Мы выезжаем на шоссе.
     - Ты не туда повернул!- говорит она.
     Я молчу.
     Потом говорю:
     -  Я  хотел  показать  тебе  рассвет.  Я  хотел  совсем  не  того,  что
получилось.
     Она молчит.
     - Но, во всяком случае, ты отомщена, и у тебя нет больше никаких причин
на меня дуться.
     Я смотрю на нее.
     - Смотри на дорогу,- говорит она.- А то опять врежемся.
     - А ты красивая. Странно, что я не заметил этого сразу.
     - Да,- говорит она.- Я знаю.



14



     Я выхожу из  машины и иду  по траве к  горизонту, над которым  пустое и
ясное небо.
     В голове звенит. Один глаз заплыл и почти не видит. Я иду, не глядя под
ноги, удаляясь  от дороги,  где  стоит машина,  в которой  осталась женщина,
которую я не хочу.
     Потому  что  я встретил  другую,  потому  что устал,  потому  что  люди
придумывают чудовищ, не задумываясь о том, что самые страшные чудовища - это
они сами.
     Я люблю всех людей, но почему-то одни из них  становятся моими врагами,
и я должен их ненавидеть, чтобы самому остаться человеком. Чтобы что?
     Меня  слишком  сильно  и  слишком   долго  били   по   голове.  Хочется
перелистнуть этот  век  как страницу, закончить его наконец. Осталось совсем
немного.
     Жестокость - признак слабоумия. А неразборчивость? Упрямство? Как много
признаков у слабоумия! Ум куда менее заметен в проявлениях.
     Солнце слепит глаза, ноги ступают по неровной земле, покрытой травой. И
приходят стада и поедают ее, и она вырастает снова.
     И  я иду, не зная, зачем и куда, но  иду, потому что есть земля, и есть
горизонт. И у меня есть ноги.
     Я  устал от  человеческой глупости,  а  янки только  подливают масла  в
огонь. Если бы не  они,  маразм  моей возлюбленной  был бы не так заметен, а
теперь и ежу понятно, что она слабоумна.  Но я не хочу  об этом думать. Я не
знаю, какой будет земная раса через сто лет.
     Им будет  наплевать.  Как  мне наплевать на ту женщину, что  осталась в
машине.
     Я иду к горизонту, до которого никогда не дойду, и солнце слепит глаза.
     Этот  век умер, когда не  стало  Феллини, и мы лишь доживаем положенный
срок.
     И нужно просто идти и ни о чем не думать, но  я научился думать  прежде
чем научился ходить.
     Иначе я не могу объяснить того, что со мной происходит.
     Что происходит со всеми нами.
     Ведь у того парня,  что  бил  меня  на заправке, тоже есть  девушка, и,
наверное, тоже была мать. И наверное, будут дети, или уже есть.
     Мы рожаем все меньше и меньше детей.
     Мы вымираем.
     И, может быть, я последний.
     Зачем я собираю  эти  фантики и пытаюсь обмануть  себя?  Или я  надеюсь
выйти к реке?
     Ну конечно, ведь это река впереди!
     Я  не  знал, что там будет река. Я  прожил столько лет в этой стране, а
так и не изучил ее географию...
     Мне зябко, и ноги заплетаются.
     Надо остановиться, лечь на спину и, глядя в пустое небо, покурить.
     Сигареты остались в машине.
     А  значит,  нужно  идти дальше.  Незачем останавливаться  и ложиться на
землю.
     Трава уже просохла от росы.
     Я иду к горизонту.
     Европа не  может просто так умереть. Человечество вступает в переходный
возраст развития. Мы еще дети. И спорим, кто из нас большие дети, американцы
или чукчи, или, может быть, негры Судана.
     Я больше не хочу спорить. Странно, что я, вообще, еще в состоянии идти,
после того что было этой ночью.
     Алкоголь действует на одних усыпляюще,  а на других - как  допинг.  Для
меня алкоголь - допинг, а значит, неизбежен  упадок  сил, когда его действие
кончится, и я  должен  ценить  эти часы  и  минуты,  я  должен  идти,  пока,
обессилев, не упаду.
     И с того места, где я упал, начнется новый отсчет.
     Я должен пройти как можно больше. Пусть даже я иду в никуда.
     Но это самообман -  я  уже вижу  это.  Впереди берег  реки. Я  не смогу
пройти  дальше,  чем  этот  берег  реки.  И все  заранее  и с самого  начала
определено и неизбежно.
