.
Если мрамор не попадается на глаза сам, поищи его. Легко сказать  -  дружба,
дружбу   надо  поддерживать  любезным  обхождением  и  подарками,  ведь  она
складывается из  множества  мелочей.  Неприязнь,  отвращение,  антипатия  не
способствуют  укреплению дружбы, наоборот, они ее губят. Когда Бальдассерони
нарушает течение твоих  мыслей,  ты  должен  подавить  в  себе  естественную
вспышку ярости, даже если это дается тебе с трудом. Держи под контролем свои
слова,  поступки  и  особенно  чувства  -  так учит Создатель. Не поддавайся
первому порыву, не совершай непродуманных шагов.  Только  тогда  ты  сможешь
сохранить  дружбу  Бальдассерони,  единственного  твоего  друга. Человек без
друзей - неполноценный человек. Хвали его машину, его костюмы, его  галстук,
его  загар  даже  тогда,  когда тебе кажется, что перед тобой просто червяк.
Бальдассерони не червяк, нет, он не червяк. Он друг. Дружба же священна, как
учит Создатель. Впрочем, так говорят все, и,  наверное,  в  этом  есть  доля
истины, если уж все так считают.
     Почему  бы  тебе,  например, не поговорить с ним о Мириам? Почему бы не
раскрыть перед ним душу, не поделиться своими мыслями о любви,  об  эротике?
Тайны  лишь  скрепляют дружбу, так считает даже сам Создатель. Не исключено,
что это побудит к признаниям и Бальдассерони, и тогда ты сможешь делать вид,
будто слушаешь его или действительно станешь слушать.
     Скука и раздражение тоже  враги  дружбы.  Дружба  одинока  перед  лицом
множества  врагов,  но  ты  должен подняться на ее защиту. Почему бы тебе не
попросить прощения у Бальдассерони? Время от времени нужно извиняться  перед
ним,  просить  прощения, даже если сам ты считаешь, что ни в чем не виноват.
Вот увидишь, это возымеет свое действие. Заговаривай с  ним,  когда  можешь,
будь приветлив, когда он заходит к тебе в магазин. Ну что тебе стоит сказать
ему: "Добрый день"? Бальдассерони ничем не хуже всех прочих людей, к тому же
он  -  друг.  Нет,  он  не  червяк.  И  не  забывай  об  этом.  Когда в тебе
заговаривает естественное чувство, когда  оно  разрастается  и  вонзается  в
голову, словно жало ядовитой змеи, ты должен вспомнить, что говорил о дружбе
Создатель:  дружба  священна.  Вдумайся  хорошенько, что плохого тебе сделал
Бальдассерони, чтобы так его ненавидеть? Во имя дружбы можно подавить в себе
даже ненависть.  Если  забудешь  об  этом,  потеряешь  единственного  друга,
который у тебя есть.
     Когда  Бальдассерони уголком глаза пытается прочесть адрес на конверте,
не прячь письмо, а, наоборот, открой перед ним  все  свои  ящики.  Когда  он
читает  тебе  газетную  хронику,  ты должен проявить к ней живой интерес. Не
надо зевать, потому что каждый твой зевок уносит частицу вашей дружбы, зевок
- это дверь, распахнутая  для  накопившегося  у  тебя  внутри  естественного
чувства.  При  каждом удобном случае ты должен желать ему богатства и ценных
кусков мрамора, но так, чтобы он этого даже  не  заметил,  мысленно.  Добрые
пожелания  не  дают  немедленных  результатов,  лишь  со  временем  они тоже
приносят свои плоды. Зачем тебе все это нужно? Затем,  что  Бальдассерони  -
друг, а дружба, как учит Создатель, священна.

     По  правде  говоря,  я  соврал, сказав, что у меня есть жена. Никогда у
меня не было ни жены, ни кого-либо в этом роде. В качестве  ее  прообраза  я
взял  одну  свою  соученицу, которая, женись я на ней, стала бы точно такой,
какой я ее здесь описал. Но  я  не  соврал,  сказав,  что  живу  в  квартале
Монтеверде  Веккьо.  У  меня  там  маленькая квартирка, в которой я стараюсь
бывать как можно реже. Главный ее недостаток - деревья,  сующие  свои  ветви
прямо  в  окна,  и  совы,  устраивающиеся  на  этих ветвях по ночам. Как раз
напротив моего дома находится вилла Шарра, а  чуть  поодаль  -  Вилла  Дориа
Памфили.  Там  приют сов. Ночью сотни сов спускаются в город и рассаживаются
на куполах и деревьях. Многие из них задерживаются у моего дома, заглядывают
в окна, смотрят на меня через стекло, словно просят, чтобы я их впустил.  По
ночам я часто просыпаюсь от их крика.
