м, авторитет  ее
благоговейно признавали и сестра и братья, которым в последние минуты  своей
жизни г-жа Клаас наказала повиноваться старшей  сестре.  Трауром  оттенялась
белизна и свежесть ее  лица,  так  же  как  печалью  еще  подчеркивались  ее
кротость и терпеливость. Уже с первых дней она дала немало доказательств той
женской бодрости, той постоянной ясности души, которые, должно быть, есть  у
ангелов, призванных изливать мир на  страждущие  сердца,  касаясь  их  своей
зеленой пальмовой ветвью. Но если она, уже в столь  юном  возрасте  уразумев
свой долг, привыкла утаивать горести, они  от  того  становились  еще  более
жгучими; внешнее спокойствие не  соответствовало  ее  впечатлительности:  ей
было дано рано познать грозные вспышки чувства, сдерживать которые сердце не
всегда бывает в силах; из-за отца ей приходилось  беспрестанно  страдать  от
столкновения между своим великодушием, свойственным юности, и повелительными
требованиями необходимости. Расчеты по дому, одолевшие ее  на  следующий  же
день после смерти матери, познакомили ее с  житейскими  делами  в  ту  пору,
когда молодым девушкам знакомы только удовольствия. Ужасная школа страданий,
неизбежная для всех ангельских натур! Нет более упрямой страсти, чем любовь,
подкрепляемая жадностью  к  деньгам  и  тщеславием:  Пьеркен  рьяно  пытался
завлечь наследницу в свои сети. Едва прошло несколько дней  траура,  как  он
уже искал случая поговорить с Маргаритой и приступил к делу так  ловко,  что
она могла бы обмануться; но любовь одарила ее прозорливостью,  не  позволила
ей поверить видимости, тем более подкупающей, что в  данном  случае  Пьеркен
пускал в ход свойственную ему доброту - доброту нотариуса,  который  думает,
что попечение о талерах и есть любовь. Опираясь на сомнительное родство,  на
установившееся у Клаасов обыкновение поручать ему все дела и вводить  его  в
тайны семьи,  уверенный  в  дружеском  уважении  к  себе  со  стороны  отца,
пользуясь беспечностью ученого, у которого не  было  никакого  определенного
проекта касательно дочери, и не предполагая,  что  у  Маргариты  может  быть
какая-нибудь сердечная склонность, он обнаружил перед  нею  свои  намерения,
открыто подменяя страсть соображениями обоюдной выгоды, для юных сердец.  Но
он-то и оказался наивным, меж тем как она прибегла к  притворству  -  именно
потому, что он рассчитывал иметь дело с беззащитной девушкой, и не принял во
внимание, какие преимущества дает слабость
     - Дорогая,- сказал он Маргарите, прогуливаясь с нею по дорожке садика,-
вам известно мое чистосердечие, моя готовность уважать скорбь, постигшую вас
в настоящий момент. Для нотариуса у меня слишком чувствительная душа, я живу
только сердцем,  а  принужден  постоянно  заботиться  о  чужих  материальных
интересах, вместо  того  чтобы  предаваться  нежным  чувствам,  составляющим
счастье в жизни. Поэтому мне очень больно, что я вынужден говорить с вами  о
проектах, не соответствующих состоянию вашей души,- однако это необходимо. Я
много думал о вас за последние дни. Я только  что  узнал,  что  по  странной
случайности состоянию ваших братьев, сестры, а также и  вашему  собственному
угрожает опасность. Хотите вы спасти семью от полного разорения?
     - А что нужно для этого сделать? - спросила она, почти испугавшись  его
слов.
     - Выйти замуж,- ответил Пьеркен.
     - Нет, не выйду!- воскликнула она.
     -  Выйдете,-  продолжал  нотариус,-  когда  зрело  обдумаете,  в  каком
критическом положении вы находитесь...
     - Каким образом мой брак может спасти?..
     -  В  этом-то  все  дело,  Маргарита,-  прервал  нотариус.-  Брак  дает
независимость!
     - А зачем мне независимость?- спросила Маргарита.
     - Затем, чтобы вступить во владение имуществом, милый мой друг,- сказал
нотариус победоносным тоном.- В таком  случае  к  вам  перейдет  ваша  часть
материнского  наследства.  Чтобы  выделить  ее,  нужна  ликвидация,  а   для
ликвидации ведь придется продать с публичных торгов лес Вэньи! Раз это будет
сделано, то все наследственные ценности будут обращены в деньги, и ваш  отец
в качестве опекуна обязан будет поместить долю ваших братьев и  сестры  так,
что для химии она уже будет недосягаема.