     Но теперь я знаю, куда я иду - я иду к реке.
     Река, которая течет в городе,  и  эта река - это одна и та же река? Или
это другая?
     А впрочем,  какая разница, если одни реки впадают в другие, и  все  они
впадают в одни моря и одни океаны.
     Столько лет женщины учили меня не мыслить глобально - и безрезультатно.
     Навстречу  мне  идет человек, у него  в  руках  удочка. За  ним следом,
высунув язык, плетется собака.
     - Здравствуйте,- говорю я.
     Он кивает мне в ответ и останавливается.
     - Жарко будет сегодня,- говорю я.
     - Что?- говорит он.
     - Много наловили?
     - Да, - равнодушно говорит он.- Жарко.
     - Скажите,- говорю я.- Почему все так глупо?
     - Что?
     - Хороший был клев?
     - Не очень, - говорит он.
     И идет дальше.
     А  я  выхожу к  реке, сажусь  на траву  и смотрю  вдаль, на тот  берег,
покрытый лесом.
     Рядом со мной садится женщина.
     Я смотрю на нее.
     - А. Это ты.
     - Я  шла  за  тобой,-  говорит она.- Сначала я  подумала, что ты просто
хочешь меня припугнуть, а потом мне и впрямь стало страшно.
     -  Я  не  хотел  пугать тебя,- говорю я.-  Но  я не  должен перед тобой
оправдываться.
     - Я и не прошу,- говорит она, глядя на воду.- Я должна попросить у тебя
прощения. Я глупо вела себя и, наверное, тебя обидела.
     -  Нет,- говорю я.- Навстречу мне шел человек... Ты видела его - он нес
рыбу.
     - Я  не имела никакого права обвинять  тебя.  Ведь ты  мужчина,  а  она
привлекательная женщина.
     - Да,- говорю я.
     - Я любила его. Наверное, и теперь люблю.
     - Олега?
     - Да.
     - Я так и подумал.
     - Но ведь ты тут не причем, правильно?
     - Не знаю.  Россию  столько  веков  хотят  уничтожить, а она продолжает
оставаться Россией вопреки всем и, может быть, вопреки нам самим.
     - К чему ты это говоришь?
     - К  тому, что мы  сами не  знаем, что и как, и категоричность суждений
принимаем  за  проявление  силы.  Но  это вовсе  не значит,  что  мы  вправе
отстраниться от мировой истории и потерять Балканы.
     - Я говорю не об этом.
     - Откуда ты это знаешь?- возражаю я.
     - Я любила его.
     Она смотрит на воду.
     - Я любила его, а теперь я ревную к тебе Нину. Правда, странно?
     - Да,- говорю я.- Он ее муж.
     - Да.
     - А твой ничего не знает?
     - Что?
     - Твой муж.
     - У меня нет мужа.
     - А Евгений, он...
     - Такой же мудак как и ты.
     - Насколько я успел заметить, мы с ним ничуть не похожи.
     - По мне, все вы одинаковы.
     - Это неправильно,- говорю я.
     - Вот и он вечно говорит то же самое - это правильно, то неправильно...
Все вы одним миром мазаны.
     - Да нет, - не соглашаюсь я.
     - Ну что ты тут мне объясняешь или пытаешься мне объяснить?
     - Что?- говорю я.
     - Ты совсем не хочешь меня?
     - Хочу,- говорю я.
     - Тогда чего же ты ждешь?
     Она откидывается на траву.



15



     Сколько  я  ни старался,  ничего  у  меня  не  получилось,  и  наконец,
утомившись бесцельной игрой,  она отстранила меня, надела трусики и, оправив
юбку, поднялась на ноги.
     Она оскорблена.
     Нет, она не ревнует меня - мое ночное приключение слишком  абстрактно,-
просто теперь она будет считать меня импотентом.
     Я лежу на траве, обливаясь потом.
     - Бедный Энколпий,- шепчу я.- Бедный Энколпий...
     Она, не удостоив меня взгляда,  уходит, а я остаюсь лежать  на траве на
берегу реки, которой  не видно с  дороги,  где стоит  машина, к  которой она
идет.
     Одно из двух - или я влюбился, или просто перетрахался.
     Я задыхаюсь и хочу пить. Нет сил пошевелиться.
     Я закрываю глаза.
     Нужно взять себя в руки.
     Я с трудом приподнимаюсь с травы и, сев, бессмысленно и долго смотрю на
воду.
