нным.
  Но  Намыленного  обозвали дураком, ну какой же даже  плохонький  масонишка
поверит  таким  талонам. Это для гоев, для нас с вами, дорогие  друзья  мои,
всякие  талоны,  номера  и повязки на руку, масоны шире  живут,  им  на  дом
приносят.
  Но  еще  был  в  палате один такой Эколог, он сдвинулся,  выпуская  газету
"Экологист" и развешивая ее, расклеивая на автобусных остановках. Надорвался
от  недосыпания, все же надо ночью делать. О содержании газеты уже не думал,
написать  днем лишь бы что, да побольше штук, а ночью - вперед и  с  песней!
Утром люди едут на работу - свежий номер газеты "Экологист", привыкли. Не  к
содержанию,   к   факту  появления  свежего  номера.  Восхищались   энергией
редактора. Но он же не железный, вот и результат - сидит у нас. Тут политики
нет, диссидентства тоже, инакомыслие тоже не усматривается. Отдохнет - и  на
волю. А пока сидит и хлеба не просит.
  -  Комары не есть зло, - сообщил он, - комары есть питание для птиц, птицы
полезны  для уничтожения вредителей лесов, садов, полей и огородов,  как-то:
паутинный  клещ, яблонная медяница, серая тля, непарный шелкопряд,  яблонная
моль,  боярышница, яблонный цветоед, казарка, яблонная плодожорка (у нас  не
было  принято  перебивать) и вишневый слоник. Так вот,  оставим  аналогию  с
комарами,  гораздо  четче масоны рифмуются с паразитами  садов,  огородов  и
пастбищ.  Но!  Комары как сравнение хороши вот в чем, ведь есть  места,  где
комаров  нет.  Где? В экологически чистом пространстве, вдобавок  насыщенном
эфирными  смолами, полезными для нашего дыхания. То есть,  как  говорится  в
простом  народе,  есть места, где комарам "не климатит", не  климат  им  для
жизни.  Посему надо создавать масонам условия такие, чтоб они понимали,  что
им  тут  не  климатит,  что надо собирать манатки и  уматывать,  а  с  вашим
символическим, но физически осязаемым ударом лопатой я очень согласен. Но не
навозной,  навоз  нужен  самим. Пора масонам,  в  ихню  мать,  Россию  задом
понимать! - Эколог победно взглянул: - Где аплодисменты, как сказал бы  Боря
на  моем месте? - Мы похлопали. - Убивать же не просто грубо и глупо,  но  и
экологически тоже грязно.


