лось мне слишком простым; сегодня  мне  представляется
довольно забавным заставить тебя изменить.  Впрочем,  мне  хочется  знать,
насколько велико твое желание обладать мною и готов ли ты на все,  как  ты
этим похваляешься. Я знаю, что нынче ночью ты даешь  концерт  на  воде;  я
сяду в гондолу и отправлюсь на праздник. Ты ведь знаешь  моего  гондольера
Кристофано; стой на борту своего баркаса  и  прыгай  в  мою  гондолу,  как
только ты его заметишь. Я пробуду с тобой час, после чего ты мне  надоешь,
должно быть, навсегда. Мне не нужны  твои  подарки,  мне  нужно  лишь  это
доказательство твоей любви. Нынче вечером или никогда".
   Мизана нашла письмо оригинальным и, смеясь, переписала его.
   - А что вы с ним сделаете, когда посадите его в гондолу?
   - Я высажу его на берегу Лидо и заставлю провести там довольно долгую и
довольно холодную ночь.
   - Я охотно  бы  вас  расцеловала  в  знак  признательности,  -  сказала
куртизанка, - но у меня есть любовник, которого я хочу любить всю  неделю.
Прощайте.
   - Вам придется, - добавил я, - предоставить в мое  распоряжение  вашего
гондольера.
   - Ну конечно, - ответила она. - Он умен, не болтлив, крепкого сложения.
Поступайте с ним по вашему усмотрению.



        "24"

   Я вернулся к себе и весь остаток  дня  употребил  на  то,  чтобы  зрело
обдумать предстоявшее  мне  дело.  Наступил  вечер;  Кристофано  на  своей
гондоле ждал меня под окном. Я надел  костюм  гондольера.  Вдали  появился
баркас  Леони,  освещенный  фонариками  из  разноцветных  стекол,  которые
сверкали, как драгоценные камни, начиная с верхушек мачт и  кончая  самыми
незначительными снастями; когда смолкала  оглушительная  музыка,  со  всех
сторон взлетали ракеты. Я стал на корме гондолы с веслом в руке  и  нагнал
баркас. Леони стоял на борту в том же костюме, что  и  накануне;  Жюльетта
сидела среди музыкантов; на ней был тоже роскошный наряд, но она  казалась
унылой и задумчивой и не обращала на Леони внимания. Кристофано снял шляпу
и поднес фонарь к лицу. Леони узнал его и прыгнул в гондолу.
   Как только он там очутился, Кристофано сказал ему, что Мизана ждет  его
в другой гондоле, возле городского сада.
   - Почему же она не здесь? - спросил он.
   - Non so [не знаю (итал.)], -  равнодушно  отвечал  гондольер  и  снова
принялся грести. Я ему усердно помогал, и  вскоре  мы  миновали  городской
сад.  Нас  окутывал  густой  туман.  Леони  несколько  раз  наклонялся   и
спрашивал, скоро ли мы будем на месте. Мы быстро  скользили  по  спокойной
лагуне; луна, бледная и подернутая дымкой, не светила,  а  лишь  белела  в
ночи. Мы вышли тайком, как  контрабандисты,  за  линию  морского  кордона,
которую обычно  пересекают  только  с  разрешения  таможенной  полиции,  и
остановились лишь у песчаного берега Лидо, пристав  к  отдаленной  отмели,
чтобы случайно не повстречаться с людьми.
   - Мерзавцы! - вскричал наш  пленник.  -  Куда  вы,  черт  возьми,  меня
привезли? Где лестницы городского сада? Где гондола Мизаны? Проклятие!  Мы
врезались в песок! Вы заблудились в тумане, олухи вы эдакие, и высаживаете
меня наугад?..
   - Нет, синьор, - сказал я ему по-итальянски, -  благоволите  пройти  со
мною шагов десять, и вы встретите того, кого вы ищете.
   Он последовал за мной,  а  Кристофано,  в  соответствии  с  полученными
приказаниями,  тотчас  же  вышел  на  гондоле  в  лагуну  и  направился  к
противоположному берегу острова, чтобы подождать меня там.
   - Да остановишься ли ты, разбойник! - крикнул мне Леони, после того как
мы прошли  несколько  минут  по  берегу.  -  Ты  что,  хочешь  здесь  меня
заморозить? Где твоя госпожа? Куда ты меня ведешь?
   - Синьор, - ответил я, оборачиваясь к нему и  вытаскивая  из-под  плаща
то, что захватил с собой, - позвольте мне осветить вам путь.
