ем меньше  информации, и чем дальше от хаоса, чем больше  упорядочена
система, тем больше в ней информации.
     Идем дальше. Душа  -- это во-первых, накопленная за жизнь информация, а
во-вторых,   способ  ее  обработки.  Но   если  информация   сохраняется   в
соответствии с законом сохранения информации,  то значит  ли это,  что  душа
бессмертна? Вовсе не обязательно.
     Закон  неубывания энтропии требует нарастания хаоса, то  есть рассеяния
энергии,  превращения  ее в тепловую. Слышали, наверное, про тепловую смерть
Вселенной,  козлы?  Эта  хуйня  называется второе  начало термодинамики. Оно
гласит: в замкнутой системе энтропия может только возрастать. Второе  начало
незыблемо и грозит нам всем большим говном -- распадом и хаосом. Но несмотря
на то, что физики никогда не наблюдали нарушения второго начала (хотя  чисто
теоретически, статистически это возможно, мы живем в вероятностном мире, где
даже  все физические законы носят вероятностный,  строго  говоря, характер),
несмотря  на  это он,  казалось бы нарушается. Кое-где мир идет  от  хаоса к
неравновесию,  к гармонии,  по пути  накопления информации. Возникает жизнь,
эволюция порождает разум, люди строят  дома, ДНК делится.  Но  все это  лишь
видимое нарушения второго начала. Землю  нельзя  рассматривать как  закрытую
систему, то есть  систему, не обменивающуюся веществом и энергией со средой.
Энергии  поступает  на Землю  от  Солнца весьма  до  хуя.  Солнце,  в полном
соответствии со  вторым началом,  стремится  к хаосу, распадается,  излучает
избыток энергии в пространство и эта поступающая на Землю энергия  порождает
такие феномены и выкрутасы как  "Краткий  курс  ВКП(б)". Порождает  эволюцию
материальных  систем,  конкурирующих между собой в эффективности  утилизации
дармовой солнечной энергии и накоплении информации. У кого  больше КПД,  кто
больше  поглощает  энергии в единицу времени, грубо  говоря, тот победитель.
Кто  сожрал, тот  и  прав, кто смел, тот два съел.  Это  прогресс в  живой и
неживой природе. Неравновесные  системы  изучает  синергетика,  насколько  я
понимаю.
     Короче  говоря,  раз рассеивается энергия и  увеличивается хаос, значит
информация тоже рассеивается. Но может ли она сохраняться в открытой системе
Земли, может ли она подпитываться от Солнца, болтаться где-нибудь в ноосфере
в виде более-менее  стабильного и  локализованного объекта?  Душа, я  имею в
виду.  А если  информация сохраняется длительное  время,  то  может  ли  она
действовать сама?  То есть  является ли  оставшийся  информационный комплекс
самодостаточным для  функционирования?  Или  это  мертвая  книга, дискета  с
записью? Сохраняется ли самоосознающая личность, мое "Я"?
     Далее. Человеческий мозг --  это носитель информации  навроде дискетки,
или это сам компьютер? А если компьютер, то где и  что такое дискета? А  еще
интереснее: если  мозг  --  дискета, то  где  компьютер?  Или  мозг является
одновременно и компьютером и носителем информации?
     За время работы журналистом  я встречался с  очень многими  интересными
людьми.  Некоторые из  них были просто  сумасшедшими. Но очень  интересными.
Биолог  Глотов, например, считал,  что  вся информация записана в вакууме, а
мозг  -- просто настроенный  приемник,  считывающий ее.  Я  так понимаю, что
настройка приемника  -- это и  есть личность. Расстроенный приемник  --  это
шизофреник  или  тому  подобное.   Впрочем,  сама   идея  Вселенского  банка
информации -- не глотовская, она очень распространена.
     А  вот  есть такой  физик  Исаков,  он,  вроде бы сделал  теоретическое
обоснование и математику паранормальных явлений. Такой хитрый  мужик. У него
в  формулах  есть  коэффициент  рассеяния  информации.  По  Исакову  полевой
носитель информации хранит  ее  несколько  миллионов  лет до  окончательного
рассеяния. Правда он считает, что сохраняется только мертвая  информация без
личности.  Вопрос лишь в том, как к ней обратиться,  к этой информации.  Как
добраться до  файла? В спиритизм  я  не  верю, но  какие-то  способы  должны
существовать.
