не съездить за машиной, когда француз  сделает  посадку?  Мне  ведь
никто не говорил, что ваш брат только и знает, что ползать по  пустыне  на
брюхе, днем прятаться, а ночью трястись по песчаным дюнам...
   - Кто вам мешает вернуться? - спросил Куотермейн, показав взмахом  руки
назад. - Ступайте обратно по нашему следу, шагать вам всего дней десять.
   - А кто же это выдумал посылать вас в день  вашей  свадьбы?  -  спросил
Скотт.
   - Не знаю. Пришлось  подчиниться.  Дисциплина.  Мы  не  могли  отложить
свадьбу. А генерал не мог из-за меня нарушить свои планы.
   - Почему? - спросил Скотт. - Стоило вам  или  вашей  жене  хоть  словом
обмолвиться генералу Черчу, он бы нарушил все, что угодно. Ему-то что!
   Бентинк поглядел на него с изумлением:
   - Ну, старина, это вы уж загнули. Нечего вымещать свою злость на мне.
   - Всю свою злость Скотт вымещает на Черче, -  поправил  его  со  своего
грузовика Куотермейн.
   - Да? Ну, тут я его понимаю. Этот  краснорожий  Черч  и  в  самом  деле
страшный болван, - протянул Бентинк своим тонким голоском. -  Да  в  общем
свадьба и не имела такого большого значения. Должен сказать  вам,  сэр,  -
объяснил он почтительно, чопорность Скотта конфузила даже его, - если  вас
это беспокоит, наши отношения  с  Эйлин  начались,  так  сказать,  еще  до
женитьбы...
   - Поговорили и хватит! - крикнул Куотермейн с грузовика.
   - Да, хватит! - повторил про себя Скотт, потому что Атыя и Сэм не могли
принять участия в подобном разговоре. Это вносило в их группу неравенство,
которого не должно было быть. Уже самое присутствие Бентинка их раскололо,
ибо у Атыи и Сэма не было с ним общего языка.
   Атыя дождался, пока разговор смолк, и подошел к Скотту.
   - Капитан, я хочу поискать цистерну Хойля. - Он ткнул пальцем в отметку
на одной из своих карт. - Помните ее?
   - Помню. Но вам нельзя ехать туда на машине.
   - На что мне машина? Пойду пешком, - с раздражением ответил Атыя. - Это
займет часа два с половиной, не больше. Я могу дойти до тракта и вернуться
назад через проход Вильямса.
   - Ладно. Только не заблудитесь. И не задерживайте нас. Смотрите,  чтобы
вас не сцапали.
   - Э-э-э! - проворчал Атыя с брезгливостью.
   - Возьми ружье, вдруг тебе попадется какая-нибудь дичь, -  крикнул  ему
Сэм.
   - Ах-х! - сказал Атыя. Он застегнул плащ, рассовал по карманам записные
книжки, складные карты и зашагал прямо в пустыню. Ботинки его были слишком
велики и плохо зашнурованы, они громко шлепали на ходу, и ему  приходилось
волочить утонувшие в них худые ноги.
   - Куда это он отправился? - спросил Бентинк.
   - Проверить ориентир, - сказал Куотермейн.
   - Какой ориентир может найти этот полоумный в абсолютной пустоте?
   Куотермейн терпеливо ему разъяснил:
   - Атыя пошел искать черепки и цистерну, которые немец, по имени  Хойль,
будто бы видел здесь в 1890 году; кроме него, их никто не видел - не могли
точно установить, где они находятся.
   - И вы надеетесь, что вашему  сумасшедшему  это  удастся?  -  Мальчишка
захохотал с тем бездумным бессердечием, которое так свойственно подросткам
и обычно проходит с юностью, но не всегда, - особенно  если  этому  недугу
способствует высокое социальное положение.
   - Удастся, если ориентир вообще существует, - заверил  его  Куотермейн,
заметив, что мальчишество летчика явно раздражает Скотта.
