органа и
гармошки.
     - Аттила? Это который Рим сжег? При чем тут он?
     - Аттила - значит "человек с Итиля". Сказать понашему  -  Волжанин.
Итиль - это древнее название Волги. Чувствуешь, куда клоню?
     - Не очень.

-------------
* "На Бога у нас монополия" (англ.).


     - Мы же и есть третий Рим. Который, что характерно, на  Волге.  Так
что  и  в  поход  ходить никуда не надо. Отсюда наша полная историческая
самодостаточность и национальное достоинство.
     Татарский оценил мысль.
     - Да, - сказал он, - сурово.
     Поглядев в окно, он увидел над  кромкой  леса  верхушку  гигантской
бетонной   постройки   -   косо  поднимающийся  вверх  спиральный  скат,
увенчанный небольшой серой башенкой. Он зажмурил глаза и открыл их снова
-   бетонная  глыба  не  исчезла,  только  чуть-чуть  сместилась  назад.
Татарский пихнул Сашу Бло  под  локоть,  так,  что  машина  вильнула  на
дороге.
     - Ты чего, одурел? - спросил Саша.
     -  Гляди  быстрее,  -  сказал  Татарский,  -  вон, видишь, башня из
бетона?
     - Ну и что?
     - Не знаешь, что это такое?
     Саша поглядел в окно.
     - А, это. Азадовский только что рассказывал. Тут  начинали  станцию
ПВО  строить.  Чего-то  там  раннего оповещения. Успели только фундамент
доделать и стены,  а  потом,  сам  знаешь,  оповещать  стало  некого.  У
Азадовского  есть  план  все  это приватизировать и достроить, только не
локатор, а дом себе новый. Говорит, дизайн ему нравится. Не  знаю  -  я,
например, бетонные стены не переношу. А чего ты так завелся?
     -  Ничего,  - сказал Татарский. - Вид очень странный. А как станция
называется, куда мы едем?
     - Расторгуево.
     - Расторгуево, - повторил Татарский. - Тогда все понятно.
     - Да вон она, кстати. Нам вон в тот дом. Тут самый  грязный  пивняк
под  Москвой.  Леня  любит здесь пивка попить по выходным. Чтобы ощутить
как следует, чего он в жизни достиг.
     Пивная, помещавшаяся в подвальном этаже облезлого  кирпичного  дома
недалеко от железнодорожной платформы, действительно  была  на  редкость
грязна  и  зловонна.  Народ, жавшийся по столикам с чекушками водки, был
вполне под стать заведению - несколько не вписывались в среду только два
бандита  в  спортивных  костюмах,  стоявшие  за  столиком  возле  входа.
Татарского  поразило,  что   Азадовский   поздоровался   с   несколькими
посетителями - видимо, он действительно был здесь завсегдатаем. Саша Бло
зацепил одной рукой две кружки бледного пива, схватил другой  Татарского
под руку и потащил его за дальний столик.
     - Слушай, - заговорил он, - а у меня к тебе дело. У меня два  брата
сюда  переехали  из  Еревана  и  решили  бизнес  начать. Короче, открыли
эксклюзивное похоронное  бюро  с  высшим  классом  обслуживания.  Просто
прикинули,  сколько  здесь  бабок  зависло  между банками. Их все сейчас
выбивать начинают друг из друга, так  что  на  рынке  возникла  реальная
ниша.
     -  Это  точно,  - сказал Татарский, поглядывая на бандитов у входа,
которые  пили  чешское  пиво  из  принесенных  с  собой  бутылок.   Было
непонятно,  что  они делают в таком месте, - хотя, возможно, ими двигала
та же мотивация, что и Азадовским.
     - В общем, чисто по дружбе, -  продолжал  тараторить  Саша  Бло,  -
напиши  мне  для  них нормальный слоган, чтобы по целевой группе реально
работал. Раскрутятся - заплатят.
     - А чего, тряхну стариной, - ответил Татарский. - Какая  легенда  у
нашего брэнда?
     - Я ж сказал - смерть экстра-класса.
     - А фирма как называется?
     - По фамилии. Похоронное бюро братьев Дебирсян. Подумаешь?
     - Сделаю, - сказал Татарский. - Какие проблемы.
     - Кстати, - продолжал Саша, - ты смеяться будешь, но у них один наш
знакомый  уже  клиентом  был.  Жена,  перед  тем  как  свалить   отсюда,
проплатила похороны по первому разряду.
     - Это кто же?
     - Помнишь Ханина из агентства "Тайный советчик"? Завалили.
     - Вот ужас. Я и не слышал. Кто?
