л король.
     - Наш молодчик в руках монахов. Он не устоял и под пыткой  сознался  во
всем.
     Графиня тяжко вздохнула, побледнела, даже потеряла способность говорить
и посмотрела на короля. Этот взгляд  был  перехвачен  графом  де  Сен-Валье,
который пробормотал:
     - Меня предали, вор знаком с моей женой.
     - Молчать! - крикнул король.- Здесь, кажется, кое-кто желает,  чтобы  я
потерял терпение. Немедленно распорядись отложить эту казнь,- продолжал  он,
обращаясь к главному судье.- Ты головой мне отвечаешь за  преступника,  кум!
Это дело необходимо расследовать получше, я сам  им  займусь.  Пока  отпусти
обвиняемого  на  свободу!  Он  от  меня  не  скроется;  у  этих  воров  есть
излюбленные  убежища,  есть  логовища,  где  все   они   прячутся.   Передай
Корнелиусу, что я  приду  к  нему  сегодня  вечером,  чтобы  самому  повести
следствие. Господин  де  Сен-Валье,-  сказал  король,  пристально  глядя  на
графа,- я кое-что узнал о вас. Вся ваша кровь не может искупить единой капли
моей крови, знаете ли вы это? Клянусь богородицей! Вы виновны в  оскорблении
королевского величества! Разве затем дал  я  вам  в  жены  такую  прелестную
женщину, чтобы она стала бледной и бесплодной? Ну же, ступайте отсюда  прямо
домой и приготовьтесь в дальний путь.- На этих словах король приостановился,
так как любил помучить человека, и потом добавил: - Вы отправитесь нынче  же
вечером понаблюдать  за  тем,  как  ведутся  мои  дела  с  венецианцами.  Не
беспокойтесь! С нынешнего вечера я возьму вашу жену в свой замок Плесси;  уж
здесь-то она будет в безопасности. Теперь я  позабочусь  о  ней  лучше,  чем
заботился после ваше свадьбы.
     Слыша эти слова, Мария молча пожала руку  отца,  как  бы  благодаря  за
милость и за  его  доброе  расположение.  Что  же  касается  короля,  то  он
исподтишка развлекался.
     Людовик  XI  очень  любил  вмешиваться  в  дела  своих  подданных,  ему
нравилось появляться во всем своем королевском  величии  посреди  обстановки
мещанской жизни. Эта склонность, строго  осуждаемая  некоторыми  историками,
была не чем иным, как страстью к игре  в  инкогнито,  одному  из  величайших
удовольствий  для  коронованных  особ,  своего  рода  минутному   отречению,
вносящему некоторое простонародное начало в  их  собственное  существование,
где господствует такое пресное однообразие; но только  Людовик  XI  играл  в
инкогнито открыто. При  подобных  встречах  он,  впрочем,  держался  славным
малым, стараясь понравиться  людям  третьего  сословия,  которых  он  сделал
своими союзниками против феодалов. Но уже давно ему не представлялся  случай
так опроститься  и  вникнуть  в  частные  интересы  какого-нибудь  человека,
занятого сутяжеством (старое слово, до сих пор употребляемое в  Туре),-  так
что он горячо принял к сердцу тревоги мэтра Корнелиуса  и  тайные  огорчения
графини де Сен-Валье. Несколько раз в течение обеда  он  обращался  к  своей
дочери:
     - Но кто же мог обокрасть моего кума? Да ведь эти кражи за  восемь  лет
достигли миллиона двухсот тысяч экю. Миллиона двухсот тысяч экю, господа!  -
повторил он, глядя на дворян, несших при нем застольную  службу.-  Пресвятая
богородица! За этакую сумму немало грехов отпустила бы римская  курия!  А  я
мог бы, праведный боже, приобрести Луару или, еще лучше, завоевать Пьемонт -
прекрасную крепость, прямо-таки созданную для нашего королевства.
     По окончании обеда Людовик XI сейчас же отбыл со своею дочерью,  врачом
и главным превотальным судьею и в сопровождении вооруженного  конвоя  явился
во дворец Пуатье, где,  как  он  и  предполагал  это,  еще  застал  г-на  де
Сен-Валье, который дожидался жены - быть может затем, чтобы покончить с ней.
     - Милостивый государь,- сказал ему король,- я приказал вам отправляться
в путь как можно скорее. Прощайтесь с женою и  спешите  на  границу;  у  вас
будет  почетный  конвой.  Что  же  касается  инструкций  для  вас,  а  также
верительных грамот, то они уже будут ждать вас в Венеции.
