вдруг Светке,  - радуется  тому,
что есть и не просит другого. Живет  себе в полный рост! Чего я вечно чем-то
недоволен?  Может, она права?  Может так  надо?  Вероятно, я  слишком  много
думаю."
     Ему вспомнился стишок, который он написал несколько лет назад.
     Интеллект не может быть счастливым --
     В спор со мной вступать не торопись:
     Если б мысль остановить смогли мы,
     Как прекрасна быть могла бы жизнь!
     Если бы нашлись в природе силы,
     Что могли б заставить нас тупеть!..
     Интеллект не может быть счастливым
     Много бед еще ему терпеть.
     Сколько из-за этих парадоксов
     На земле страдает человек!
     Мудрым оказался тот философ,
     Что обрек на муки интеллект.
     Но законы непоколебимы,
     Приговор, увы, не отменить:
     Интеллект не может быть счастливым,
     Счастлив интеллект не может быть.
     Он снова посмотрел  на Нелю.  Теперь было очевидно, что у нее  начинает
болеть голова, хотя она старалась не подавать виду.
     "По крайней  мере, я  не  один,  кому  вся  эта байда не  по  кайфу,  -
успокоился Сашка. -- Впрочем,  я действительно слишком много думаю, причем в
основном о том, что я слишком много думаю".
     Рядом хлопнула новая бутылка шампанского. Сашка инстинктивно повернулся
на шум, и в поле его зрения попал Влад. Владу было  откровенно  скучно с его
неумением  говорить  громко  и нелюбовью к  спиртному.  Он  лениво гонял  по
тарелке недоеденный кусок жареной рыбы и думал о чем-то своем.
     Кроме надоедливого  шума  одолевала еще и духота.  Сашка предложил Неле
выйти подышать. Она охотно согласилась.
     У входа  в кафе стояло несколько  человек,  заменивших духоту помещения
потреблением никотина на свежем воздухе. Сашка с Нелей  встали поодаль. Было
еще светло, но на безоблачное  летнее  небо уже  вскарабкивался позолоченный
лунный серп.
     -  Помнишь, Саш, во многих русских сказках,  когда описываются  чудеса,
говорится, что  на небе одновременно светит и солнце,  и луна. Сейчас  прямо
как в сказке.
     "А   еще  так  иногда  описывают   Армагеддон..."   -   подумал  Сашка,
усмехнувшись,  но решил не  произносить  свою мысль  вслух. Вместо этого  он
обнял Нелю за хрупкие плечи и прижал к себе.
     -  Каждый сам  устраивает  себе свою  сказку.  Даже  то,  что  на  небе
одновременно светят и солнце и луна, нужно  сначала заметить, -- он запустил
пальцы в Нелины волосы. -- Видела Светку сейчас?  Вот кому всюду сказка, вот
кто в своей тарелке.
     - Чего ты на нее взъелся? -- Неля, игриво улыбаясь, посмотрела на Сашку
исподлобья.
     "Всегда, когда она смотрит вот так, мне  кажется, что она знает гораздо
больше, чем говорит, - отметил про себя  Сашка.  --  Интересно, кажется мне,
или действительно так и есть? И хотел бы я этого?"
     - С чего ты взяла?
     - У тебя же на лице написано! Я за тобой наблюдала в кафе, ты просто не
знаешь, куда тебе там приткнуться. А она знает.
     - Ты же сама говорила, что Светка недалекая, - парировал Сашка,  - вряд
ли она знает больше, чем я.
     - Больше -- это понятие количественное. А я  говорю о  качестве знания.
Какой-нибудь  дикарь в  Австралии  знает  в  сто  раз  меньше тебя,  но  как
охотиться на крупного хищника он знает во столько же раз лучше.
     Сашка в  очередной раз восхитился  Нелиной способностью грамотно  вести
споры, способностью, столь не свойственной женщинам.
     - В кого это ты такая толковая?
     - Я будущий социолог, мне по профессии положено.
     Солнце медленно  опускалось где-то за  домами  и небо принимало, сменяя
один за  другим, всевозможные оттенки красного цвета -- от нежно-золотого до
темно-малинового. В  кафе по-прежнему колотила  музыка,  курильщики  у входа
сменялись мелкооптовыми партиями.
     Из-за всей этой еле уловимой атмосферы чего-то  безвозвратно уходящего,
подобно  прожитому однажды раз и навсегда дню, Сашке вдруг стало грустно; он
в очередной раз осознал насколько он далек от всего этого шумного веселья, в
которое охотно и безоглядно окунались весь вечер его вчерашние однокурсники.