   С этими словами я достал потайной  фонарь,  открыл  его  и  повесил  на
причальный столб.
   - Черт подери, что ты там делаешь? - спросил  он.  -  Да  вы  что  оба,
рехнулись? В чем дело?
   - Дело в том, - ответил я, доставая из-под плаща две шпаги, -  что  вам
придется со мною драться.
   - С тобою, негодяй? Да я изобью тебя, как ты того заслужил!
   - Одну минуту! - сказал я, хватая его за шиворот с такой силой, что это
его несколько ошеломило. - Я не тот, за кого вы меня принимаете.  Я  такой
же дворянин, как вы; к тому же я порядочный человек, а вы мерзавец.  Стало
быть, дерясь с вами, я оказываю вам слишком большую честь.
   Мне показалось, что противник мой дрожит и пытается вырваться у меня из
рук. Я схватил его посильнее.
   - Да что вам от меня нужно? - вскричал он. - Ради самого  дьявола,  кто
вы? Я вас не знаю. Почему вы  меня  привезли  сюда?  Вы  собираетесь  меня
убить? У меня при себе денег нет. Вы вор?
   - Нет, - ответил я, - вор и убийца здесь - только вы, вам  это  отлично
известно.
   - Вы, стало быть, мой враг?
   - Да, я ваш враг.
   - Как вас зовут?
   - Это вас не касается; вы это узнаете, если убьете меня.
   - А если я вас не хочу  убивать?  -  вскричал  он,  пожимая  плечами  и
стараясь придать себе уверенность.
   - Тогда вы дадите мне вас убить, - отозвался я. - Клянусь вам: один  из
нас останется нынче ночью здесь.
   - Вы бандит! -  закричал  он,  отчаянно  пытаясь  высвободиться.  -  На
помощь! На помощь!
   - Бесполезно кричать, - сказал я. - Шум моря  заглушает  ваш  голос,  и
любая человеческая помощь от вас далека. Успокойтесь, или я вас задушу! Не
выводите меня из себя, воспользуйтесь шансами на спасение, которые  я  вам
предоставляю. Я хочу вас убить честно, а не  подло.  Вам  известно  такого
рода рассуждение? Деритесь со мною и  не  заставляйте  меня  прибегнуть  к
силе, преимущество в которой, как видите, на моей стороне.
   С этими словами я тряхнул его  за  плечи  так,  что  он  согнулся,  как
тростинка, хотя был на целую голову выше меня. Он понял,  что  он  в  моей
власти, и попытался меня разубедить.
   - Но позвольте, сударь, если вы не сошли с ума, - сказал он,  -  у  вас
должна быть причина, чтобы драться со мной. Что я вам сделал?
   - Мне не угодно объяснять вам это, - отвечал я, -  а  вы  подлец,  коли
спрашиваете о причине  моей  мести,  тогда  как  скорее  вам  подобало  бы
требовать у меня удовлетворения.
   - Но за что? - снова спросил он.  -  Я  вас  никогда  не  видел.  Здесь
недостаточно светло, и я не могу различить черты вашего лица,  но  уверен,
что голос ваш я слышу впервые.
   - Трус! Вы даже не считаете  необходимым  отомстить  человеку,  который
посмеялся над вами, назначив вам свидание, чтобы одурачить вас,  и  помимо
вашей воли привез вас сюда ради вызова на поединок! Мне говорили,  что  вы
человек храбрый. Неужто я должен дать вам пощечину, чтобы пробудить в  вас
мужество?
   - Вы наглец! - крикнул он, пересиливая свое малодушие.
   - А, так-то лучше! Я призываю вас к ответу за это слово, а  вам  сейчас
отвечу за эту вот пощечину.
   И я слегка ударил его по щеке. Он взвыл от ярости и ужаса.
   - Не бойтесь, - сказал ему я, держа его за руку, а в  другую  вкладывая
ему шпагу, - защищайтесь! Я знаю, что вы лучший фехтовальщик в Европе, мне
до вас далеко. Правда, я хладнокровен, а  вы  перепуганы,  это  уравнивает
наши шансы.
   И не давая ему опомниться, я энергично на  него  напал.  Негодяй  кинул
шпагу и пустился наутек. Я бросился за ним вдогонку, настиг его и  яростно
встряхнул. Я пригрозил, что швырну его в море и утоплю, если он  не  будет
защищаться. Видя, что спастись бегством  ему  невозможно,  он  подобрал  с
земли шпагу  и  обрел  то  мужество  отчаяния,  которое  вселяют  в  самые
боязливые души любовь к жизни и неминуемая  опасность.  Но  то  ли  фонарь
светил слишком слабо и противник мой не мог точно рассчитать  свои  удары,
то ли испытанный им страх начисто  лишил  его  самообладания,  -  так  или
иначе, я убедился, что этот грозный дуэлянт фехтует удручающе  плохо.  Мне
так не хотелось наносить ему смертельный удар,  что  я  его  долго  щадил.