   Скотт не слушал ни Бентинка, ни Куотермейна. Он  думал  о  том,  что  в
прежние времена он наверняка пошел бы вместе с Атыей, но теперь его никуда
больше не тянет.
   Бентинк поднялся:
   - Пожалуй, я схожу с ним, если вы не возражаете.
   Скотт лежал  опершись  на  локоть  -  нетерпимый  человек,  когда  дело
касалось Бентинка. Потрескавшиеся губы еле-еле разжались.
   - Вас интересуют черепки, Бентинк? - спросил он.
   - Нет, сэр. Но я не могу сидеть день-деньской,  как  вы,  и  дожидаться
вечера. Я к этому не привык. Можно мне пойти?
   - Нет, нельзя. Вы ему только будете мешать. За вами нужен глаз, а он  -
плохая нянька.
   Куотермейн смягчил его резкость:
   - Атыя и за собой-то присмотреть не  может.  Если  говорить  начистоту,
Бенти, я мало надеюсь, что мы его снова увидим.
   Закончив наконец необыкновенно  сложную  маскировку  своего  грузовика,
Куотермейн подошел к ним с кружкой в руках.
   Все участники похода, за исключением  Бентинка,  были  примерно  одного
возраста, но Куотермейн казался старше своих лет благодаря  густым  черным
волосам и густым черным усам, чуть-чуть свисавшим от собственной  тяжести.
Зато Куотермейн был аккуратистом, что выгодно отличало его от товарищей  и
даже от  Бентинка,  который  хоть  и  пытался  подражать  своим  небритым,
оборванным спутникам, но  не  очень  удачно,  ибо  в  нем  говорила  кровь
множества хорошо одетых поколений. Если не  считать  густых  черных  усов,
лицо Куотермейна было чисто  выбрито,  взгляд  ясен,  а  нрав  чрезвычайно
уживчив. У него был такой легкий характер, что однажды Пикеринг в  сердцах
спросил его: "А есть на свете хоть что-нибудь, чего вы всерьез не  любите?
Есть хоть кто-нибудь, кого вы ненавидите?"  И  Куотермейн  не  задумываясь
ответил:
   - Нет, что-то не припоминаю.
   Его темные волосы выглядели так, словно  их  только  что  подстригли  и
напомадили в каирской парикмахерской.
   - Вы похожи на иностранца,  -  сказал  ему  молодой  Бентинк,  спросив,
настоящий ли он англичанин. Куотермейн не обижался, когда  его  оскорбляли
без умысла. Он легко переносил любую погоду, никогда  не  кутался  и  лишь
застегивал до самой шеи свою ладно пригнанную бумажную куртку.
   - Ну и хлопотун же вы, - попрекнул его Скотт, видя,  как  тот  суетится
возле грузовика. - Успех маскировки зависит от общих очертаний,  а  не  от
деталей. Чего вы там возитесь?
   Куотермейн  использовал  последнюю  каплю  своего  чая  на  то,   чтобы
вычистить песком кружку и натереть ее до блеска.
   - Привычка, - сказал он, - люблю копошиться.
   -  Завтра  вместо  этого  ведра  поставьте  наверх  пулемет.  -  Скотта
раздражало его благодушие.
   - Пулеметы у меня наготове в особом чехле, я их сунул  между  запасными
шинами. Не пачкаются  и  не  бьются  друг  о  друга,  -  спокойно  ответил
Куотермейн. У него всегда на все был ответ. Уж он-то за словом в карман не
полезет!
   Сэм  Гассун  забрался  под  маскировочную  сетку  радиорубки   и   стал
настраиваться на волны других кочевых  отрядов  пустыни,  проявляя  то  же
чутье, что и  за  рулем  автомобиля.  Он  различал  каждый  треск,  каждый
невнятный сигнал Морзе и знал, откуда они идут. Сигналы, которые передавал
Сэм, всегда были немножко путаны, но полны  живости,  напоминая  ту  милую
небрежность, с какой французы говорят по-английски. Их всегда  можно  было
отличить, и к ним стоило прислушаться.
