хнуть как следует, либо искать
себе другого врача.
     Слушая доктора, Чиверел обнаружил  две вещи. Он был здоров - здоров как
никогда - и чувствовал невероятный прилив  энергии. Он вспомнил о  множестве
важных  дел, которыми  нужно было  заняться  как  можно  скорее.  Поэтому он
сказал:
     - Благодарю вас, доктор. Все будет выполнено в точности. Но кое-что мне
хотелось бы сделать немедленно. Без этого я не смогу отдыхать.
     - Так я и думал. - Доктор Кейв протянул руку и, взяв со стола флакончик
с  таблетками,  задумчиво  взглянул  на него.  Потом он  перевел  взгляд  на
Чиверела.
     - Вы приняли две?
     Чиверел нахмурился.
     - Да, согласно вашему предписанию.
     - Вы уверены, что приняли только две?
     - Хм... да! Точно помню: я принял две таблетки и  запил их  водой. Хотя
постойте.  - Он задумался. -  Нет, я принял четыре. Не нарочно. Вторые две я
принял потому, что забыл о первых. Прошу прощения.
     -  Передо  мной  не  надо  извиняться,  -  усмехнулся  доктор  Кейв.  -
Извинитесь перед собой. Вы  сами накликали беду. Случилось, по-видимому, вот
что: вы задали себе такую нагрузку,  что сердце не смогло ее выдержать. - Он
снова усмехнулся. - Скажите, как себя чувствуешь в двух шагах от смерти?
     И тут Чиверел вспомнил.
     - Не теперь, - произнес он медленно.
     - Что?
     - Совсем не так,  как можно предположить. Должно быть, мы переходим  из
одного времени в другое.  Добираешься до  конца в одном, но  затем покидаешь
его, словно переходишь в другое измерение, в другой тип времени.
     - Вам это приснилось.
     - Сам не знаю.
     Доктор в последний раз затянулся и раздавил сигарету в пепельнице.
     -  Если  вы еще хоть немного перегрузите свою нервную  систему, дорогой
сэр, вы в два счета вылетите из всякого времени окончательно и бесповоротно.
     Чиверел улыбнулся.
     - Откуда вы знаете, доктор?
     -  Я  не  знаю, - отозвался тот, вставая. - Моя работа - чинить тела, а
ваше требует  присмотра.  - Он повертел в  руке флакончик с таблетками. - Я,
кстати, заберу их. А вы займитесь тем,  что, по-вашему, нельзя  оставить без
внимания -  только  не  слишком усердствуйте,  - а потом попросите Отли  или
кого-нибудь из  труппы проводить вас в  гостиницу, ложитесь  в постель и  до
моего прихода  не вставайте. Я  приду  завтра утром.  Не  тревожьтесь,  если
сегодня вам будет  спаться не очень хорошо.  И не  принимайте снотворного  -
просто лежите спокойно. Доброй ночи!
     - Доброй ночи,  доктор, - сказал Чиверел вслед ему. - Спасибо. Да, если
вам попадется Отли, попросите его зайти ко мне на минуту.
     Доктор, уже выходя, махнул своей черной сумкой в знак согласия.
     Чиверел медленно и  испытующе оглядел  Зеленую Комнату - два стеклянных
шкафа, мебель, портреты, высокое зеркало в нише. Это была та  самая комната,
вид которой еще недавно наводил на него тоску.  И все же это не была прежняя
комната, потому что тогда она была мертвой, а теперь - полной жизни. Или он,
смотревший на нее,  был мертв  и  теперь снова  вернулся к жизни.  Теперь он
озирался по  сторонам с удивлением, и нежностью, и странной радостью.  Жажда
деятельности, какой  он  не  знал  уже много  лет,  охватила  его. Так  мало
времени,  если мерить здешней мерой,  и так много нужно  сделать, сначала  в
этой самой  комнате, а потом  в огромном сверкающем  мире за  ее  пределами,
таком страшном, таком удивительном. Не так уж важно, за что человек берется,
когда перед ним столько прекрасных целей, но все же Чиверелу повезло: у него
есть его профессия, его мастерская, его чудесная золотая игрушка, Театр.