     Людовик XI дал поручику шотландской гвардии приказ (присоединив к этому
и кое-какие секретные наставления) - взять небольшой  отряд  и  сопровождать
королевского посла до Венеции. Сен-Валье, более не медля ни минуты, пустился
в путь, поцеловав жену холодным поцелуем, которым, если б только мог, охотно
отравил бы графиню. Графиня удалилась к себе,  а  Людовик  XI  отправился  в
Дурной дом, спеша привести к развязке кровавый фарс, разыгравшийся у ссудных
дел  мастера,  и  самодовольно  полагая,  что  в  качестве  короля   наделен
достаточной проницательностью для раскрытия воровских тайн. Корнелиус не без
опасений оглядел свиту своего повелителя.
     - Разве все эти люди примут участие в церемонии? - тихо спросил он.
     Людовик XI не мог удержаться от улыбки, видя, как встревожены скряга  и
его сестра.
     - Нет, куманек, успокойся,-  ответил  он.-  Они  вместе  с  нами  будут
ужинать в моем замке, а мы одни будем производить расследование. Я  -  такой
дока в судебных расследованиях, что - бьюсь об заклад на десять тысяч экю! -
найду тебе преступника!
     - Найдемте его, ваше величество, но не будем биться об заклад.
     Они тотчас же пошли в комнату, куда хозяин ссудной казны складывал свои
сокровища. Потребовав сначала показать сундук, где  хранились  драгоценности
курфюрста Баварского, затем дымовую трубу, по которой должен был  спускаться
предполагаемый вор, Людовик XI легко убедил  брабантца  в  неосновательности
его предположений, так как в очаг нападала бы сажа, а ее совершенно не  было
- там, по правде сказать, редко разводился огонь; да и в самой трубе они  не
обнаружили никаких следов, и, сверх того, она  выходила  на  крышу  в  почти
недоступном месте. В конце концов, после двухчасового розыска,  при  котором
обнаружилась вся проницательность, свойственная недоверчивому  уму  Людовика
XI, ему стало очевидно, что никто не мог пробраться к сокровищам  его  кума.
Никаких признаков взлома не было ни в замках,  ни  на  поверхности  железных
сундуков, где хранилось  золото  и  серебро  мэтра  Корнелиуса,  а  также  и
драгоценности, сданные в заклад богатыми должниками.
     - Если вор открыл этот сундук,- сказал Людовик XI,- почему же  он  взял
только  баварские  драгоценности?  По  какой  причине  он  не  тронул  этого
жемчужного ожерелья? Странный преступник!..
     При таком заключении бедный Корнелиус побледнел; молча  они  с  королем
смотрели друг на друга.
     - Допустим, что так, государь, но зачем явился ко мне тот вор, которого
вы взяли под защиту, зачем бродил он здесь всю ночь? - спросил Корнелиус.
     - Если ты  не  догадался,  кум,  то  я  приказываю  тебе  и  впредь  не
допытываться. Это - уж моя тайна.
     - Тогда, значит, в моем доме шалит чорт,- жалобно сказал скряга.
     При всяких других обстоятельствах король, быть может, посмеялся бы  над
восклицанием своего казначея; но он был погружен  в  задумчивость,  устремив
взгляд  как  бы  сквозь  своего  собеседника,  что  так  свойственно  людям,
одаренным властью  или  талантом.  Брабантец  испугался,  не  обидел  ли  он
чем-нибудь своего страшного повелителя.
     - Ангел он или чорт, но похититель в моих руках! - внезапно  воскликнул
Людовик XI.- Если ты будешь обворован этой ночью, то я завтра же буду  знать
- кем именно. Позови-ка сюда эту старую уродину, которую ты называешь  своей
сестрой,- добавил он.
     Что-то мелькнуло в глазах у Корнелиуса, словно он  не  решался  уйти  и
оставить короля в комнате, где хранились сокровища;  но  все  же  он  вышел,
побежденный властью едкой улыбки, блуждавшей на поблекших губах Людовика XI.
Однако, проявив такую доверчивость, Корнелиус все же постарался  сходить  за
старухой как можно быстрее.
     - Есть ли у вас мука? - спросил король сестру Корнелиуса.
     - О, конечно, мы сделали запас на зиму,- ответила она.
     - Вот и хорошо! Принесите-ка сюда немного,- сказал король.
     - А зачем вам наша мука, государь?  -  испуганно  воскликнула  старуха,
притом без всякого смущения перед королевским величием, похожая  в  этом  на
всех, кто охвачен какой-либо сильной страстью.