   - На пятнадцати метрах я нашел Джелли, - объявил он Скотту с  довольным
видом. - Может, дать ему сегодняшнюю сводку?
   - Не надо. Экономьте батареи.
   - Вы не хотите, чтобы они знали, где мы находимся?
   - Они и так знают. Берегите батареи.
   Сэм выключил передатчик и уныло слез с грузовика; он  тяжело  опустился
на землю недалеко от Скотта. Посмотрев на  его  расстроенное  лицо,  Скотт
сказал:
   - Ночью поставьте мачту и, если удастся, свяжитесь с Кашингом. Сообщите
ему, где мы находимся.
   - Если надо, я могу связаться и с Сивой. - Сэму было необходимо,  чтобы
друзья в него верили.
   - Вы только на него  посмотрите!  -  сказал  Куотермейн,  показывая  на
Бентинка, который улегся на спину и, похрапывая, спал под палящими  лучами
солнца; его пухлый, розовый ротик  был  полуоткрыт,  из  породистого  носа
вылетал свист, а свежие щеки раскраснелись.  -  Кого  он  вам  напоминает,
Скотти?
   Скотт взглянул на мальчишку и заслонил глаза от солнца книгой,  которую
читал лежа.
   - Он похож на одного из щенков,  которых  пытался  разводить  Пикок,  -
сказал он. - Порода  хорошая,  но  хребет  сломан  от  рождения.  -  Скотт
выразительно щелкнул крышками переплета, как тогда ветеринар  пальцами.  -
Вот так!
   Черные  глаза  Куотермейна,  которые  никогда  не  выражали  неприязни,
смеялись.
   - Беда, по-вашему, в его происхождении?
   Скотт удивился:
   - Я об этом и не думал.
   - Нет, думали. И высказали невзначай.
   Скотт поморщился:
   - У нашего Бентинка только одна беда: он еще совсем щенок.
   - Да, но какой щенок! Прошло двести или триста лет, а он все еще щенок!
Подумайте о всем их отродье: о командующих, о губернаторах,  канцлерах,  о
вице-королях, земельных магнатах, плохих генералах -  все  они  были  люди
никчемные, ни на что не  годные,  и  в  завершение  появляется  вот  такой
Бентинк. Как ему быть? Что ему  делать?  Когда  кончится  война,  молодому
Бентинку не достанется ни шиша.
   - Кто же у него все отнимет? - спросил Скотт.
   - Сэм, - ответил Куотермейн.
   Сэм храпел под брезентовым навесом, покрыв лицо сеткой от мух.
   Скотт устал от разговора:
   - Вы хоть предупредите об этом Сэма. Ручаюсь, он и не подозревает,  что
ему суждено выхватить из-под самого носа у Бентинка целую вселенную.
   - Сэм об этом узнает. Да и вы узнаете, и  я  тоже.  Миру  Бенти  пришел
каюк, а мир Сэма грядет. Все уже решено и подписано, Скотти. Это  история,
капитан! История! Надо и вам делать выбор, не то вас захлестнет хаос.
   - Если это история, хаос нас уже захлестнул. Что такое война - если  не
хаос истории?
   Куотермейн прилег, собираясь заснуть.
   - Ну, война долго не протянется. Ваша насущная задача -  решить,  какой
вы видите в жизни смысл лично для себя. Что до  меня,  то  я  сделал  свой
выбор между правителями и угнетенными. Много лет назад. Но если не считать
парочки политических заварушек в районе Клеркенуэлла и во всех  офицерских
столовых от Александрии до Багуша, пользы от меня было на грош. Да я и  не
в счет. Но когда вы станете на чью-нибудь сторону, то, зная вас, я уверен,
вы пойдете до конца, и попробуй только  вас  кто-нибудь  удержать!  -  При
мысли об этом Куотермейн с легкой дрожью произнес: - Б-р-р! - и добавил: -
Наверно, мне бы следовало постараться обратить вас в правильную  веру.  Но
Черч, ей-богу же, сделает это куда лучше меня.