     18

     - Я вас слушаю, мистер Чиверел, - сказал Отли.
     - У меня к вам две просьбы, если позволите. - И он замолчал.
     Отли улыбнулся.
     - Вам ведь уже получше, правда?
     -  Мне  кажется,  да.  Так  вот. Во-первых,  попросите вашу  секретаршу
дозвониться до сэра Джорджа Гэвина - его номер Риджент шесть один пятьдесят.
Может  быть, он еще не  вернулся,  но пусть ему передадут, чтобы он сразу же
позвонил мне сюда: это довольно срочно.
     Отли записывал.
     - Ясно... так. Что-нибудь еще, мистер Чиверел?
     - Еще... помните молодую актрису, которая хотела встретиться со мной...
     - Это я виноват. Она как-то проскользнула мимо нас...
     - Нет, ничего страшного. - Он кашлянул. - Я отказался поговорить с ней.
Я был не прав. И если она вернется, я хочу ее видеть.
     - Хорошо, мистер Чиверел, - ответил Отли с сомнением. - Только не очень
похоже, чтобы она вернулась.
     Чиверел посмотрел на него невидящим взглядом.
     - Я думаю, что она может вернуться, -  медленно произнес  он.  - Уходя,
она сказала  - тогда мне это показалось странным: "Вы пожалеете, что сказали
это". Это было после того, как я велел ей уйти. И она была совершенно права.
Теперь я и в самом деле жалею.
     Лицо Отли по-прежнему выражало сомнение.
     - Все-таки... от этого ведь она не вернется обратно?
     -  Не  знаю.  Может  быть,  и  вернется.  И  еще  она сказала, чтобы  я
остерегался.
     - Остерегались чего?
     - Я думаю, привидений.
     Отли засмеялся.
     - А-а... вот, я же говорил вам, мистер Чиверел. Вы знаете,  как они все
суеверны.
     - А вы?
     - Нет-нет, я - нет.
     - А я, по-моему да, - сказал Чиверел медленно.
     В комнату вперевалку вошел старый Альфред Лезерс.
     - Я не помешаю?
     - Нет, заходи, Альфред.
     - У  меня  сейчас  перерыв, - сказал  Альфред,  отдышавшись, - вот я  и
вскарабкался поглядеть, как ты тут.
     -  Мы  говорили о привидениях.  И я как раз собирался напомнить мистеру
Отли, что ведь мы сами тоже привидения.
     Отли улыбнулся.
     - Ну-ну, мистер Чиверел, не надо об этом. Значит, я постараюсь поскорее
дозвониться  до Лондона  и  скажу на служебном подъезде,  чтобы  эту молодую
особу пропустили наверх, если она вернется.
     Когда Отли вышел,  Альфред Лезерс подтащил  стул  поближе к  Чиверелу и
уселся,  задумчиво  жуя резинку.  Чиверел с  любовью  смотрел на его помятое
лицо. Им часто  приходилось  работать вместе, и  не один раз  старый Альфред
вывозил финал второго акта или каверзный третий акт очередной пьесы Чиверела
с помощью своей прекрасной техники и огромного опыта. И теперь, когда старый
актер сидел здесь, радуясь минутной передышке, он напомнил Чиверелу кого-то,
виденного совсем недавно.
     - Альфред, а ты веришь, что мы тоже привидения?
     - Я частенько чувствую себя привидением.
     - Да я не о том, старый греховодник!
     -  Ну,  тогда  я  не  знаю, о  чем ты. -  Альфред прерывисто вздохнул и
уставился  на  мозоль, выпиравшую у него из левого ботинка. - Но я-то  вот о
чем,  Мартин, малыш:  слишком уж давно  я  играю... и,  как  любят  говорить
молодые, я выхожу в тираж.
