ли, несомненно, настоящими - это  было  ясно  даже  по
весу.  Выдохнув  воздух,  как  перед прыжком в холодную воду, он толкнул
дверь с зубчатым знаком.
     Комната, в которую он вошел, ослепила его золотым  сиянием  стен  и
пола,  освещенных  студийными софитами. Выложенные листами металла стены
уходили вверх, образуя плавно утончающийся  конус,  как  будто  это  был
пустой  церковный  купол,  позолоченный  изнутри.  Прямо  напротив двери
помещался алтарь  -  кубический  золотой  постамент,  на  котором  лежал
массивный хрустальный глаз с эмалевой роговицей и зеркальным зрачком. На
полу перед алтарем стояла золотая чаша, а по бокам от  него  возвышались
два  каменных сирруфа, покрытые остатками росписи и позолоты. Над глазом
висела плита из черного базальта, очень древняя  по  виду.  В  самом  ее
центре  был  выбит  египетский  иероглиф  "быстро",  а вокруг помещались
замысловатые фигуры - Татарский различил странного пса с пятью ногами  и
женщину  в  высокой  тиаре,  которая возлежала на чем-то вроде кушетки с
чашей в руках. По краям плиты были изображены четверо  животных  жуткого
вида,  а  между  псом и женщиной из земли поднималось какое-то растение,
похожее на росянку,  только  его  корень  почему-то  разделялся  на  три
длинных ответвления, каждое из которых было помечено непонятным значком.
Еще на доске были вырезаны крупные глаз и ухо,  а  все  остальное  место
занимали плотные столбцы клинописи.
     Азадовский в золотой маске, юбке и красных купальных тапочках сидел
на складном табурете недалеко  от  алтаря.  Зеркало  лежало  у  него  на
колене. Больше никого в комнате Татарский не увидел.
     -  Во! - сказал Азадовский, поднимая вверх большой палец. - Вид что
надо. Чего, стремаешься? Ты только в измену не уходи, не думай,  что  мы
тут  ебанутые.  Мне  лично  все  это по барабану, но, если хочешь быть в
нашем бизнесе, без этого нельзя. Короче,  я  тебе  сейчас  все  примерно
объясню  на пальцах, а если подробнее, то у нашего главного спросишь, он
подойдет сейчас. Ты, главное, проще  ко  всему  относись,  спокойнее.  В
пионерлагеря ездил?
     - Ездил, - ответил Татарский, отметив про себя этого "главного".
     - Был у вас там такой День Нептуна? Когда всех в воду окунали?
     - Был.
     -  Вот  считай,  что  это  такой  же День Нептуна и есть. Традиция.
Короче, базар такой, что была когда-то одна древняя богиня. Я не  в  том
смысле,  что  она  реально была, а просто такая легенда. А боги по этому
базару тоже смертные и носят в себе свою смерть, чисто как люди. Поэтому
в  свой  срок  эта богиня тоже должна была умереть. А ей этого, понятное
дело, не хотелось. И тогда она разделилась на свою смерть и на  то,  что
не хотело умирать. Видишь, на картинке?
     Азадовский ткнул пальцем в сторону барельефа.
     -  Вот  эта  собачка  -  ее смерть. А эта баба в кивере - она сама.
Короче, дальше ты слушай  не  перебивая,  потому  что  я  сам  не  особо
въезжаю.  Когда  они  разделились,  между  ними  сразу началась война, в
которой никто долго не  мог  победить.  Последняя  битва  в  этой  войне
произошла  прямо  над  Останкинским  прудом,  то есть там, где мы сейчас
находимся, только не под землей, а высоко в воздухе. Поэтому  считается,
что  здесь  священное  место.  Сначала  в  этой битве долго никто не мог
победить, а потом этот пес стал одолевать богиню. И  тогда  другие  боги
испугались  за  себя,  вмешались и заставили их заключить мир. Здесь как
раз все зафиксировано. Это что-то вроде текста мирного договора, который
засвидетельствован во всех четырех сторонах света этими быками и...
     - Грифонами, - подсказал Татарский.
     -  Да. А глаз и ухо означают, что все видели и все слышали. Короче,
по этому договору досталось обоим. Богиню по нему лишили тела и опустили
чисто  до  понятия.  Она  стала  золотом,  но  не  просто  металлом, а в
переносном смысле. Понимаешь?
     - Не очень.
     - He мудрено, - вздохнул Азадовский. - Короче,  она  стала  тем,  к
чему  стремятся  все  люди, но не просто, скажем, грудой золота, которая
где-то лежит, а всем золотом вообще. Ну, как бы идеей.