Ребята и девчонки, которых он искренне  уважал  и считал нормальными  умными
людьми, дергались у стойки со светомузыкой, а их разгоряченные спиртным лица
красноречиво  говорили  о  том, что мозги сегодня  тоже празднуют выпускной,
причем как красный день календаря, и потому не работают.
     - Чего ты расстроился?  -- и как  только она улавливала его настроения!
Иногда она просто  пугала  его  своей  проницательностью.  -- Разве ты  ждал
другого? Разве  ты был готов к другому? Я не хотела  идти сюда именно потому
-- мне самой знакомы такие настроения, но  я  научилась  перебарывать их.  И
пошла я с тобой на вечер по той же причине -- чтобы тебе было с кем выйти на
воздух.
     -  Золотая ты  моя... - прошептал  Сашка.  Он знал, что  нужно ответить
что-то другое, что Неля не напрашивалась на похвалу,  а действительно хотела
помочь, научить его чувствовать иначе.
     - Понимаешь, надо уметь радоваться простым  радостям. Вот ты пьешь свою
колу и считаешь ее  гораздо вкуснее обычной чистой воды. Но когда тебя будет
мучить жажда и у тебя не  будет выбора, ты  будешь совершенно искренне рад и
стакану прохладной чистой  воды.  То  же самое здесь: старайся радоваться не
только тонким  поворотам мысли  философов,  которых  ты  читаешь, не  только
элитному кино или альтернативной музыке --  попробуй порадоваться  тому, что
ты можешь попрыгать на месте под барабанный бой,  попрыгать вместе со всеми,
ощущая, как в момент всеобщего приземления  пол  прогибается под вашим общим
весом, просто восхитись силой толпы, наконец!
     - Нель, как в  тебе  все это  умещается: и аналитический ум,  требующий
изощренных наслаждений, и умение находить красоту в самых  простых вещах? --
искренне удивился Сашка.
     - Это  просто:  надо любить людей, и  тогда  их радости, самые простые,
станут твоими.
     - Это ты тоже как социолог говоришь?
     - Дурачок, - усмехнулась она и легонько ударила его кулачком в грудь, -
при чем тут это! Ты же меня знаешь!
     - Думаешь?.. -- чуть слышно ответил Сашка,  но  он был уверен, что Неля
уловила его реплику.
     "Зачем я вообще сюда  пришел?  --  в  который  раз  в подобной ситуации
спрашивал себя Сашка. -- Вот Нелька знает,  зачем она пришла. Она  наверняка
знает и зачем я пришел. Но как-то глупо у нее об этом спрашивать."
     Сашка никак не хотел признавать  в себе стадного чувства, которое могло
бы  заставить его  участвовать  в  мероприятиях,  аналогичных  сегодняшнему.
Откуда-то донесся обрывок  детской  песенки,  который  подтягивали несколько
пьяных голосов недавних Сашкиных  однокурсников: "К сожаленью, День рожденья
только раз в го-ду".
     "Может быть  поэтому?  --  порадовался  внезапной подсказке  Сашка.  --
Просто я  должен  быть  свидетелем того, что происходит с моими знакомыми, я
должен быть  в курсе.  И уж тем более  это касается тех событий,  которые по
определению  бывают   раз  в  жизни,   как  этот  выпускной,  со  всеми  его
недостатками. Не я принадлежу событиям, а они мне! Вот в чем дело."
     Но на душе от такого объяснения легче не стало. Оно  не могло успокоить
Сашку  потому,  что на  самом деле он только что  провел еще  одну  незримую
черту, которая отделяла его от ровесников, он снова поставил себя особняком,
"невключенным наблюдателем", как сказала бы будущий социолог Неля.
     "Невключенный наблюдатель" - какое  странный  термин;  он  означает  не
только то, что наблюдатель находится вне наблюдаемой группы, но и то, что он
"не включен",  то есть выключен.  Может, нужно  что-то включить,  чтобы  это
что-то заработало?  Снова вспомнилось из  детства:  "И все-таки,  где у него
кнопка?.."
     Неля... А не относится ли и она к таким редким событиям, за которыми он
должен наблюдать?..
3
     Всю  ночь  Сашке снилась  воронкообразная  черная  дыра.  Она  медленно
надвигалась на него, всасывая в себя ковровую  дорожку, по которой он бежал.
