ктуальной: по сло-
вам газеты "Красный Север" перед Вологодским музеем  стоял  целый  хвост
людей, желавших посмотреть чорта.

   Подробности.

   Легенда понеслась по всей стране, докатилась до Украины, где  переда-
вали, что чорт родился в Пермской губернии, а в Подольской губернии одни
указывали на Ярославскую, другие на Костромскую, как на родину чорта. Но
особенно интересна обработка легенды в Ржеве, Тверск. губ.,  появившаяся
здесь значительно позднее, где рассказывали, что родился поросенок с че-
ловеческой головой, - поросенок родился живым, но был  убит  мужиком,  и
этого мужика будто бы расстреляли за то, что он загубил человеческую ду-
шу. Говорили, что после появления на свет поросенка был расстрелян  свя-
щенник, арестованный раньше за то, что он раньше предсказал рождение по-
лучеловека-полусвиньи. Вся легенда в деталях с неизбежными  остротами  и
сплетнями носила явный характер сатиры на некоторые общественные явления
того времени. Досадная молва волновала настолько, что осенью  1921  года
особое ветеринарное совещание составило акт.

   Акт.

   "Акт 1921 года 14-го октября, согласно телефонограммы Уисполкома, ко-
миссия в составе врача Филатова, Иоссель, Кринского, ветеринарного врача
Волкова, под моим председательством осматривала препарат (формалин)  по-
росенка, доставленного из рассадника Зеленкино, при чем  оказалось:  что
поросенок приблизительно шести вершков, мужского пола. Конечности разви-
ты нормально,  имеются  копытца;  туловище  никаких  ненормальностей  не
представляет. Черепная коробка недоразвита и неправильной формы. Лицевая
сторона представляет из себя род складок, происшедших вследствие складки
ушных раковин (дающих впечатление глаз), под ними имеется хрящевое обра-
зование, предназначенное, очевидно, для нижней челюсти, под которым име-
ется слепое отверстие (создающее впечатление  носа).  Под  этими,  т.-е.
складками, на расстоянии двух сантиметров имеется бородавчатое  возвыше-
ние с волосами  по  бокам.  Впечатление  лица  происходит  исключительно
вследствие случайно происшедших складок, вследствие недоразвития  хрящей
и вообще черепной коробки. Никаких оснований предполагать, что поросенок
имеет человеческое лицо и голову, не имеется.  Предком  Сахаров".  Далее
подписи членов.
   Заключение.

   Теперь от себя скажу, что легенда о родившемся чорте, конечно, не ми-
новала и моего слуха, я, например, знаю и такие подробности:  в  деревне
Следово, Смоленской губ., жена б. военного комиссара, Петра  Васильевича
Ермилина, Акулина, потихоньку от мужа повесила на рожденного ею  ребенка
крестик, чтобы предохранить его от превращения в чорта; знаю,  что  Смо-
ленский чорт был заделан в ящик и отправлен в Москву  в  музей...  Знаю,
что и вот эта кустарная деревня Тверск. губ., где я  сейчас  переписываю
свою работу, - такая же: в любой избе стоит мне только заикнуться о  ро-
дившемся чорте, как мне откликнутся новыми бесчисленными вариантами.  Но
я ничего не хочу больше рассказывать, потому что, кажется, уж и так  хо-
зяин линий кривых в моей работе начинает перевешивать хозяина линий пря-
мых. Удивительно, как легко и занятно писать и читать о  чорте,  но  как
трудно возбудить интерес в той области, где прямая считается  кратчайшим
расстоянием между двумя точками. Вот почему надо  всемерно  использовать
отмеченный мною в начале широкий интерес в народных массах  к  науке,  к
этому "почему" Голубиной книги. Не нужно только узко понимать  задачу  и
ограничиваться изданием "популярных книжек". Таких конференций,  всякого
рода с'ездов, в Москве бывает сколько угодно, хватило бы  только  людей,
умеющих интересно писать о них. Секрет же интересного описания я, кажет-
ся, уже здесь довольно ясно открываю: писатель добрых начал человечества
не должен очень сердиться на чорта, напротив, он должен так увлекательно
писать о пользе науки, чтобы и сам чорт записался в студенты. Вот, когда
это случится, только тогда недоказуемое положение, что прямая есть крат-
чайшее расстояние между двумя точками, будет воистину доказано и  перей-
дет         из         отдела          аксиом          в          теоре-
мы.ј™ю™ё™†™ьљё™Ђ™†™‡™„™‚™‡™ё™†™ѓ™Ѕ™№™™Ђ™ј™†™ѓ™»™ј™Ѕ™є™ E4#_237




   М. Пришвин.