     - Чепуха, Альфред!
     - Нет, нет. Послушай меня.  Собственно говоря, и Театр выходит в тираж.
За этот час у нас  на сцене раза  два-три  заедало,  и мы с Полиной и Джимми
Уайтфутом  немножко повздорили, потрепали друг  другу нервы, как оно  вообще
бывает на  последних  репетициях. И  мне  подумалось, что  прав  ты,  а  они
ошибаются.  Театр  дошел до  последней черты,  и  нам остается  только  лишь
признать это. - И он покачал своей большой старой головой.
     Чиверел тоже покачал головой.
     -  Он  был,  конечно,  иным в дни  твоей  молодости,  а?  -  спросил он
вкрадчиво.
     - Иным? - вскричал Альфред, мгновенно расцветая. - Безусловно.
     - Я думаю, тебе немало довелось повидать в Театре, Альфред? - Он словно
подавал ему реплику.
     - Да,  Мартин. Я  видел великие дни. И они  уже никогда не вернутся. Не
забывай, что в молодости я играл с Ирвингом, Эллен Терри, Три, миссис Пэт.
     - Великие имена, Альфред!
     -  Да, но  театр был  _Театром_ в  то время, Мартин.  Это было все, что
имела публика, и мы старались для нее изо  всех сил. Никаких ваших  фильмов,
радио, телевидения и всего прочего тогда не было. Был _Театр_ - такой Театр,
каким ему подобает быть. А нынче они пойдут куда угодно...
     - Жажда глупых развлечений...
     - Ты крадешь слова у меня  с языка! - воскликнул Альфред. - Да, дружок,
жажда глупых развлечений. И всюду деньги, деньги, деньги...
     Чиверелу захотелось рассмеяться, но он продолжал подавать реплики:
     - Театр умирает, хотя на твой век его, может быть, и хватит...
     - Да, слава богу! Но не думаю, чтобы он намного меня пережил.
     - Старое вино выдохлось, - сказал Чиверел с притворной серьезностью.
     - Верно! И пьесы теперь уже не те...
     - И публика не та...
     -  И актеры... - начал  Альфред, и Чиверел договорил вместе с ним: - Не
те.
     - Смотри, какой дуэт получился, - прибавил Альфред.
     Чиверел улыбнулся.
     - Видишь ли, Альфред, я знаю эту речь об умирающем Театре. Я уже слышал
ее сегодня вечером.
     - Только не от меня, старина,
     - Нет,  но от  человека, похожего на тебя, - сказал Чиверел медленно, -
только он говорил это сто лет назад, и тогда были панорамы, а не фильмы, и в
молодости он играл с Кином и миссис Гловер, а не с Ирвингом и Эллен Терри.
     - Я что-то не пойму, Мартин. Кто это говорил?
     - Старый актер, которого я слышал...
     - Слышал? Где?
     - Здесь, в Зеленой Комнате. Самое подходящее для этого место.
     Альфред вздохнул с облегчением.
     - А-а, понятно... ты задремал, старина.
     - Ну ладно, пусть я задремал. Но  это была та же самая речь, Альфред. И
я понимал, конечно,  какой неправдой  все  это было тогда - тебя  не нужно в
этом убеждать, потому что твой  славный Театр девяностых годов был как-никак
два поколения спустя. Но я понимаю, что это неправда и сейчас.
     - Постой, Мартин. Что-то я не вижу связи.
     - Логической связи тут, наверно, и нет, - согласился Чиверел. - Слухи о
смерти  могут  быть  ложными  пятьдесят  раз, а  на пятьдесят  первый  могут
оказаться правдой.
     Альфред ударил себя по колену.
     - Верно. И все доказывает...