     - Старая дура, исполнишь ли ты приказание нашего милостивого короля?  -
закричал Корнелиус.- Уж не думаешь ли ты, что королю есть нечего?
     - Вот и покупайте хорошую муку! - ворчала старуха на лестнице.- Ах! моя
мука!
     Она вернулась с лестницы и сказала королю:
     - Государь, королевское ли это дело мою муку осматривать?!
     Наконец, она притащила холщовый мешок  -  такие  мешки  с  незапамятных
времен служат в  Турени  рыночным  торговцам  и  покупателям  для  переноски
орехов, фруктов или зерна. Муки было с полмешка.  Хозяйка  открыла  мешок  и
опасливо показала муку королю, то и дело бросая  на  него  дикий  и  быстрый
взгляд, который у старых дев словно готов брызнуть ядом на всех мужчин.
     - Дорогая мука, по шесть су за септерею...- сказала старуха.
     - Так что ж! - ответил король.- Рассыпьте ее по полу. Только  смотрите,
сыпьте ровным слоем, как снежком припорашивает.
     Старая дева ничего не понимала. Кажется, случись светопреставление, оно
не поразило бы ее так, как этот приказ.
     - Мою муку, государь! на пол... но...
     Мэтр  Корнелиус,  начиная  догадываться  -  правда,  еще  неясно  -   о
намерениях короля, отобрал у нее муку и осторожно высыпал  на  пол.  Старуха
затрепетала, но протянула руку за своим мешком  и,  когда  брат  отдал  его,
исчезла, глубоко вздыхая. Корнелиус взял метелку, из  перьев  и,  постепенно
пятясь, принялся разравнивать муку в виде снежной  скатерти  по  всему  полу
своего хранилища под наблюдением короля, которого, казалось, очень забавляла
эта затея. Когда они достигли двери, Людовик XI спросил у своего кума:
     - Есть ли второй ключ от этого замка?
     - Нет, государь.
     Король  осмотрел  устройство  двери,  которая  закладывалась  железными
брусьями, укрепленными на толстых пластинах; все отдельные части этой  брони
сходились к замку  с  секретом,  а  ключ  Корнелиус  держал  при  себе.  Все
обследовав, Людовик XI велел позвать Тристана и приказал ему  разместить  на
ночь, соблюдая строжайшую тайну,  несколько  человек  из  своих  вооруженных
стрелков где-нибудь поблизости - на шелковичных деревьях возле  плотины  или
же по кровельным желобам соседних домов, а весь королевский конвой отправить
в Плесси, чтобы можно было подумать, будто бы король не собирается ужинать у
мэтра Корнелиуса; затем он велел скряге исправно закрыть все  ставни,  чтобы
не  проскользнул  ни  один   луч   света,   и   запастись   самым   скромным
угощением,- иначе могли бы догадаться, что в доме ночует король. Людовик  XI
торжественно отбыл, проехав по плотине, а затем в  сопровождении  лишь  двух
человек тайно вернулся через проход в  крепостной  стене  к  своему  куму  -
ссудных дел мастеру. Все было очень ловко устроено,  и  соседи,  горожане  и
придворные решили, что королю вздумалось возвратиться в Плесси и он  отложил
ужин у своего казначея на следующий вечер. Сестра Корнелиуса подтвердила это
предположение тем, что  купила  лишь  зеленого  соуса  в  съестной  лавке  у
Зеленной  площади,  впоследствии  получившей  название  площади  Бона  из-за
роскошного фонтана, которым  несчастный  Санблансе  (Яков  де  Бон)  украсил
столицу своей родины, выписав для него белый мрамор из Италии.
     Около восьми часов вечера, когда король ужинал в обществе своего врача,
Корнелиуса и  начальника  шотландской  гвардии,  отпуская  веселые  шутки  и
забывая, что он - Людовик XI, притом  больной,  почти  умирающий,  на  улице
царила глубокая тишина, и прохожие, в том числе и  какой-нибудь  вор,  могли
заключить, что Дурной дом необитаем.
     - Надеюсь, моего кума обокрадут этой ночью,  и  мое  любопытство  будет
удовлетворено,- с улыбкой сказал король.- Кстати, господа,  пусть  никто  из
присутствующих без моего приказа не выходит завтра из своих  комнат,  не  то
они будут строго наказаны.