     Эволюция -- это накопление  информации,  удаление от термодинамического
равновесия,  усложнение процессов отражения. Разум будет вечно двигаться  по
пути  экспансии,  овладения природой. Он  растворит  себя  во Вселенной.  На
каком-то этапе  должна стереться грань  между  "я" и "мы",  между  разумом и
природой.  Я-МЫ  дуализм --  это сохранение индивидуальности и  одновременно
почти  безграничное  усиление  мощности  разума  за  счет слияния  в  единое
информационно-обрабатывающее  поле.  А  растворенный во  Вселенной и,  может
быть, во времени, разум -- это и есть Вселенский банк информации, это и есть
Бог.  И  вопрос  о первичности духа  и  материи здесь просто  теряет  смысл,
становится некорректным. И курица -- и яйцо.
     (А в переходном этапе я вижу  слияние человека с "машиной", превращение
его  в  человека  искусственного.  И  уже  сегодня  протез  зуба  или  ноги,
электростимулятор сердца -- предтечи эры слияния.  Человек "машинизируется",
машина биологизируется. Они сольются. Бля буду. Вот так я считаю, выдающийся
философ современности.)
     И еще попизжу... А есть ли вообще это самое пресловутое Я личности? Что
такое сознание? Не  набор  ли это  культурных штампов,  вбитых  в  голову  с
детства? Наши реакции, обиды и желания -- это на самом деле не наши реакции,
обиды  и желания  (кроме  естественно-примитивных,  конечно), это культурные
предрассудки, сделанные воспитанием и тысячами лет цивилизации.
     Почему  мы  автоматически обижаемся на плевок в  лицо? Культурный слой,
воспитание.  Почему  мы плачем  о родственниках  на  похоронах?  По  той  же
причине.  Некоторые  племена  не  горюют,  теряя соплеменников. Они  считают
смерть естественным природным процессом. Как дождь, как смену дня и ночи. Но
самое  поразительное,  что  мы,  цивилизованные   люди,  зная,   что  смерть
естественна,  горюем и  убиваемся.  Плачем, прекрасно  понимая бесполезность
этого  занятия,  поскольку слезами горю не поможешь.  Но -- культурный пласт
заставляет   лить   культурные   слезы.   Гуманизм   Ренессанса,   осознание
уникальности   человеческой   личности,  религия  --   и  вот  вам  плачущий
менталитет.
     Мы  --  конструкция  из  заложенных генами  склонностей  и  воспитанных
обществом штампов, реакций.  Убери штампы и гены --  что останется? Дырка от
бублика, называемая Я? Хуй его знает...
     А  вот того  же  Исакова интересуют философские аспекты такой проблемы:
если все  люди овладеют  так  называемыми  паранормальными  способностями  и
прочей  хуйней,  какова будет  этика  этих  сверхлюдей? Мораль  там,  прочая
поебень...
     Люди  всегда   путаются   в   этом  дерьме,   не  отличают  мораль   от
нравственности,   пидарасы.   Даже   энциклопедия  пишет:  "Мораль   --  см.
Нравственность". А  вопрос простой -- как два  пальца  обоссать. Юридические
законы -- писаные. Моральные каноны -- неписаные. Но это такие же  законы  и
нарушение  их  чревато  моральным  наказанием   --   подвергнут   нарушителя
остракизму, закидают, как в народе говорят, ссаными тряпками.
     Мораль не обозначена  с юридической точностью, но примерное направление
этого вектора каждый может  указать пальцем. Вот это морально. А вот это  --
аморально. Правда, не все и не всегда  можно так однозначно разложить. Могут
возникнуть  разногласия,  споры.   У   каждого  свой   маленький   единичный
векторок-моралька.  Все  эти  орты* складываются  в один  большой вектор  --
мораль  общества.  Это  похоже на историческое сложение человеческих воль по
Марксу,  где большая  результирующая стрелка  -- направление  истории. Между
вектором  большим   и   малым  (личным)  обязательно   есть   какой-то  угол
несоответствия.
     Итак,  мораль  -- это свод  довольно  жестких  правил.  Например, сытно
отрыгивать и пердеть в  обществе "неприлично", то есть аморально. Не потому,
что  плохо, а потому,  что неписаные законы так сложились.  Ебаться на улице
еще аморально,  а вот целоваться уже, кажется, нет. А если будешь ебаться на
площади тут могут даже не полениться и пришить юридический закон -- привлечь
за хулиганство. Хотя  где ебля,  а  где хулиганство!  У них  ведь и  стимулы
разные! Вот...