     - Теперь понял.
     - А ее смерть стала хромым псом  с  пятью  лапами,  который  должен
вечно  спать  в  одной  далекой  стране  на  севере.  Ты,  наверно,  уже
догадался, где именно. Вон он справа, видишь? Нога вместо  хуя.  Не  дай
Бог такую во дворе повстречать.
     - А как эту собаку зовут? - спросил Татарский.
     - Хороший вопрос. Я, если честно, и не знаю. А чего ты спрашиваешь?
     - А я читал что-то похожее. В статье из университетского сборника.
     - А что именно?
     - Долго рассказывать, - ответил Татарский. - Я всего и не помню.
     - Про что статья-то? Про нашу контору?
     Татарский догадался, что начальство шутит.
     -  Нет,  -  сказал  он.  -  Про русский мат. Там было написано, что
матерные слова стали ругательствами только при христианстве, а раньше  у
них  был  совсем  другой  смысл  и  они  обозначали  невероятно  древних
языческих богов. И среди этих богов был такой хромой пес Пиздец с  пятью
лапами.  В  древних  грамотах  его обозначали большой буквой "П" с двумя
запятыми. По преданию, он спит где-то в снегах, и, пока он  спит,  жизнь
идет  более-менее  нормально.  А  когда  он просыпается, он наступает. И
поэтому у нас земля не родит, Ельцин президент и так далее. Про  Ельцина
они,  понятно,  не в курсе, а так все очень похоже. И еще было написано,
что самое близкое понятие,  которое  существует  в  современной  русской
культуре, - это детская идиома "Гамовер". От английского "Game Over".
     - Да по-английски-то я понял, - сказал Азадовский, - не дурак. Я не
понял, кому этот пиздец наступает?
     - Не то чтобы кому-то  или  чему-то,  а  всему.  Поэтому,  наверно,
остальные  боги и вмешались. Я специально спросил, как эту собаку звали,
- думал, может быть, это транскультурный архетип. А как богиню зовут?
     - Ее никак не зовут, - перебил голос сзади, и Татарский обернулся.
     В дверях стоял Фарсук Сейфуль-Фарсейкин.  Он  был  одет  в  длинный
серый  плащ  с  капюшоном, из-под которого поблескивала золотая маска, и
Татарский узнал его только по голосу.
     - Ее никак не зовут, - повторил Сейфуль-Фарсейкин, входя в комнату.
- Когда-то давно ее звали Иштар, но с тех пор ее имя много раз менялось.
Знаешь такой брэнд - No Name? И по хромой собачке та же картина.  А  все
остальное ты правильно сказал.
     - Во, давай ты, Фарсук, поговори с ним, - сказал Азадовский, - а то
он и без нас все знает.
     - Что это ты, интересно, знаешь? - спросил Фарсейкин.
     - Так, - ответил Татарский, - мелочи. Вот, например, этот  зубчатый
знак в центре плиты. Я знаю его смысл.
     - И какой же этот смысл?
     - "Быстро" по-древнеегипетски.
     Фарсейскин засмеялся.
     -  Да,  - сказал он, - нестандартно. Обычно новые члены думают, что
это шоколад "М&М". На самом деле это символ, указывающий на  одно  очень
древнее  и довольно туманное изречение. Все древние языки, в которых оно
существовало, давно мертвы, и на русский его даже сложно перевести - нет
соответствующих  глосс.  Зато в английском ему точно соответствует фраза
Маршалла  Мак-Лухана  "The  medium  is   the   message"*.   Поэтому   мы
расшифровываем  этот  знак  как  две  соединенных  буквы "М". То есть не
только мы, конечно, - такие алтари "Силикон Графикс" поставляет вместе с
рендер-серверами.
     - Так эта плита не настоящая?

------------
* "Посредник - это послание" (ани.).


     - Почему. Самая настоящая, -  ответил  Фарсейкин.  -  Базальт,  три
тысячи  лет.  Можешь  потрогать.  Я, правда, не уверен, что этот рисунок
всегда значил то, что он значит сейчас.
     - А что это за росянка между богиней и псом?
     - Это не росянка. Это дерево жизни. Еще это символ великой  богини,
потому  что  одна  из  ее  ипостасей  -  дерево с тремя корнями, которое
расцветает в наших душах. У этого дерева тоже есть имя,  но  его  узнают
только на самых высоких стадиях посвящения в нашем обществе.
     -  А что это за общество? - спросил Татарский. - Чем занимаются его
члены?
