сказал Везер из своей кабины.
     Согласно  плану ночного  налета,  сначала  должны  были  бомбить Кельн,
находившийся  в двухстах кило-метрах к северо-западу от Вюрцбурга. Наверное,
зажи-гательные бомбы уже взметнули на развалинах города новые костры и часть
истребителей устремилась туда, чтобы отбить атаку бомбардировщиков. Это было
уда-чей  для  тех,  кто  летел  на  Вюрцбург,--   противовоздуш-ная  оборона
пребывала  в неуверенности. И  кроме  того,  верил  ли  враг в  то,  что над
Вюрцбургом  нависла реальная угроза, или считал  этот  маневр ложным?  Чтобы
обмануть  штабы противовоздушной  обороны,  RAF  на-правляли иногда к  своим
постоянным  объектам не-сколько одиночных самолетов, которые  сбрасывали  по
пути  целые  лавины  фольги;  на экранах  радиолокаторов  появлялись  те  же
молочного цвета изображения, что и при налете бомбардировщиков. Усомниться в
возмож-ности атаки на  Вюрцбург было тем легче, что в  эту ночь от огромного
вала должны были отделиться  еще несколько отвлекающих групп и, повернув  на
юг, скрыть действительную цель налета.
     Мысль о  том, что пылающий Кельн притягивает к себе истребителей, точно
костер лесных  мошек,  на  ка-кое-то  время  успокоила экипаж.  Дорога  была
открыта.
     -- Вижу,-- сказал пилот.-- Конечно, это Кельн.
     -- Вы хорошо видите, пилот? -- спросил Везер.
     -- Да.
     Штурман нахмурился. Значит,  и  Везер нервничает. Может быть, он понял,
что произошло при взлете? Но  кто угадает,  что именно испытывает  человек в
эти ми-путы? Вдыхая кислород под своими резиновыми  маска-ми, летчики должны
были  говорить  лишь  о том,  что ка-салось  положения  самолета.  Остальное
следовало  за-быть.  И поскольку  на  такой  высоте  нельзя  было  выключить
кислород, не рискуя потерять сознание, лучше хранить свои секреты при  себе,
потому что  все  слышали,  о чем говорилось  в микрофон, слышали  даже чужое
дыхание,  если  кто-то  забывал  отпустить  кнопку.  Значит,  штурману  надо
молчать,  иначе каж-дый заинтересуется, почему это он  старается  успоко-ить
Везера. Но Везер, видимо, что-то подозревал: за-чем бы он стал расспрашивать
пилота о пылающем Кельне?
     Теперь  штурман  мог  переговариваться  с  пилотом  только  взглядом  и
жестами,  но это безмолвное сообщ-ничество  связывало их  крепче,  чем любые
признания. Хватит с них признаний. Теперь речь  шла о том, чтобы  пройти над
Вюрцбургом  и не пролететь  мимо этих под-шипников, которые шли на постройку
истребителей, их исконных врагов.
     Первые светящие  бомбы над Вюрцбургом  распустились прямо  перед  ними,
точно красные и  золотые цветы  фейерверка. Каждый раз побоище  начиналось с
празд-нества. Разбрасывали звезды, рассыпающиеся  яркими  цветами,  зажигали
бенгальские огни,  и прожекторы ша-рили в небе, взметая  ввысь ослепительные
стрелы. По-том  зажигательные бомбы накатывались волной корот-ких трепещущих
вспышек. Декорации были как раз для балетов короля-солнца, не хватало только
танцо-ров. Но бросали фугаски,  и все мгновенно менялось.  Падая вниз, бомбы
взрывались  одна за другой,  и на  вы-соте семь тысяч метров воздушные волны
встряхивали  самолеты;  потом взлетали  на  воздух  нефтехранилища  и склады
смазочных материалов, и тяжелые клубы красного  дыма раздувались  и  опадали
под ветром. И внезапно, точно  стая хищных птиц в золотых  отсве-тах пожара,
из мрака вырывались эскадры.