   - Черч? В какую веру может обратить меня Черч?
   - Не притворяйтесь, будто не понимаете.
   Скотту не хотелось шутя говорить о Черче:
   - Я и не думаю притворяться, когда речь идет о Черче...
   - Знаю. Но в вашем раздражении, которое копится  против  этого  чертова
ублюдка, есть нечто большее, чем неприязнь к нему лично. Признайтесь,  вся
эта компания в Каире вам кажется сборищем мерзопакостных черчей...
   - Нет человека в пустыне, который думал бы о Каире иначе...
   - Вот как? - спросил Куотермейн многозначительно. - Неплохо для начала,
не так ли?
   - Начала чего?
   - О господи! Классовая борьба - это классовая борьба!
   - Вот оно что! - протянул Скотт разочарованно. - Вы же  знаете,  что  я
думаю по поводу вашей теории. Все дело в человеке. Весь  вопрос  только  в
человеке. Если Сэм лучше Бентинка, он лучше как человек. Если Пикеринг был
лучше Черча, он был лучше как человек...
   - Вашими устами говорит Пикеринг.
   - Разве Пикеринг не доказал своей правоты? Разве каждый, кто работал  с
Пикерингом, не был прежде всего человеком, а уж потом социальной особью?
   - Да, но Пикеринг был чудаком. Вы правы, он любил людей и знал,  как  с
ними  обращаться.  Но  для  своего  класса  он  был  выродком.  И   притом
подсознательно его чаще всего влекло к людям из низших классов. И вы такой
же. Вы предпочитаете  Сэма  Бентинку.  Вы  предпочитаете  Атыю  Черчу.  Вы
подсознательно делаете выбор, но при этом морочите  себе  голову  теориями
Пикеринга насчет _человека_ вообще. Пожалуйста! Человек, конечно,  большая
ценность. Но это только начало решения вопроса, а не конец.  Люди  делятся
на имущих и неимущих, вот в чем суть!
   - А я, например, кто я такой? - спросил Скотт. - Имущий или неимущий?
   - Это зависит от вас,  -  ответил  Куотермейн  радостно,  но  не  очень
уверенно, ибо был удивлен, что ему  удалось  втянуть  Скотта  в  разговор,
которого тот всегда избегал. - Англичане утвердили себя на двух китах:  на
лицемерии и на технике. А это - вы. Я хочу сказать, что вы - это  техника.
Инженер, прокладыватель путей, лоцман - это вы. Это ваш отец строил каналы
в стране и оснащал ее техникой, чтобы выращивать дешевый хлопок.  Это  ваш
пьяница дед, который как вы сами рассказывали, еще дома, в Перте, старался
так тонко  раскатать  стальные  листы,  чтобы  они  годились  для  обшивки
китобойных судов. Такие вот пасынки, как вы, построили Британскую империю,
но вы построили ее для Черча и компании... И они же уговорили вас работать
и зарабатывать для них деньги. Понятно?
   - Нет, я...
   - Разве вы не видите, что их сила убеждения куда опаснее для  вас,  чем
прямое насилие, чем угроза вас уничтожить? Их чары куда страшнее для  вас,
чем все их преступления и глупости. Они отдают вам лишь  то,  чего  им  не
жалко, а  остальное  присваивают  себе.  Вы  построили  здание  Британской
империи, но владеете  им  не  больше,  чем  владеет  Букингемским  дворцом
рабочий, роющий рядом с ним котлован...
   Скотт потянулся:
   - Очень она мне нужна,  эта  империя.  Посмотрите,  на  что  она  стала
похожа! А вы бы хотели ею владеть?