     А  нравственность -- это ближе к понятию гуманности,  души, добра.  Это
нагорная  проповедь.  Это  "возлюби  ближнего",  это   хорошая  практическая
психология. Нравственно жить умножая любовь и добро. Человек  нравственный и
свободный вообще может наплевать на мораль и на совесть. (А что совесть? Сам
с собой-то неужели не  договоришься? Совесть  -- это  типичный невроз.  А  я
человек, например, здоровый.)  Не нужно себя наказывать  совестью.  Если  уж
совершил что говенное,  или даже хуевое, спокойно извинись и сделай  выводы.
Работу над ошибками. А хули ночи не  спать, совеститься? Так же глупо, как и
плакать   на  похоронах.  Не  давайте  увлечь  себя  отрицательным  эмоциям,
беспокойству,  горю.  Перестаньте  беспокоиться и  начните,  наконец,  жить.
Подумайте на похоронах о чем-нибудь приятном.
     Так  вот,  нравственный   и  свободный  человек   может,  наплевав   на
условности,  делать  все, что захочет не  ущемляя при  этом  НЕПОСРЕДСТВЕННО
интересы  других людей. Ну, нельзя покушаться на жизнь, здоровье, физическую
свободу,   имущество,   тайну  личной  жизни   человека.(Может  это   делать
государство в  некоторых  случаях. Что ж,  без государства  никак нельзя. За
удобства  существования   в  обществе  приходится  частично   расплачиваться
свободой,  не  ходить  на  красный  свет.  Важно  только, чтобы  ограничения
сводились к минимуму.)
     НЕПОСРЕДСТВЕННО  --  это ключевое слово.  Общество  не должно запрещать
проституцию,  порнографию,  наркоманию,  свободное  ношение  оружия. Если  я
колюсь наркотиками,  это мое  личное дело, никого  не касается. А вот если я
захочу  кого-то насильно напичкать наркотой, вот  тогда меня нужно  брать за
жопу. Предложить кому-нибудь наркотикия  могу -- свобода слова.  Но насильно
вкалывать -- хуй.
     Вообще, общество не должно запрещать, общество должно пропагандировать.
     Нравственный  человек любит делать  добро.  Это  приятно.  Нравственный
человек  любит себя. И плюет на мораль,  если она ему в чем-то мешает. (Если
это  не  слишком  дорого  обходится:  живем  мы  еще  в  диком  мире  сраных
моралистов-ублюдков).
     Вот такая будет нравственность у сверхлюдей.
     А  теперь  я бросаю  на  хуй  философское любомудрие  имени  Сократа  и
перехожу к дальнейшему повествованию.



ГЛАВА 20
     Я хочу написать про море. Оно Черное.
     Да, блядь, все закладывается  в  детстве. В меня заложено хорошее море.
Не та корабельная  романтика, что в  жопе юношей  играет, а курортное море с
пальмами... Глянул я тут недавно на темно-синюю металлическую крышу длинного
ангара на  фоне бледно-голубого колхозного неба,  мелькнуло на мгновение  --
Море!  Как  будто с гор  --  бирюзовой полосой  до дальнего неба. И сразу --
шипение прибоя. Лежа на крупной гальке, чешешь нос о плечо -- запах нагретой
солнцем  кожи.  Много  света,  инжир, аджика.  Синие  горы в  дымке...  Горы
обязательно.
     Выезд  к морю Ч событие, вне зависимости  от частоты выездов. Встречи с
морем ждешь. Остр первый момент первого видения -- когда под белым крылом на
адлерском  развороте наконец открывается зеленая синева. И все сразу детям и
друг другу: "Море!" И припадают к  иллюминаторам... Или поезд  выворачивает,
грохоча на  стыках и открывается  горизонт. "Море!"  Состав еще  долго будет
ехать вдоль него, но самый первый момент... Общий выдох. Море...
     Быстрее устроиться, разобрать, раскидать вещи и -- туда, зачем приехал.
В  море.  Скорее,  будто  от  этого   что-то  зависит.   Потом  успокоишься,
осмотришься, полежишь на хрустящей гальке.
     Море  липкое. От соли. Как  кровь. Разделся --  и к  волнам, навстречу.
Первое море. Брызги на губах. Первая соль.
     Входишь, бывало в него, родное, тихо и ласково матерясь, шлепаешь нежно
по волнам. Здравствуй, маленькое. Я  опять пришел, хули.  Я шел к тебе целый
год.
     Вылезешь, подсохнешь, соль чуть стягивает кожу.