     Самолет приближался к цели, и пилот искал  среди общего скопления место
поспокойней,  в  стороне  от  гра-да  бомб,  падающих  с  неба,  из  зияющих
бомбоотсеков.
     -- Бомбардир, слушаю вас,-- сказал пилот.
     -- Курс прежний,-- сказал бомбардир.-- Дорога от-крыта.
     Наклонившись вперед  к своим механизмам, бом-бардир  уже всматривался в
пожар  сквозь  сетку  при-цела.  Если  пилот   будет  идти  тем  же  курсом,
понадо-бится, чтобы выйти к цели, только взять чуть  в сто-рону  -- конечно,
влево;  но пока  ради осторожности  лучше  немного подождать. Везер  положил
карандаш  на столик и сунул  руки в  карманы. Сейчас ему нечего было делать.
Когда  бомбардир  объявит: "Бомбы  сбро-шены",  он  заметит  время  и  через
тридцать секунд прикажет взять новый курс.
     -- Алло,  пилот,-- сказал Везер.--  Запомните даль-нейший курс:  двести
восемьдесят пять. Два, восемь,
     пять.
     -- Понял,--ответил пилот.--Двести восемьдесят пять.
     В тот самый момент, когда бомбардир  нажал  спус-ковую кнопку и увидел,
как бомбы  понеслись  в пламя, по самолету хлестнула очередь. Она была такой
силы,  что ни у кого не вырвалось  ни звука; воздух сразу ринулся в фюзеляж.
Самолет прошел по курсу дальше, чем следовало, и снова погрузился во мрак. У
некото-рых  летчиков микрофоны  были включены,  но  все мол-чали.  Слышалось
только прерывистое дыхание.
     -- Пилот, бомбы сброшены. Можете поворачивать. Это сказал бомбардир, но
никто не узнал его го-лоса.
     -- Понял,-- сказал пилот.-- Попытаюсь. И мгновение спустя добавил:
     -- Бортмеханик, где повреждение?
     Штурман  смотрел на  пилота, вцепившегося в штур-вал; но бортмеханик не
успел ответить. Огонь вспых-нул в правом внутреннем моторе.
     --  Горит правый  внутренний,--  сказал бомбардир,  скорее для  очистки
совести.-- Пилот,  сбавьте  газ в правом  внутреннем и выключите  зажигание.
Включите огнетушитель,-- добавил он после небольшой паузы.
     Пилот повернул голову направо. Развернуться уже не было возможности,  а
огонь не унимался. Языки пла-мени, которые лизали  крыло, добрались до ребра
про-тивопожарной стенки и подступили к бензобакам.
     -- Приготовиться  к прыжку!  --  крикнул пилот.  На этот раз --  конец.
Штурман  облокотился  о си-денье  пилота.  Ему не хотелось снова прыгать, не
хоте-лось  больше жить.  Да  и разве успел бы  он  выброситься, если  б даже
захотел. Ему еще нужно  было найти ра-нец со своим парашютом, пристегнуть на
груди привяз-ные ремни.
     -- Прыгайте! -- скомандовал пилот, обращаясь ко всем.
     Если крылья самолета загорались, больше двух ми-нут они не выдерживали.
Они   разваливались,  как  ста-рая  рухлядь,   разрушались,   как  все,  что
производили для  войны, ибо всему этому  был отпущен короткий  срок  и конец
уготован один -- сгореть в беспощадном огне. Все, что выпускали заводы, было
недолговечно.  Во  всяком  случае,   каждый  знал,   что  эти  крылья  могут
сопротивляться огню только две минуты. Две, и ни ми-нутой больше.
     -- Везер! -- позвал штурман.
     Везер не  отвечал.  Может быть, он  уже  отключил микрофон  и  прыгнул?
Штурман решил проверить и без всяких осторожностей поднял шторку штурманской
кабины. Теперь предосторожности были уже ни к чему. Везер сидел, склонившись
над  столиком, и кровь,  стру-ившаяся из  пробитого черепа, заливала  карты.
