еяла и в  своих белых трусерах, сверкая  и тряся яйцами,
помчался в угол выключать приемник.
     Больше мы  к  этим  блядям  не  ходили,  хотя  они  и  звали еще  разик
поговорить вечерком. (А может, хотели исправить свою ошибку? Я все-таки верю
в людей.)
     Между тем у нас в корпусе все были уверены, что мы с Яшей ушли ебаться.
Больше всех сокрушался Соломон, который спал на моей кровати:
     -- Никонов с Макеевым ебутся, а мы тут Муму ебем!
     Даже Соломон  -- блядовед,  хуеграф  и пиздолюб -- не  сумел снять  тут
никакого ебова, хотя я думал, что свинья везде грязи найдет.
     -- Что? -- с надеждой спросил нас неебаный  Баранов. -- Спали на разных
кроватях?
     Видимо,  неебаному   Баранову   вульгарная  ебля  представлялась  таким
сверхсобытием, что он  никак не мог принять в  свой ум, что мы  вот так  вот
просто  могли пойти на ночь и  поебаться.  Он  чуть-чуть  завидовал и слегка
ревновал нас к удаче. На его счастье, все так и  получилось, как он спросил.
Мы не поебались тогда. И Баранов облегченно рассмеялся.
     ...А  Баранов первый  раз  в жизни  поебался  позже, летом 1985 года, в
разгар антиалкогольной компании, когда мы  были в лагерях. (Баранов войну не
посещал, сделал себе справку, хитрожопый.) Он  с каким-то приятелем пошел на
пляж, они  сняли двух  баб, отвели  на  квартиру и,  пока мы  как  проклятые
защищали родину на лагерных сборах, Адам пил водку  и ебал ту  бабу, с пляжа
снятую.  Ее  звали Марина. Так Баранов  стал мужчиной.  Ему понравилось быть
мужчиной. Он потом нам все в подробностях рассказал. (Я все помню, Адам!)



ГЛАВА 13,
     по всем приметам несчастливая.
     В четвертый раз я был крепко бухой в беляевской общаге, где мы отмечали
8 марта.  Это  послесенежская весна. Сазонова  и Белова  к тому времени  уже
нашли нас. Баранов взял Белову  с собой, они вскоре уползли на дискотеку,  а
остальные люди остались пить.
     -- Надо поссать, -- сказал Вова Королев и пошел в туалетик.
     Мужчина пописал и вернулся. Попойка продолжалась. Некто  Рубин повторил
мой  трюк -- он записал наш пьяный треп на магнитофон, а потом  все не давал
нам прослушать. Я даже подговаривал Яшку и Бена наказать Рубина -- привязать
к кровати и выпороть.
     Рубин,  по  нашей офицерской  легенде,  был  интендантом. Весьма  мужик
своеобразный.  Что-то в нем  есть -- то  ли ума  палата, то  ли говна тачка.
Чуток  не  от  мира  сего,  но   в   хорошем  смысле,  в  эйнштейновском,  в
эпилептическом.  Такой головастый, но слегка  ебанутый.  Слегка больше,  чем
все. Он  приехал в МИСиС  из цветущего  Еревана. (Тогда  еще  СССР был одной
большой дружбой народов.) А в  этом году, году написания книги, оставшаяся в
Ереване  сухонькая  старушка-мама  Рубина всю  зиму  сидела  в  квартире без
отопления,  электричества  и  газа, как и весь город. Там идет война  и мало
еды. Жалко  мне  маму Рубина. Мне всегда  очень жалко мам-старушек. И себя в
критических ситуациях я всегда жалел как бы через мать, ее глазами, и жалел,
наверное, даже не себя, а  ее -- вот если бы она меня видела в столь  жалком
положении,  бедная моя. Я не жалею гибнущих молодыми людей, чего  их жалеть,
их уже  нет, но мне ужасно больно за их родителей, в особенности за матерей.
Сердце  кровью. Я много  могу простить человеку за  его мать. Если увижу его
мать.  Вот бы свести лицом к  лицу, глаза в глаза  армейских дедов-садистов,
избитых жертв-духов и их матерей.
     Вспомни  о матери того,  кого  бьешь, вспомни  о  своей  матери,  когда
кого-то бьешь смертным боем. Какими бы глазами они сейчас посмотрели, если б
оказались рядом...
     Чего-то я отвлекся...
     В  тот  раз  я  тоже  здорово  упился.  Вышагивал  ногами  по  комнате,
рассуждал. Вскоре в комнату зашел Валера  Медведкин из нашей группы со своей
бабой, снятой  для случки. Он был  под мухой.  А его баба попросила  у  меня
попить. Я  взял стакан граненый  и пошел к  источнику  воды. Но  ванна  была
закрыта, тогда мой пьяный  мозг  зашел  в  туалет,  спустил  воду, набрал из
потока в стакан и отнес бабе.  Но зато я  потом  подарил ей дешевый брелок в
виде  рыбки-открывалки,  купленный  в Череповце. Она  не  открывала,  видно,
бракованная была, я и подарил. Говна-то...