     -  Кто  говорит  -  чечены, а кто говорит - менты. Что-то там из-за
бриллиантов. Темное, короче, дело... Ты куда?
     - В туалет, - ответил Татарский.
     Уборная была даже грязнее, чем остальная  часть  пивной.  Глядя  на
стену  в  геологических  потеках, поднимавшуюся над писсуаром, Татарский
заметил треугольный кусок отслоившейся штукатурки,  удивительно  похожий
по  форме  на  бриллиантовое ожерелье с фотографии, висевшей в туалете у
Ханина.  При  первом  взгляде  на  это  образование  жалость  к  бывшему
начальнику,  заполнившая душу Татарского, алхимически трансформировалась
в заказанный Сашей Бло слоган.
     Выйдя из туалета, он остановился - его поразил внезапно открывшийся
вид.  Видимо,  раньше  в  коридоре  была двойная дверь, которую выломали
вместе с рамой, грубо заделав следы, и теперь из стен и  потолка  торчал
выступ  кирпичной  кладки,  замазанный  черной  краской.  Этот ведущий в
пивзал пролом удивительно напоминал  своим  чуть  закругленным  контуром
окантовку   телевизионного  экрана,  напоминал  до  такой  степени,  что
Татарскому на миг показалось, что он  смотрит  самый  главный  телевизор
страны.  Азадовский с компанией оставались за границей поля зрения, зато
были видны два бандита у крайнего столика и  новый  посетитель,  который
появился  рядом с ними. Это был высокий худой старик в коричневом плаще,
берете и мощных очках со слишком короткими дужками, за стеклами  которых
его  глаза  казались  непропорционально  большими  и по-детски честными.
Татарский готов был поклясться, что где-то его видел. Старик  уже  успел
собрать вокруг себя нескольких бомжеватых слушателей.
     - Мужики, - говорил он тонким и полным изумления голосом, -  вы  не
поверите никогда! Беру я сейчас пол-литра в овощном у Курского, да? Стою
в кассу. И знаете, кто в магазин входит? Чубайс!  Мать  твою...  На  нем
пальтишко  такое  серое,  шарфик  мохеровый и кепка, а охраны - никакой.
Только правый карман оттопыривается, как  будто  ствол  там.  Подошел  к
консервному  отделу,  взял  трехлитровую  банку  болгарских маринованных
помидоров - зеленые такие, знаете, да? И сунул в сетку. Я на него гляжу,
рот  открыл - а он заметил, подмигнул и на улицу. Я к окну. А там машина
черная с мигалкой, тоже типа подмигивает... Он в нее прыг! И уехал.  Вот
ведь бывает, мать твою...
     Татарский прокашлялся, и старик перевел на него взгляд.
     - Народная воля, - сказал Татарский и, не удержавшись, подмигнул.
     Он  произнес  эти слова совсем негромко, но старик услышал - дернув
одного из бандитов за  рукав,  он  кивнул  в  сторону  прохода.  Бандиты
синхронно  поставили  на  стол недопитое пиво и, чуть улыбаясь, пошли на
Татарского. Один из них сунул руку в  карман,  и  Татарский  понял,  что
сейчас его, вполне возможно, убьют.
     Адреналиновая  волна,  прошедшая  по  телу,  придала  его движениям
удивительную легкость - повернувшись, он выскочил из  пивной  и  побежал
через  площадь.  Когда  он  был  уже на самой ее середине, за его спиной
раздались  хлопки  и  что-то  несколько  раз  прожужжало  совсем  рядом.
Татарский  удвоил  скорость.  Он  позволил  себе оглянуться только возле
высокого бревенчатого дома, за углом которого можно было  спрятаться,  -
бандиты уже не стреляли, потому что к ним бежали охранники Азадовского с
автоматами  в  руках.  Прислонившись  к  стене,  Татарский   негнущимися
пальцами  вытащил  сигареты  и закурил. "Вот так оно и бывает, - подумал
он, - именно  так.  Просто  и  неожиданно".  Следующий  раз  он  решился
выглянуть  из-за  угла,  когда  сигарета  почти  догорела.  Азадовский с
компанией рассаживались по машинам; оба  бандита  с  разбитыми  в  кровь
лицами  уже  сидели  на  заднем  сиденье  джипа  с  охраной,  а старик в
коричневом плаще горячо оправдывался перед  равнодушным  телохранителем.