Вот не знал, что зимой мухи не летают

  И  опять  ночью я слышал горячий раздельный шепот Жирафы, до  которого  не
только чужое медленно доходило, но и свое.
  -  Доктор,  доктор, вы не дослушали, они тоже не дослушали, а  я  додумал,
что   и  "Шехерезада"  -  тоже  вредное  сочинение.  Она  очень  чувственна.
Мусульманство, запрещая пить, не искоренило до конца другие пороки. Но  союз
с  мусульманством, буддизмом, конфуцианством необходим. У нас общий  враг  -
масоны, сектанты и наглые женщины.
  Я  проходил отделение насквозь, отмыкал специальным ключом двери,  выходил
на  крыльцо  под звезды. Далеко-далеко гудела тяжелая, широкая  трасса,  еще
дальше  неровно и сбивчиво, как сердце при аритмии, стучал поезд,  медленно,
запоздало  гудя,  промигивал тяжелый самолет, и вот я думал,  что  пассажиры
поездов, машин, самолетов спят или дремлют, счастливые тем, что преодолевают
пространство  и не подвергаются при этом оглупению записными  ораторами,  не
видят  лиц  комментаторов,  их  сытых морд, с их  невыносимым  пластмассовым
языком.  Но тут же я одергивал себя: звезды, движение, вечность, а я  о  чем
думаю?
  Скоро  будет реабилитация всем моим пациентам, вот о чем надо думать,  как
их  сохранить  в сумасшедшем (с ума сшедшем) мире? В том мире,  где  всерьез
изобретают  оружие  массового  самоуничтожения, где хотят  изменить  течение
природных  вод,  это ведь продолжение большевистского "пойдет  вода  Кубань-
реки,  куда  велят большевики", в том мире, где врут с утра до  вечера  тыщу
часов  в  сутки,  как в этом мире выжить моим милым, все понимающим  больным
душой?  Почему нас никто не слушает, вот вопрос, который надо  будет  задать
моим глобалистам. О, они ответят так же, как я думаю: не слушают потому, что
ненавидят нас, вот и всё. Для масонов я существо низменное, пусть мои предки
и мои современники тащат этот проклятый мир, еще и за это ненавидят.
  В  полутемноте  отделения  я вновь вынужден был выслушивать  неостановимое
течение мыслей Жирафы:
  -  Когда  есть  порядок в государстве, правители много не  болтают.  Когда
ценят  ораторов,  это значит - ценят болтологию. Оратор же никогда  не  есть
практический работник. Ораторство - большое, очень большое искусство,  чтобы
им  овладеть,  нужны  годы  и  годы. Другие учат  специальность,  болтуны  -
искусство   охмурять  и  сбалтывать,  искусство  запутывать  самую   простую
проблему,  они  ничего  другого  не  знают,  вы  включите,  включите  наугад
телевизор, и по любой программе болтают. О чем угодно, только не о гибели  и
не о спасении России.
  - Не буду я включать, - отвечаю я, - давай спи.
  -  Как  же спать, когда обалтывают и врут, вы же не спите. Балаболы правят
страной, постулатное, бездумное балабольство, белодомский бездумный  балаган
безумствует,  и  это  не библейская беллетристика. Как спать,  когда  кругом
коммунякают,  социаликают и демокакают. Так может только  комдемонобанда,  и
комбандократы.  Они уже и капиталикают и всё разбазякивают.  Большая  борьба
блатных банд белодомских белобилетников, большой Борискин бейсбол.


Безотцовщина есть, безматеринства нет

  Чтобы  покончить  с  нытьем пана Спортсмена про  жену,  мы  решили  вообще
закрыть  женский вопрос. Но для начала заседания не обошлось без литературы.
Блестящим было выступление - анализ поэмы Пушкина "Домик в Коломне".  Отныне
знайте,  что в образе Параши выведен народ, что стряпуха Фекла есть  прежняя
идеология, а Маврушка - новая. Графиня означает интеллигенцию, а вдова - это
правительство. Тут и спорить нечего, все так и есть.
  Итак,  женщин ругают во все века. Тыщи полторы лет рассказу о  конформизме
женщин,  вот  он:  одна  баба  ставила свечку Георгию  Победоносцу,  а  змию
показывала  кукиш.  Змий, явившись во сне, сказал ей:  "Ты  что,  думаешь  к
Георгию попасть? Я много кой-чего про тебя знаю, к себе утащу, а там уж тебе
эти  кукиши припомню". С тех пор баба стала ставить две свечки: и Георгию  и
змию.
  Но  ведь  есть  и другие рассказы о безотрадной женской судьбе.  Поживи-ка
женщиной, ой не сладко. Один сватает невесту и говорит ей: "А топора и  пилы
нам  в  хозяйстве не надо, дров я и о тебя наломаю. И воды не  надо  носить,
твоих  слез  хватит".  А  разве не безотрадна  женская  доля,  выраженная  в
частушке  от  имени  девушки: "На свидание хожу к мужику  Авдею.  Учит  пить
одеколон, я сижу, балдею". Как ярко и выпукло обрисованы две женские судьбы,
одна при царизме, другая при демократии.
  Скажите, как за это любить мужчин? Не все же такие, кричим мы, не все.  Не
все,  но  многие. Но вот то, что женщины все разные, но все сверхлюбопытные,
это  точно.  И  сверхсловоохотливы. Один муж нашел горшок  с  золотом,  жена
пристает, как он разбогател, расскажи ей да расскажи. Он говорит: "Я кузнеца
убил, закопал под дубом". И она это растрепала. Милиция, копать. И нашли под
дубом закопанный спичечный коробок, в нем кузнец, кузнечик, на которого рыбу
ловят.
  И  все-таки доля русская, доля женская по-прежнему самая тяжелая, надо  их
пожалеть, посадить в красный угол и сказать: "Сиди, отдыхай, будем  на  тебя
любоваться,  словечка  обидного не скажем".  И  скажет  нам  милая  женщина:
"Некогда  мне  сидеть".  По  мы ответим: "Не хлопочи,  Марфа,  всех  дел  не
переделаешь.  Читала  ли  ты  Писание? Одно  только  надо  -  душу  спасать,
остальное все само собой сделается". - "Как это само?"
  Но   кончился  воображаемый  разговор,  так  как  загремела  в   отделении
кастрюля, заменяющая вечевой колокол, свистали всех наверх, на общий сбор.