Сашка старался  быстро-быстро перебирать ногами,  стремясь унестись прочь от
ужасного хищника, но ноги словно увязали в  киселе и  двигались как в режиме
замедленного воспроизведения, к которому прибегают во время повтора  голевых
ситуаций футбольного телерепортажа. Расстояние  между  ним  и  пастью черной
дыры все сокращалось, а сил становилось  все меньше. Вдруг Сашка увидел, что
ковровая дорожка кончается, а это значит, что он сможет, наконец, убежать. И
в  то  же время  он почувствовал неописуемый, пронизывающий ледяными  иглами
ужас при одной мысли о том, что его  стопа опустится не на ткань ковра, а на
что-то совершенно другое. Он споткнулся, закричал в полный голос, и
     проснулся от собственного крика.
     В  окне  показывали,  как  хмурое уже  почти сентябрьское  утро  лениво
наползает  на  Москву, погребая ее  под  такой  же,  как оно  само,  ленивой
непогодой -- не дождь, не сухо,  не тучи, не солнце. При взгляде на всю  эту
дрянь у Сашки в голове проползла вереница ассоциаций с раздумчивым и ленивым
сочетанием "хм": хмурь -- хмарь -- хмырь -- хморь...
     Сашка ткнул кнопку  телевизионного  пульта, экран резво откликнулся  на
инфракрасный  сигнал,  и  в комнате появился как всегда неестественно бодрый
Андрей Малахов -- ведущий  утренней программы первого  канала. Он улыбнулся,
что-то сказал и картинка изменилась. Теперь  напротив  него  сидела какая-то
бабушка в скромном и строгом платье, молодая миловидная блондинка  в деловом
темно-красном костюме и представительный мужчина  средних лет в необращающей
на себя  внимание  одежде.  Эти  трое выдавали себя  за  учителей  начальных
классов, а, возможно, действительно являлись ими.
     Собственно, Сашка ждал погоды и курса доллара, больше ничего его в этой
тягомотине не  интересовало.  Но Малахов все  рассказывал  и  рассказывал  о
нелегком труде  преподавателей средней  школы (приближался  день  знаний)  и
задавал сидящим  напротив него представителям  славной профессии  вопросы  о
том,  как  сейчас  в  школе  вообще,  что  нового  в  учебном  процессе, чем
отличаются современные  дети  от  своих  предшественником...  и прочую муть.
"Хмуть".  Учителя отвечали слаженно, и выходило, что да, проблемы есть, но в
целом  все  идет  своим чередом.  Ровный  тон  разговора  и  повязанный  под
белоснежный воротничок  Малахова галстук другого цвета, чем  тот, что был до
встречи  с  учителями, свидетельствовали  о том, что  сюжет,  выдаваемый  за
прямой эфир, был снят накануне.
     "Что  за понты!  --  возмущался  Сашка,  прихлебывая  утренний кофе  из
огромной чайной кружки. -- Ну  снял ты сюжет за день - ну скажи об этом. Или
за галстуками  следи.  Какая,  в сущности,  разница,  выступают эти педагоги
сейчас,  посапывают  в кроватках,  или  наслаждаются своей телегеничностью в
кругу родных?.. Лучше бы дали погоду!"
     Словно  услыхав  Сашкины  мысли,  по  экрану пробежала  заставка,  и из
водянистой синеватой размытости стали появляться одна  за другой  цифры,  из
которых следовало, что  осень  в  Москве  медленно, но верно вступает в свои
права.
     Он  жил один  -- родители работали в Венгрии, в  Российском посольстве.
Хотя отец работал там уже давно, получилось, что Сашка не разу в Венгрии  не
был. Сперва отец выехал работать  без семьи, потом  некоторое время пробыл в
Союзе, затем они уехали с  мамой, а Сашкин отъезд отложился из-за  ветрянки,
которую он подхватил накануне. В  тот момент все казалось проще, Венгрия еще
была страной  соцлагеря,  и  было решено,  что Сашка  подъедет позже. Но тут
начались с одной стороны политические осложнения в отношениях  между СССР  и
Венгрией, с другой -- он только обжился в новой школе и начинать  все заново
ему не очень  хотелось. Кроме  того, кто-то должен был  следить за бабушкой,
которая жила  в  деревне  под Москвой  и  была  уже совсем  плоха. Да  и что
лукавить, к этому времени Сашка был  уже  достаточно самостоятельным,  чтобы
жить одному. Бабушка умерла, когда Сашка  был на втором курсе,  но теперь он
уже сам старался никуда не уезжать, так как  был с  одной стороны привязан к
институту,  с  другой  --  появилась  Неля,  долгой  разлуки  с  которой  он
инстинктивно очень боялся. Теперь, вот, работа. В итоге, он оказался в очень
выгодном  со  всех точек  зрения положении:  он  жил  один  в  двухкомнатной
обставленной  квартире, и  при этом имел  достаточно денег, чтобы не сдавать
одну из комнат случайным жильцам.