   - Это другой вопрос. Вы свое дело сделали. Но день уж на исходе и  ночь
близка.  Вам  надо  решить,  чьими  все  это  сотворено  руками.  И  тогда
обнаружится, что вы - неимущий, нравится вам это или нет.
   Скотт пожал  плечами.  Он  рассеянно  слушал  своего  собеседника.  Ему
хотелось спать.
   Сняв ботинки и подложив себе  под  голову  книгу  и  планшет,  он  стал
дожидаться, придет ли к нему сон, придет ли к нему что бы то ни было.
   Но пришла только бедуинская поговорка:  "Пустыня  превратит  и  тебя  в
пустыню, если ты вошел в нее непрошеный, вопреки желанию той, что живет  в
шатре и молит тебя никуда от нее не уходить". Никто не раскинул для Скотта
шатра ни здесь, ни где бы то ни было; нет у него и той, кто молила бы  его
остаться. Единственный голос,  который  он  мог  бы  услышать,  больше  не
достигал его ушей.


   Атыя нашел черепки и цистерну. Ему хотелось взять  лопату  и  вернуться
для небольших раскопок, но Скотт пообещал, что они сделают это на обратном
пути.  Сэм  предупреждал   об   опасности.   На   вечерней   заре,   когда
грязновато-розовое марево растеклось до самого края горизонта, он поставил
мачту своей антенны.
   - Капитан! Кашинг говорит, что южнее через пески идут  два  итальянских
"дизеля". Они где-то там за барханами.
   - По какой трассе они движутся? - издали спросил его Скотт.
   - Он не сказал.
   - Выясни, Сэм. Но не думаю, чтобы это  нас  касалось.  Вот  завтра  нас
наверняка будут беспокоить самолеты. На всякий  случай  снимемся  в  семь.
Сегодня ночью начнем провешивать дорогу для Черча.
   Пока Атыя ориентировался  по  звездам.  Скотт  ушел  в  темноту,  чтобы
наметить начало трассы, а остальные следовали за ним, делая отметины. Там,
где встречались скалы, они выкладывали из камней  пирамиды.  На  следующий
день, когда они  отъехали  дальше  на  запад,  скалы  исчезли,  потянулись
отлогие известковые склона, и они пропахивали  по  ним  борозды,  подвязав
небольшой лодочный якорь к заднему мосту грузовика. Один Куотермейн  знал,
откуда взялся этот якорь, и шутки ради хранил его два года, пока  всем  не
надоело спрашивать, как он к нему попал.
   На третий день они обозначили откос  эскарпа,  насыпав  на  него  белой
извести, а внизу разбросали куски сгоревших танков,  на  которые  вряд  ли
могли позариться бедуины. Для посвященных все эти  знаки  служили  вехами;
для тех же, кто ничего не знал, отметины  казались  случайными  и  друг  с
другом не связанными.
   В полдень четвертого дня, когда они лежали без всякого прикрытия  среди
невысоких каменистых  холмиков,  за  которыми  трудно  было  укрыться,  их
заметил самолет с акульей пастью, нарисованной на носу.
   - "Мессершмитт-109" - сказал Бентинк. - Что-то он больно  низко  летит.
Он нас может увидеть?
   - Вам это лучше знать, - ответил ему Скотт.
   - Во всяком случае, он возвращается.
   Спасаясь от непрерывно дувшего холодного ветра, они  лежали  плашмя  на
этом жестком и открытом ложе. "Мессершмитт" сделал  поворот,  качнув  тупо
обрубленным крылом, и пошел на них.
   - Если он хоть немножко опустит нос книзу, - закричал Бентинк, -  тогда
берегись!
   Скотт приказал им лежать неподвижно.
   - Не шевелитесь. Он нас видел и возьмет на прицел. -  И  когда  самолет
сделал круг и стал пикировать на их убежище.  Скотт  внезапно  поднялся  и
хладнокровно направился к воткнутой в песок лопате. Он положил ее на плечо
и спокойно, не торопясь,  пошел  прочь.  Подняв  голову,  он  поглядел  на
самолет, который пронесся мимо него на высоте  двухсот  футов,  подрагивая
крыльями на сильном ветру.