Наши пришли

  А  я  сидел  в  кабинете и заполнял бесчисленные истории  болезней.  Часто
писал:  "Окружающее  неинтересно,  дементен".  Дементен  -  неподвижен,   от
латинского слова, обозначающего памятник. Памятник себе. У меня уже у самого
начиналась  дементация.  С пальцев начиналась. Как гипсовые  были.  Крики  о
женщинах  доносились  сквозь двери. Вдруг гром кастрюли.  Общий  сбор,  надо
идти.
  Пока  не  все  подошли, на возвышение заскакивали самодеятельные  ораторы.
Печальный иностранец тщетно взывал:
  -  Вы  не  слушайте меня, но послушайте Пушкина, а он говорил, что  Россия
никогда  ничего  не  имела общего с Европою, что история ее  требует  другой
мысли,  другой  формулы. Проверьте по статье о втором томе истории  русского
народа  Полевого.  А  вот из статьи о русской литературе,  снова  о  Европе:
"Европа  в  отношении  России  всегда была столь  же  невежественна,  как  и
неблагодарна".   И   если  мы  сегодня  ставим  диагноз  правительству   как
ненормальному,  то  какой  же  диагноз поставить  официальным  славянофилам,
которые  живут  по  пивным Мюнхена, кафе-шайтанам Парижа и сообщают  здешним
дуракам,  что  Запад многое может. Запад может одно - губить  Россию.  Хилое
русское зарубежье перемолото Западом. Спасение будет идти изнутри России или
ниоткуда.
  - Бога не забывай! - крикнули от порога.
  -  На Бога надейся, а сам не плошай, - удачно ответил иностранец. - И это,
однокорытники вы мои, очень божественная пословица. Самим надо шевелиться.
  Поднялись  над  нами  наши глобалисты и четко, как на  военном  совещании,
стали швырять в нас тезисы:
  -  Прошлый  год  Россия  стояла у края пропасти. В этом  году  она  делает
большой шаг вперед.
  - Мир проваливается в пустоты, оставленные христианством.
  -  В  серебре  и  золоте завелись жучки, поедающие и то  и  другое.  Жучки
железные  прожорливые, в серебре и золоте появляются дырки, как в российском
сыре или как в старой мебели.
  - Культура погибла от самомнения и съедена политиками.
  - Все реформы в России заканчиваются умножением числа чиновников.
  - Все революции в России были антирусскими.


