свое внимание на меня, спросил: -- Ну как живешь, Лимон, с
лягушатниками?"
  "Тихо живу, -- сказал я. -- Пишу себе. Еще одну книгу написал".
  "Во  Франции  нечего  делать творческому человеку", --  убежденно  объявил
Алекс.
  "Париж  красивый?"  --  вдруг  спросил доселе  скромно  сидевший  в  самом
дальнем углу  стола грузин.
  "В  жопу там в Париже ебут таких, как ты, Шалва... -- незло, но насмешливо
сказал   Алекс. -- Лимон, хочешь его выебать? Он, кажется, по тому же самому
делу, что и  ты, -- захохотал Алекс. -- Пойдите, пойдите на второй этаж, там
на всех места  хватит... Идите, мальчики..."
  Алекс  знал  по  меньшей  мере  одну из  моих  жен,  но  почему-то  упорно
продолжает  держать меня за гомосексуалиста. На людях. Я никогда особенно не
возражаю,   после  выхода  моей книги "Это я --  Эдичка"  многие  в  мировом
русском комьюнити  считают меня гомосексуалистом. Однажды, я был как  раз  в
обществе   Алекса  в  тот   вечер,  мне  пришлось  дать  по  морде  наглецу,
подошедшему к нашему столику,  назвавшему меня грязным педерастом. В русском
ресторане в Бруклине. Я сам шучу  по поводу своего гомосексуализма направо и
налево.  Но  не Алексу, по секрету  рассказавшему мне как-то,  как  его  еще
пятнадцатилетним мальчиком совратил  отец-настоятель  в  русском  монастыре,
меня на эту тему подъебывать.
  "Ты что такой агрессивный сегодня?" Он оправдался:
  "Ой,  Лимон, какой же ты обидчивый. Я же тебя люблю, Лимон! Я  твой  брат.
Ты  помнишь, ты сам сказал мне после смерти Володи: "Хочешь, Алекс, я заменю
тебе  Володю?"
  "Хитрый ты, Алекс... -- сказал я. -- Все помнишь, что тебе выгодно".
  "А  ты  думал... -- усмехнулся он. -- Эх, Лимон, друг ты мой... --  Опять,
потянувшись  до меня с трона, он больно шлепнул меня по плечу: --  Рад  тебя
видеть!  Думал, не придешь. Все, все от меня отвернулись! Трудности у  меня,
денег  временно нет, галерейщика нет, вот и дела хуевые пока... Но я вылезу!
Я вылезу  и всем им, сукам, покажу!"
  Я  подумал,  что  человек он сильный, хотя и не очень  разумный.  Вылезет,
наверное.
  "Эй!  --  крикнул грубиян Шалве. -- Посмотри там в холодильнике,  осталось
ли еще  выпить".
  Грузин молча встал и пошел к холодильнику. Заглянул:
  "Только одна банка пива, Алекс". "Сходи за пивом, раз не хочешь ебаться  с
Лимоном",  -- ласково сказал Алекс и, вынув из бумажника двадцать  долларов,
дал  их грузину.
  По  этим-то  двадцати  долларам,  как-то несвойственно-бережно  переданным
Алексом   Шалве, я и понял, что положение его действительно очень серьезное.
Обычно  двадцатидолларовых бумажек в бумажнике Алекса просто не было. Только
сотенные.   Сдачу с сотенных Алекс всегда бестолково заталкивал в джинсы  и,
когда  в   следующий раз расплачивался, вынимал опять сотенную. Это был  его
особый,  русско-кавалерийский шик.
  "Я  расшиваюсь, -- доверительно объявил мне Алекс. -- Ничего  крепче  пива
мне  нельзя".
  "Я бы на твоем месте и пива не пил", -- заметил я неодобрительно.
  "Пошел на хуй, Лимон, не учи меня".
  "Распустился  ты,  --  сказал я. -- Ругаешься как  извозчик.  Разве  главе
космогонической школы подобает так ругаться?"
  Следует  сказать,  что  Алекс действительно объявил  себя  однажды  главой
космогонической  школы в живописи. Я думаю, и сам Алекс  не  знал,  что  это
такое,   но  стать  главой школы ему было необходимо,  он  считал,  что  это
респектабельно.