Только ластик, чистый и нетронутый, болтался  на шнурке у него над коленями.
Штурман открыл люк и потя-нул за комбинезон бомбардира со светлыми уси-ками.
     --  Давай ! -- крикнул он, показывая вниз. Он  посторонился,  пропуская
радиста,  и   подтолкнул  его  к  бомбардиру,   который   собирался   первым
выбро-ситься в  ночь. Потом вернулся к пилоту.  Тот вместе со вторым пилотом
пытался  удержать  вырывавшийся  из  рук  штурвал,  точно  хватал  за  морду
взбесившееся  животное. "Все пропало",-- вслух подумал штурман и  решительно
шагнул к пилоту.
     -- Прыгай! -- заорал он.
     Теперь уже вся ночь была  озарена  пламенем;  само-лет  двигался, точно
приплясывая,  а за ним тянулся  длинный,  как  у кометы, огненный  хвост,  и
другие бомбардировщики огибали его, поворачивая на север.
     Пилот  чуть  заметно  качнул  головой,  а  его полный отчаяния  взгляд,
казалось, говорил:  "Я больше не  могу. Прости".  Потом он  показал на  свой
парашют и ткнул пальцем в штурмана.
     -- Вытряхивайся же !
     Штурман  мягко покачал  головой. Нет.  Через не-сколько секунд  самолет
развалится.  Не стоит труда.  Ничто и никто  больше  не стоит труда. Женщина
бу-дет  ждать его  некоторое  время,  поплачет немного, а  потом утешится  с
intelligence-officer, который из всей этой истории извлечет мораль. Вместе с
пилотами и  следом  за  Везером  штурман  займет  свое  место  в  длин-ной и
печальной  веренице  героев этой войны. Пилот видел огни. Везер  хорошо  вел
самолет  до  самого  Вюрцбурга,  наблюдение  было  безупречным,  и бомбардир
сбросил  бомбы  точно  на  подшипниковый  завод.  Просто  теперь,  вслед  за
множеством товарищей, которые тоже покружились в таком вот вальсе, перед тем
как  раз-биться,  пришла их очередь.  Должно  быть,  больше  всех  их  будет
оплакивать Адмирал.
     Но  где-то  в  глубине души  штурман  сохранял  ка-кую-то  безрассудную
надежду. Крыльевые баки опу-стели,  и  видно было, как погас огонь над ними.
Пока пилот борется, сдаваться нельзя. Теперь  самолет заносило  вбок и пламя
лизало   фюзеляж.  Штурман  ухватился   за   сиденье  пилота;  рядом   стоял
бортмеха-ник,   который  тоже   не   захотел   прыгать  и,  включив   ручной
огнетушитель, поливал кабину слабой бледной  пеной. От резких движений маска
пилота  отстегну-лась   и   болталась,   открыв  красивое  лицо,  искаженное
отчаянием; в дико пляшущих отсветах пламени видно было, как по лицу  ручьями
струился  пот.  "Какой же я идиот! -- подумал штурман.-- Ведь в этих балетах
все-гда кто-то пляшет.  На сей раз  наша очередь..." Но это  было варварское
представление, и  если танцоров,  вы-хваченных из мрака  лучами прожекторов,
пронзал на-сквозь длинный королевский меч смерти, они больше не возвращались
за  кулисы.  Для  пилота тоже сейчас разрешатся так  или  иначе все  мировые
загадки, и са-мая важная из  них; но оттуда, где он  находился, он  был  уже
бессилен кому-либо помочь: ни штурману, ни жене, которую  так  любил, что не
представлял себе жизни без нее.
     -- Послушай! -- снова закричал пилот.-- Это не моя вина.
     Штурман кивнул.  И  вдруг  крыло  оторвалось,  унес-лось  к  звездам  и
беспомощный самолет опрокинулся.