     - А в противном случае что произойдет?  -  спросила  -  А  то,-  сказал
нотариус,- что ваш отец будет управлять имением. Если ему вновь будет угодно
делать золото, он может продать лес Вэньи, а вы все останетесь нагишом,  как
маленький Иоанн Креститель. Лес стоит  в  настоящий  момент  около  миллиона
четырехсот тысяч франков; но не сегодня-завтра ваш отец срубит его  начисто,
и ваши тысяча триста арпанов не будут стоить и  трехсот  тысяч  франков.  Не
лучше ли избежать почти верной опасности и теперь  же  произвести  раздел  в
связи с вашим вводом во владение? Таким образом вы спасете леса от  порубки,
которую отец ваш мог бы впоследствии произвести в ущерб вам. Теперь же, пока
химия  погружена  в  сон,  он  непременно  обратит  деньги,  полученные  при
ликвидации, в бумаги государственного казначейства. Фонды  ходят  теперь  по
пятидесяти девяти, у детишек будет почти по  пяти  тысяч  ливров  доходу  на
каждые пятьдесят тысяч франков; а ввиду того, что нельзя  вынимать  капитал,
принадлежащий малолетним, у ваших братьев  и  сестры  к  их  совершеннолетию
состояние удвоится. Тогда как иначе, честное слово...  Ну,  вот...  Впрочем,
ваш отец поубавил имущество  вашей  матери,  инвентаризация  покажет,  каков
дефицит. Если он окажется должником, вы получите закладную на его  имения  и
что-нибудь спасете.
     - Фи!- сказала Маргарита.- Это было бы оскорблением для  отца!  Слишком
недавно прозвучали последние слова моей матери, чтобы я могла забыть их. Мой
отец неспособен ограбить детей,- сказала она, и  слезы  скорби  выступили  у
нее.- Вы не знаете его, господин Пьеркен.
     - Но если ваш отец, милая Маргарита, вновь примется за химию, то...
     - Мы будем разорены, не так ли?
     - О! совершенно разорены! Поверьте, Маргарита,- сказал он, прижимая  ее
руку к сердцу,- я не выполнил бы своего долга, если бы не настаивал.  Только
ваши интересы..
     - Послушайте,- холодно  оказала  Маргарита,  отнимая  руку,-  подлинные
интересы семьи требуют, чтобы  я  не  выходила  замуж.  Таково  было  мнение
маменьки.
     - Друг мой, это самоубийство, вы в воду бросаете наследство  матери!  -
вскричал он со всей  искренностью,  как  делец,  огорченный  гибелью  целого
состояния.- В таком случае я признаюсь, какую исключительную дружбу питаю  я
к вам! Вы не знаете, как я вас люблю! Обожаю вас с того дня, когда ваш  отец
устроил последний бал!  Вы  были  восхитительны.  Отнеситесь  с  доверием  к
деловым соображениям, когда  они  высказываются  от  всего  сердца,  дорогая
Маргарита...
     Он помолчал.
     - Да, мы созовем семейный  совет  и,  не  спрашивая  вас,  сделаем  вас
правомочной.
     - Что это такое быть правомочной?
     - Это значит пользоваться своими правами.
     - Если я могу стать правомочной, не выходя замуж, почему же вы  хотите,
чтоб я вышла?.. И за кого?
     Пьеркен попытался нежно взглянуть на нее, но такое выражение столь мало
соответствовало жесткому взору этого человека, привыкшего разговаривать лишь
о деньгах, что Маргарита заподозрила расчет в такой внезапной нежности.
     - Вы могли бы выйти за того, кто вам понравится... в  нашем  городе...-
продолжал он.- Муж вам необходим, даже в практическом смысле.  Вам  придется
иметь дело с отцом. Если вы будете одна, сможете ли вы противиться ему?
     - Да, я сумею защитить братьев и сестру, когда понадобится!
     "Чорт возьми, вот болтушка!" - подумал Пьеркен.
     - Нет, вы не сумеете ему противиться,- ответил он вслух.
     - Поговорим о чем-нибудь другом,- сказала она.
     - Прощайте, дорогая, постараюсь быть полезным вам помимо вашего желания
и докажу, как я люблю вас,- я защищу вас  помимо  вашего  желания  от  беды,
которую все в городе предвидят.