  "Научили тебя во Франции... -- разочарованно-презрительно протянул  Алекс.
--  Интеллигентным стал... Точно, -- сказал он, обращаясь уже к Элиз. -- Там
все  такие, как Лимон, любят попиздеть... Потому я и сбежал оттуда".
  Самого Алекса упрекнуть в интеллигентности трудно. За десять лет жизни  во
Франции  Алекс  едва  научился  лепетать  по-французски,  и  я  его  за  это
подсознательно  презирал,  справедливо считая его человеком  ограниченным  и
нелюбопытным,  хотя  и  талантливым. Но талант должен развиваться,  а  какое
развитие,  если  Алекс не читает, с новыми людьми не встречается,  а  только
механически  производит свои картины, сидя взаперти, окруженный  казаками  и
другой русскоговорящей челядью.
  По  лестнице,  громко гогоча, спустился казак, а за ним,  пьяно  улыбаясь,
спустилась голая ниже пояса Леля, держа в руках свои мокрые штаны. Она  была
без   трусов  и,  спускаясь, поглаживала светлый треугольник волос  в  месте
схождения  ног.
  "Ты  почему,  сука,  голожопая? -- засмеялся  Алекс.  --  Почему  она  без
штанов?" --  обратился он к казаку.
  "Не  хочет мой халат одевать. Говорит, что халат воняет и слишком  большой
для  нее..." -- прохохотал казак, содрогаясь могучей грудью.
  "А  что,  я  тебе  не  нравлюсь такая?.." --  криво  усмехнулась  Леля  и,
подтянув мышцы  ягодиц, прошлась мимо стола, за которым мы сидели.
  "Вот  мы  сейчас  тебя  выебем, пизда, тогда  доходишься!"  --  с  видимым
отвращением  пригрозил Алекс.
  Леля,  хотя  и  миниатюрная,  сложена очень  пропорционально,  и  если  не
смотреть  на   ее  пьяную физиономию (всегда, когда она  сильно  напивается,
кончик  носа у нее  краснеет и лоснится), эстетически представляет  из  себя
совсем не неприятное  зрелище. Леля продефилировала мимо нас и села на  свое
прежнее  место, но затем  пересела вдруг на место отсутствующего грузина  и,
обнаружив,  что в его темного  стекла бокале есть вино, выпила  его  залпом.
"Еще выпить хочу... -- объявила она  капризно. -- Дайте выпить!"
  "Сейчас  Шалва  принесет,  --  успокаивающе  сообщила  Элиз  подруге.   --
Подожди". К ногам Лели подошел вдруг доселе мирно спавший в одном  из  углов
жирный  бульдог  Алекса и, заинтересованно обнюхав ее ноги, встал на  задние
лапы, а передние  положил на стул и потянулся морщинистым свиным носом к  ее
пизде.
  "Фу, дурак!" -- взвизгнула Леля.
  "Выеби,  выеби  ее, Фунт! -- обрадовался Алекс. -- Покажи  ей,  засунь  ей
шершавого  в шахну!.."
  Все  мы,  включая  Элиз,  обрадовались неожиданному  развлечению  и  стали
заинтересованно наблюдать за Лелей и Фунтом.
  "А  что... -- начал я к своему собственному полному недоумению.  --  Слабо
тебе,  Лельчик, поебаться с бульдожкой?.." -- Очевидно, я был все еще зол на
алкоголичку за ее приседания на улице или, может быть, мне просто захотелось
ее  спровоцировать на невинное зрелищное мероприятие. Не знаю, я схулиганил,
а уж  потом подумал.
  "Ни  хуя не слабо... -- возразила Леля, споткнувшись на букве с в "слабо".
Очевидно,  стакан вина, принадлежащего грузину, шибанул ей в голову.  --  Не
слабо,   --  повторила  она  и, соскользнув со стула,  вдруг  опустилась  на
сияющий  паркетный   пол голым задом и раздвинула ноги. --  Иди,  иди  сюда,
милый!" -- позвала она  отшатнувшегося было бульдожку. Бульдог засопел  и  с
удовольствием ткнулся носом в  Лелину пизду, обнюхивая.