   ОТ ЗЕМЛИ И ГОРОДОВ.

   История цивилизации села Талдом.

   По Савеловской железной дороге от ст. Талдом до  Кимр  на  Волге  (18
верст) лежит глухое болото Ворогошь, в старые времена приют беглецов  от
церкви, государства и общества; на берегу этого болота теперь живут  ре-
месленники, разного рода сапожники, башмачники, скорняки, портные, всего
в краю насчитывают двенадцать, или тринадцать ремесл, но  в  подавляющем
числе талдомские - башмачники и  кимрские  -  сапожники.  Не  надо  себе
представлять, что ремесленники распределены только в этих крупных  цент-
рах, их гораздо больше в деревнях, и так, что если портные, то  вся  де-
ревня - портные, и даже две-три под ряд, скорняки, так опять все на-чис-
то скорняки, а башмачники, даже по своим специальностям, несколько дере-
вень под ряд занимаются детской  обувью,  дальше,  тяжелой  обувью,  еще
дальше легкой, красивой; есть деревня, где живут одни  пастухи,  которые
ранней весной являются в близлежащий центр со своими рожками, трубят там
на базаре, играют и нанимаются на лето. Чрезвычайно интересный край  для
исследователя, благодарный в высшей  степени,  потому  что  мало-мальски
вдумчивому человеку легко можно ввести всевозможные улучшения в рутинные
приемы всех этих ремесел.
   Что это, скудость болотистой почвы  оторвала  население  от  исключи-
тельного занятия земледелием, или, может быть,  промышленная  инициатива
явилась наследством относительного чувства свободы, которую обрели  себе
Ворогошские беглецы, изгои церкви, государства и общества? Я  ничего  не
могу ответить на этот вопрос, потому что нет никаких источников для изу-
чения края, и скудные сведения, с большим трудом добытые, взяты мной  из
неизданных записок бывшего священника, о. Михаила Крестникова (в револю-
цию он снял с себя сан и отдался истинному  своему  призванию,  коопера-
ции).
   Талдом - записано у М. Крестникова - вернее всего слово  татарское  и
значит стоянка, а может быть и финское - желтая земля. Есть и простодуш-
ная легенда о русском происхождении слова: было местечко  Великий  Двор,
куда с'езжались для отбывания общественных работ крестьяне,  приписанные
к монастырям; однажды, этот двор сгорел, и когда выстроили новый, архие-
рей сказал: "вот и стал дом", с этого будто бы и начался Талдом. В XVIII
веке тут проходила дорога от низовий Волги на Петербург, талдомцы ездили
по ней в Саратов, там ознакомились с кожевенными товарами и начали  свое
местное производство обуви. На первых порах обувь  эта  была  "кирпичи",
так назывались мужские башмаки, потому что в них между стелькой и подош-
вой прокладывался слой глины. О тяжести такой обуви можно судить по пре-
данию о силаче Ефреме Соколове, который снес в Москву в один  день  (сто
верст) сто пар кирпичей, весивших девять пудов. Переворот в производстве
этой первобытной обуви произвело знакомство с товаром "выросток",  после
чего началось производство культурного Осташевского  типа  обуви  (оста-
шей). С половины XIX века начинается плисовая и бархатная обувь на меху,
ныне совершенно исчезнувшая ("и очень жаль, - написано у о. Михаила, - в
холодное время было так хорошо засунуть ногу, голую, без чулка, прямо  в
мех"). С половины девятнадцатого века поездки молодежи в Москву  повели,
наконец, к знакомству с юхотными товарами, появились специалисты,  отли-
чающие козла от барана, и началось современное производство, в некоторых
отношениях превосходящее Европейское и Американское.
   В записках имеется маленькая хронологическая таблица главных  событий
в истории торгового села Талдом, вот она:

   Год 1901. Постройка железной дороги Москва - Савелово.
   1906. Начало мостовой в селе Талдом.
   1907. Первый фонарь на улице села Талдом.
   1912. Почта переезжает в собственное здание.
   1920. Село Талдом переименовывается в город Ленинск условно, если до-
кажет свою экономическую и финансовую жизнеспособность.
   1923. Электрификация города Ленинска.