     Она ушла.
     Я  не  хотел ее - в этом  все дело. И много выпил, а  теперь начинается
отходняк. Мне  будет плохо, еще  хуже,  но  мне так скверно,  что не хочется
думать о конце света.
     Откуда-то доносится запах костра.
     Во рту пересохло, и очень хочется пить.
     Я поднимаюсь, застегиваю штаны и иду.
     Никогда в моей жизни у меня не было такой ночи. Вот и доказывай теперь,
что это была все та же ночь...
     Я выхожу на поляну, на которой стоит палатка.
     У  костра сидят двое  - парень  в  темных  очках и девушка.  Что-то они
собираются жарить. Ну конечно - шашлыки из куриных окорочков.
     -  А вы  знаете,-  говорю  я, подходя к  ним,- что шашлык мы,  русские,
позаимствовали вовсе не у кавказских народов, или как  теперь  говорят,  лиц
кавказской национальности.
     Они вопросительно смотрят на меня.
     - Да?- говорит девушка.- А у кого же?
     -У татар,-  говорю  я и  присаживаюсь  к  костру.-  И даже  само  слово
"шашлык" татарского происхождения.
     - Неужели,- говорит парень.- Где это вас так разукрасили?
     -  Лучше не  спрашивай,-  отмахнувшись, говорю  я.-  А  то  мой рассказ
затянется, а я очень хочу пить. У вас не найдется чего-нибудь?
     Мне протягивают минеральную воду в полуторалитровом баллоне.
     Я долго и с наслаждением пью.
     - Вы, наверное, долго шли?- участливо спрашивает девушка.
     - Что?- говорю я, оторвавшись, наконец, от горлышка.
     - Жажда замучила?- спрашивает парень.
     - Да нет,- говорю я, возвращая ему бутылку.- Просто перетрахался.
     - А,- кивнув, говорит он.- Понятно. Я так сразу по вашему виду и понял.
     - Надеюсь, окорочка у вас не американские?- говорю я.
     - А вы ненавидите американцев?- спрашивает девушка.
     - Не то чтобы ненавижу, но не лезли бы они куда не следует...
     - Со своими окорочками,- подхватывает парень.- Но эти французские.
     -  Французы тоже  натовцы,- говорю я.- Но французы  хотя бы  культурные
люди... Ребята, а нет ли у вас пива? Или водки.
     - А что, очень нужно?- говорит парень.
     -  Просто если я сейчас же не выпью, то очень скоро мне  станет  совсем
плохо, и я, пожалуй, завалюсь спать в вашей палатке.
     -  Ну  что  ж,- поразмыслив,  говорит  он.-  По  такому случаю можно  и
познакомиться.
     Он протягивает мне руку.
     - Меня зовут Игорь.
     - А меня Катя,- говорит его девушка.
     - А меня Саша,- говорю я.- Мою жену тоже зовут Катя.
     - Это с ней ты перетрахался?- спрашивает Игорь.
     - Нет,- говорю я.-  Я перетрахался с  Ниной, а  теперь  вот  не смог  с
Леной, и она обиделась и ушла.
     - А,- говорит он.- Понятно.
     - Да ничего на  самом деле тебе не понятно.  И вообще,  никто ничего не
понимает  - мир  катится в тартарары,  а мы  все делаем вид,  что ничего  не
происходит.
     - А что такого происходит?- несколько опешив, говорит он.
     -  Да ну тебя,- с  досадой говорю  я.- Можно подумать, что ты ничего не
понимаешь.
     - А что я должен понимать?
     -  Я не знаю, что. Я сам ничего  не понимаю.  Казалось бы, русские, так
много сделавшие в  культуре, науке,  технологии,-  одни великие имена  можно
перечислять  до вечера,-  должны  были бы  снискать уважение, а не  страх. А
вместо этого нас боятся.  Они так боятся  нашего  будущего,  что  хотели бы,
чтобы у нас его вообще не было. Это что, комплекс неполноценности?..
     - Кто они?- уточняет Игорь.
     - Что?
     - Ты сказал, они.
     - Ну да,- говорю я.- А что?
     - Вот я и спрашиваю, кто это, они?
     -  Ты не  понимаешь,  что  означает  слово  "они"?  "Они" -  это слово,
противоположное по смыслу слову "мы". В данном случае я имею в виду Запад.
     - А,- говорит он.
     - Бэ,- говорю я.- Еще раз перебьешь, и мы с тобой поссоримся.