  "Га-га-га-га!"  --  смущенно  загрохотал  казак  и  расстегнул  еще   одну
пуговицу на  своей клетчатой рубахе, уже и без того обнажавшей его пузо.
  "Ну  и  блядь! -- криво усмехнулся Алекс. -- Сказано, русская  баба  и  со
свиньей  ляжет. Ну, Фунт, покажи ей, какие мы... Воткни ей по самые уши!"
  Бульдог  в явном замешательстве не знал, что ему с Лелей делать.  В  конце
концов,   не отнимая носа от Лелиной пизды, он пристроился пузом на одну  из
ее ляжек и  быстро-быстро задрожал по ней.
  "Не  так,  не  так,  маленький дурачок... -- ласково  проговорила  Леля  и
схватила   Фунта за передние лапы, потянула его на себя, на живот. --  Сюда,
дурачок, сюда  иди..."
  Казак   засопел,  и  лицо  его  вдруг  сделалось  темно-красным,  он,   не
отрываясь,    глядел  на  копошащихся  бульдога  и  Лелю.  Элиз,  привыкшая,
очевидно,  ко  всему,  хихикала. Я? Я думаю, что я чуть  натянуто  улыбался.
Алекс  с  ухмылочкой  превосходства покачивал головой и повторял:  "Ну  что,
бля,  возьмешь  с  русской  бабы..." Однако, зная  Алекса  очень  хорошо,  я
понимал, что ситуация ему, в  общем-то, нравится.
  Бульдог  сопел, как первый паровоз братьев Черепановых... Леля  продолжала
ласковым  шепотом давать бульдогу советы. Шуточка переставала быть  смешной.
Ебаный  зверь был, кажется, по-настоящему возбужден. Не совсем было понятно,
попал ли он своим бульдожьим членом в Лелю... Мне, во всяком случае, с моего
стула видно не было, ко мне Леля лежала боком.
  По-видимому,  не  я  один почувствовал, что шутка  уже  пересекла  границы
смешного  и  переходит в нечто иное по характеру, потому что Элиз встала  и,
подойдя к Леле,  наклонившись, схватила ее за руку. "Вставай, хватит  хуйней
заниматься!" --  раздраженно сказала она. Бульдог поднял голову  на  Элиз  и
вдруг зарычал.
  Алекс,  тяжело  ступая  по паркету своими сшитыми на заказ  кавалерийскими
сапогами,   прошел к Леле и Фунту и вдруг коротко ткнул ее носком  сапога  в
ребра.
  "Вставай, пизда... Я не хочу, чтобы Фунт подхватил от тебя гонорею..."
  "Иди на хуй, Алекс..." -- обиженно сказала с пола Леля.
  "Ах  ты,  вонючка поганая!" -- удивился Алекс и, сделав несколько шагов  к
стулу,    на  котором  лежали  штаны  Лели,  взял  их  и  пошел  с  ними   к
противоположной стене  студии.
  "Отдай  мои  брюки!" -- вскочила Леля. Фунт жирно шлепнулся  на  паркет  и
обиделся.
  Леля подбежала к Алексу и попыталась схватить его за могучую руку.
  "Вонючка  паршивая!" -- ласково повторил Алекс и выставил руку, в  которой
держал  Лелины штаны, в открытое окно. Лелю он легонько оттолкнул, от  этого
легкого  тычка Леля улетела на самую середину лофта...
  "Не  бросай,  мудак!" -- закричала Леля. "Хэй, Алекс... --  сказал  я.  --
Отдай ей  брюки. Это уж слишком..."
  "Да,  Алекс,  успокойся..."  -- сказала Элиз. "Алекс?"  --  попросил  даже
казак.  Но   железный  Алекс, неумолимый Алекс, разжал пальцы,  и  послушные
закону земного  притяжения Лелины штаны устремились к земле. Вниз.
  "Мудак!  Сука!"  -- закричала Леля и, подбежав к двери элевейтора,  нажала
кнопку.   Почти  тотчас же двери отворились, и из элевейтора  шагнул  к  нам
Шалва,   прижимающий  к  груди несколько блоков пива, поставленных  один  на
другой. Едва не  сбив его с ног, Леля вскочила в элевейтор.