     VIII

     Войдя  в комнату,  где помещался  контрольный пост, Адмирал взглянул на
большую  доску, разграфленную  на  квадраты, где был написан мелом  крупными
буква-ми  список экипажей. В эту  ночь лейтенант Лебон пи-лотировал Галифакс
модели VI в"-- 835, с буквой "V" на фюзеляже.  Большие жестяные буквы висели
на  са-мом верху доски: их снимали постепенно, по  мере того,  как снижались
самолеты, и вешали в квадрате только после того, как самолет садился.
     "V" еще не вернулся.
     -- "V-Victor" объявился? -- спросил Адмирал ко-мандира эскадры, который
стоял у застекленной стены вышки, точно капитан корабля на своем мостике.
     Сидя  в  полумраке  за  столиками,  два  радиста  по  очереди  отвечали
экипажам:  "S-Sugar" from "Scarface-two", prepare to  land... "L-Love" stand
by..."  ' Из  громко-говорителей раздавались голоса  пилотов: "Scarface-two"
from  "D-Dog", may I  land, over?.." 2 --  преувеличенно громкие,
резкие и торжественные; радисты  отвечали в микрофон тихо, почти  шепотом, с
какой-то странной  безмятежностью, невозмутимые, точно рыбы в аквариу-ме. Их
и взяли радистами из-за  этих  почти бесполых бесстрастных голосов,  которым
никто не осмеливался возражать; голоса  эти возвращали пилотов  из небес-ных
глубин.
     -- Нет еще,-- ответил командир эскадры, повер-нувшись к  доске.-- Он во
втором эшелоне. Услышишь его через пару минут.
     Всякий  раз самолеты первого эшелона устраивали настоящие гонки. Каждый
хотел добраться раньше

     '  "С-Сахар", я "Шрам-два",  готовьтесь  к  посадке... "Л-Лю-бовь",  вы
следующий... (англ.)
     2 "Шрам-два", я "П-Пес", разрешите садиться?.. (англ.)


     других, чтобы не  пришлось подолгу кружить  над по-лем.  Второй  эшелон
должен был запастись терпением. Пять самолетов из восемнадцати уже вернулись
на базу: "В", "Т", "A", "J" и  "С". "S-Sugar" с зажженны-ми огнями на концах
крыльев вышел к  посадочной полосе, почти касаясь желтых ламп, пронесся  над
до-рожкой,  его колеса коснулись земли, и хвостовой огонь  промелькнул среди
звездочек посадочных фонарей.
     -- Зачем ты выбрал для нас такие позывные? -- спросил Адмирал.--Это  я,
что ли,  Scarface? Шрам... ну кто  же еще. если не я? -- добавил он, потирая
лоб.
     -- Да нет, -- ответил командир эскадры,-- тут име-лись в виду ребята со
шрамами из полицейских филь-мов. К тому же, сам  знаешь, позывные выбираю не
я. Какие дают, такие и беру.
     --  Все равно,  будь я  в воздухе,  я бы передавал  "Scarface-two" from
"Scarface-one" '. Человек со шра-мом -- это я. Патент за мной.
     Адмиралу казалось, что именно он вызывает штур-мана, упорно посылая эти
мрачные позывные в волны эфира, точно рыбак, закидывающий невод.
     --  Ну,  если  тебе  хочется...--сказал  командир  эс-кадры.--  Ты  наш
собственный Scarface.
     -- Лебону повезло,--заметил  Адмирал.--Сегодня ясное  небо.  Если он не
видит огней...
     --  Рипо  ему  поможет.  И  все  же,--продолжал ко-мандир эскадры,--мне
показалось,  что у Лебона  были трудности  при взлете.  "V"  долго стоял  не
двигаясь, точно не мог решиться. Нам пришлось посигналить ему зеленым огнем,
чтобы он поторапливался.
     -- Вот как,-- сказал Адмирал.-- А что у него слу-чилось?
     -- Откуда я могу знать?