     В  ночь  перед тем как я встретил Мириам в спортзале Фурио Стеллы, одна
сова разбудила меня своими криками. Я поднялся  и  ушел  ночевать  в  заднюю
комнату  при  магазине.  С  тех  пор  я больше не сплю дома. Я никогда бы не
привел женщину в свою квартиру, и поэтому мне приходится придумывать  всякие
предлоги,  например  говорить,  что  я  женат. Надо признаться, что Мириам я
никогда не говорил, будто у меня есть жена, по-моему, она сама так решила. А
может, она считает, что я живу с родными, или вовсе об  этом  не  думает.  В
общем,  мы  с  ней  никогда об этом не говорили, а если ты с самого начала о
чем-то не сказал, то потом сказать становится все труднее. Но я же  понимаю,
что  Мириам  надоест встречаться со мной в задней комнатке магазина, и ясно,
что Бальдассерони воспользуется этим и попытается соблазнить Мириам.
     Может, он уже сейчас  думает  о  том,  как  бы  заморочить  ей  голову,
вынашивает  свои дьявольские планы. Или даже приступил к их осуществлению. Я
всегда догадывался, что свои мраморные шары он  коллекционирует  с  какой-то
задней  мыслью. На эту тему можно каламбурить и приводить всякие аналогии до
бесконечности. Должен признать, что коллекция у  него  необычная  и  девушке
трудно  устоять  перед  желанием  познакомиться с ней. Может, он даже скажет
Мириам: бери любой шар, я тебе его дарю. Польщенная  Мириам  возьмет  первый
попавшийся  шар  и  положит  его  в  сумочку.  Этим она как бы подпишет свой
приговор. Ну да, я уже вижу, как она  позволяет  себя  обнять  и  увлечь  на
диван, вижу, как они целуются...
     Давайте  рассуждать  здраво.  Я  совершенно не уверен, что два дня тому
назад Бальдассерони видел, как она выходила из моего магазина. Если он ее не
видел, то как он мог пойти за ней следом? Уж лучше бы  мне  было  тогда  его
впустить,  а  не  захлопнуть  дверь  у  него  перед носом. Теперь бы меня не
одолевали сомнения и я бы не представлял себе, как он сел в машину и  поехал
следом  за  такси,  в котором была Мириам. Если он это сделал, то теперь они
вполне могут лежать на диване в обнимку. Где? Дома у Бальдассерони. Живет он
один, У него есть приходящая прислуга, диваны всегда  в  порядке  и  кровать
тоже.  Он,  конечно,  потянет  ее на диван, а не на кровать - так приличнее.
Бальдассерони такой лицемер.
     Я чувствую, как от гнева во мне закипает кровь. Разве  устоишь  тут  за
прилавком?  И  я  проклинаю  эту  привязывающую меня к месту профессию, этот
запах гуммиарабика, старых чернил из чернильных шариков  и  плесени,  запах,
который  в  прежние  времена  был отрадой всей моей жизни. Я спрашиваю себя,
неужели Бальдассерони удастся совратить Мириам при  первом  же  свидании?  А
что,  тебе...  разве  это  не  удалось?  Помнишь  ночь, проведенную на холме
Джаниколо? Как ты все это провернул! Каким бы отвратительным тебе ни казался
Бальдассерони, ты прекрасно сознаешь, что мнение мужчины о мужчине в  данном
случае  не  имеет  никакого  значения.  Ты сам тоже довольно нелеп со своими
длинными, не по росту, ногами и узкими, как у китайца, глазками. И  все-таки
ты  Донжуан  -  это  тебе прекрасно известно. Ну вот. Теперь я их уже вижу в
постели... Он затащил ее в комнату, гасит свет. Я еще различаю их  фигуры  в
лучах  уличных  фонарей.  Они  на  кровати.  Мириам пытается сопротивляться,
говорит "нет", но сама не вырывается, уступает ему, уже  уступила,  их  тела
извиваются, я слышу голос Мириам, резкий крик...
     Набережная  мокра  от  дождя. Я стараюсь отвлечься, глядя на окна по ту
сторону моста, на загорающиеся  и  гаснущие  огни.  Я  стою  спиной  к  дому
Бальдассерони.  Потом поворачиваюсь, чтобы сквозь ветви деревьев увидеть его
окна.  Завтра  куплю  мощный  бинокль,  поднимусь  на  террасу  здания,  что
напротив,  на другом берегу Тибра, и загляну в окна Бальдассерони. Но боюсь,
что  из-за  деревьев  не  смогу  ничего  разглядеть.   Дождь   прекращается.