     -  Что ты пожилой актер,  Альфред,  и  что  Театр  умирает для тебя. Он
всегда умирал для старожилов. И всегда рождался заново для тех, кто приходил
на смену. И в этом не слабость его, а сила. Он живет,  живет  по-настоящему,
не  просто существует,  но живет, как живет человечество, именно потому, что
он непрестанно умирает и возрождается, и всегда возрождается обновленный.
     -   Что  это  с  тобой  произошло?  -   И  Альфред  посмотрел  на  него
проницательным стариковским взглядом.
     - Я задремал.  Но мы ошибались,  говоря  о Театре,  Альфред, а они были
правы...
     Альфреда это не убедило.
     - Погоди-ка, - упорствовал Альфред. - Он  умирает для меня, пожалуй, но
для кого он возрождается?
     - Пришла мисс Сьюард, - сказал Отли из-за двери.
     -  Впустите  ее, - отозвался Чиверел  и взглянул на  Альфреда.  - Вот и
ответ тебе.

     19

     Она не была ни высокой, ни красавицей - среднего роста, широкоскулая, с
квадратными плечами и ясными темно-зелеными глазами. Она  не больше походила
на Дженни, чем ее  плисовые спортивные брюки на цветастое муслиновое платье.
И на первый  взгляд девица  Сьюард не слишком отличалась от  молодых актрис,
которых он десятками встречал за  последние несколько лет. Что он вообразил?
В ней не было ровно ничего от Дженни. Не считая,  конечно, самой  молодости,
сияющей, бодрой  и полной надежд. Но он улыбнулся ей, и она подошла ближе, а
он не без труда поднялся с кресла; они оказались лицом к лицу, она взглянула
на него в упор, и он почувствовал, как по спине у него пробежал холодок.
     -  А-а,  мисс  Сьюард!  -  воскликнул он  довольно  церемонно, стараясь
собраться с мыслями. - Это мистер Альфред Лезерс.
     - Здравствуйте,  мисс  Сьюард! - Альфред подарил  ей свою  удивительную
стариковскую усмешку. - Вы актриса?
     - Да, мистер Лезерс. - Она  с трудом переводила дыхание. - Я видела вас
в "Заколоченном доме" в роли этого чудесного старого официанта. Можно задать
вам один вопрос? - Он кивнул  и ободряюще улыбнулся ей, и она подошла ближе.
- Эта мизансцена в  конце  первого  акта, когда вы  поворачиваетесь спиной к
публике и стоите неподвижно, - чья это была находка, ваша или режиссера?
     Альфред довольно хмыкнул:
     - Моя.
     - Это  было  замечательно! - воскликнула девушка. - Я  никогда этого не
забуду.
     - Благодарю вас, мисс Сьюард. - Он взял ее маленькую и довольно грязную
ручку  в  свою  огромную лапищу. -  Очень любезно  с вашей  стороны, что  вы
упомянули об этом. Желаю удачи. - Он повернулся к Чиверелу. - Что ж, в конце
концов, ты, может быть, и прав. - И с широкой улыбкой сказал им обоим: - Мне
пора на репетицию.
     После его  ухода они  некоторое время  молчали. Чиверел чувствовал, что
комната наблюдает за ними. Он указал на стул рядом со своим креслом, и когда
она села, сел  сам. Какую-то секунду  они,  не отрываясь, рассматривали друг
друга. Комната ждала.
     -  Знаете,  вы  были  совершенно  правы,  -  начал  он  тихо  и  как-то
неуверенно.
     - Насчет чего? - спросила она, но без тени удивления.
     - Когда сказали,  что я скоро буду жалеть, что не  захотел поговорить с
вами. Теперь я прошу извинить меня...
     - Нет,  пожалуйста, не  извиняйтесь!  - воскликнула она  с  жаром. - Вы
тогда устали и вам нездоровилось, правда?
     - Да. - Теперь казалось, что это было безумно давно.
     - И  все равно -  вот  я здесь.  - Она  улыбнулась  ему  доверчиво, как
старому другу.