     -  Благодарю  за  заботливость,  но  умоляю  вас  не  задумывать  и  не
предпринимать ничего такого, что хоть сколько-нибудь может огорчить отца.
     Маргарита задумчиво глядела вслед Пьеркену;  его  металлический  голос,
его движения, отличавшиеся, правда, гибкостью, но  лишь  гибкостью  пружины,
его взгляд, выражавший скорее угодливость, чем мягкость,- она  сравнивала  с
той  мелодической  поэзией  без  слов,  которой  облечены  были  чувства   у
Эммануила.  Существует  удивительный  магнетизм,   позволяющий   безошибочно
расценить все, что бы вы ни делали, что бы вы  ни  говорили.  Звуку  голоса,
взгляду, страстным  жестам  влюбленного  можно  подражать,  молодую  девушку
ловкий актер может обмануть,- но чтобы добиться успеха, не должен ли он быть
в единственном числе? А если возле девушки есть душа, вибрирующая в унисон с
ее чувствами, разве она не распознает сейчас же  выражение  истинной  любви?
Эммануила, как и Маргариту, в это время угнетали  тучи,  роковым  образом  с
самой их встречи мрачно нависшие над ними и закрывшие от  них  голубое  небо
любви. Обожание, которое он питал к своей избраннице,  было  безнадежным,  а
потому тихим и таинственным в благоговейных  своих  проявлениях.  Не  будучи
богат, по общественному своему положению стоя очень далеко от Маргариты,  он
ничего не мог ей предложить, кроме знатного имени, и не рассчитывал стать ее
мужем. Он все-таки ждал от Маргариты каких-нибудь знаков  ободрения,  но  на
глазах слабеющей, умирающей матери  та  не  решалась  их  подать.  Одинаково
чистые, они, таким образом, еще не произнесли ни  единого  слова  любви.  Их
радости были радостями неразделенными, которые людям  несчастным  приходится
вкушать наедине с  собою.  Оба  трепетали,  но  трепетали  порознь,  хотя  и
предавались одной и той же лучезарной надежде: казалось,  они  боятся  самих
себя, уже слишком часто чувствуя, что  они  созданы  друг  для  друга.  Так,
Эммануил опасался хотя бы коснуться руки своей  повелительницы,  которой  он
воздвиг святилище в своем сердце. При самом безобидном прикосновении слишком
сильно вспыхнула бы его страсть, и он перестал бы господствовать над  своими
разбушевавшимися  чувствами.  Но,  хотя  ни  разу  они  не  обменялись  теми
свидетельствами, слабыми, но огромными,  невинными,  но  глубокими,  которые
позволяют себе самые робкие влюбленные, все же они  настолько  жили  один  в
сердце другого, что были оба готовы  на  величайшие  жертвы  -  единственное
наслаждение, доступное  им.  Со  смертью  г-жи  Клаас  их  потаенная  любовь
задыхалась под траурным крепом. Та сфера, где они жили, из темной  сделалась
черной, свет там  застили  слезы.  Сдержанность  Маргариты  сменилась  почти
холодностью: ей надлежало  соблюсти  данную  матери  клятву;  и,  сделавшись
свободнее,  чем  прежде,  она  стала  строже.  Эммануил  разделял  со  своей
возлюбленной ее скорбь, понимая, что малейшая любовная мольба, самая обычная
настойчивость, была  бы  оскорблением  законов  сердца.  Таким  образом,  та
большая любовь стала еще более скромной,  чем  когда-либо.  Их  нежные  души
звучали по-прежнему в лад;  но  их  разделяло  горе,  как  раньше  разделяли
юношеская робость и уважение к страданиям умирающей,- поэтому  они  все  еще
ограничивались  чудесным  языком  взглядов,  немым  красноречием  поступков,
говорящих о преданности, постоянным общением - высшей  гармонией  молодости,
первыми ребяческими шагами любви. Каждое утро Эммануил являлся  узнать,  что
нового у Клааса и Маргариты, но входил в столовую только в том случае,  если
приносил письмо от Габриэля или сам Валтасар просил  его  зайти.  Первый  же
взгляд, брошенный  им  на  девушку,  говорил  ей  о  тысяче  мыслей,  полных
сочувствия  к  ней:  о  том,  что  ему  мучительна  сдержанность,  требуемая
приличиями, что он не забыл Маргариты, что он делил с нею печаль  -  словом,
росу своих слез проливал он на сердце подруги в этом взгляде, где не сквозил
никакой расчет. Славный юноша до такой степени жил  настоящим,  так  дорожил
счастьем, которое считал скоротечным, что порою Маргарита упрекала  себя  за
то, что она великодушно не протянет руки со словами: "Будемте друзьями!"