ГЛАВА 14,
     следующая, под кассету.
     Там,  на неведомы  дорожках следы невиданных  зверей,  хуйнюшка там  на
курьих лапках... Откажусь ли я когда-нибудь от этой своей книги? Вряд  ли. Я
мудр.
     Все проходит. Пройдет и моя жизнь. И даже твоя, читатель.
     В Медведихе,  где  родился  мой отец, а ныне  наша  дача,  лежат  везде
большие и  малые кругло обкатанные  валуны. Откуда они  там, где морем  и не
пахнет? Это следы давно ушедшего ледника. Они  лежат тут десятки тысяч лет и
перележат всех нас.
     Мы когда-то всей бандой  пили здесь, древние викинги. Этого не вернуть,
это ушло. Все проходит и в большом и в малом.
     На втором курсе мы все  поголовно тащились от  эмигранта Токарева.  Еще
бы:  эмигрант,  почти враг справедливой Советской  власти.  Необычность. Хуй
требовал... Все проходит. Теперь и Токарев остался только на кассете.
     "Я нигде без тебя не утешусь, пропаду без тебя, моя Русь.."
     Или утешусь. Родина понятие относительное.
     Мой дед  пропал  без  вести  где-то  под  Смоленском в 1942  году.  А я
почему-то помню слова отца о деде:
     -- Мне сейчас 54  и считаю себя еще молодым, а в 42-м  забрали на фронт
отца  с грыжей, тогда ему  было 43  года,  и я думал: ну  как же можно брать
такого старика, как же он побежит с винтовкой, такой старик?
     У него, наверное, были мозолистые крестьянские руки...
     У  деда нет могилы. Отец, помню, писал куда-то, что-то выяснял,  искал.
Тщетно.
     Маленьким во время войны  отец пахал в колхозе на быках.  Калинин немцы
взяли, а до Медведихи  не дошли, хотя на 50 верст в округе не было ни одного
нашего солдата.
     -- Наши бежали через деревню толпами.  Прошли и ушли, Ч вспоминал отец.
-- И никого. Один раз только немецкий летчик на самолете пролетел у деревни.
Так низко-низко,  что  мы, пацаны, видели его очки-консервы. Он  помахал нам
рукой, качнул  крыльями и  улетел.  Но  уже примерно через неделю  вернулись
наши...И  пошли в другую сторону  организованным порядком. За ними пришла  и
похоронка.
     ...Хорошее слово "наши", зря отдали его Невзорову...
     "Вези меня, извозчик, по гулкой мостовой..."
     А   бабушка  когда  я   спрашивал   у  нее  как   они  жили  при   царе
Николае-кровавом,  совсем  не  по школьной истории  говорила:  хорошо  жили,
неплохо. Ей в 1917 году исполнилось 15 лет.
     -- А потом начался голод, при большевиках.
     Голод.  Это уже  рассказы матери. Единственное,  что она  запомнила  из
детства -- постоянное ощущение голода. Доминанта.
     ...Маленькая девочка, случайно нашедшая за печкой засохший и изъеденный
тараканами кусочек сухаря, прижала его к груди и прибежала к маме:
     -- Ой, мама, какая же я счастливая! Смотри, что я нашла!..
     Эта  девочка -- моя  мать. С кого  мне спросить за ее голодное детство?
Ебал я в  рот все учебники, которыми  мне засирала  голову КПСС, ебал я всех
коммунистов, патриотов...  Ч  говорю я  сейчас.  А  тогда  рассказы  близких
странным  образом  совмещались с верой  в незыблемую справедливость Советов,
преимущества планирования и  основной  экономический закон неуклонного роста
благосостояния. Ебаный в рот!

x x x
     Я  родился через 19  лет после  войны, через  47 лет после Октябрьского
переворота в Питере и умру в 21 веке, оставив родителей в двадцатом, прошлом
веке, уже в истории. Мама моя...
     Я родился, когда  еще  был жив  Гагарин, я родился  всего  через 19 лет
после второй мировой войны. А вы?..