     Действительно,  при взлете  самолеты  никогда  не  пе-реговаривались  с
вышкой,  чтобы  вражеские  перехват-чики  не  узнали о  вылете. Если  что-то
оказывалось  не  в  порядке,  они возвращались  в  ангар  и к  ним посы-лали
инженера-механика.

     "Щрам-два", я "Щрам-один" (англ.).
     -- "V" долго стоял, и я решил, что он собирается вернуться. А потом...
     Он   замолчал:  еще   один   самолет   в   грохоте  моторов  зашел   на
посадку--слишком   высоко,   пожалуй.   Коман-дир  эскадры  следил,  как  на
повышенной  скорости он  коснулся земли, подскочил,  пронесся  по дорожке  и
исчез во мраке.
     -- ...а потом пошел на взлет,-- продолжал коман-дир эскадры.
     -- Может, Лебон не видел огней? -- сказал Ад-мирал.
     -- Насколько я помню, это у него бывает при при-землении. При взлете он
обычно их видит. Иначе я просто не представляю, как он мог подняться.
     Над  башней  ревели самолеты эскадры; бомбарди-ровщики  с других, более
отдаленных  баз  неосторожно обгоняли  их,  не уклоняясь в  сторону от  этой
карусели и не обращая внимания на предостерегающее кольцо аэродромных огней.
"...K-King" from ...Scarface-two", you may land" 1. Самолеты один
за другим,  каждый под своей буквой,  снижались  с ярусов, где  их заставлял
кружиться контрольный пост; они уходили  на неболь-шой высоте и возвращались
снова  с выпущенными щитками и винтами на малом  шаге; держа направле-ние на
входные огни.  На уровне вышки снижали обо-роты, и слышно было, как чихают и
давятся моторы;
     свистели крылья, самолет терял скорость,  хвостовой  огонь  под  задней
турелью подпрыгивал как мячик,  перед  тем как остановиться. Тогда начальник
поста снимал очередную букву и вешал  ее  пониже -- против фамилии командира
самолета.
     --  Ну, что  же  ты,  "Victor", думаешь возвращать-ся?  -- в нетерпении
крикнул Адмирал.
     Пока   еще  наверху  висело  четыре  буквы,  но  три  са-молета  из  не
вернувшихся  уже  дали  о себе знать.  Командир эскадры подошел к начальнику
поста.
     -- Как "V-Victor"?
     -- По-прежнему ничего не слышно. Я и сам уж подумываю...

     ' "К-Король", я "Шрам-два", можете садиться (англ.).

     -- Ладно,--сказал командир эскадры.--Позвоните в дивизию. Доложите мне.
     -- Ну, что? -- спросил Адмирал.
     -- Не волнуйся пока. Может, у них неполадки и они где-то приземлились.
     -- Я б не отпустил Рипо с Лебоном,-- сказал Ад-мирал.--Риск был слишком
велик. Если бы ты мне сказал...
     -- Я не успел. Рипо сам выпросил у меня разре-шение лететь с Лебоном. А
раз мы с тобой решили, что не стоит отстранять Лебона от полетов...
     --Лебона--да,--согласился  Адмирал.--Я его не  знал. Пусть бы он сломал
себе шею. Но Рипо на твоей совести, Люсьен,-- с горечью добавил он.
     -- Почему это?
     -- Ты его наказал из-за Ромера. Он этого не за-служивал.
     И о штурмане, и о пилоте, который не видел огней, Адмирал говорил уже в
прошедшем времени,  ведь и в самом деле,  если экипаж  долго не возвращался,
сомне-ний в  его участи быть не могло. Адмирал вышел на  га-лерею, огибавшую
контрольный пост, и стал напря-женно вслушиваться, надеясь уловить вдали гул
"V-Victor", Но мало-помалу бесновавшиеся небесные  валы  улеглись и затихли,
точно обессилевшие  морские волны.  Из громкоговорителей  время  от  времени
разда-вались голоса последних пилотов, но  между ними  тя-нулись бесконечные
паузы, нарушаемые только тре-ском радиопомех.