     Пьеркен не оставлял Маргариты в  покое,  выказывая  упрямство,  которое
является не чем иным, как безотчетной терпеливостью дурака.  Он  применял  к
Маргарите обычные мерки, принятые у большинства при оценке женщин. Он думал,
что если заронил ей в уши слова: брак,  свобода,  богатство,  то  они  дадут
росток в ее душе и расцветут решением, могущим обратиться ему на  пользу,  и
воображал, что холодность ее притворна. Но, несмотря на то, что  он  окружал
ее  заботами  и  галантным  вниманием,  ему  плохо  удавалось  скрыть   свои
деспотические замашки,  порожденные  привычкой  решать  единым  махом  самые
важные вопросы семейной жизни. Утешая ее,  он  прибегал  к  избитым  фразам,
обычным для его профессии, которые улиткой вползают в чужую душу и оставляют
длинный след сухих слов, способных обесцветить всю святость  горя.  Нежность
его была сродни желанию подольститься. Уже при выходе, надев галоши и взяв в
руки зонтик, он оставлял за порогом свою напускную меланхолию. Тем тоном, на
который ему давала право давнишняя близость,  он  пользовался  как  орудием,
чтобы глубже проникнуть в круг семьи и склонить Маргариту на брак, о котором
заранее  трубил  по  всему  городу.  Итак,  любовь   настоящая,   преданная,
почтительная  создавала   поразительный   контраст   любви   эгоистичной   и
расчетливой. Все по-своему было цельно и у  Пьеркена  и  у  Эммануила.  Один
разыгрывал  комедию  страстной  любви  и  малейшими  своими   преимуществами
пользовался, чтобы иметь возможность жениться на Маргарите,-  другой  прятал
свою любовь, боялся показать свою преданность. Спустя некоторое время  после
смерти матери, в один и тот же день,  Маргарита  могла  сравнить  двух  этих
мужчин, которые только и были доступны ее оценке. Она  была  обречена  вести
уединенный  образ  жизни  и  до  сих  пор  не  могла  бывать  в   свете,   а
обстоятельства закрыли двери в дом Клаасов для всех, кто мог  предложить  ей
свою руку. Однажды после завтрака,  в  прекрасное  апрельское  утро,  пришел
Эммануил, в ту минуту когда Клаас выходил из дому. Так невыносимо чувствовал
себя Валтасар дома, что ежедневно он надолго уходил гулять вдоль  городского
вала. Эммануил хотел было итти вместе с Валтасаром, но колебался, как  будто
собираясь с духом, затем он робко взглянул на Маргариту и остался. Маргарита
догадалась, что учитель хочет поговорить с ней, и предложила  ему  пройти  в
сад. Она отослала Фелицию к  Марте,  которая  работала  в  передней  второго
этажа; в саду Маргарита села на скамью, где могли ее видеть сестра и  старая
дуэнья.
     - Господина Клааса поглотило горе так  же,  как  прежде  поглощали  его
ученые изыскания,- сказал молодой человек, глядя, как Валтасар медленно идет
по двору.- Все в городе его жалеют; он ходит, как будто  не  знает,  за  что
взяться; затем вдруг остановится, смотрит и ничего не видит...
     - У всякого горе выражается  по-своему,-  сказала  Маргарита,  подавляя
слезы.- Что хотели вы мне сказать? - помолчав,  продолжала  она  с  холодным
достоинством.
     - Имею ли я право,- отвечал Эммануил взволнованно,- обратиться к вам  с
теми словами, которые вы сейчас услышите? Прошу вас видеть  с  моей  стороны
только желание быть вам полезным, и позвольте мне считать, что учитель может
интересоваться судьбой своих учеников настолько, чтобы беспокоиться и об  их
будущем. Вашему брату Габриэлю минуло пятнадцать лет, он  теперь  в  старших
классах, и, разумеется, необходимо направлять его занятия в  соответствии  с
карьерой, которую он изберет. Но в таком вопросе все зависит от вашего отца;
а если он об этом не подумает, не будет ли это несчастьем  для  Габриэля?  И
вместе с тем не оскорбится ли ваш отец, если вы дадите ему понять, что он не
заботится о сыне? Поэтому вам, пожалуй, стоило бы расспросить  брата  о  его
вкусах, побудить его  самого  выбрать  себе  карьеру,  так  что,  если  отец
впоследствии захочет сделать из  него  судью,  администратора,  военного,  у
Габриэля будут уже налицо специальные познания.  Вряд  ли  вы  или  господин
Клаас хотели, чтобы он жил в праздности...