ГЛАВА 15.
     Осень жизни.
     "Оторвите меня от земли, журавли."
     Почему все сочиняют и поют о журавлях? Национальная птица? И Токарев, и
я, и Гамзатов, и Северный, и этот Асмолов. Очень многие.
     "Мне постоянно снятся
     крылья, чтоб к вам подняться"
     Осень и -- "последний
     журавлиный
     клин"
     Уходящее время года, унылая пора, прощальное курлыканье -- у всех людей
и поэтов навевают печаль.
     "Не в землю нашу полегли когда-то, а превратились в белых журавлей..."
     "Белым крылом грешной касаясь Земли."
     Вот запишу целую кассету разных песен о журавлях, прослушаю  и повешусь
на хуй.
     ...Заметил: во второй половине жизни, к старости мужиков тянет к земле.
Из земли возник, в землю и уйдешь.

     А я хочу тропинкой виться
     В осенних убранных полях.
     Здесь умереть и раствориться
     В российских реках и кремлях...

























 * ЧАСТЬ 2. *
     .о.Унесенные на хуй..о.
ГЛАВА 16.
     Фотография.
     ...По  здравому размышлению  я  решил  выкинуть эту главу  из  книги за
полной ненадобностью, хотя она сама  по  себе была красивая,  чувствительная
такая, ну да хуй с ней...



ГЛАВА 17.
     Хронология.
     Надо   наконец  навести  в  книге   порядок  и  написать   о  море.  Но
предварительно расположить  в хронологическом порядке все  этапы  бандитской
жизни, а то я шарахаюсь как роза в полынье, туда-сюда.
     Итак, после первого  курса  была месячная  ознакомительная  практика  в
Магнитогорске -- лето 1982 года. В  следующем году -- строяк и колхоз. После
третьего курса, летом  1984 года я с  Яшкой, Стасом и Т. Половцевой ездил  в
Пицунду в спортивно-оздоровительный лагерь "Металлург", а в сентябре того же
года полгруппы поехали на практику на 1,5 месяца в Череповец, а полгруппы --
в  подмосковную Черноголовку. Мы с Беном были в Черепе, а Микоян с Барановым
-- в  "Чернозалупке". (Но я знаю, что Яшка там однажды в сиську нарезался  и
ходил пьяный по улицам. Мне донесли.)
     1985 год  -- насыщенный  очень.  В  зимние  каникулы -- Сенеж. Лето  --
Медведиха  и  военные  сборы  под  Калинином. А осенью  (август-октябрь)  --
производственная практика в Запорожье.
     На  следующий  год  диплом.  А  летом  1986 года я,  Бен и  Яшка  ,взяв
двухместную барановскую палатку, поехали  на юга, в Пицунду, где жили в часе
ходьбы от "Металлурга", в третьем ущелье.
     Но  жизнь  в  виде попоек и  поебок текла и во время учебных семестров,
хотя и несколько замедленно.  Для особой наглядности  я расположу сейчас все
этапы в виде  отдельной схемы, чтобы каждый  читатель,  поднятый среди  ночи
пинком  в  рыло, мог  сразу ответить. Хлопнуть  эдак  ночью сверху по хуиной
голове читателя:
     -- А ну-ка, гнида, когда был Запор?
     -- С середины августа по середину октября 1985-го года!
     -- Ладно, спи покуда...

     1982 лето Ч Магнитогорск -- после первого курса
     1983 лето Ч Строяк -- после 2 курса
     1983 осень Ч Колхоз -- начало 3 курса
     1984 лето Ч Пицунда -- после 3 курса
     1984 осень Ч Череп -- начало 4 курса
     1985 зима Ч Сенеж -- 4 курс
     1985 лето Ч Медведиха -- после4 курса
     1985 лето Ч Жопа (лагеря) -- после 4 курса
     1985 авг.-окт. Ч Запор -- начало 5 курса
     1986 весна Ч Диплом -- 5 курс
     1986 лето Ч Пицунда (3-е ущелье) -- после 5 курса
     Эту табличку надо выучить. Приду, проверю.
     Кто не работает, тот срань.



ГЛАВА 18
     Как я на спор поебался.
     Я подумал и решил, что об этом расскажу позже, а сейчас о другом.
ГЛАВА 18.
     Хуюс, Членис, Пенис, Пиписис.
     А  когда  мы  отмечали  введение антиалкогольного Указа,  названного  в
народе сухим законом, купили несколько бутылок вина и шарахнули их вкруговую
из майонезной баночки в беляевском лесу. Никто не блевал...
     На лекциях мы тоже времени  даром  не теряли, а играли  в  литературные
игры,  поскольку  были рафинированные интеллигенты. Один пишет  на  листочке
первые 2 строки стихотворения в рифму, другой -- другие 2 строки, и так стих
ковыляет сам по себе, ища себе дорогу. Вот пример.