  "Леля! Ты же голая!" -- крикнула ей вдогонку Элиз.
  "Ха-ха-ха!  --  ехидно  смеялся Алекс, стоящий у  окна.  По  его  особенно
иезуитскому   издевательскому  смеху было  понятно,  что  он  пьянеет,  что,
впрочем,  происходит  очень быстро, когда он распивается. -- Сейчас  получим
удовольствие.  Хэй, Лимон,  иди сюда! Посмотрим, как эту голую  жопу  выебут
прямо на улице... Шалва, все  идите сюда!.."
  Я   подошел,  и  в  самом  деле  любопытствуя,  что  же  произойдет,  хотя
происходящее  мне и не нравилось. Алекс унижал Лелю. А какая бы  она,  Леля,
ни  была,   алкоголичка, садящаяся писать на улице, она была  наша  подруга,
посему Алекс  ведет себя гнусно. Я решил уйти тотчас, как только Леля  и  ее
штаны  воссоединятся.
  "Хэй,  пизда  голожопая!"  --  закричал  Алекс,  высунувшись  в  окно   и,
очевидно,  увидев Лелю. Я подошел к другому окну, также открытому, а точнее,
это  было  то  же  огромное, во всю стену окно, только другая его  часть,  и
заглянул  вниз.  Далеко  внизу,  этаж был  седьмой  американский,  я  увидел
голоногую  фигурку  в   красной короткой тишотке, растерянно  метавшуюся  по
улице.
  "Пизда  голожопая! Смотрите, люди, на голожопую пизду!" -- истошно  заорал
Алекс   в ночь, и из дома напротив, из таких же, очевидно, лофтов, как  и  у
Алекса,  стало   высовываться местное население и  смотреть  туда  же,  куда
смотрел  и  Алекс  и  мы,  на  метавшуюся по улице в  поисках  штанов  Лелю.
Несмотря  на  половину третьего ночи,  половина окон в Сохо светилась  и  из
некоторых доносилась музыка.
  "Муд-ааак! -- прокричала Леля, задрав лицо в нашу сторону. -- Муд-аак!"  -
-  Подняв руку, она погрозила Алексу сжатым кулаком.
  "Ха-ха-ха-ха!" -- злорадно прокаркал Алекс. "Вправо, вправо  иди,  Лелька!
--   закричала  рядом со мной Элиз. -- На мусорный бак...  Еще  правее..."--
Элиз  пыталась помочь подруге. Я увидел, что, следуя совету Элиз, Леля нашла
штаны,  взяла их и исчезла из поля зрения.
  "Зачем  ты ее так? -- сказал я Алексу, когда мы отошли от окна и вернулись
к   столу.  --  Насколько я понимаю, она тебе ничего плохого не  сделала,  а
только  хорошее". Я мог ему сказать: "Она же, мудак ты этакий, недавно  тебе
денег  на  еду одалживала и пизду свою, очень может быть, предоставляла  как
хорошему  другу,   а  ты?"  Но Леля просила меня никому  эту  его  тайну  не
рассказывать.
  "Что  это ты, Лимон, за Лельку-блядь заступаешься?! -- изумился Алекс.  --
Гуманист хуев! -- И решил пошутить: -- Молчи, Лимон, а то сейчас тебя самого
выебем". -- Он захохотал.
  Иногда,  когда ему это было очень нужно, Алекс умел произвести впечатление
интеллигентного  и  воспитанного человека. На открытиях своих  выставок,  во
время  интервью с прессой... Но сейчас в Америке, где вообще все опрощаются,
Алекс,   привыкший  к ношению масок и поз, в дополнение  к  своей  природной
невоспитанности  и хамству, еще стал носить хамство, как позу.  Может  быть,
он   в  стране,  где  все   боятся  друг  друга,  быстренько  соорудил  себе
устрашающее, намеренно мужланское  защитное поведение. Не трогайте меня -- я
ужасен!  И  чтобы выглядеть пострашнее,  украсил себя шрамами? Не знаю,  это
только догадка...
  Я  промолчал. Раздался гудок интеркома. Шалва пошел к элевейтору и  оттуда
прокричал Алексу: "Это Леля!"