Спустившись  по  ступенькам,  подхожу  к парадному. Должно быть, я уже давно
здесь маячу, потому что портье приглядывается ко мне и  спрашивает,  кого  я
ищу.
     Никого  я  не  ищу, я здесь случайно, а остановился потому, что услышал
крики, долетавшие из какого-то окна. Кричала женщина. Вы не видели,  в  этот
подъезд не входила женщина, девушка? Но кто вам все-таки нужен? Да никто мне
не нужен. Из окна до меня донеслись крики.
     Портье  пожимает плечами и уходит к себе в привратницкую. Пусть хоть ее
убьют, какое ему до нее дело? Итак, ничего. Я  ухожу.  Последний  взгляд  на
окна. Свет в них погашен. Ну, естественно.
     Не  могу  больше  оставаться  в  магазине,  давление у меня повышается,
чувствую, что я сейчас просто лопну. Вы - материя, а я  -  разум,  говорю  я
себе,  но  логической  связи  в этом противопоставлении, по-моему, не так уж
много.
     Давайте разберемся. Я знаю, что все это недоказуемо, хотя  и  возможно.
Мне  же  надо  постараться исключить само подозрение, но для этого есть один
лишь способ, а он-то как раз и невозможен. Чтобы Бальдассерони и  Мириам  не
встретились,  мне  следует  убрать одного из них, однако я тут же отгоняю от
себя эту мысль. Предположим, что Бальдассерони даже не заметил,  как  Мириам
выходила  из  магазина,  предположим,  что  он  даже  не  подозревает  о  ее
существовании. Но разве не мог он встретить ее в каком-нибудь другом  месте?
В  баре,  например, в табачной лавке, на улице? Как обычно встречают женщин?
Почти всегда случайно. Как встретил ее я? Я встретил ее случайно в спортзале
Фурио Стеллы. Все, что было между Мириам и мной, может повториться  и  между
Мириам  и  Бальдассерони. Если он пока еще не ее любовник, то может стать им
завтра или даже сегодня. Вот сейчас, когда я шагаю под дождем по набережной,
Бальдассерони, возможно, раскрывает свой зонт над  Мириам  на  какой  угодно
римской  улице.  И вот они уже садятся в его машину. Он предложил довезти ее
до дома, и она согласилась. Бальдассерони долго петляет по городу,  говорит,
что  удобнее  ехать  по  Олимпийскому  шоссе,  через  Акуа  Ачетоса,  а  сам
останавливает машину на темной боковой улочке. Я вижу их в салоне стоящего в
темном уголке автомобиля. Местечко там пустынное, разумеется.  Бальдассерони
чувствует  себя  уверенно.  Ну  да,  вот  он  склоняется  над  ней.  А  она,
откинувшись назад, устраивается на сиденье, чтобы удовлетворить его желание.
Машина начинает раскачиваться.
     В моем теле поселилась змея, она ползает внутри  и  жалит  то  в  одном
место,  то  в  другое.  Я  останавливаюсь и прислушиваюсь к боли, но не могу
определить, где же она. Дождь все идет и идет, потом прекращается. Я плетусь
в магазин, наперед зная, что не смогу  усидеть  в  закрытом  помещении.  Мне
нужен  воздух.  Того  воздуха,  что меня окружает, мне мало. Ощущение такое,
будто одна нога у меня отяжелела, я  с  трудом  ковыляю,  почему-то  хочется
переставлять  ноги  руками. Теперь отяжелела одна рука, а голова раздулась и
стала похожа на гигантскую маску, какие бывают на карнавале  в  Виареджо.  Я
чувствую, что смешон, и спешу укрыться в первом попавшемся подъезде: никогда
не  осмелюсь  показаться в таком виде на виа Аренула, где все меня знают. Но
надо же как-то добраться до магазина,  спрятаться  там.  Сделав  вид,  будто
ничего  не  случилось,  я  пытаюсь смешаться с прохожими, но слышу смех. Это
смеются надо мной.
     Постепенно ко мне возвращается спокойствие, но, прежде чем вернуться  в
магазин,  я  должен немного посидеть, отдохнуть. На открытом воздухе в такую
погоду столиков нет, а войти в бар я не осмеливаюсь. И вдруг в глубине улицы
я, кажется, вижу Мириам. Это она. Куда-то спешит, опустив голову, чтобы быть
понезаметней. Спешит на свидание с Бальдассерони. Я бегу  за  ней,  догоняю,
хватаю за руку. Нет, не она, я смущен и рассыпаюсь в извинениях.