Наконец, желая сделать ложный выпад, он наткнулся на мою шпагу, и та вошла
ему в грудь по эфес.
   - Правосудие! На помощь! - крикнул он падая. - Меня убили!
   - Ты требуешь правосудия - вот тебе оно! - сказал ему я. - Ты погибнешь
от моей руки, точно так же как Генриет погиб от твоей.
   Он глухо зарычал, вгрызся зубами в песок и испустил дух.
   Я взял обе шпаги и направился было на поиски моей гондолы; но  когда  я
проходил по острову, какое-то неведомое волнение охватило меня, терзая  на
тысячу ладов. Силы мои внезапно иссякли.  Я  присел  у  одного  из  многих
полузаросших травою еврейских надгробий, которые суровый и соленый морской
ветер разъедает изо дня в день. Луна понемногу выходила из пелены  тумана,
и белые камни этого обширного кладбища  ярко  выделялись  на  фоне  темной
зелени Лидо. Я раздумывал над тем, что сейчас совершил, и  месть  моя,  от
которой я ждал столько радости, причиняла мне только грусть.  Меня  словно
мучили угрызения совести, и вместе с тем я полагал,  что  поступаю  вполне
законно и совершаю даже благодеяние, очищая землю от этого сущего  дьявола
и избавляя от него Жюльетту. Но я никак не ожидал, что он окажется трусом.
Я надеялся  встретить  отважного  бретера  и,  вызывая  его  на  поединок,
мысленно прощался с жизнью. Меня смущало и даже как-то страшило, что его я
заставил расстаться с нею так просто. Я чувствовал, что  не  месть  упоила
мою ненависть, - ее заглушило презрение. Убедившись, что  он  такой  трус,
думалось мне, я бы должен был его пощадить; следовало бы забыть о злобе на
него и  о  любви  к  женщине,  которая  способна  предпочесть  мне  такого
человека, как он.
   Смутные мысли, тревожные и горестные, теснились у меня в голове. Холод,
ночь, зрелище могил порою меня  успокаивали;  они  погружали  мою  душу  в
какое-то сонное оцепенение, от которого я внезапно пробуждался, мучительно
припоминая  свое  собственное  положение  и  представляя   себе   отчаяние
Жюльетты, которое прорвется завтра, когда она увидит этот труп, что  лежит
на окровавленном песке неподалеку от меня. "Быть может,  он  не  умер",  -
подумал я. У меня появилось смутное желание убедиться в  этом.  Мне  почти
что хотелось вернуть ему жизнь. Первые проблески утра застали меня в  этом
нерешительном настроении, и тут только я осознал, что осторожность диктует
мне удалиться отсюда. Я разыскал Кристофано, который спал глубоким сном  в
своей гондоле, и с трудом его разбудил. Я позавидовал такому  безмятежному
сну: подобно Макбету, я расстался с ним надолго.
   Я  возвращался  домой,  медленно  покачиваемый  на  зыби  вод,  которые
встававшее солнце уже окрашивало  в  розовые  тона.  Мы  проходили  вблизи
парохода, который курсирует между Венецией и Триестом. Был  час  отплытия;
колеса уже пенили воду, и красные искры летели из трубы вместе с  кольцами
черного дыма. Несколько  лодок  доставляли  последних  пассажиров.  Чья-то
гондола прошла вплотную мимо нашей и  уцепилась  за  пакетбот.  Мужчина  и
женщина вышли из этой гондолы и легко взбежали  по  спущенному  трапу  Как
только они очутились на  палубе,  пароход  мгновенно  отошел.  Он  и  она,
опершись на поручни, глядели на струю за кормой. Я узнал в них Жюльетту  и
Леони Мне почудилось, что я вижу сон. Я провел рукой по глазам и  окликнул
Кристофано.
   - Неужто это барон Леоне де Леони едет в Триест  с  какой-то  дамой?  -
спросил я.
   - Да, синьор мой, - ответил он.
   С губ моих сорвалось ужасное ругательство.
   - А кто ж тогда тот человек, которого  мы  привезли  вчера  вечером  на
Лидс? - снова обратился я к гондольеру.