     Работа отнимала у Сашки  много  времени.  После  того,  как он  получил
диплом и  официально  расплевался  с вузом, его впрягли  в работу так, что в
офисе и в  деловых  поездках  он проводил все время с  девяти утра  до  семи
вечера, иногда  задерживаясь до еще  более позднего часа или занимая очередь
пораньше. Работал он, большей частью, над созданием предприятий:  подготовка
учредительных  документов,  Московская  регистрационная  палата,  налоговые,
банки, внебюджетные  фонды. Он лепил компании целыми группами  и по одной, и
количество проведенных им в угольное ушко регистрирующих органов юридических
лиц росло  столь  быстро,  что  вскоре Сашке стало трудно придумывать  новые
названия для них.
     Вот  и сейчас руководство  велело  запустить  в  производство три новые
компании,  и начать  нужно было  с  того,  чтобы  придумать  им  названия  и
забронировать их для будущей регистрации. Сашка уже  давно использовал такие
моменты, чтобы позвонить Неле и с ней вместе придумать что-нибудь неброское,
но запоминающееся и, главное,  свеженькое.  Однако, на этот раз у Нели никто
не отвечал.  Тогда Сашка  набрал номер Влада. После четырех  гудком в трубке
щелкнуло, и она сказала искаженным голосом Влада:
     - Ало?
     - Здорово, Влад. Это я.
     - Здорово, я.
     - С праздником тебя.
     - Спасибо. Тебя тоже. А что празднуем?
     - Ну, как же, я позвонил!
     - О, этот праздник  так  част на нашей  улице, что скоро  превратится в
обыденность.  Нет, жители нашей  улицы  не  хотят праздновать его реже,  но,
возможно,  к  этому  празднику  стоит  приурочить  какие-нибудь торжества  и
гуляния, например, встречи старых друзей?
     -  С удовольствием, Влад. Но  сейчас  мне необходимо выдумать несколько
нейтральных названий для будущих ООО. Тебе ничего в голову не приходит?
     -  Не приходит. Ты  же знаешь, до названия компании нужно договориться.
Его нельзя выдумать, оно уже есть. Его надо только произнести вслух.
     - Давай поговорим тогда. Для меня это важный вопрос.
     - Окей.  Но  не  долго.  У меня  вступительные в  аспирантуру на  носу.
Поднимаю весь материал по теории государства и права.
     -  Может  нам  действительно  встретиться  и  поговорить? Заодно  жизнь
обсудим, мне как раз в московскую налоговую надо, на Ильинку. У  меня  с тех
пор, как  мы последний раз виделись, накопилось всего... Да и тебе наверняка
уже пора развеяться -- я-то знаю, как ты готовишься.
     - Хорошо. Встретимся на "Китай-городе" в два часа дня.
     - Где конкретно?
     - Где и всегда -- у бюста товарища Китайгородского.
     Им  всегда  было  о чем поговорить, хотя области  их истинных интересов
пересекались не слишком обширно. Сашка отслеживал  молодежную музыку (в свое
время он занимался  джазовой  гитарой  в студии  при ДК  "Замоскворечье"), а
вместе с  ней движения всей поп-культуры в целом: кино, поэзия, проза.  Влад
был погружен в изучение права, особенно его теории. Зато получалось так, что
через руки Влада проходили разные ведомственные акты, информация из который,
бережно им законспектированная, помогала  Сашке двигать  свои рабочие  дела.
Другой страстью Влада была история культуры. Влад  не раз говорил, что через
нее "все развитие общества с  древнейших времен выглядит настолько ясно, что
ни одна  идеологическая  доктрина  не в  состоянии сместить центр  истинного
смысла социальной эволюции".