     Дождь  промыл  воздух.  Дышится  легче,  миллионы миллиардов микробов и
пылинок, находившихся в воздухе во  взвешенном  состоянии,  смыло  дождем  в
канализацию, откуда они попадут в городскую клоаку, а через два-три часа - в
море.  Нужно  пользоваться  этим  естественным промыванием воздуха и дышать,
дышать. Но машины уже снова загрязняют его газами,  да  и  пешеходы  вдыхают
чистый  воздух, а выдыхают грязный, содержащий миллионы миллиардов микробов.
Скоро все станет как прежде: копоть, нефть, микробы. Меня, например, они уже
отравили.
     Я жду Бальдассерони в подъезде его дома. В кармане у меня моя "беретта"
с удлиненным стволом, но пускать ее в ход  я  не  буду.  С  восьми  утра  до
полудня,  с  полудня  до трех, с трех до семи. В семь Бальдассерони выходит.
Конечно, он спешит на свидание с Мириам. Какой счастливый вид у  проклятого!
Я иду за ним, крадусь, прижимаясь к стенам домов, чтобы он меня не заметил и
еще для того, чтобы обо что-нибудь опереться: кружится голова. Со вчерашнего
вечера  во  рту у меня не было ни крошки. Ощущение, будто ноги стали чужими,
не проходит. Да и  руки,  и  вообще  все  тело  словно  принадлежат  кому-то
другому.  Приходится  управлять  собой,  как  автомобилем - поворот направо,
поворот налево, сосредоточивать все свое внимание на  конкретных  предметах:
вон на той церкви, на дереве, на колонне. Сегодня я особенно зол.
     Мне  ничего не удалось обнаружить. На пьяццале Фламинго он купил газету
и вернулся домой, как крот какой-нибудь. Очевидно,  свидание  перенесено  на
завтра,  или  они  целый  день  болтали  по  телефону.  Есть  люди,  которые
занимаются любовью по телефону. На Бальдассерони это  похоже.  Я  слышу  его
голос,  на  другом  конце  провода  - голос Мириам, которая говорит: да, да,
да...
     Когда мы с Мириам встретимся опять, когда  Мириам  вернется  ко  мне  в
магазин,  я  притворюсь, будто ничего не знаю. Словно никакого Бальдассерони
нет и никогда не было на свете.

     Вообще, змей в городе не должно быть. Но если ты  слышишь,  как  что-то
шуршит  у  твоих  ног, лучше поскорее увернуться, ибо ты можешь наступить на
змею, даже если возможность этого невелика. Разве не  казалось  невероятным,
что  может  обвалиться  часть вон того карниза, на протяжении четырехсот лет
остававшегося целым и невредимым? А он  обвалился.  Не  было  ни  ветра,  ни
дождя,  солнце  сияло  высоко  в  чистом небе, а карниз все-таки обвалился и
придавил  проходившую  внизу  женщину.  Вот  почему,   даже   если   кажется
невероятной  встреча  в  городе  со  змеей,  держи  ушки на макушке и, когда
слышишь, как что-то скользит у твоих ног, быстро увернись,  если  не  хочешь
быть укушенным. Некоторые змеи передвигаются совершенно бесшумно - они такие
маленькие,  и  по  цвету  их  не  отличить  от  камня. Есть змеи ночные, они
выползают ночью и сливаются  с  темнотой.  Эти  самые  опасные.  Внимательно
смотри,  куда  ставишь  ногу,  и  не  только ночью, но и днем. Хорошо всегда
носить сапоги из толстой кожи и держать в руках ясеневую палку. Змеи  -  все
без исключения - боятся и самой палки, и запаха ясеня.


Глава 7
     Пираньи - это рыбы, которые за пять минут могут обглодать целого быка.

     Помню, что было у меня на уме в тот день, когда я на своей "шестисотке"
мчался  среди  других машин, выбиравшихся из столицы. С грохотом пронесся по
туннелю Трасфоро, поднялся со стороны виа Национале и выехал  на  виа  Венти
Сеттембре, где в глаза мне ударило солнце, потом доехал до пьяцца Венециа, а
оттуда  спустился  вниз  по  Корсо  -  вот так и носился с улицы на улицу, с
площади на площадь. По правде говоря, это была не моя  идея  -  кататься  на
машине,  это  Мириам  сказала:  давай  покатаемся  по  городу, воспользуемся
прекрасным деньком, пока еще солнце не село. Все рано или поздно  кончается,
сказал я себе, и это была самая горькая мысль из всех, когда-либо посещавших
меня. Но я сказал: ладно, поедем.