   Этой таблицей этапов цивилизации села  Талдом  заканчиваются  записки
бывшего священника о. Михаила и в  распоряжении  исследователя  остается
только устное предание и своя личная догадка. Так, я догадываюсь, напр.,
что имя Ленинск, сменившее корявое Талдом (уроженец  этого  края  Салты-
ков-Щедрин не из него ли создал свой  Глупов?),  дорого  стоило  местным
гражданам, претерпевшим из-за городского устройства очень большое  обло-
жение, иначе как же об'яснить, что товары в Ленинске стоят много дороже,
чем в Москве и Кимрах, сохранивших свое  прежнее  наименование.  Местные
идеалисты говорили мне, что более легкое обложение в Кимрах  об'ясняется
более интеллигентным составом Кимрского  Исполкома,  но  это,  по-моему,
старая погудка о роли интеллигенции, а собака зарыта не тут.  И  правда,
на вопрос мой о  благодетельной  роли  кимрской  интеллигенции  один  из
представителей Ленинской власти ответил: "ничего подобного".
   Контакт с волчками.

   Оставляя местную историю и переходя к описанию современного  быта,  я
рекомендую своим московским читателям, желающим купить недорого  дамские
башмаки, отправиться с первым утренним трамваем на  Савеловский  вокзал,
найти там вблизи быв. трактир Кабанова, занять там столик и за чаем  до-
жидаться прибытия поезда из Ленинска. Через несколько минут после прибы-
тия поезда весь большой трактир наполнится башмачниками с корзинами обу-
ви, каждый из них займет место за столиком, а кто не успеет -  на  полу,
потом быстро все распакуют корзины, и весь трактир превратится в выстав-
ку женских башмаков и сандалий. Редко является сюда тот покупатель, кому
нужно купить товар для личного потребления, покупают же те  самые  люди,
которые в старое время стерегли мужика с хлебом на  большаке  и,  скупив
его, везли в город сами. Так бывает и тут, спекулянты  отправляются  ку-
да-нибудь на Сухаревку, а мастера возвращаются на  места...  Спрашиваешь
себя, разве мало теперь кооперативных союзов, устроенных именно с  целью
устранить посредника между мастером и потребителем,  почему  же  мастер,
теряя время, едет сам и товар все-таки  попадает  к  купцу?  Скажу  даже
больше, почему ремесленник предпочитает брать товар у купца  и  готовить
обувь на его заказ, чем на кооператив? Я очень  много  расспрашивал  про
это явление и не узнал правды, потому что в этом вопросе, видимо,  узлом
сходятся новые идеи государственного строительства и традиции населения;
в общем, мастера ссылаются на  бездарность  или  неосведомленность  лиц,
назначаемых в кооперативы, а сами кооператоры об'ясняют все горе  темно-
той населения, предпочитающего по одиночке отдаваться в  руки  спекулян-
тов, чем коллективно бороться с ними через кооперативы. Словом,  в  этом
пункте начинается какое-то дело, но быта еще нет, потому что быт, в моем
представлении, является после борьбы, когда и победители  и  побежденные
начинают в чем-то сходиться, и это их искреннее  приспособление  друг  к
другу называется миром.
   Рекомендуя для покупки обуви трактир Кабанова, я рискую все-таки под-
вести неопытного покупателя; многие мастера, наверно, и потому  избегают
кооперативы, что обувь их блестит только снаружи; мне думается, что раз-
витию кооперативного дела служит одним из главных препятствий естествен-
ный индивидуализм ручного труда, на одном полюсе которого находится мас-
тер-жулик, на другом - мастер-волчок, как называется в обувном деле  ар-
тист, изготовляющий художественную обувь. Ни жулику, ни волчку невыгодно