Татарский  наконец  вспомнил,  где  он  видел  этого  старика, - это был
преподаватель философии из Литинститута. Вспомнил он его не  столько  по
чертам  лица  - тот успел сильно постареть, - сколько по этой изумленной
интонации, с которой он когда-то читал свои лекции. "А  у  объекта  нрав
крутой,  -  говорил  он,  запрокидывая лицо к потолку аудитории, - он от
субъекта раскрытия требует! И  тогда,  ежели  повезет,  может  произойти
слияние..."
     Слияние,  как  понял  Татарский,  наконец  произошло.  "И  так тоже
бывает", - подумал он, достал книжечку и записал  придуманный  в  пивной
слоган:

                     DIAMONDS ARE N_O_T FOREVER!*
                   ПОХОРОННОЕ БЮРО БРАТЬЕВ ДЕБИРСЯН

----------
* Бриллианты НЕ навсегда (англ.).


     "Наверно, уволят, - подумал он, когда кавалькада машин скрылась  за
поворотом.  -  Куда  теперь? Черт его знает, куда. К Гирееву. Он как раз
где-то здесь живет".
     Дом Гиреева нашелся неожидаяно легко - Татарский узнал его по саду,
над  которым  поднимался  лес  неправдоподобно высоких зонтиков, похожих
скорее на маленькие деревья, чем на большие сорняки. Татарский несколько
раз  постучал  в  калитку,  и  Гиреев  появился  на веранде. На нем были
обвисшие на коленях штаны неопределенного цвета и майка с большой буквой
"А" в центре радужного круга.
     - Заходи, - сказал он. - Калитка открыта.
     Гиреев  пил,  причем  не первый день, и пропивал достаточно большую
сумму денег, которая подходила к концу. Такой  дедуктивный  вывод  можно
было  сделать  на  основании  того,  что у самой стены помещались пустые
бутылки от виски и коньяка дорогих сортов, а те, что  стояли  поближе  к
центру  комнаты,  были  уже от каких-то пристанционных водок осетинского
разлива с романтическими и страстными именами. За время, которое  прошло
с  последнего визита Татарского, кухня почти не изменилась, только стала
еще грязнее, а на стенах появились  изображения  страшноватых  тибетских
божков. Было еще одно новшество - в углу светился маленький телевизор.
     Сев  за  стол, Татарский заметил, что телевизор стоит вверх ногами.
На его экране прокручивалась анимационная  заставка  -  вокруг  глаза  с
длинными  ресницами,  на  которых  дрожала  черная  тушь,  летала  муха.
Выскочило название передачи - "Завтречко", и в этот же момент муха  села
на зрачок, прилипла, и ресницы начали заворачиваться на нее, как жгутики
росянки. Появился телеведущий, одетый в форму майора конвойных войск,  -
Татарский догадался, что это оскорбленная реакция копирайтера с седьмого
этажа  на  недавнее  заявление  копирайтера  с   восьмого   этажа,   что
телевидение  в  России  является  силовой  структурой.  Из-за  того, что
ведущий был перевернут, он очень походил на летучую  мышь,  свисавшую  с
невидимой   жердочки.   Татарский   не   особо  удивился,  узнав  в  нем
Азадовского. Тот был выкрашен под жгучего брюнета с узким  шнурком  усов
под носом. Придурковато улыбаясь, он заговорил:
     -   Скоро,   скоро   со   стапелей   в   городе   Мурманске  сойдет
ракетно-ядерный крейсер "Идиот", заложенный по случаю стопятидесятилетия
со  дня  рождения  Федора  Михайловича  Достоевского. В настоящий момент
неизвестно, удастся ли правительству вернуть деньги, полученные в  залог
судна, поэтому все громче раздаются голоса, предлагающие заложить другой
крейсер такого типа, "Богоносец  Потемкин",  который  так  огромен,  что
моряки  называют  его  плавучей  деревней. В настоящий момент "Богоносец
Потемкин" движется по Северному  Ледовитому  океану  к  порту  приписки.
Книжные  новинки!  -  Азадовский  вытащил  откуда-то  книгу,  на обложке
которой мелькнула сакраментальная комбинация  гранатомета,  бензопилы  и
голой  женщины.  -  Добро должно быть с кулаками. Мы знали это давно, но
все же чего-то не хватало! И вот книга, которую вы ждали столько лет,  -
добро   с   кулаками  и  большим  хуем!  Похождения  Святослава  Лютого.
Экономические новости: сегодня в  Государственной  Думе  объявлен  новый
состав минимальной годовой потребительской корзины. В нее вошли двадцать
кило макаронных изделий,  центнер  картошки,  шесть  килограмм  свинины,
пальто,  пара  обуви, шапка-ушанка и телевизор "Сони Блэк Тринитрон". Из
Персии пишут...