  "Вот видишь, Лимон!" -- сказал Алекс нравоучительно. -- Эта пизда даже  не
способна обидеться. Ты ее гонишь в дверь, а она входит в окно".
  Леля  вывалилась из элевейтора. Штаны были на ней. Нетвердой походкой  она
подошла   к столу и стала между Алексом и Элиз, которая теперь восседала  на
моем месте,  так как я решил себя обезопасить на всякий случай от дальнейших
проявлений  Алексовой любви. Проявления еще вполне могли последовать,  Шалва
принес три  пакета пива, по шесть бутылок в каждом.
  "Эх  ты...  сука-а!  -- протянула Леля укоризненно,  заглядывая  Алексу  в
глаза. -- Я  думала, ты мой друг, а ты... говно ты!.." -- Правой рукой  Леля
загребла со  стола тяжелую пивную кружку и замахнулась ею у головы Алекса.
  Замахнулась слишком медленно, Элиз успела поймать ее за руку:
  "Ты что, с ума сошла, Лелька!"
  "Сошла,  --  согласилась  та,  -- а чего  он  поступает,  как  говно?"  --
обернулась она  к нам за справедливостью.
  "Пизда,  --  сказал  Алекс.  -- Я же тебя люблю.  Иди  сюда..."  --  И  не
дожидаясь   согласия  маленькой  женщины, потянул  Лелю  на  себя.  Та,  как
пушинка, влекомая  неудержимым сквозняком, подлетела к нему и переломилась о
его  высокое  командирское колено. Чмок! -- и Алекс жирно поцеловал  Лелю  в
губы и долго так  держал ее у своих губ, не отпуская.
  Когда же он Лелю отпустил, та выглядела примиренной. "Блядь!" -- еще  раз,
последний, выругалась она и как бы в виде компенсации отобрала у Алекса  его
красивую кружку с пивом. И выпила.
  "Что  ж ты на попу тянешь, дура... -- миролюбиво, как бы желая лишь  легко
обсудить случившееся, подвести итог, сказал Алекс. И вдруг отряхнул  Лелю  с
колен. -- Ты что, обоссалась?" -- Алекс провел рукою по своим черным брюкам.
  "Сам  ты обоссался, Алекс! -- засмеялась Леля. -- Это вино, дурак!" --  Но
ушла на  всякий случай за мою и Элиз спины на противоположную сторону стола.
  Я  подумывал,  как  бы  свалить,  мне стало  неинтересно.  Алекс  и  казак
наперебой   стали рассказывать мне то, что я знал куда лучше их  --  о  Нью-
Йорке и его  происшествиях, о мазохистской ежедневной ненужной напряженности
Великого города.  Рассказывали, все время сравнивая Нью-Йорк с Парижем.  Для
них  Нью-Йорк только  начался год назад, для меня он уже кончился. Время  от
времени  Алекс  вставлял в  нью-йоркские рассказы фрагменты  воспоминаний  о
своем папочке-кавалеристе; эти  воспоминания его я знал наизусть. Я сидел  и
думал,  что  Алекс ограничен, что он  живет в прошлом, что  у  каждого  есть
потолок и, может быть, Алекс достиг своего  потолка.
  Приблизительно  через полчаса еще более охмелевший Алекс  сидел  с  кривой
улыбочкой на лице в своем деревянном троне, а на поручне трона сидела  Элиз,
которую  Алекс полуобнимал широкой рукою со шрамами. Может быть,  я  слишком
пристально поглядел на Алекса и Элиз, не знаю, потому что Алекс вдруг  хитро
спросил  меня: "Что, Лимон, ревнуешь?" -- и еще теснее прижал  Элиз  к  себе
рукою,   лежащей у нее на животе, отчего она, ласково хмыкнув,  свалилась  с
поручня трона  на Алекса.
  Я  фыркнул  и  пожал  плечами. Элиз вполне симпатичная девушка,  но  такие
отношения,  какие у нас с нею существуют, у меня существуют с еще  не  менее
чем  полсотней   женщин в разных странах земного шара --  от  Калифорнии  до
Британии  и  Франции.  Элиз меня ни о чем не спрашивала, я ее ни  о  чем  не
спрашивал.  И,  если уж на то  пошло, я ее ведь даже не выебал  еще  в  этот
приезд из-за ее боязни херписа и  из-за резинового пошлого презерватива.