     Детишек много, на спинах ранцы,*
     Все утром в школу идут, засранцы.
     Идет Ванюша в расцвете лет,
     В кармане финка, в руках кастет.
     Потянет Таня на первый сорт:
     В 12 лет -- второй аборт.
     Кто в том повинен -- поди дознайся:
     Ромашкин Вова иль Дубов Вася?
     А может Коля, а может Сидор,
     А может Юра по кличке Пидор?
     Приходят в классы, садясь за парты,
     А на камчатке играют в карты
     На человека -- училку Зинку,
     В нее продувший запустит финку.
     Продулся в дупель Печенкин Стас,
     Попал ей ручкой под левый глаз,
     Поскольку финки кидает худо
     Тот сраный Стасик, паршивый муда.
     Шел мимо завуч, услышал крики,
     Дверь открывает -- о ужас дикий!
     Помчался завуч, старик несчастный,
     Ведь это дети -- народ опасный.
     Бежал он быстро, всем жить охота,
     А у детишек своя забота:
     Пинают Зинку и в глаз и в ухо,
     А кто-то хочет разрезать брюхо.
     Вдруг слышат голос: "За парты всем!"
     Вошел директор, в руке ПМ.*
     Попробуй вякни, жесток грузин!
     И в лоб залепит весь магазин.
     Ребята быстро за парты сели,
     Убрали финки свои в портфели.
     Училка встала, как ей не злиться?
     Плюется кровью и матерится.
     И то спасибо, что хоть живая:
     Ведь в этом классе она восьмая!

     По тому же  принципу рисовались комиксы: одна картинка  одного  автора,
другая -- другого.
     Но  интереснее всего были  прозаические полотна, написанные  поочередно
несколькими авторами.  Каждый выбирал себе персонаж,  одного или  нескольких
героев и  говорил, и действовал за  них  поочередно в пределах  реплики  или
какого-то  небольшого  участка  текста.  Каждый  вел своего  персонажа  и, в
зависимости от сюжета, старался сделать ему хорошо.
     Иногда разворачивалась жуткая борьба между  авторами через  персонажей.
Усложнялось  дело тем, что персонажи действовали в основном через разговоры.
Надо  сказать,  что мои герои  чаще  одерживали  победы, я упорно  гнул свою
линию. Это свидетельствует, на мой взгляд, о  превосходстве  моей  фантазии,
некоторой природной агрессивности  и  упрямстве, умении  настоять на  своем,
когда нужно. Хороший я мужик.
     Очень  долго  и  нудно  у  нас   тянулась  эпопея  о  некоем  неудачном
сицилийском мафиози Родригесе  и его приятеле Санчо  Паноса с  названием "Из
жизни  мафии".  Я вел Родригеса, Бен -- Санчо,  Яшка -- лейтенанта Интерпола
Дэрьмо и  старика Гандоне. Двое мафиози поехали в Ленинград, чтобы  выкрасть
из Эрмитажа статую  амура, просящего  подаяния.  За  ними все время охотится
лейтенант Дэрьмо.
     Была у  нас  космическая история,  где действовали Хуюс, Членис, Пенис,
Пиписис.
     Были  истории  о  средневековых  инквизиторских  допросах,  абстрактные
диалоги,  эпизоды о стычках работников МВД  и  КГБ... Была повесть  на шести
клетчатых  тетрадных  листах  о том,  как  мы  в  лагерях  едем  в танке  на
стрельбище, а кто-то в танке бзднул, а потом насрал в снарядную гильзу. Были
шпионские страсти. И многое другое.
     Очень  трогательная история,  помнится,  сложилась про бандитов. Хороши
там  были  действующие  лица: главарь бандитов  Скотопизд, его  дочь  Любовь
Скотопиздовна,  некая  Блядина  Демидова,  грузин  Мандулия,  грузин Ебулия,
старик Еблыська, поручик Хуевич в пенсне, с наганом.
     Отрывок подобной эпопеи для примера и строгой оценки нашей студенческой
деятельности литературоведами, я быть может приведу в Приложении. Его читать
не  обязательно,  это   только   для   продвинутых.   А  также  для  заядлых
эстетствующих  молодчиков   от  литературы.  Иногда  в  охотку  случалось  и
индивидуальное творчество. Я вот стихи написал:

     Хочу в стихах я, а не в прозе
     Про радость жизни написать:
     Люблю пописать на морозе,
     А проще говоря -- поссать.

     Привычным жестом, по старинке,
     Над предрассудками смеясь,
     Я извлекаю из ширинки
     Холодный член, не торопясь.