     - Но почему вы сказали, что я пожалею? Как вы могли знать?
     - О, мне просто пришло в голову - знаете, так иногда бывает.
     - А помните, вы еще сказали мне: "Берегитесь"?
     Да, она помнила.
     Он серьезно посмотрел на нее.
     - Почему?
     - Вы оставались  здесь один, и я почувствовала, как комната наполняется
привидениями. Так оно и было?
     - Да... позже.
     Последовала долгая пауза.
     -  Вы  не  хотите  говорить  со  мной  об этом,  -  сказала  она  тоном
утверждения, а не вопроса.
     - Я не хочу ни с кем говорить об этом, - отозвался он.
     Она посмотрела на него испытующе.
     - Вы переменились.
     Он кивнул, она обвела комнату взглядом, снова посмотрела на него и тоже
кивнула.  Словно  им нужно  было многое  сказать друг  другу, но теперь  они
ничего  не скажут, потому  что  в  этом уже нет  надобности.  Комната  будет
хранить  молчание,  и им, глубоко  и таинственно связанным  с комнатой, тоже
незачем разговаривать. Так казалось Чиверелу.
     - Кстати, меня зовут Энн, - сообщила она.
     - И вы остановились здесь, в Бартоне?
     - Да. Я была уверена, что встречусь с вами, и сказала Роберту...
     - Кто это Роберт? Ваш приятель?
     -  Да.  Он приехал  со  мною  и ждет внизу.  Бедный Роберт!  Ему всегда
приходится ждать.
     - Он влюблен в вас?
     - Да, - отвечала она торжественно. - И я в него. Уже много лет.
     - Вы хотите сказать, года два?
     - Около того. Но не стоит об этом говорить.
     Он улыбнулся.
     - Ну что же. Может быть, перейдем к делу? Виолу вы играли?
     Она кивнула:
     - Даже совсем недавно.
     - Помните сцену с Оливией - монолог о шалаше?
     - Попробую вспомнить. - Она поднялась и стояла в ожидании.
     - Пожалуйста. - Он подал ей реплику: - "Да? А что б вы сделали?"
     Едва она начала, он  вспомнил  неуютную  маленькую гостиную, освещенную
одной  висячей  лампой, горевшей  допоздна  в  туманной  ночи, среди ветра и
дождя.

            - У вашей двери
     Шалаш я сплел бы, чтобы из него
     Взывать к возлюбленной...

     Она остановилась  и виновато взглянула на него, и снова по спине у него
пробежал холодок, ибо она сделала ту же ошибку, что и Дженни, и остановилась
в том же самом месте.
     - Нет, неправильно, - сказала она. - Жалко.
     Он серьезно посмотрел на нее.
     - Не жалейте. Я не жалею. Прошу вас: "Да? А что б вы сделали?"
     Когда она дочитала до конца и воскликнула: "Пока не сжалились бы!" - он
стоял совсем рядом и, не отрываясь, с изумлением смотрел  на  нее. Закончив,
она  с минуту молчала и тоже смотрела на него. Казалось,  оба вслушиваются в
доносящуюся издалека музыку.
     - Я  не  слишком-то хорошо прочла, -  сказала она,  прервав напряженное
молчание. - По-моему, в показах мало проку.
     - Не  очень много,  - ответил он в тон ей. - Но о чем-то показы  все же
говорят. Вы работаете в каком-то здешнем театре?
     - Да, в Уонли. Я теперь там на первом положении. Но уже сыта по горло.
     - Теперь вы хотите в Уэст-Энд?
     - Нет,  необязательно.  Я  хочу одного:  чтобы  мне  дали  как  следует
поработать с режиссером  и как следует порепетировать после этих сумасшедших
премьер каждую неделю.  Понимаете, мистер Чиверел, я настоящая актриса. Я не
хочу просто ходить  и выставлять себя напоказ. Я  знаю,  что Театр  - это не
только веселье, блеск и аплодисменты... - Она остановилась.