     Затем все легли спать. На следующее утро Людовик  XI  вышел  первым  из
своей спальни  и  направился  к  сокровищнице,  но  он,  к  немалому  своему
удивлению, увидел  отпечатки  широких  ступней,  рассеянные  по  лестнице  и
коридорам дома. Осторожно шагая, чтобы не затоптать эти  драгоценные  следы,
он направился к хранилищу и не обнаружил на его двери ни малейших  признаков
взлома. Он стал изучать  направление  следов,  но  так  как  они  постепенно
становились все менее отчетливыми и наконец совсем исчезли, то  было  трудно
определить, куда скрылся вор.
     - Эй, куманек,- крикнул король Корнелиусу,- а тебя ведь обокрали!
     На этот крик  старый  брабантец  вышел,  объятый  неподдельным  ужасом.
Людовик XI пошел показать ему следы, отпечатанные на  полу;  но  тут,  снова
рассматривая их, король случайно взглянул на ноги скряги  и  обнаружил,  что
подошвы его туфель точно такой же формы,  как  те,  что  во  множестве  были
отпечатаны на плитах пола. Он не промолвил ни слова, и, при мысли  обо  всех
тех, кто был повешен без вины, улыбка сбежала  с  его  лица.  Скряга  быстро
направился к своей сокровищнице. Приказав ему оттиснуть свою ступню рядом со
следами, которые уже имелись, король убедил его в том,  что  вор  -  не  кто
иной, как он сам.
     - У меня пропало жемчужное ожерелье!  -  воскликнул  Корнелиус.-  Здесь
кроются какие-то чары. Ведь я не выходил из своей комнаты...
     - Мы сейчас все узнаем,- сказал король, больше прежнего озадаченный при
виде явного чистосердечия своего казначея.
     Тотчас же он вызвал в свои покои вооруженных дозорных и спросил их:
     - Итак, что вы видели нынче ночью?
     -  Ах,  государь,  мы  видели  какое-то  колдовство,-  сказал поручик.-
Господин королевский казначей слез, как кошка, по стене дома, да так легко -
мы сначала подумали, что это тень.
     - Я?! - только и мог воскликнуть Корнелиус и вслед за этим  оцепенел  в
безмолвии, будто у него отнялись руки и ноги.
     - Можете итти,- промолвил король,  обращаясь  к  стрелкам,-  и  скажите
господам Конингэму, Куактье, Бридоре, а также Тристану, что  им  разрешается
встать с постелей и сейчас  же  явиться  сюда...  Ты  заслуживаешь  смертной
казни,- холодно сказал Людовик XI брабантцу, который, к счастью для себя, не
услышал его,- у тебя на совести не менее десяти смертей.- Людовик XI прервал
свою речь, сотрясаясь  в  безмолвном  смехе.-  Но успокойся,- продолжал  он,
заметив странную бледность, разлившуюся по лицу скряги,- лучше уж пущу  тебе
кровь, чем лишу тебя  жизни.  Посредством  кругленькой  суммы,  внесенной  в
качестве штрафа в мою казну, ты можешь вырваться из когтей моего правосудия;
но если ты не выстроишь по крайней мере часовню в честь  богородицы,  то  на
том свете ждет тебя, пожалуй, слишком теплое местечко.
     - Один миллион двести тридцать тысяч экю да восемьдесят семь тысяч  экю
составляют  один  миллион  триста  семнадцать  тысяч,-   машинально   сказал
Корне-лиус, погрузившийся в свои подсчеты.- Один миллион  триста  семнадцать
тысяч экю пропало!
     "Он спрятал их в каком-нибудь укромном уголке",- решил король, которому
эта сумма начала казаться королевски прекрасной.  Так  вот  магнит,  который
постоянно притягивал его сюда: он чуял свое сокровище.
     Тут вошел Куактье. Пока король  рассказывал  ему  о  происшествии,  он,
видя, в каком состоянии был Корнелиус, наблюдал за ним опытным глазом,
     - Государь, во всем этом нет ничего сверхъестественного,- заметил врач,
выслушав короля.- Наш ссудных дел мастер  обладает  способностью  ходить  во
сне. Я встречаюсь уже с третьим случаем такой странной болезни. Если  бы  вы
пожелали доставить себе удовольствие понаблюдать за  ним,  вы  в  первую  же
ночь, когда он подвергнется припадку, увидели бы, как этот старик совершенно
безопасно ходит по самому краю крыши. У тех  двух  человек,  которых  я  уже
наблюдал, я заметил любопытную связь между проявлением этой болезни ночью  и
их дневными делами и занятиями.
     - О мэтр Куактье, да ты - ученый!