   Когда шум мотора стих, Скотт заставил и других встать и расхаживать как
ни в чем не бывало. У Скотта голова была непокрытой, как всегда в пустыне,
а  на  Куотермейне  теперь  была   надета   мягкая   островерхая   пилотка
итальянского образца, которую он хранил  для  подобных  случаев,  и  когда
"Мессершмитт" вернулся, чтобы еще раз проверить, нет ли здесь  чего-нибудь
подозрительного. Куотермейн, не прячась, рыл  яму.  Он  поглядел  вверх  и
небрежно помахал  самолету,  широко  улыбаясь  своим  белозубым  ртом  под
черными усами.
   - Они, наверное, приняли вас за итальяшку, - сказал Бентинк.  -  Вы  на
них похожи.
   -  Правильно,  -  сказал  Куотермейн.  -  Когда  самолет  возвращается,
заподозрив неладное, мне всегда удается его обмануть. Но один  только  бог
знает, за кого они приняли вас, Бентинк. Просто чудо, что из-за вас нас не
перестреляли: вы-то выглядите именно тем, кто вы есть.
   - А что нам делать теперь? - спросил Бентинк,  когда  немецкий  самолет
удалился.
   - Выбираться отсюда, - сказал Куотермейн.
   Скотт позвал Сэма и Атыю, которые сидели на грузовиках у пулеметов:
   - Если ночью их самолеты заметят "Харрикейн", когда  машина  пойдет  на
посадку, они поймут, что к чему. Завтра или, на худой  конец,  послезавтра
вы,  Бентинк,  сможете  заняться  своим  делом.  Мы  должны  добраться  до
"Харрикейна" завтра ночью.
   - Надеюсь, француз посадит машину так, что я смогу  взять  разгон.  Мне
понадобятся двести ярдов. И почва нужна твердая.
   - Ну и ветер, - сказал Скотт, подставляя спину под его холодные  удары.
- Вам он здорово помешает?
   -  Не  очень.  Скорее  поможет  при  взлете,  если  не  будет   слишком
порывистым.
   - Он может поднять песчаную бурю, - сказал Скотт. - А это нас задержит.
Поэтому давайте-ка лучше  двигаться.  Если  удастся,  ночью  доберемся  до
эскарпа, - сказал он Куотермейну  и  стал  убирать  маскировочные  сети  с
грузовиков. Сэм снял пулеметы со станин и засунул  их,  не  разряжая,  под
веревки тента.



6

   В темноте нельзя было различить очертаний эскарпа: по одну сторону  его
высилась какая-то тень - вот и все, что было заметно. А где-то впереди,  в
сухой долине, вади  [сухие  долины,  встречающиеся  в  пустынях  Аравии  и
Северной Африки, протяженностью порой  в  несколько  сот  километров],  на
изогнутых железных палках ржавели переплетенные ряды колючей проволоки.
   - За проволоку не ходите, -  предупредил  Скотт  Бентинка.  -  А  лучше
вообще не трогайтесь с места.
   - Это почему? В чем дело?
   - Да ни в чем. За колючей проволокой минное поле, и никто не знает  его
границ. А меньше всего тот, кто его минировал.
   Скотт  сказал   это   таким   странным   тоном,   что   Бентинк   сразу
заинтересовался. Он спросил, кто минировал это поле.
   - Ваш приятель Черч, - разъяснил ему Куотермейн, так как  Скотт  ничего
не ответил. - Любимое минное поле самого генерала Черча.
   Скотт ждал, отзовется ли в двадцатилетней душе офицера его  величества,
летчика Бентинка, неясное эхо того, что здесь прозвучало.
   - Это тут был убит муж Люси Пи