     - Можно подумать, ты не  знаешь.  Ты  уже  сколько  времени  у  нас
работаешь? Вот всем этим его члены и занимаются.
     - Как оно называется?
     -  Когда-то  давно  оно  называлось  Гильдией  Халдеев,  -  ответил
Фарсейкин. - Но так его называли те, кто в нем не состоял, а только  про
него  слышал. Мы сами называем его Обществом Садовников, потому что наша
задача - пестовать священное дерево, которое дает жизнь великой богине.
     - Давно это общество существует?
     - Очень давно. Говорят, что оно действовало еще в Атлантиде, но  мы
для  простоты считаем, что оно пришло из Вавилона в Египет, а оттуда - к
нам. Татарский поправил сползшую с лица маску.
     - Понятно, -  сказал  он.  -  Оно  что,  занималось  строительством
Вавилонской башни?
     -  Нет.  Вовсе  нет.  Мы  не  строительная контора. Мы просто слуги
великой богини. Если пользоваться твоей терминологией, мы следим,  чтобы
Пиздец  не  проснулся и не наступил, это ты правильно понял. Я думаю, ты
понимаешь, что в России на нас лежит особая  ответственность.  Пес  спит
именно здесь.
     - А где именно?
     -  Повсюду,  -  ответил  Фарсейкин.  - Когда говорят, что он спит в
снегах, - это метафора. А то, что несколько раз в  этом  веке  он  почти
просыпался, - уже нет.
     -  Так  чего  же  нам  все время частоту опускают? Фарсейкин развел
руками.
     - Человеческое легкомыслие, - сказал он, подходя к алтарю и  снимая
с   него   золотую   чашу.  -  Сиюминутные  расчеты,  близоруко  понятая
конъюнктура. Но до конца нам ее никогда не опустят, не  бойся.  За  этим
тщательно следят. А сейчас, если ты не возражаешь, перейдем к ритуалу.
     Приблизившись к Татарскому, он положил руку ему на плечо.
     - Встань на колени и сними маску.
     Татарский  послушно опустился на пол и снял маску с лица. Фарсейкин
окунул палец в чашу и провел на лбу Татарского мокрый зигзаг.
     - Ты есть посредник, и ты есть послание, - сказал он, - и Татарский
понял, что линия на его лбу - сдвоенная "М".
     - Что это за жидкость? - спросил он.
     - Собачья кровь. Символику, надеюсь, не надо объяснять?
     -  Нет,  -  сказал  Татарский, поднимаясь с пола. - Не дурак, читал
кое-что. Что дальше?
     - Теперь ты должен заглянуть в священный глаз.
     Почему-то Татарский вздрогнул, и Азадовский это заметил.
     - Да не бойся ты, - вмешался он. - Через этот глаз  великая  богиня
узнает  своего  мужа.  А  поскольку  муж  у  нее  уже  есть, это простая
формальность. Смотришься в глаз, выясняется, что ты не бог Мардук, и  мы
спокойно работаем дальше.
     - Какой бог Мардук?
     - Ну, или не Мардук, - сказал Азадовский, вынимая из-под юбки пачку
"Мальборо" и зажигалку, - неважно. Это я так. Фарсук, ты объясни ему, ты
владеешь. А я отъеду в страну настоящих мужчин.
     -  Это  тоже мифологема, - сказал Фарсейкин. - У великой богини был
муж, тоже бог, самый главный из всех богов, которого она опоила любовным
напитком,  и  он  уснул  в  святилище  на  вершине  своего  зиккурата. А
поскольку он был бог, то и сон у него такой, что... Ну,  в  общем,  дело
путаное,  но весь наш мир со всеми нами и даже с этой богиней ему как бы
снится. И великая богиня постоянно ищет того, кому  она  снится,  потому
что  только  через  него  она обретает свою жизнь. А поскольку найти его
нельзя, у нее есть символический земной муж, которого она сама выбирает.
     Татарский покосился на Азадовского. Тот кивнул головой  и  выпустил
сквозь ротовое отверстие маски аккуратное колечко дыма.
     -  Угадал,  -  сказал  Фарсейкин.  -  Сейчас он. Для Лени, конечно,
довольно напряженный момент, когда кто-то другой заглядывает в священный
глаз, но пока все обходилось. Давай.
     Татарский  подошел  к  глазу  на  тумбочке и опустился перед ним на
колени. Синяя эмалевая роговица была отделена от зрачка  тонким  золотым
ободком,  а  сам  зрачок был темным и зеркальным. Татарский увидел в нем
свое искривленное лицо, изогнутую фигуру Фарсейкина в темном капюшоне  и
распухшее колено Азадовского.