  "Знаю,  знаю...  любишь... -- продолжая криво и  пьяно  улыбаться,  бубнил
Алекс, в  то же самое время разминая то грудь, то ляжки девушки, сидящей  на
нем.  --  Любишь  ты ее, Лимон, знаю..." -- Лицо Алекса то появлялось  из-за
спины Элиз, то  исчезало за спиной Элиз, порозовевшее от пива, бледное  лицо
Алекса.   Он   никогда    не   загорает,  мой  друг  Алекс.   Принципиально.
Поговаривают, что у него плохие  ноги и он стесняется их показывать,  потому
никто не видел его раздетым и без  кавалерийских сапог.
  Леля  и  казак  галдели над своим пивом, грузин Шалва равнодушно  сидел  в
самом  дальнем углу стола, погруженный в грузинские думы, Алекс тискал Элиз,
впрочем,   безо  всякого,  по-моему,  интереса,  исключительно,  чтобы  меня
позлить.  Элиз,  уже  тоже одуревшая от количества пива, глупо  хихикала.  Я
решил, что Алексу не  удастся меня разозлить.
  "Хорошая  жопа...  --  ворковал Алекс. -- Правда,  Лимон?  Правда,  у  нее
хорошая   жопа?.." -- Алекс пощупал жопу Элиз. Говоря объективно, жопе  Элиз
не  хватало   пышности и округлости, но я не сказал об этом за  столом,  при
всех, не желая  обидеть подругу Элиз. Только подумал.
  "Ох,  какая жопа! -- продолжал Алекс. Вдвоем они тихо возились  в  кресле,
похихикивая... -- Ну-ка, -- вдруг приказал Алекс, -- покажи им свою жопу! --
Элиз  смущенно завозилась. -- Да не стесняйся, покажи... Если бы у нас  были
такие  жопы, мы бы их показали, правда, Лимон?.."
  "Он  ко мне приебывается. Раньше он не избирал меня мишенью своих шуточек.
Одичал, наверное. Но на меня где сядешь, там и слезешь", -- подумал я. Алекс
заставил  Элиз встать во весь рост на троне. "Жопой к ним... Вот так..."  --
ласково  приговаривал Алекс, возясь с черными штанами Элиз.  Что-то  там  не
расстегивалось, потому что он тихо выругался: "Бля!" Элиз время  от  времени
оборачивалась  к нам, физиономия у нее была пьяная, красная  и  улыбающаяся.
Алекс  наконец расстегнул штаны и стал стаскивать их, плотные, с бедер Элиз.
Стащил   далеко к коленям и там, да, была жопа. Я видел жопу Элиз  множество
раз  до  этого.   Я  пожал  плечами.  Алекс  раздвинул  ноги  девушки  ровно
настолько, чтобы просунуть  между ними свою рожу. Рожа улыбнулась нахально и
сказала: "Нравится жопа,  Лимон?"
  "Да,  нравится",  --  сказал  я.  Леля и  казак  засмеялись.  Шалва-грузин
равнодушно  и   без  эмоций сидел в дальнем углу. Элиз обернулась  к  нам  и
кокетливо-пьяно  улыбнулась опять.
  "О,  какая!.. -- Алекс положил обе руки на жопу Элиз, сжал ее. -- А тут  у
тебя   что? -- хитро пробормотал Алекс из-за Элиз. -- А-а-а, я знаю,  тут  у
тебя   пизда!..  --  восхищенно  проговорил  Алекс,  проглотив  букву  д   в
знаменитом слове.
  --  Тут у тебя пиза... -- повторил он с удовольствием. -- А мы туда палец,
палец...  --  И  чуть повернув Элиз к нам, так, чтоб нам было  видно,  Алекс
действительно  сунул  туда палец. Улыбаясь все той же  азиатской  улыбочкой,
Алекс,   прижав  свою голову к бедру Элиз, некоторое время  держал  палец  в
дев