     - О нет! - сказала Маргарита.- Благодарю вас, Эммануил, вы  правы.  Моя
мать, приказывая нам плести кружева, так  заботливо  обучая  нас  рисованию,
шитью, вышивке, игре на фортепьяно, часто говаривала  нам,  что  неизвестно,
какое будущее нас ожидает. Габриэль должен стать самостоятельным человеком и
завершить свое образование. Но какая же карьера всего лучше?
     - Габриэль в своем классе идет первым по математике,- сказал  Эммануил,
трепеща от счастья.- Если он захочет поступить в  Политехническую  школу,  я
думаю, там он приобретет познания, полезные при всякой карьере. По окончании
он будет иметь возможность выбрать, что больше всего ему по душе.  Нисколько
не предопределяя его будущего, вы не потеряете даром времени. Кто с отличием
кончает Политехническую школу, того охотно принимают  всюду.  Из  нее  вышло
немало администраторов, дипломатов, ученых, инженеров,  генералов,  моряков,
судей, промышленников и банкиров. Совсем не редкость  увидать,  что  молодой
человек из богатой или родовитой семьи усердно работает, готовясь  поступить
туда. Если Габриэль решит это сделать, я просил бы вас... не предоставите ли
вы мне возможность... Скажите "да"!
     - Что вы хотите?
     - Быть его репетитором,- сказал он, весь дрожа. Маргарита взглянула  на
де Солиса, пожала ему руку и произнесла:
     - Да! - Она помолчала и прибавила  взволнованно:  -  Как  я  ценю  вашу
чуткость! Вы предложили именно то, что я могу от вас принять! В ваших словах
я вижу, как вы заботитесь о нас. Благодарю вас.
     Хотя эти слова были сказаны совсем просто, Эммануил  отвернулся,  чтобы
скрыть слезы, выступившие у  него  на  глазах  от  радости,  что  он  сделал
приятное Маргарите.
     - Я приведу вам обоих ваших братьев,- сказал он, немного успокоившись,-
завтра отпускной день.
     Он встал, поклонился Маргарите, которая пошла его проводить;  со  двора
он увидел, что она стоит в дверях столовой и дружески кивает ему!
     После обеда явился к Клаасу нотариус  и  уселся  в  саду  между  ним  и
Маргаритой, на ту же скамейку, где сидел Эммануил.
     - Дорогой кузен, нынче я зашел поговорить  о  делах...  Сорок  три  дня
прошло со времени кончины вашей жены...
     - Не считал их,- сказал Валтасар, отирая слезы,  навернувшиеся  у  него
при этом официальном слове "кончина".
     - О! - сказала Маргарита, взглянув на нотариуса.- Как это вы можете?..
     - Ведь люди нашей профессии, мадмуазель Маргарита, обязаны  высчитывать
сроки, определенные законом. Дело идет именно о вас и  ваших  сонаследниках.
Так как у господина Клааса только несовершеннолетние дети,  ему  надлежит  в
сорокапятидневный срок после кончины супруги  составить  инвентарную  опись,
чтобы определить стоимость имущества, находящегося  в  совместном  владении.
Разве не нужно знать, в каком  оно  состоянии,  хорошем  или  плохом,  чтобы
принять  его  или  выступить  в  защиту  законных  прав   несовершеннолетних
наследников?
     Маргарита поднялась.
     - Останьтесь, кузина,- сказал Пьеркен.- Эти дела касаются вас обоих,  и
вас и вашего отца. Вы знаете, какое участие я  принимаю  в  вашем  горе;  но
необходимо нынче же обсудить все обстоятельства, иначе  вам,  той  и  другой
стороне, грозят большие беды! В настоящий момент я исполняю  долг  домашнего
нотариуса.
     - Он прав,- сказал Клаас.
     - Срок истекает через два дня,- продолжал нотариус.- Итак, я должен уже
завтра приступить к составлению инвентарной описи, хотя бы только для  того,
чтобы  отсрочить  оплату  прав  на  наследство,  которой  потребует  от  вас
государственное казначейство; у казначейства нет сердца, оно не считается  с
чувствами и в любое время налагает на ва