     -  Софит  поверните,  -  сказал  кому-то  Фарсейкин.  -  Так  он не
разглядит. А надо, чтобы на всю жизнь запомнил.
     На зрачок упала яркая полоса света,  и  Татарский  перестал  видеть
свое отражение - вместо него появились размытое золотое мерцание, словно
он только что несколько минут  смотрел  на  заходящее  солнце,  а  потом
закрыл  глаза и увидел его заблудившийся в нервных окончаниях отпечаток.
"И что я должен был разглядеть?" - подумал он.
     Сзади произошла быстрая суета, что-то металлическое тяжело звякнуло
о  пол,  и раздался хрип. Татарский мгновенно вскочил на ноги, отпрыгнул
от  алтаря  и  обернулся.  Сцена,  которую  он  увидел,  была  настолько
нереальна,  что он даже не испугался, решив, что это часть ритуала. Саша
Бло с Малютой, в пушистых белых юбках и  болтающихся  на  груди  золотых
масках,  душили  Азадовского  желтыми  нейлоновыми  прыгалками, стараясь
держаться от него как можно дальше, а Азадовский, выпучив бараньи глаза,
обеими  руками изо всех сил тянул к себе тонкую нейлоновую струну. Силы,
увы, были неравными  -  на  его  прорезанных  ладонях  выступила  кровь,
окрасившая  желтую  нить, и он упал сначала на колени, а потом на живот,
накрыв грудью свалившуюся маску. Татарский успел заметить момент,  когда
выражение  удивления и оторопи в направленных на него глазах Азадовского
пропало, не сменившись никаким другим. Только тогда он понял,  что  если
это и было частью ритуала, то совершенно неожиданной для Азадовского.
     - Что такое? Что происходит?
     - Спокойно, - сказал Фарсейкин. - Уже ничего не происходит. Все уже
произошло.
     - Зачем? - спросил Татарский.
     Фарсейкин пожал плечами:
     - Великая богиня устала от мезальянса.
     - Откуда вы знаете?
     - На священном гадании в Атланте оракул предсказал, что у  Иштар  в
нашей стране появится новый муж. С Азадовским у нас давно были проблемы,
но вот кто этот новый, мы долго понять не могли. Про него  было  сказано
только то, что это человек с именем города. Мы думали, думали, искали, а
тут вдруг приносят из первого отдела твое личное дело. По всем  понятиям
выходит, что это ты и есть.
     - Я???
     Вместо ответа Фарсейкин сделал знак Саше Бло и Малюте. Те подошли к
телу Азадовского, взяли его за ноги и поволокли из  алтарной  комнаты  в
раздевалку.
     - Я? - повторил Татарский. - Но почему я?
     - Не знаю. Это ты у себя  спроси.  Меня  вот  богиня  почему-то  не
выбрала. А как бы звучало - человек, оставивший имя...
     - Оставивший имя?
     - Я, вообще, из поволжских немцев. Просто когда университет кончал,
с телевидения разнарядка пришла на чурку - корреспондентом в  Вашингтон.
А  я  комсомольским секретарем был, то есть на Америку первый в очереди.
Вот мне на Лубянке имя и поменяли. Впрочем, это неважно. Выбран ты.
     - А вы бы согласились?
     - Почему нет. Ведь как звучит - муж великой богини! Должность чисто
ритуальная,  обязанностей никаких, а возможности широкие. Можно сказать,
любые. Но все, конечно, от воображения  зависит.  У  покойного  уборщица
каждое  утро  ковер  кокаином  из ведра посыпала. Ну, дач себе настроил,
картин каких-то накупил... А больше ничего и не придумал. Я же говорю  -
мезальянс.
     - А отказаться я могу?
     - Не думаю, - сказал Фарсейкин.
     Татарский  поглядел  в дверной проем, за которым происходило что-то
странное - Малюта с Сашей Бло укладывали Азадовского в контейнер в форме
большого зеленого шара. Его неестественно согнутое тело было уже внутри;
из открытой дверцы торчала волосатая нога  в  красном  тапочке,  которая
никак не хотела влезать внутрь.
     - Что это за шар?
     -  Тут  коридоры  длинные  и  узкие,  -  ответил Фарсейкин. - Нести
замучаешься. А катить очень удобно. И когда на улицу выкатываешь,  ни  у
кого  никаких вопросов. Это Сеня Велин перед смертью придумал. Какой был
дизайнер... И ведь тоже из-за этого идиота пропал. Как бы я хотел, чтобы
Сеня все это видел!