итти в кооперативы, а станешь думать  о  среднем  товаре,  то  это  себе
только он кажется средним, сам мастер себя, наверно, считает всегда выше
среднего. Много я перевидал разных мастеров в надежде  найти  среди  них
волчка и познакомиться с жизнью, казалось мне, средневекового  типа  ре-
месленника, но тех, на кого мне указывали, после оказывалось, нельзя бы-
ло считать волчками, и жизнь их была самой обыкновенной.
   - Кто это вам указал, - говорили мне, - какой это волчок! живет сыто,
семейно, обут, одет.
   - А настоящий? - спрашиваю я.
   - Настоящий волчок ходит в двух фартуках.
   - Для чего в двух?
   - Без штанов, прикрывается спереди и сзади фартуками. Попробуйте  по-
говорить с Мишей Шпонтиком, тот, кажется, настоящий волчок.
   Нахожу Мишу Шпонтика, спрашиваю:
   - Вы настоящий волчок?
   А он как будто даже немного обиделся.
   - Я, говорит, мастер обыкновенный, гоню со своим помощником в  неделю
восемнадцать пар, а волчок делает в неделю только  две,  может  быть,  и
правда, я был бы волчком, если бы мне можно было работать только две па-
ры.
   - Я считал за честь быть волчком, - ответил я, - и хотел сказать  вам
только хорошее.
   - Ничего нет в этом хорошего, одно самолюбие, ему надо сделать  напо-
каз, чтобы все видели и удивлялись ему, а я человек семейный, у  меня  в
сарае крыша развалилась, мне надо обязательно выгнать в неделю восемнад-
цать пар. Нет, вы ошибаетесь, я по своему характеру не могу быть с волч-
ками в контакте.
   И на вопрос мой, где бы мне найти настоящего волчка, ответил:
   - Волчка вы здесь не найдете, они заняли места более важные.
   - Какие же это места?
   - Места по их словесности.
   - И важные?
   - Одни ходят с портфелями, у других автомобили и свои шоферы.
   Я догадался о настроении Миши Шпонтика и сказал:
   - Значит, волчки занялись советской работой, но ведь и  вам  путь  не
заказан.
   - У меня нет их словесности, и ему это просто, у него ни кола ни дво-
ра, занимайся чем хочешь, а у меня - жена, дети, дом свой, сарай,  везде
дыры, я привязан к своей собственности и с волчками не могу быть в  кон-
такте.
   В конце концов этот волчковый вопрос распутался таким образом: до ре-
волюции множество мастеров жили в Москве и в Петербурге, а во время  го-
лода и обнищания городов перебрались в деревню к себе, занялись земледе-
лием. Теперь, когда условия городской жизни улучшились, волчки, как лег-
кие на почин, перебрались в столицы, а средние мастера все  боятся  бро-
сить земледелие, разорительное, но все-таки обеспечивающее на случай ка-
кой-нибудь новой катастрофы. Мне почему-то казалось, что волчок -  явле-
ние самобытно-русское, но оказалось, - другое название им "немецкие мас-
тера", и свое искусство взяли они у иностранцев, что и за границей  есть
свои волчки, отстоявшие свое капризное существование у  машины  за  счет
быта своих отцов. Я слышал, что не этого рода обувью мы славимся за гра-
ницей, а работой такого среднего мастера, как Миша Шпонтик, который,  не
имея у себя на родине механического конкурента,  может  дешево  дать  на
иностранный рынок более ценный там продукт ручной работы. И  само  собой
ясно, что, при широком распространении у нас механической обуви, грубой,
но прочной, исчезнут средние мастера и останутся только волчки, но вовсе
не как национальная гордость и самобытность, а как  всемирный  противник
механизации, артист.

   Бык, чорт и мужик - одна партия.

