо
бы  с  нами  проще, думал я. Но кой-что попытался запомнить.  Он  начинал  с
общего рассуждения и шел к частному, а не наоборот.
  -  Всякая  идея,  -  вещал он, - должна будить воображение,  но  не  сразу
становиться  материальной  силой, а должна будить  воображение,  воображение
должно   представлять  идею  как  спасительную  для  общества  и   требующую
немедленной реализации. Но! - восклицал он и продолжил упрощенно: - Но  если
идей  много,  если шарики за ролики зашли у многих и все требуют немедленной
реализации  именно их идей, то кто же будет их воплощать? - К сожалению,  он
недолго  держал  речь на низком понятийном уровне, опять  начинал  умничать,
приводил  в  доказательство рассуждения одну из своих  идей:  -  Представьте
госбюджет  России  (естественно,  мы этого  представить  не  могли,  слушали
дальше),  в  этот бюджет острым углом врезается пирамида госадминистрации  и
прорезает  госбюджет,  делая  в  нем  множество  отверстий,  через   которые
госбюджет  начинает утекать. У каждого отверстия сидит по чиновнику,  а  под
ним - подчиненная ему система, чиновник, стараясь побольше отхватить на свою
систему, старается разодрать свое отверстие пошире, чтобы из бюджета на него
хлынуло  побольше  дотаций.  Но  чем  ниже  под  ним  пирамида,  тем  меньше
приходится  средств  именно  на  дело, а не  на  поддержание  администрации.
Внимание!  Идея  в том, чтобы экономический процесс, который все-таки  есть,
совместить с управленческим и производственным через посредство и  упрощение
процесса  информационного.  Главное  тут:  определение  стоимости  конечного
продукта  через  социальный  индекс. А в главном основное:  неделимый  фонд,
постоянно  уменьшаемый  соцкультбытом, зарплатой и увеличиваемый  налогом  и
расширяемым  воспроизводством. Такая разомкнуто-замкнутая  система  позволит
России не нуждаться в системе пирамиды.
  Каково? Если кто-то что-то понял, я рад за него, сам я - пас.
  Не  добившись ни осуждения, ни поддержки своих идей, иностранец перешел на
крик. То есть стал как все мы, но не как все мы, не смирился.
  -  Послушайте!  - кричал он, перекрывая гудение курилки. -  В  России  все
есть:  нефть, золото, бриллианты, алмазы, уголь, руда, любые недра!  Русские
люди  необычайно  трудолюбивы  и искусны в любом  мастерстве  -  хоть  блоху
подковать, хоть что! Любое русским по плечу. Согласны?
  - Ну?
  - Но почему же вы живете хуже всех?
  - А не хотим, - отвечали иностранцу. - Нам и так хорошо.
  - Тогда я не знаю, что и сказать...
  - И не говори.
  -  Но  послушайте! Мне вас жалко. Кто только не живет за ваш счет, сколько
паразитов плодится и жиреет на русской земле...
  - Да и пусть.
  - Как пусть?
  - А гореть им в огне.
  -  Но  до  того, как они попадут в адский огонь, они вдоволь  наиздеваются
над  вами.  Все  испытано  на  русских:  обман,  стравливание,  запугивание,
грабежи,  и  вы  терпите.  Неучи,  унтеры и вахмистры,  конники,  пьяницы  и
мародеры,  зятья и мужья масонской мафии правили вами, и вы  терпели.  Вы  и
сейчас терпите опричников и палачей...
  - Это уж ты через край, - поправили его.
  - Надо куда-то звать народ! - кричал он.
  - Плюнь, не мучайся, не разоряйся, - остановили его.
  Наши   мудрецы,  а  им  у  нас  был  каждый  второй  и  третий,  объяснили
иностранцу,  что  в любых переворотах гибнут лучшие, что победы  переворотов
пожираются  все  теми же прохиндеями, которые всюду и повсеместно,  приходит
время понять это, и что с Россией все будет в порядке.
  -  Россия - солнце судьбы нашей, а солнце, какие бы тучи его ни заслоняли,
неостановимо. Сиди и грейся.
  Нет,  не  внял  бедняга нашим мудрецам и сдвинулся. Бегал по  отделению  и
кричал:
  -  Предлагается  в  течение двух часов положить  под  краеугольный  камень
списки  фамилий  серокардинальского теневого кабинета.  В  противном  случае
будет составлен черный список!
  Его выталкивали в одно окно, он влезал в другое:
  -  Больше  трех человек не скопляться. Замеченных выводим за межу  закона.
Молчать, подельники, соучастники, подкулачники и агенты капитала.
  Его и в это окно выталкивали. Он кричал в форточку:
  -  Что  же вы молчите о главном событии двадцатого века - о гибели России?
За это молчание будет возмездие! Молчать - подвиг, когда есть о чем молчать,
но  молчание  - негодяйство в чистом виде, когда речь идет о гибели  русской
истории.
  Я  пригласил  несчастного иностранца в кабинет, успокоил его, хотя  видел,
что дела парня плохи. Он, озираясь по сторонам, заговорил:
  -  Здесь я жил по формуле: два пи четыре эс, то есть: пол, потолок, четыре
стены.  Я стал расширять пространство за счет сновидений ночью и воображений
днем.  Ко  мне  пришел Вольтер и говорит: "Бог нужен как узда  для  простого
народа". А я же простой народ. Я надел узду и заржал. А соседям по палате не
нравится,  мы,  говорят, не в конюшне, ты, говорят, еще овес жрать  начнешь,
убирать после тебя.
  - А сам Вольтер в узде приходил?
  -  Во фраке. Но без спины. Когда уходил, повернулся, спина голая. Они  же,
иностранцы,  экономят  на  материи, хоронят в покойницкой  спецодежде.  Еще,
доктор,  одолели  Дидро  и Руссо. Везде забытые, цепляются  они  за  Россию,
внушают  через меня, что корни религии в страхе перед непонятными  явлениями
природы.  Я им ответил, что для нашего общества "Как только, так сразу"  нет
непонятных явлений значит, корни в другом.
  Мы  еще бы говорили, но в коридоре послышались громкие стихи поэта Дрюмова
- соперника Георгия Томского:

                         Я пойду кликушей по отчизне,
                         По большим и малым городам,
                         В вечном плаче и вселенской тризне
                         Украшать поэзией бедлам.


Малый народ

  Этот  Дрюмов  загремел к нам из-за своей дурости, по пьянке залетел  он  в
одну историю. История вот в чем:
  Дрюмов  приехал в служебную командировку в одну из республик  Поволжья.  В
какую, сказать не могу, можно подумать на любую: на Чувашию, Мордовию,  Мари
Эл,  Татарстан, Башкортостан (и не выговоришь), дело не в конкретном случае,
дело  в  том,  что  очень  даже надо знать и уважать местные  обычаи  любого
большого и малого народа. Вот вам пример: Дрюмов погубил свою жизнь из-за их
незнания.  Дрюмов  был  в очередном разводе, был весел,  шумен,  в  компании
похвалялся тем, что уже никогда, ни за что, ни за какие коврижки не женится.
Этим и гордился. А в компании оказалась местная взрослая девушка, красавица,
активистка, образован