     Гиреев выключил звук.
     - Ты чего, телевизор пришел смотреть? - спросил он.
     - Да нет. Просто странно - чего это он перевернут?
     - Долгая тема.
     - Что, как с огурцами? Нельзя без посвящения?
     - Почему, - пожал плечами Гиреев. - Это открытые сведения.  Но  они
относятся  к  практике  истинной дхармы, поэтому, если ты просишь, чтобы
тебе про это  рассказали,  ты  тем  самым  берешь  на  себя  кармическое
обязательство эту практику делать. А ты ведь не будешь, я думаю.
     - Может, и буду. Ты расскажи.
     Гиреев вздохнул и посмотрел на покачивающиеся за окном зонтики.
     -  Есть  три буддийских способа смотреть телевизор. В сущности, это
один и тот же способ,  но  на  разных  стадиях  тренировки  он  выглядит
по-разному. Сначала ты смотришь телевизор с выключенным звуком. Примерно
полчаса в день, свои любимые передачи. Когда  возникает  мысль,  что  по
телевизору  говорят что-то важное и интересное, ты осознаешь ее в момент
появления и тем  самым  нейтрализуешь.  Сперва  ты  будешь  срываться  и
включать  звук,  но  постепенно  привыкнешь. Главное, чтобы не возникало
чувства вины, когда не можешь удержаться. Сначала так со  всеми  бывает,
даже  с  ламами.  Потом  ты  начинаешь  смотреть  телевизор с включенным
звуком, но  отключенным  изображением.  И  наконец,  начинаешь  смотреть
выключенный  телевизор. Это, собственно, главная техника, а первые две -
подготовительные. Смотришь  все  программы  новостей,  но  телевизор  не
включаешь.  Очень  важно, чтобы при этом была прямая спина, а руки лучше
всего складывать на животе - правая ладонь снизу, левая сверху. Это  для
мужчин,  а для женщин наоборот. И ни на секунду не отвлекаться. Если так
смотреть телевизор десять лет подряд хотя  бы  по  часу  в  день,  можно
понять природу телевидения. Да и всего остального тоже.
     - А чего ты его тогда переворачиваешь?
     -  Это  четвертый  буддийский  способ.  Он  используется  в  случае
необходимости все  же  посмотреть  телевизор.  Например,  если  ты  курс
доллара  хочешь  узнать,  но не знаешь, когда именно его объявят и каким
образом - вслух скажут или таблички у обменных пунктов будут показывать.
     - А зачем переворачивать-то?
     - Опять долго объяснять.
     - Попробуй.
     Гиреев потер лоб ладонью и снова вздохнул.  Похоже,  он  подыскивал
слова.
     - Ты когда-нибудь думал, откуда у дикторов во взгляде такая тяжелая
сверлящая ненависть? - спросил он наконец.
     - Брось, - сказал Татарский. - Они вообще в камеру не смотрят,  это
только  так  кажется. Прямо под объективом стоит специальный монитор, по
которому идет зачитываемый текст и интонационно-мимические  спецсимволы.
Всего  их,  по-моему,  бывает шесть, дай-ка вспомнить... Ирония, грусть,
сомнение, импровизация, гнев и шутка. Так что никакой ненависти никто не
излучает - ни своей, ни даже служебной. Уж это я точно знаю.
     -  А  я  и  не  говорю,  что они что-то излучают. Просто, когда они
читают свой текст, им прямо в глаза смотрит несколько миллионов человек,
как  правило  очень злых и недовольных жизнью. Ты только вдумайся, какой
возникает  кумулятивный  эффект,  когда   столько   обманутых   сознаний
встречается  в одну секунду в одной и той же точке. Ты знаешь, что такое
резонанс?
     - Примерно.
     - Ну вот. Если батальон солдат пойдет по  мосту  в  ногу,  то  мост
может  разрушиться.  Такие случаи бывали, поэтому, когда колонна идет по
мосту, им дают команду идти не в ногу. А когда столько людей  смотрит  в
эту  коробку  и  видит  одно  и  то  же,  представляешь,  какой резонанс
возникает в ноосфере?
     - Где? - спросил Татарский, но в  этот  момент  у  него  в  кармане
зазвонил мобильный телефон, и он поднял ладонь, останавливая разговор. В
трубке громко играла музыка и слышались невнятные голоса.
     - Ваван! - прорвался сквозь музыку голос Морковина. -  Ты  где?  Ты
живой?
     - Живой, - ответил Татарский. - Я в Расторгуеве.