     - А почему он зеленый?
     -  Не знаю. Какая разница. Ты, Ваван, не ищи во всем символического
значения, а то ведь найдешь. На свою голову.
     В раздевалке раздался тихий хруст, и Татарский поморщился.
     - Меня тоже когда-нибудь задушат? - спросил он.
     Фарсейкин пожал плечами:
     - Мужья великой богини, как ты понял, иногда меняются. Но это часть
профессии. Если не наглеть, то вполне можно дотянуть до старости. И даже
на пенсию выйти. Ты, главное, если сомневаешься в чем, сразу ко  мне.  И
советы мои слушай. Первый будет такой: ты, когда к Азадовскому в кабинет
переедешь, убери этот ковер прококаиненный. А то по городу слухи  ходят,
какие-то совершенно левые люди на прием ломятся. Зачем нам это?
     -  Ковер-то  я уберу. А вот как мы всем остальным объясним, что я в
его кабинет переезжаю?
     - Им ничего объяснять не надо. Все сами понимают. Других у  нас  не
держат.
     Из раздевалки выглянул Малюта, который уже успел переодеться. Он на
секунду поднял глаза  на  Татарского,  сразу  же  отвел  их  и  протянул
Фарсейкину мобильный телефон Азадовского.
     - Выкатывать? - деловито спросил он.
     -  Нет,  -  сказал  Фарсейкин,  -  закатывать.  Чего глупые вопросы
задаешь?
     Дождавшись, пока металлический гул в длинной норе коридора стихнет,
Татарский тихо спросил:
     - Фарсук Карлович, скажите мне по секрету...
     - Да?
     - Кто всем этим на самом деле правит?
     -  Мой  тебе  совет - не суйся, - сказал Фарсейкин. - Дольше будешь
живым богом. Да я, если честно, и сам не  знаю.  А  столько  лет  уже  в
бизнесе.
     Он  подошел  к  стене  за алтарем, открыл ключом потайную маленькую
дверцу и, нагнувшись, вошел внутрь. За дверцей зажегся свет, и Татарский
увидел  большую  машину,  похожую  на  раскрытую  черную  книгу  с двумя
вертикальными  цилиндрами  из  матового  стекла  по  краям.  На   черной
плоскости,   повернутой   к   Татарскому)  белело  слово  "Compuware"  и
незнакомый символ, а перед машиной стояло кресло вроде зубоврачебного  с
ремнями и фиксаторами.
     - Что это? - спросил Татарский.
     - 3D-сканер.
     - Зачем?
     - Снимем с тебя облачко.
     - А без этого нельзя?
     - Никак. По ритуалу ты  становишься  мужем  великой  богини  только
после того, как тебя оцифруют. Превратят, так сказать, в визуальный ряд.
     -  И  что,  потом  во  все  клипы  и  передачи будут вставлять? Как
Азадовского?
     - Это твоя главная сакральная функция. У богини  действительно  нет
тела, но есть нечто, что заменяет ей тело. По своей телесной природе она
является совокупностью всех использованных в рекламе образов. И раз  она
являет  себя посредством визуального ряда, ты, чтобы стать богоподобным,
тоже  должен  быть  преображен.  Тогда  вы  будете   иметь   возможность
мистически слиться. Собственно, ее мужем станет именно твоя 3D-модель, а
сам будешь как бы... регент, что ли. Иди сюда.
     Татарский нервно поежился, и Фарсейкин засмеялся:
     - Да не бойся ты. Это не больно, когда сканируют. Как  в  ксероксе,
только  крышкой не закрывают... Пока что не закрывают... Да ладно, шучу,
шучу. Давай быстрее, а то нас наверху ждут. Торжественный вечер -  твоя,
так сказать, презентация. Расслабишься в узком кругу.
     Татарский  последний раз посмотрел на базальтовую плиту с собакой и
богиней и решительно нырнул в дверцу, за которой ждал Фарсейкин. Стены и
потолок  комнатки  были выкрашены в белый цвет, и она была почти пуста -
кроме сканера, в ней помещались стол с панелью  управления  и  несколько
картонных ящиков от какой-то электроники у стены.
     -   Фарсук  Карлович,  вы  слышали  про  птицу  Семург?  -  спросил
Татарский, садясь в кресло и укладывая руки на подлокотники.
     - Нет. А что это за птица?
     - Была такая восточная поэма, - сказал Татарский, -  я  ее  сам  не
чита