     Чуть-чуть помедлю, ожидая,
     И вот с улыбкой вижу я,
     Как, снег пушистый разъедая,
     Журчит ядреная струя.

     Клубится пар густым туманом
     И попадает в глаз и в рот.
     И будь ты трезвым или пьяным Ч
     Душа ликует и поет.

     Или.

     Не надо!
     Не орите на меня звонко,
     Я могу умереть от страха.
     Я поэт, человек тонкий,
     И идите вы все на хуй!
     Писулю с  этим  стихом я направил Бену. Он написал: "Сам пошел!" Имея в
виду на  хуй.  Тогда я послал писулю Вове Моренблиту  на повторную рецензию.
Вова написал: "Присоединяюсь  к  предыдущей рецензии."  Козел.  Ни  хуя  нет
пророка для местных распиздяев.
     Но я и разные другие стихи писал. В  том числе и про офицеров, конечно.
И вот  однажды,  вдохновленный моими  виршами, Рубин  показал их своей  даме
сердца  и будущей жене, а потом притащил  мне ответ Ч фронтовой треугольник.
Но прежде чем огласить  его содержание,  я  должен  познакомить аудиторию со
своими шедеврами.


     Русская рулетка.

     Снова дым над столом,
     Снова водка в стакане,
     Тупорылый патрон
     Притаился в нагане.

     Вновь бокалы звенят
     В бестолковом угаре.
     Ну и масть у меня Ч
     Всякой твари по паре.

     Припев:
     Позабудьте, барон,
     Бесполезные споры.
     Все равно для ворон
     Что святые, что воры.

     Мои карты, барон,
     Так смешно наблюдать Ч
     Короли без корон,
     Они биты опять.

     Затрещит на ладони
     Барабаном судьба.
     Вспоминаются кони,
     Где-то стонет труба.

     Припев.
     Как всегда дам зарок Ч
     Брошу пить и уйду,
     Если щелкнет курок
     По пустому гнезду.

     Повезло. И привычно
     Снова карты сдаю.
     И кляну как обычно
     Эту слабость мою.

     Припев.

     А еще вот стих:

     Нынче все потерялось.
     Суета и обман.
     Что от жизни осталось?..
     Лишь потертый наган.

     Пулеметные ливни
     И станичные хаты,
     Лошадиные гривы Ч
     Это было когда-то.

     Над желтеющей нивой
     Я лечу от беды,
     Сын,конечно, счастливой,
     Но упавшей звезды.

     Мой случайный попутчик,
     Придержите свой кнут:
     Все дороги, поручик,
     Из России бегут.

     Тройка скачет удало,
     Тройка мчится вперед.
     Мы прожили так мало,
     Будто день или год.

     В небе грустно и бойко
     Шелестят журавли,
     И следы нашей тройки
     Пропадают вдали.
     Колокольчик старинный Ч
     Чистый звон в облаках,
     А дорога пустынна
     Будто в старых стихах.

     С бесполезным стараньем
     Мы бежим от судьбы.
     И мелькают в тумане
     Верстовые столбы.

     Дышим хрипло, устало
     И глядим тяжело.
     Мы прожили так мало,
     Может быть ничего...

     А склоны все круче.
     А ветер в лицо все сильней,
     Я прошу вас, поручик,
     Я прошу, не гоните коней.

     А  вот прочитав стихи "Пока  12 не  пробило",  будущая рубинская жена и
написала мне треугольник. У меня там как-то так было:

     Пока 12 не пробило,
     Пока не начат артналет,
     Выпьем мы за то, что было,
     Выпьем, господа, за старый год...

     И так далее. И вот я получаю от нее треугольник -- "ПИСЬМО НА ФРОНТ".

     "Действующая  армия.  Штабс-капитану   Его  Императорского   величества
Тверского непробиваемого полка Никонову А. П.
     Cher Александр!
     Вы помните то время,
     Когда еще Вы жили на Тверском?
     Не думайте, что Вы забыты всеми,
     Кто до германской с Вами был знаком.

     Перед войной, в собрании, на бале
     Мой брат-повеса познакомил нас.
     Вы Блока, Северянина читали,
     Когда мы танцевали па-де-грас.

     Признаюсь, мне потом частенько снилась
     Фигура Ваша в блеске аксельбант..
     И как судьбы негаданную милость
     Мне сообщил Ваш адрес интендант.

     Мой брат при государе адъютантом
     (У каждого, конечно, свой талан)
     Я знала Вас поручиком и франтом,
     Теперь Вы, говорят, Штабс-капитан.

     Вы б не узнали девочку-курсистку:
     Не в шляпке я с цветками на полях Ч
     С крестом