     Конечно,  Сашка  вызвал Влада  не  только и не столько  для того, чтобы
придумывать  эти  идиотские названия компаний.  Сашка  баловался  написанием
стихов, а  порой  и песен,  которые  мало  кому показывал.  Влад  же  всегда
восхищался творчеством друга, причем чувствовалось,  что его эмоции искренни
и  совсем не вызваны желанием польстить молодому автору. Поэтому  Влад часто
становился первым  слушателем  и ценителем  Сашкиного  творчества, если Неля
случайно не оказывалась ближе в "момент истины".
     Когда Сашка добрался до места, Влад уже ждал его. Они пожали друг другу
руки и направились к эскалатору. После нескольких  дежурных фраз, призванных
донести до  собеседников, что с  момента  их  телефонного  разговора  ничего
существенного не произошло, Сашка сказал небрежно:
     - Слушай, я тут всю эту байду зарифмовал.
     - Какую байду?
     - Ну вот это все, что на улице. Прочесть?
     - Конечно, давай.
     До конца эскалатора было еще далеко, и Сашка начал.
     Задождила Осень из прорех небесных,
     Режет сизый воздух лезвиями капель,
     И хребты иссохших листьев бестелесных
     Отдают деревья под осенний скальпель.
     Распустила сопли, замесившись в глину,
     Бывшая обитель цвета-малахита;
     Прошивая тучи очумелым клином,
     Обращают птицы злое небо в сито;
     Перешнуровали мертвые дороги
     Новыми шнурками дождевые черви;
     Своего правленья размывая сроки,
     Мечется по лужам непогода-стерва;
     Развезло способность мозга мыслить трезво,
     И в тумане пьяном потонула вера.
     И от слез безвкусных, тошнотворно-пресных,
     Душу облепила плесень серой скверны.
     Влад,  улыбаясь,  молча  смотрел  на  Сашку некоторое время.  Эскалатор
закончился. Они ступили на плиты вестибюля и тогда Влад, словно  распробовав
вкус тонкого вина, изрек, наконец:
     - Солидно, - Влад выдержал небольшую паузу и словно вернулся к ощущению
вкуса, - отдает Шевчуком.
     Он еще немного помолчал, а потом спросил вдруг:
     - А чего так мрачно?
     - А чему радоваться, Влад? У меня депрессия.
     - У тебя что, случилось что-то? -- вопрос был дежурным.  Влад прекрасно
знал, что все в порядке.
     - Да не то чтобы... Ощущение какой-то серости во всем.
     - Да  ладно! Тебе ли  жаловаться с твоей-то Нелькой! Она ж у тебя такой
цветастый человек.
     -  Цветастый  значит  калорийный,  от английского "color", - задумчивым
эхом отозвался Сашка. У него так бывало:  мозг его делал забавные наблюдения
и выдавал заключения  как бы отдельно от тех мыслей  и настроений, в которые
Сашка был погружен.  Выдав новое  определение,  мозг клал  его во внутренний
карман черепной коробки  до поры; когда-нибудь  он достанет его оттуда слово
"калорийный", чтобы использовать, например, как эпитет при описании дородной
женщины в кричащем цветастом платье.
     - Так в чем же дело?
     - Влад, ты знаешь,  - Сашка вернулся к полностью серьезному тону, - мне
сегодня всю ночь снилась огромная бездонная черная дыра.
     - Фрейдисты сказали бы, что  это символ глубокой задницы,  в которой ты
оказался вместе со всем нашим гражданским обществом.
     - Напрасно  ты переводишь это в шутку.  Она меня  чуть не  съела  и, ты
знаешь, Влад,  так страшно  мне еще  никогда не было.  Я  понимаю, глупо, но
против чувств не попрешь.
     - Ты же творческий  человек, Александр! Если тебя не будет  потряхивать
время от времени, что ты сможешь написать?
     Они уже  вышли из  метро и повернули на  Ильинку.  До  ворот  налоговой
оставалось еще метров пятьдесят.
     - Это очень серьезная тема, - ответил после некоторой паузы Сашка,  - я
часто  думаю,  не  придется  ли   мне  выбирать   между  спокойными  ровными
отношениями  с Нелей,  с  тобой,  со всем  окружающим миром  и  способностью
писать. Меня страшит  этот  выбор. На  самом деле,  это  и есть гамлетовский
вопрос "to be or not to be", только  адаптированный  под  мою ситуацию. Речь
идет о том, насколько устойчива та  субстанция, которую я  собой представляю
сегодня.
     Они подошли к дверям налоговой инспекции.
     - Я понимаю,