Россию промумукали мы сами

  И  еще  много тезисов высказывали глобалисты. Но им резонно отвечали,  что
это  легкое дело - кого-то обвинить в русских бедах, сами хороши.  Над  нами
издеваются  - терпим, за людей не считают - соглашаемся, и так  далее.  Оно,
конечно, не перед кем оправдываться, кому мы скажем, что мы лучше всех,  что
от  нас  зависит  спасение  мира,  что если Россия  погибнет,  то  остальные
погибнут  мгновенно  тут  же, что нас не ругать, а  беречь  надо,  кому  это
скажешь? Моськам и шавкам, которые за штаны цепляются?
  Главное,  что  говорят о перестройке ее первоапрельские прорабы,  говорят,
стискивая  зубные протезы: Россия к демократии не готова. Это  они  говорят,
естественно,  с ненавистью, но мы скажем: никогда и не будет готова,  вы  со
своими мондиализмами шахеры-махеры танцуйте, туфли папские ползите лобызать,
Россия вам никогда не поддастся, ее вам никогда не покорить.
  -  А  демократов  не переделать! - кричали у нас. - И не  надо.  Горбатого
ставь к стене, все равно будет горбат, все равно не выпрямится. Так, бедные,
понизу и шастают.
  -  Например, говорят: нас грабят. Что же Россия молчит? Потому молчит, что
грабят  материальное, грабьте. Грабят от злобы и бессилия. - Это  докладывал
другой. Все они были из новеньких, я не успел их запомнить по фамилиям.
  -  Я  говорю  своему  внутреннему  "я":  поешь.  Мне  мое  внутреннее  "я"
отвечает:  я  уже  поел.  И  хотя я знаю, что я не  ел,  но  я  верю  своему
внутреннему "я". - А это уже был из наших, из прежних, один из рыжих. Тут  и
второй выскочил:
  -  Есть сажатели, а есть копатели, и ты тут со своим "я" не лезь, тут сбор
по  кастрюльному  звону,  а  ты со своим "я". Сажатели  сажают,  кого  куда,
копатели  копают, и никаких внутренних "я". Меня за раздвоение личности  дед
еще  в  детстве выпорол. "Наноси воды в баню", а я отвечаю: "Мое  "я"  хочет
купаться  в  реке".  За  это  порют, рыжий. Ты со своим  лысым  окончательно
булькнешь  в  бездну  антиразума.  Конечно,  ты  веришь,  что  у  поэтов   и
революционеров  одинаковые  черепа, но ведь это  признак  сдвинутости.  Надо
говорить о другом.
  - О чем?
  - Мы промумукали Россию. Кто не согласен?
  - Все, все согласны, - загудело отделение.
  - Как жить дальше?
  - А как решим, так и будем жить, - отвечало отделение.
  -  Но  это же неправильно! - закричал я. - Как это можно надеяться на свой
слабый  разум? Наша вина именно в том, что мы сами решали как жить. Или  нам
навязывали  образ  жизни.  Вы  же  видите, что  теми,  кто  нами  управляет,
управляют  те, кто ненавидит Россию. Где бы, какая бы ни собиралась  артель,
общество,  любая  шайка-лейка, кодла, каганат  или  кагал,  объединение  или
банда, они все управляются именно разумом. Я пришел сюда именно из-за  того,
что  здесь царство души, здесь психика, здесь душевнобольное братство. А как
же не болеть русской душе? Болит. За все болит, за весь мир. Почему мы опять
пятимся  к  тому, что осудили? Осуждать грех, - поправился я, - то,  что  мы
обличили, а именно: бессмысленно уповать на безбожную власть...
  -  Именно  так!  -  подхватил  и усилил мой двойник  Алексей.  -  Там,  за
забором,  царят  дикие  нравы,  там произвол  мысли.  Мысль  -  оружие,  оно
наращивает  мощь;  но  с ним можно сразиться. Мысль бессильна  перед  верой.
Программа  уничтожения России не должна перейти в программу самоуничтожения.
Предлагаю: нарастить забор как можно выше, желательно до неба, чтобы  к  нам
проникали только небесные вести.
  -  Нет!  -  возразил я, - нет. Забор до неба - это напоминание Вавилонской
башни. Напротив, предлагаю углубиться в гору разума, наделать в ней пещер  и
тоннелей, там жить и молиться. Изредка выходить.
  Эти  два  разных  предложения - строить высокий забор  или  же,  наоборот,
закапываться  в  гору  разума  -  решили обсудить  по  секциям,  и  на  этом
разошлись.


Вечерние новости

  Вечером  этого  дня случилось событие: в отделение, в одну  из  палат,  во
время прослушивания вечерней программы новостей из экрана телевизора вылезла
комментатор  Матькова.  Отряхивая  с  рукавов  и  плеч  осколки   кинескопа,
сообщила,  что  решила  жить у нас, что у нее всюду аппендицит,  особенно  в
голове.  В  других  палатах  из других телевизоров  лезли  к  нам  и  другие
телелюди:  попиковы и яшкины, анашкины и баклажкины. С трудом  лезли:  жидки
были  в коленках и вообще жидки, плечи узкие, застревали задницами. Прилезли
профессиональные циники Жвакини и Сазанов. Кричали, что только у нас и можно
жить,  что именно здесь их поймут и оценят, что им надоело быть оплеванными,
что  именно здесь достигается главный идеал их жизни: жить хорошо при  любых
начальниках.  Лезли  и  раскормленные  пародисты,  куплетисты,   сценаристы,
артисты разговорного жанра, граждане двух или трех стран одновременно, много
их  налезло,  пока не сообразили выключить электричество. Но и  после  этого
приползли коротенькие Гаврюшка и Егорка и пионер Юра Афонькин.
  При  свечах  мы решили, что места у нас хватит, пусть живут. Пусть  живут,
но  пусть  не действуют. В изолятор их - проверить на вшивость. Работать  не
заставлять, кормить хорошо. Наказания: первое - круглосуточно смотреть  свои
передачи. Наказание это назвать лечением, ибо народная мудрость гласит:  чем
заболел,  тем  и лечись. Когда же излечатся, тогда посмотрим дальше.  Второе
наказание - показывать документальное кино из сериала "Лопата и масоны".