     А утром оно как зеркало. Волны малюсенькие. С ноготок. Вода прозрачная,
не засранная еще.  Небо чистое. Хорошо, где  нет волноломов,  волнорезов,  а
есть море по косой дуге.
     Ни разу мы там не поебались, только обезьян ездили в Сухуми смотреть.



     ГЛАВА 20а.
     Немного о том же.
     Немного потому, что еще немного уже местами было...
     Мы туда  приехали сами должны  знать  в каком году. Я, Микоян, Стасик и
Танюше  Половцева. Был там  и  Вова Моренблит. А  Бен  тем летом похуячил  в
строяк в Польшу,  а Баранов --  в строяк в Мурманскую тундру, тянуть кабель,
заколачивать деньги,  мудашка. Ну если  Бена еще  можно  понять: в застойные
годы  вырваться за границу  было  из  ряда  вон  событием, то  Барана просто
жадность  сгубила  --  деньжат  захотелось  срубить  по-легкому.  Бену  хоть
интересно было -- ему  перед поездкой мозги компостировали насчет того,  что
ходить только  парами по  Польше,  а  то подпольная  буржуазная Солидарность
выкрадет, будут пытать советского. Раскаленные утюги в жопу засовывать.
     А Баранов  среди комаров ростом  с птицу,  на лету  пробивающих хоботом
3-дюймовую доску,  долбил ломом вечную мерзлоту,  тянул  пудовый  чудовищный
кабель,  пока мы  нежились  под  густо пахнущими  эвкалиптами,  магнолиями и
олеандрами.
     На  хуй они, эти деньги, в рот  их ебать, если за них надо так  усердно
въебывать. Пошли они  на хуй. Ну срубил он там 500 рублей, и где  они теперь
эти деньги? Ушли они, на хуй.
     ...Побросали вещи и  отправились на пляж.  На студенческом пляже лежали
коровы и  свиньи.  Они там же и срали. И  студенты лежали среди говна. Но мы
впятером (см. выше) ушли  влево, подальше от людей и  студентов,  мы бросили
их,  предали,  ушли перевалами,  под  нависшей  скалой,  прыгая  по огромным
валунам, и волны обдавали нас солеными брызгами.
     Прыг-скок, прыг-скок, я ебаться -- будь здоров.
     Ушли вдаль до ровного места, разделись и взошли в Него. Оно приняло нас
прохладным теплом. И мы  с блаженным матом отдались ему, до дна прозрачному.
(Кроме Танюши Половцевой, как она отдавалась без мата, я не знаю.)
     Я, хлопая волны по ляжкам, рассыпался в любезностях, признавался морю в
любви,  лепетал  всякую  хуйню.  По   горизонту   ползали  силуэты  горбатых
корабликов.
     Когда человека  кормят  3  раза в день и у него есть  море, наступает у
человека  состояние  блаженного  неведения.  Он  себе   ходит  по  теплу  во
вьетнамках и с темными очками на носу. Время течет медленно и  оттого быстро
проходит.  10  дней неотличимы от  15, 15  от 20. Все  течет, но  ничего  не
изменяется. На второй  день кажется, что ты здесь уже вечность. В  последний
-- что только вчера приехал.
     Несмотря на застой, в  Абхазии,  Грузии  среди  восточных  людей сильно
пахло   частной  собственностью,  торговлей.  Это  резко  контрастировало  с
социалистической  Россией.  И мы  потом  смеялись над Беном,  что он  был  в
соцстране, а мы -- в кап, в Грузии.
     -- Нет  в Грузии  советской власти.  Совсем другая страна,  --  говорил
наблюдательный, как молодой Маркс, Стасик.
     А  я тогда  вдруг отчего-то  стал писать  книжку о  гражданской войне в
Грузии,  но  так  и  не  закончил: уж  больно  фантастично  выглядел военный
конфликт между русскоязычными и  местными  аборигенами. Не смотрелись  танки
под  эвкалиптами. Не  могло  быть такой войны в  одной стране,  тем  более в
стране дружбы народов. Да и  с чего воевать?.. Я  оборвал рукопись. Шел 1984
год.
     ...И вот что еще я хочу сообщить -- только в синих пляжных раздевалках,
глядя  на  гадские  менструальные тампоны и мерзкие  куски  ваты со  следами
отторжения слизистой, которые валяются там в обязательном порядке, начинаешь
понимать,  что женщины  устроены несколько  иначе, чем прочее  человечество.
Разбрасывают свою менструацию везде, суки.