     Мириам  говорила:  посмотри,  сколько  распродаж  в  этом  сезоне, цены
снижают на двадцать, тридцать и даже сорок процентов, самое  время  покупать
себе  обувь  и  одежду.  А я отвечал, что это фокусы торговцев, что на таких
распродажах  на  прилавок  выбрасывают  все,  что  залежалось  на   складах,
попробуй, зайди в обувной магазин, говорил я, и найдешь одни сорок четвертые
и   тридцать  девятые  номера  -  нужных,  нормальных  номеров  ботинок  для
нормального мужчины никогда не бывает. Вот и уйдешь  с  пустыми  руками  или
купишь  то,  что  продается  без  скидки. Однажды мне удалось купить дешевый
свитер, говорил я, так шерсть с  него  лезла,  словно  с  шелудивой  собаки.
Мириам  отвечала  мне,  я  отвечал ей, мы ехали, перекидываясь словами, и за
разговорами доехали до городской больницы.
     Небольшая толпа дожидалась, когда  откроют  ворота.  Совсем  как  перед
тюрьмой,  сказал  я;  родные  навещают  своих, кругом сплошная родня. Мужья,
зятья, братья, деды, племянники, дяди, тети, свекры, свекрови и так далее  и
тому  подобное,  и  все  эти родственные связи неизменно начинаются с одного
мужчины и одной женщины, которые спали вместе. Иногда, сказала Мириам,  тебя
удивляют совершенно естественные вещи. Смерть тоже дело естественное, сказал
я,  проходят  годы, и в какой-то момент тебя заколачивают в гроб и уносят, и
ты лежишь там, заколоченный, и уже не можешь ничего сделать, а другие в  это
время ходят, разговаривают. Посмотри на всех этих людей, они ходят по улицам
и  выглядят всегда одинаковыми, они похожи на зеленый газон, где часть травы
умирает, а другая растет, вот и кажется, будто газон всегда один и тот же, а
он изменяется, как  в  "Мессаджеро"  изменяется  колонка  с  извещениями  об
умерших  и родившихся. Давай лучше изменим тему, сказала Мириам. Но разговор
уже потек  по  определенному  руслу,  хотя  к  некоторым  темам  я  подходил
издалека, описывая широкие круги с дьявольской ловкостью. Да, иногда я бываю
дьявольски ловок.
     Вот,  например,  перед тобой человек, говорил я, с тугими щеками, такие
лица обычно сравнивают с налитым яблоком, а потом выясняется, что изнутри-то
он весь прогнил. Возможно, отвечала Мириам, но нигде  не  сказано,  что  это
обязательно.  Такое  может  быть,  а может и не быть. Вот почему, говорил я,
ради собственного  спокойствия  следует  периодически  делать  рентгеновский
снимок.  В  Риме  существуют  рентгенологические  центры, специализированные
радиологические клиники и кабинеты, где ведут частную  практику  профессора.
Есть  такое  специальное  отделение  и  в  городской  больнице. Если человек
чувствует себя хорошо, говорила Мириам,  ему  незачем  делать  рентгеновские
снимки. А я возражал, что никто не может чувствовать себя идеально здоровым,
нет  человека,  который  был  бы  здоров  вполне. И потому ради собственного
спокойствия надо иногда наведываться к рентгенологу.
     Что за странная идея, говорила Мириам, ходить на рентген: по-моему, это
полная чепуха. Ну уж нет,  говорил  я,  американцы  раз  в  год  обязательно
просвечиваются,  а  американцы - передовая нация. Только с помощью рентгена,
говорил я, ведя машину  по  бульвара  делла  Реджина  в  сторону  Веранского
кладбища,   могут  быть  выявлены  некоторые  заболевания,  ну  пусть  и  не
заболевания, а какие-то отклонения от нормы, и  еще  всякие  инородные  тела
вроде  булавок,  гвоздей  и тому подобного. Я хорошо знал, чего добивался от
нее в тот день.

     Вот это Верано, сказал я, проезжая мимо Веранского кладбища, и добавил:
все мы здесь будем. Эта мысль тоже горька, но я один знал, что было  у  меня
на  уме.  Если человек не хочет пользоваться услугами рентгенолога, он может
не знать, что болен, потому что чувствует он себя хорошо,  никто  ничего  не
видит,  никто  ничего  не замечает, и так до конца. А он все равно болен, и,
возможно, даже очень серьезно болен, но не подозревает об  этом.  Он  должен
позаботиться о себе, пока еще есть время. И ты тоже, говорил я. Да нет же, я
прекрасно  себя  чувствую,  говорила  Мириам,  меня  все  это  совершенно не