     -- Не будем  об этом,-- сказал  командир эскадры, закуривая сигарету.--
Если я виноват в том, что  нака-зал  его, ты виноват, что  втянул его  в эту
историю с Лебоном.
     -- Я тут ни при чем! -- яростно возразил  Адми-рал.-- О Лебоне я с  ним
говорил,  но даже не назвал имени. Просто рассказал, что один пилот не видит
ог-ней, и Рипо пошел к нему. Если бы я знал...
     -- А где ты был позавчера, когда все решилось?
     -- В городе. У меня было свидание.
     -- С девочкой? -- попытался пошутить командир эскадры
     -- Не с тобой, конечно. Я тебя и здесь вижу до-статочно.
     Командир эскадры стряхнул пепел за перила га-лереи.
     -- Не будем нервничать,-- сказал он.-- Может, Лебону пришлось выключить
мотор. Он просто запазды-вает, вот и все.
     За стеклянной перегородкой начальник контрольно-го поста положил трубку
и вышел к ним.
     --  "V-Victor"  не вернулся,--сказал он.--Ни одна  база не имеет о  нем
сведений.
     --  Ясно,--  сказал  командир  эскадры.--  Позовите  меня,  как  только
что-нибудь узнаете.
     Командир  эскадры потянул  Адмирала  в  комнату разведки, где  летчики,
попивая чай,  отвечали на  обычные  вопросы  intelligence-officers.  Фамилию
Лебона и букву его самолета еще не стерли с доски. Выясни-лось, что пять или
шесть самолетов загорелись над Вюрцбургом, и, возможно, "V-Victor" был среди
них. Общая  цифра ночных  потерь  тоже была  известна:  все-го  девятнадцать
тяжелых бомбардировщиков, из кото-рых восемь -- во время налета на Вюрцбург,
шесть -- над  Кельном и  пять сбито истребителями.  Хотя потер-певших аварии
сюда не  включали, для  RAF  цифра  была  небольшая.  Меньше  двух процентов
потерь. Впол-не терпимо.
     -- Столкновений не было? -- спросил Адмирал.
     -- Нет.
     Адмирал  подумал, что, возможно, такого  рода ката-строфа  произошла  с
Лебоном; в  конце концов, мало  ли что может  стрястись  при их-то  ремесле.
Ловушек было более чем достаточно, и сам он, хоть и старая лиса, тоже в один
прекрасный день может преспокойно угодить в одну из них. Привычным движением
он  по-трогал шрам,  пересекавший  лоб и  скрытый пилоткой,  и  вздрогнул--в
первый  раз.  В  тот  вечер, когда Ад-мирал смеялся над Лебоном, штурман был
прав.  Ведь  и он тоже  отмечен каленым железом, точно оставлен-ное  на убой
животное или дерево, в которое ударила молния.
     -- ...не видел огней! -- прорычал он.
     -- Что? -- спросил командир эскадры.
     -- Ничего. А у тебя тоже ничего нового о "V-Vic-tor"?
     -- Ничего.
     -- Тогда крышка.
     Он потащил командира в угол комнаты.
     --Ты  должен порвать приказ  о взыскании,--ска-зал  он.-- Нельзя, чтобы
его нашли в деле Рипо.
     -- Я обещаю тебе. Когда Рипо вернется, все будет улажено.
     --  Улажено?--заорал  Адмирал.--Ты  еще  на  это надеешься?  Все  и так
уладилось. Для тебя, а глав-ное -- для него.
     Ворча  себе  под  нос,  Адмирал  вернулся к  домикам. Он вошел  в  свою
комнату,  швырнул пилотку на стол, шумно передвинул стул  и включил приемник
на пол-ную  громкость,  как  всегда не считаясь с тем, что сосе-ди отдыхают.
Охваченная войной  Европа безмолвство-вала,  но какие-то неизвестные станции
Америки или, может, Испании передавали джазовую музыку. Не в силах ни