     ...Мы прекрасные  люди. Раз пошли купаться  в третье  ущелье. А там уже
как раз  голые  нудисты загорают. Купаются даже. Пришлось  нам  в противовес
идти купаться прям в одежде  -- в рубахах,  тренировочных штанах, панамах. А
уже в море я снял  штаны, скрутил их в комок и начали мы ими перебрасываться
в волейбол типа водного пола. Весело время провели.
     ...На море серый песок...



ГЛАВА 21.
     Череповец.
     Череповец -- город контрастов. Он остался в моей памяти серым дождливым
унылым  краем. Над Череповцом периодически опускается рыжий туман,  пахнущий
большой металлургией.
     Теоретически  мы поехали туда набираться  ума  для  курсового  проекта,
практически  же  я  работал  на  упаковке  листов,  а Бен  "крутил"  вагоны,
остальные тоже страдали  хуйней.  Чуть позже оказалось, что можно было  и не
работать.  Нас неявно  наебали, мол,  устраивайтесь,  ребята. А когда ребята
скрепя сердце получили сраную спецодежду, когда уже походили в ночное, вдруг
выяснилось, что  работа-то -- дело добровольное. А вы  не знали? А мы просто
хотели дать вам возможность подзаработать.
     Да на хуй нам  ваши деньги, мы  отдыхать приехали!  Вот, блядь, застой!
Никакой справедливости. Хуя вам, а не справедливости! А  ведь кроме  работы,
копания в патентной библиотеке, лекций и консультаций, были еще обязательные
экскурсии в цехи. Глядеть на все это говно.
     Полгруппы  было  в  Череповце, в  том числе я и  Бен. А полгруппы --  в
подмосковной  Черноголовке  --  Яша и  Баранов. По  полбанды разбросало.  Мы
обменивались письмами. Я как раз сидел срал, когда...
     Срал на унитазе, бачок которого починил  Вова  Королев,  который сильно
блевал в своей комнате, я рассказывал. Нас поселили в жутко клопиную общагу.
Общага эта  -- подъезд  в обычном  жилом  доме.  Казематы  квартирного типа.
Местные как  раз переезжали из  этого старого клоповника в новый. А  нас как
раз  селили.  Клопов там  было --  смертная  жопа!  Хуева туча!  Все стены и
трещины -- в клопиных следах.
     --  Надо  спасаться,  чуваки,  -- сказал  я.  --  Поставим  кровати  на
середину, подальше  от стен, а ножки кроватей -- в консервные банки с водой.
Авось перезимуем.
     Мы  уже  купили и врезали  в  раздолбанную дверь  новый  замок,  но  по
счастью, Марков  нашел еще  одну  пустую подходящую квартиру, двухкомнатную,
сразу нами не замеченную. Там было меньше клопов. В маленькой комнате жил он
с Татищевым. А в большой мы поставили 5 кроватей, стол и стулья. На кроватях
лежали  -- я, Бен, Рубин, Королев, который  блевал и Косокин, который учил в
преферанс.
     Мы выдрали замок,  и  я начал  врезать его  в  новую  дверь.  Мы  стали
обживаться.  Марков,  встав  на унитаз,  бился  с  бачком. Бачок  брызгал на
Маркова  и не  сдавался. Мокрый Марков запустил  в  него  по локоть  руки  и
шуровал.Тем временем кто-то мыл ванну, кто-то шерудил на кухне.
     То, что не удалось доделать Маркову,  доделал Вова Королев. Он привязал
к  рычагу унитаза проволочку, испробовал, а потом лично каждого  подводил  и
учил говно спускать по Королеву.
     --  Так, иди сюда, я тебя научу говно спускать, а то сломаешь.  Смотри:
посрал  --  тащищь  проволоку. Видишь  --  течет. Смыл  говно  -- заталкивай
аккуратно проволочку обратно, а то так и будет течь  и в бачке не накопится.
Только так. Ничего больше с бачком сделать нельзя. Усвоил?
     Клопов  тут было совсем ничтожное количество, но на  всякий  случай  мы
чуть  отодвинули от  стен кровати, чтобы  эти ублюдки со стен падали на пол.
Меня за весь  срок  ни один клоп не укусил. Может помогло то, что мы с Беном
купили  в хозмаге  бутылку  какой-то  отравы,  кисть и,  хитро изъебнувшись,
промазали все клопиные места, изведя на этих блядей полпузыря. А сами ушли в
ночную смену. Мы специально так сделали  перед самой ночной  сменой, чтоб во
сне  не  дышать  гнусной отравой. Представляю,  как  было приятно спа