     Чиверел старался скрыть свое волнение.
     - Продолжайте, продолжайте. Что же он в таком случае?
     - Ну, это тяжкий, порой надрывающий душу труд. И нам не удастся сделать
все,  к  чему мы стремимся. Театр  - это  сама жизнь, уложенная в  маленький
ларчик...
     - Да. И, как жизнь...
     -  Он  часто пугает, часто внушает ужас, но он всегда удивителен. - Она
умолкла  и виновато засмеялась. - Почему я вам все это говорю?  Как-то вдруг
вырвалось.
     - Я знаю.
     - И уж наверняка вы все это слыхали.
     - Один раз.
     Она раскрыла было рот, вопрос уже читался  в ее глазах, но он торопливо
остановил ее.
     - Присядем,  - сказал он и, найдя сигареты,  предложил ей. Он поднес ей
огонь, потом сам взял сигарету,  первую после таблеток, и  вкус ее показался
ему приятным. Они сидели и спокойно курили.
     - Скажите, Энн, ваши родители играли на сцене?
     - Нет. В нашей  семье  на  сцену идут через поколение.  Моя бабушка  по
матери была актриса, когда-то довольно известная, - Маргарет Ширли.
     - Я ее  помню, -  сказал Чиверел. -  Она была хорошая актриса,  хотя  я
думаю, что вы будете лучше.
     -  Она  была  родом  из  Австралии,  -  продолжала  Энн,  порозовев  от
удовольствия. - И ее  дедушка,  который уехал  в  Австралию  году  в  тысяча
восемьсот  пятидесятом,  тоже  работал в  Театре,  хотя  и  не  был  никакой
знаменитостью.
     - А как его фамилия?
     - Да вы вряд ли когда-нибудь о нем  слышали. Его  фамилия  была  Кеттл.
Уолтер Кеттл. Ой, что с вами?
     - Ничего. Наверное, мне  не следует  курить.  -  Он наклонился  вперед,
чтобы  раздавить сигарету в пепельнице, и рука его дрожала. Он  почувствовал
ее пристальный взгляд и покосился на нее. Она смотрела на дрожащую руку,  и,
когда он резким движением убрал ее, Энн подняла на него глаза.
     - Он не вернулся, - сказала она медленно. - Я думаю, он недолго прожил.
     - Да, я тоже так думаю.
     -  Но вы ничего  не могли о нем слышать,  мистер Чиверел. Он  не был ни
драматургом, ни сколько-нибудь известным актером.
     -  Уолтер Кеттл был  режиссером, - сказал  Чиверел. - И некогда  он был
режиссером вот в этом самом театре.
     - Вы уверены?
     Уверен ли он? Он решил, что да.
     - Да, он работал  здесь  за  год-два до того, как уехал в Австралию.  У
антрепренера  по фамилии Ладлоу. Тут есть книжечка,  которую я пролистал,  -
прибавил он поспешно,  опасаясь, что сказал слишком много, - главным образом
о молодой актрисе по имени Дженни Вильерс.
     - Да, - возбужденно вскричала Энн, - тут есть ее портрет. Я видела его.
Вся  в  локонах. И  на  полу лежала ее перчатка. Такая  зеленая фехтовальная
перчатка, отделанная красным.
     Он сурово посмотрел на нее.
     -  Подождите.  Вы  бросили эту  перчатку на  пол?  Когда я  не  захотел
разговаривать с вами?
     Она кивнула.
     - Бросила.  И я помню, что я  сказала. Я  сказала: "Смотрите,  перчатка
опять на полу. Даже привидения за меня. Берегитесь". Вот что я сказала.
     - Но почему вы сказали "опять"?
     - Потому что до этого, когда я говорила с мисс Фрэзер, мы вдруг увидели
перчатку на пол