   - Эччеленца его отлично знает, - отвечал тот, - это маркиз  Лоренцо  де
***.



        "КОММЕНТАРИИ"

   Роман "Леоне Леони" вышел в свет в мае 1835 года.  Он  был  написан  во
время пребывания Жорж Санд и Мюссе в Венеции в 1834 году Роман был начат в
дни карнавала, во второй половине февраля,  и  закончен  в  первых  числах
марта. Для создания образа заглавного героя, авантюриста  и  игрока,  Жорж
Санд использовала многое  из  истории  Тренмора  -  одного  из  персонажей
предшествующего романа "Лелия". В первом варианте  романа  "Лелия"  (1833)
Тренмор в юности был  изображен  страстным  игроком.  Пагубная  страсть  к
картам и нечестная игра привели его на каторгу После того, как  во  второй
редакции романа Жорж Санд изменила характер Тренмора, она включила рассказ
о его пагубной страсти к игре в роман "Леоне Леони"
   "Леоне  Леони"  был   задуман   как   своеобразное   противопоставление
известному роману аббата Прево "Манон  Леско"  (1731).  Жорж  Санд  меняет
взаимоотношения героев и, верная одной из  главных  тем  своих  романов  -
раскрытию достоинств и  душевного  богатства  женской  натуры,  показывает
беспредельность самоотверженной женской любви,  страдающей  от  эгоизма  и
порочности героя. "Это позволит создать трагические ситуации, ибо порок  у
мужчины подчас граничит с преступлением, а восторженность  женщины  близка
порою к отчаянию", - писала Жорж Санд.
   Самопожертвование,  слепота  любви   правдоподобна   и   психологически
оправдана у юной Жюльетты, находящейся всецело во власти Леоне Леони. Жорж
Санд  придает   Леоне   Леони   черты   исключительности,   наделяет   его
необыкновенным  даром  убеждения,  пылким  красноречием.  Это  незаурядный
человек, становящийся жертвой своей роковой страсти к картам. Писательница
впоследствии подчеркивала, что  образ  Леоне  Леони  -  один  из  примеров
романтической   фантазии   автора,   что   ее   интересовало   изображение
таинственной, непреодолимой силы человеческих страстей.
   В.Г.Белинский отмечал психологическую правдивость  основного  конфликта
книги. Говоря о героине романа Эжена Сю "Тереза Дюнуйе", любящей негодяя и
преступника, он замечает:  "Мысль  верная,  но  не  новая.  Ее  уже  давно
прекрасно выразил аббат Прево в превосходном романе своем  "Манон  Леско".
Еще шире, глубже и полнее развила эту мысль Жорж Санд в  одном  из  лучших
романов своих - "Леоне Леони".
   Роман "Леоне Леони" интересен также и тем, что здесь Жорж Санд  впервые
стремится  соединить  особенности  психологического   романа   с   романом
сюжетным, изобилующим  неожиданными  ситуациями,  происшествиями,  резкими
поворотами действия, загадками и тайнами. Это сочетание станет характерным
для творческой манеры писательницы.
   У  современников  роман  пользовался  большим  успехом,  он   привлекал
занимательностью сюжета, в отличие от предшествующих романов, он не  пугал
буржуазного читателя остротой затронутых проблем, не  требовал  ответа  на
"проклятые вопросы", как "Индиана" или "Лелия". Однако и на  этот  раз  не
обошлось  без  упреков  и  негодования:  Жорж  Санд  обвиняли  в   крайней
безнравственности героя, в отсутствии нравоучительных выводов.
   В России роман "Леоне Леони" вышел в свет в 1840 году и с  тех  пор  не
издавался. В настоящем издании он печатается в новом переводе.

   ...грубая дробь австрийского барабана... - В описываемое в романе время
Венеция, потерявшая в XVIII веке  независимость,  находилась  под  властью
Австрии.
   "Валери" (1803) - роман баронессы Барбары Юлии Крюденер,  прибалтийской
немки, писавшей по-французски.
   "Эжен де Ротелен" (1808) - роман французской  писательницы  Суза-Ботело
(Аделаида Мария-Эмилия-Фянель).
   "Мадемуазель де  Клермон"  (1802)  -  роман,  французской  писательницы
Стефании Фелисите Дюкре де Сент-Обен, графини де Жанлис (1746-1830).
   "Дельфина" (1802) - роман французской писательницы  Анны-Луизы  Жермены
де Сталь (1766-1817).
   Верный пастух - герой одноименной драматической пасторали  итальянского
поэта Джамбаттисты Гварини (1538-1612).