     - Разве я - не ваш врач? - высокомерно заявил физик.
     При этом ответе у Людовика XI вырвалось  движение,  которое  он  обычно
делал, когда наталкивался на какую-нибудь хорошую мысль,- заключалось оно  в
быстром приподнимании шляпы.
     - В таких случаях,-  продолжал  Куактье,-  люди  продолжают  и  во  сне
заниматься своими делами. Так как наш  больной  любит  деньги,  то  невольно
остается верен своей сильнейшей склонности. Поэтому у него должны быть такие
припадки всякий раз, когда он  в  течение  дня  испытывал  тревогу  за  свои
сокровища.
     - Праведный боже, какие сокровища! - воскликнул король.
     - Но где они? - спросил Корнелиус, который, по странному свойству нашей
натуры, даже пребывая в оцепенении и поглощенный мыслями о своем  несчастье,
слышал разговор врача с королем.
     -  А!  -  воскликнул  Куактье  с  дьявольским   хохотом.-   Сомнамбулы,
проснувшись утром, совершенно не помнят своих поступков и движений...
     - Оставьте нас,- сказал ему король.
     Когда Людовик XI остался наедине со своим кумом, он посмотрел на него с
насмешливой, холодной улыбкой.
     -  Мессир  Хугворст,- произнес  он,  раскланиваясь,-  во   Франции  все
спрятанные сокровища принадлежат королю.
     - Да, государь, все принадлежит вам, и вы - полный властелин над  нашей
жизнью и богатствами, но до сих пор вы были милосердны и  брали  только  то,
что вам необходимо.
     - Послушай, куманек: если я помогу тебе разыскать это сокровище, то  ты
смело и без опасений можешь разделить его со мной!
     - Нет, государь, я не хочу его  делить,  но  хочу  предложить  его  вам
полностью - после моей смерти. А какой вы придумали способ?
     - Мне лишь надо самому  проследить  за  тобой  во  время  твоих  ночных
прогулок. Всякий другой, кроме меня, будет опасен.
     -  Ах,  государь,- воскликнул Корнелиус, бросаясь к ногам Людовика XI,-
вы  -  единственный  человек в королевстве, которому я хотел бы довериться в
этом  деле,  и  за  милость,  оказанную  вашему  слуге,  я  сумею вас хорошо
отблагодарить;  в  лепешку  расшибусь,  а  устрою  брак  монсеньора дофина с
престолонаследницей  Бургундии.  Вот  сокровище! Не деньги, а земли, которые
прекрасно округлят королевские владения.
     - Ну, ну, фламандец, ты  обманываешь  меня,-  сказал  король,  нахмурив
брови,- или, значит, ты плохо мне служил до сих пор.
     -  Как  можете  вы,  государь,  сомневаться  в  моей  преданности,  вы,
единственный человек, которого я люблю?
     - Пустые слова! - сказал король, разглядывая брабантца.- Ты  не  должен
был дожидаться этого случая, чтобы быть мне полезным. Ты  в  отплату  хочешь
оказать мне покровительство! Боже правый! Мне, Людовику Одиннадцатому! Разве
ты - господин, а я - слуга?
     - Ах, государь! - воскликнул старый ссудных дел мастер,- я  лишь  хотел
приятно изумить вас известием о том, что мне удалось сговориться  по  вашему
делу  с  гентцами;  чтобы  получить  подтверждение,  я  и  поджидал  ученика
Остерлинка. А что с ним сталось?
     -  Довольно!  -  сказал  король.-  Новая  ошибка.  Я  не  люблю,  чтобы
самовольно вмешивались в мои дела. Довольно! Я хочу  поразмыслить  обо  всем
этом.
     Мэтр Корнелиус с  юношеским  проворством  убежал  в  нижнюю  залу,  где
находилась его сестра.
     - Ах, Жанна, душенька моя, у нас  здесь  где-то  есть  тайник,  куда  я
спрятал миллион триста тысяч экю! Ведь вор-то я, я сам!
     Жанна Хугворст так и вскочила со своей скамейки, словно сиденье было из
раскаленного  железа.  Старая  дева,  совсем  изнурившая  себя   многолетним
добровольным постом,  так  была  потрясена,  что  вздрогнула  всем  телом  и
почувствовала ужасную боль в спине. По мере того как брат рассказывал  ей  о
болезни, жертвой которой он стал, и о том странном положении, в котором  они
оба оказались, она все больше бледнела,  и  ее  старческое  лицо  совершенно
исказилось,  хотя  обычно  из-за