Подведем итоги

  Но  перед  их подведением не могу не записать, что не хотел бы я  говорить
все,  что  сказал,  - жизнь заставляет. Отпустите меня -  я  буду  описывать
события  из  жизни цветов. Очень ошибаются те, кто перестает поливать  цветы
после того, как они отцвели. Именно тогда начинается созревание семян,  надо
поливать.  Какая нынче торопливая погода, как бежит время: уже в конце  июля
цвели осенние цветы, астры не дождались даже августа, флоксы осыпались  себе
под ноги в начале июля, георгины отцвели и угасли так быстро, что не хочется
глядеть  в  окно на сухие, склоненные их головки. Снег выпал рано,  отяжелил
еще  оставшиеся  цветы,  и  они склонились к своим могилам.  Дикий  виноград
вскарабкался  по водосточной трубе, прижался к ней, пожелтел и  вздрагивает,
когда  внутри  проносится,  как снаряд, кусок  льда.  Печаль,  печаль  несут
любимые  мною  цветы, какой же я старик, если помню пятьдесят их  поколений.
Как  бы  я хотел умереть садовником. У меня получается разводить цветы,  они
меня  любят, я их жалею. Зима за окном, я перебираю сухими пальцами пакетики
с  семенами,  они  шепчутся  со мною. Вот из тебя,  милая  крошка,  вырастет
астрочка, а какого цвета, это тайна. Если доживу, осторожно срежу и  принесу
любимой  женщине,  мы вместе зябнем в этом холодном времени,  и  ты,  астра,
согреешь нас на две недели.
  К  делу. Подведем итоги: мы, я и мои собратья по разуму, решили, что у нас
дураков  не  осталось,  во-первых; во-вторых, Россия гибнет;  в-третьих,  мы
объявляем правительство ненормальным по нескольким признакам:
  - Главный признак - постоянное вранье на всех уровнях.
  -  Ход  событий  в  стране  стал неестественным,  так  как  под  давлением
демократии   исчезают   естественные   ценности   жизни:   добросовестность,
порядочность,   сострадательность.   Они   вытеснены   хамством,    обманом,
спекуляцией, причем все это объявляется предприимчивостью.
  -   Признак  упадка  -  усиление  низкопробных  зрелищ,  разврат   и   все
разъедающая ржавчина пошлости.
  Но  не  стали  мы продолжать, зачем? Свои это давно знают, а метать  бисер
перед  свиньями, да тем более свиньями, в которых сидят бесы, к  чему?  Надо
две вещи знать любому шишке: слишком большая строгость ведет к взрывам, но к
ним  же  ведет и расхристанность. Могут начаться гонения, правительство  уже
прикормило  биороботов  ОМОНа,  навербует  опричников,  выпустит  на   народ
уголовников, кого-то убьют, кого-то посадят, кого-то загонят в  психушку.  А
дальше  что? А дальше элементарно, дальше смерть для всех, ведь даже по  сто
лет  никому  не  прожить. Дальше выйдет на свободу Вася  -  герой  очередных
событий - и помочится на могилу Миши, вот и все.
  "Кто жил и мыслил, тот не может в душе не презирать людей", - вырвалось  у
классика.  А  я людей жалею. Любых. Боже милостивый, нет у нас  ни  на  кого
надежды, только на себя. Заблудились и опаршивели, оскотинились и изгадились
в  скверне грехов. И нет у меня больше никаких молений ко Господу,  не  смею
просить,  только  одно:  дай мне смерть христианскую непостыдную  и  доброго
ответа на Страшном Суде.
  Записки кончаю: голова болит.
  Да как же ей не болеть...