   В этих полуземледельческих, полупромышленных деревнях, в мрачное вре-
мя застоя народной жизни между двумя революциями,  по  словам  стариков,
жилось безобразно: в каждой деревне было несколько мастерских, принадле-
жащих местным богатеям, и в них  были  заняты  сотни  мастеров,  большей
частью пришлых; по недостатку духовной  пищи  весь  этот  люд  занимался
пьянством, озорством и разлагал деревенский быт. Теперь все эти мастерс-
кие исчезли, пришлый люд схлынул, коренные люди возвратились к своим хо-
зяйствам, и, в общем, строй жизни принял  тон  небывалой  серьезности  и
напряженности труда.
   В одном вымороченном доме, так заросшем вокруг кустами  и  деревьями,
что в комнате темновато, - я присоседился к труженическому быту со своей
чернильницей. Как радостно было мне услыхать тут, в первый же вечер пос-
ле своего водворения на место добровольной ссылки, чей-то голос  за  уг-
лом: "тише, ребята, тише, он лампу зажег, пишет". И на  другой  же  день
стали появляться читатели с просьбой дать какую-нибудь  книжку.  Одному,
за то, что он выучил мою книгу Колобок наизусть и всю  ее  рассказал  на
том бревне, где собирается по летнему времени сход, я книгу эту подарил,
и вот раз застал мужа с женой в большой ссоре за книгу:  оказалось,  что
жена ею покрыла от мух горшок с молоком. Увидев на горшке с молоком кни-
гу, десятки раз прочитанную и даже выученную, я испытал чувство истинно-
го удовлетворения, какого не давала мне никакая рецензия, умная, глупая,
и никакой юбилей не может этого дать никогда, а муж с женой, оба, сделав
для меня самое лучшее, все продолжали ссориться из-за книги. Я так и  не
мог их помирить и доказать, что нет ничего любезнее автору, как  увидеть
свою книгу в повседневном домашнем употреблении, хотя бы и для  покрыва-
ния горшков с молоком. "Нет ли и во всей нашей жизни, - думал я,  унимая
мужа с женой, - такого лица, которому все  мы  доставляем  большое  удо-
вольствие, и в то же время, не понимая этого, ужасно ссоримся между  со-
бой?". В самом деле, как бы ни было худо, а все-таки непременно же  есть
такие  минуты  истинного  счастья,  незаметные,  неценимые,  из-за  чего
собственно мы и держимся в жизни и дорожим ею; но не всегда  прилично  о
них говорить, и даже нужно сказать что-нибудь злое, вроде того, как  не-
давно рассказал Максим Горький, как мужики сожгли его потребилку. А пом-
ню, с тем же Горьким в феврале мы ехали на извозчике мимо Марсова  поля,
и он мне с сияющими счастьем глазами рисовал план грандиозного памятника
на костях революционеров. Я робко спросил его: "повезут ли  только  хлеб
мужики, Алексей Максимыч?" - "Уже везут, - сказал он, - со  всех  концов
везут". И вот оказывается теперь, что мужики злы чуть  ли  не  по  своей
природе, или от чтения жития святых. Вот я и думаю, что Алексей Максимыч
в феврале испытывал ту свою минуту счастья, но ему не дано было  сказать
о ней, и потому теперь он говорит обратно. Так, ничего нет трудней,  как
говорить о хорошем. Но что же делать, когда растерялся, и  все-таки  хо-
чется жить? Я думаю, что нужно смириться до простого  факта  и  начинать
все заново. Вот недавно сижу среди деревенской молодежи в праздник,  за-
няться им нечем, заказали пиво и самогонку, и в тот момент,  когда  при-
несли уже вино, вдруг являются из далекой деревни ребята играть  в  фут-
бол. Мигом самогонка куда-то исчезла, и наша партия отправилась в  поле.
Трудно бы в прежнее время представить себе такой случай, - тогда  в  де-
ревне не играли в футбол. Теперь в этом краю в каждой деревне чуть ли не
по три команды футболистов, странствующих по воскресеньям из одного мес-
та в другое для своих побед и поражений. Я читал у  Энгельгардта  в  его
"Письмах из деревни", что в одной деревне, исследованной  им  в  течение
десятка лет, почему-то мужики побогатели, пить стали меньше, и  молодежь
вместо прежнего пьянства занялась охотой с гончими. У нас  теперь  заня-
лись футболом, и любо смотреть в воскресенье на выгоне  вместе  со  всей
деревней на состязание наших и чужих и радоваться, когда наши  наколотят
чужих, или посмеяться, когда достанется нашим. И тех же ребят  я  совер-
шенно ясно себе представляю притаенными у изгороди, когда  гонят  стадо,
один, с шильцем в руке, подкрадывается к корове - чик! ей в  бок,  потом
чик! - другой, тоже очень интересное дело. Я хочу сказать в общем, что в
деревенской природе все от солнышка, греет оно или не греет, и те же са-
мые мужики могут быть очень злыми и очень добрым




и, а не так, как смотрит на них, например, житель пригорода, мещанин, считая что бык, чорт и мужик - одна партия.

   Илья-то Илья, да не будь и сам свинья.

   Хлеб сеет у нас тут одна старуха Прасковья, к ней обыкновенно за этим
и обращаются, она и знахарка и, кажется,