     -  Слушай,  -  жизнерадостно  продолжал  Морковин,  -  мудаков этих
отпиздили, сейчас, наверно, в тюрьму  отправим,  дадим  лет  по  десять.
Азадовский после допроса так смеялся, так смеялся! Он сказал, что ты ему
весь стресс снял. В следующий раз орден получишь вместе с Ростроповичем.
За тобой тачку прислать?
     "Не,  не  уволят, - подумал Татарский, чувствуя, как приятное тепло
распространяется по телу от сердца. - Точно не уволят. И не грохнут".
     - Спасибо, - сказал он. - Я домой поеду. Нервы никуда.
     - Да? Могу понять, - согласился Морковин.  -  Езжай,  лечись.  А  я
пойду  - тут труба вовсю зовет. Только завтра не опаздывай - у нас очень
важное мероприятие. Едем в Останкино. Там, кстати, посмотришь  коллекцию
Азадовского. Испанское собрание. Все, до созвона.
     Спрятав  телефон  в  карман,  Татарский обвел комнату отсутствующим
взглядом.
     - Меня, значит, за хомячка держат, - сказал он задумчиво.
     - Что?
     - Неважно. О чем ты говорил?
     - Если коротко, - продолжал Гиреев,  -  вся  так  называемая  магия
телевидения  заключается  в  психорезонансе, в том, что его одновременно
смотрит много народу. Любой профессионал знает, что если ты уж  смотришь
телевизор...
     -  Профессионалы,  я  тебе  скажу, его вообще никогда не смотрят, -
перебил Татарский, разглядывая только что замеченную заплату на  штанине
собеседника.
     -  ...если  ты уж смотришь телевизор, то надо глядеть куда-нибудь в
угол экрана, но ни в коем случае не в глаза диктору, иначе  или  гастрит
начнется,  или  шизофрения.  Но  надежнее  всего  перевернуть, вот как я
делаю. Это и значит не идти в ногу. А вообще, если тебе интересно,  есть
пятый буддийский способ смотреть телевизор, высший и самый тайный...


     Часто  бывает  -  говоришь  с человеком и вроде нравятся чем-то его
слова и кажется, что есть в них какая-то  доля  правды,  а  потом  вдруг
замечаешь, что майка на нем старая, тапки стоптанные, штаны заштопаны на
колене, а  мебель  в  его  комнате  потертая  и  дешевая.  Вглядываешься
пристальней,  и  видишь  кругом  незаметные  прежде  следы  унизительной
бедности, и понимаешь, что все сделанное и передуманное  собеседником  в
жизни  не  привело  его  к той единственной победе, которую так хотелось
одержать тем далеким майским утром, когда, сжав зубы) давал  себе  слово
не  проиграть,  хотя и не очень еще ясно было, с кем играешь и на что. И
хоть с тех пор это вовсе не стало яснее, сразу  теряешь  интерес  к  его
словам,  и  хочется  сказать  ему  на прощание чтонибудь приятное и уйти
поскорей и заняться, наконец, делами.
     Так действует в наших душах вытесняющий вау-фактор.  Но  Татарский,
попав  под  его  неощутимый удар, не подал виду, что разговор с Гиреевым
перестал быть ему интересен, потому что в голову ему пришла одна  мысль.
Подождав,  пока Гиреев замолчит, он потянулся, зевнул и как бы невзначай
спросил:
     - Слушай, кстати, - а у тебя мухоморы еще остались?
     - Есть, - сказал Гиреев, -  только  я  с  тобой  не  буду.  Извини,
конечно, но после того случая...
     - А мне дашь?
     - Почему нет. Только здесь не ешь, очень тебя прошу.
     Встав  со  стула, Гиреев открыл покосившийся настенный шкаф и вынул
оттуда газетный сверток.
     - Здесь как раз дозняк. Ты где собираешься, в Москве?
     - Нет, - ответил Татарский, - в  городе  меня  колбасит.  Я  в  лес
пойду. Раз уж выбрался на природу.
     -  Правильно.  Подожди,  я тебе водки отолью. Смягчает. Чистяком-то
сильно по мозгам дать может. Да ты не бойся, не бойся, у меня  "Абсолют"
есть.
     Подняв  с  пола  пустую  бутылочку  от  "Хеннесси", Гиреев отвинтил
пробку и стал  осторожно  переливать  туда  водку  из  литровой  бутылки
"Абсолюта",  которая  действительно  нашлась  у него в том же шкафу, где
лежали грибы.
     - Слушай, ты как-то с телевидением связан, - сказал он, -  тут  про
вас анекдот ходил хороши