     - И что?
     - Увидишь.
     - Не ссорьтесь!- вмешивается Катя.- Ты же видишь, его и так избили!
     - Ладно,- говорит Игорь.- Так что ты хотел сказать?
     - Забыл,- говорю я.- Ты меня перебил, и я потерял нить мысли.
     - Ну, извини.
     - Я хотел сказать, что почему-то они ждут от нас, что мы явим им нового
Чингисхана. Но если мы до сих  пор не  уничтожили  их, то почему они думают,
что мы  сделаем это в будущем?  Или они хотят  этого? Они  не желают  видеть
Россию европейской страной - значит, они хотят узнать, что такое разъяренная
Азия? И Европа - это Золотой Храм Мисимы, который мы должны сжечь?..
     - А разве Чингисхан дошел до Европы?- спрашивает Катя.
     -  Нет,- говорю я.-  Но, наверное, они хотят, чтобы  мы продолжили  его
дело...
     - А заодно и научили их готовить шашлык,- подхватывает Игорь.
     - Ну да,- говорю  я.- Чебуреки, беляши, бешбармак... есть много хороших
татарских блюд.  Я сам родом  из  Башкирии,  из Уфы,  и знаю, что говорю. Но
больше я  не могу, ребята,  вы же видите, я измучен. Дайте же  мне, наконец,
водки.
     Игорь  с  тяжелым  вздохом  поднимается на  ноги и приносит  из палатки
непочатую бутылку водки и одноразовые пластиковые стаканчики.
     -  Вот это  дело,-  с  облегчением  говорю я  и,  взяв у  него бутылку,
сворачиваю крышку.
     - Ты будешь?- спрашиваю я Катю.
     Она вопросительно смотрит на Игоря, тот пожимает плечами, и она кивает.
     Я наливаю нам всем.
     - Вообще-то мы не хотели пить до шашлыков...- говорит он.- Ну да ладно.
     - Чин-чин,- говорю я.
     Мы выпиваем.
     -  А  как  же  слово,  противоположное  слову  "мы"?-  говорит   Игорь,
протягивая мне огурец.- Что-то ты заговорил по-европейски.
     - Так  ведь я же европеец до мозга костей. И в  то же время,  до  мозга
костей русский. То, что происходит сейчас в мире, разрывает меня на части. И
я не вижу для себя никакого исхода. Я должен либо возненавидеть Европу, либо
предать Россию. И что же мне остается делать?
     - Повеситься,- подсказывает Игорь.
     - Вот именно,- говорю я.
     - Или напиться,- говорит он, поднимая с травы бутылку.
     - Наливай,- говорю я, подставляя стаканчик.
     Он наливает, и мы пьем.
     -  Вот поэтому я и готов  возненавидеть американцев  -  за  то  что они
поставили меня перед таким выбором.
     -  Правильно,-   соглашается  он.-   Если  уж   кого  ненавидеть,   так
американцев.
     - Американизация - это раковая опухоль Европы...
     - Ничего. Мы вырежем ее кривой татарской саблей.
     Я смеюсь.
     - Ну да. Только мне-то все равно крышка,- говорю я.-  Ты понимаешь, что
значит отлучить Россию от Европы? Это же все равно что... отлучить Европу от
христианства.  Представляешь? Раздается глас  над народами: "Вы не христиане
больше.  Ищите  себе  новую  религию".  Понимаешь,  что  это такое? Нет,  не
понимаешь,  ни  хрена  ты не понимаешь. Никто  не понимает,  что происходит.
Наливай.
     Он наливает нам двоим.
     - А где твоя жена сейчас?- спрашивает Катя.
     - Что?- говорю я, повернувшись к ней.- Кто?
     - Твоя жена, где она?
     - Дома, наверное. А что?
     - И что она делает?
     - Дома-то? Да не  знаю... Наверное,  пересчитывает  пустые  бутылки под
моим столом. Последние месяцы она занимается этим с редкой педантичностью.
     - А ты много пьешь?- спрашивает Игорь.
     - Да нет,- говорю я.- Не то чтобы много, но регулярно.
     Он кивает.
     - Понятно.
     -  Хотя  вообще-то,-  задумавшись,  говорю  я.-  Когда  я  уезжал,  она
оставалась с  мужчиной,  которого,  кажется,  зовут Евгений. Так что,  может
быть, мне пора искать новую жену...
     - А эта - какая по счету?- спрашивает Игорь.
     - Это не повод для шуток,- строго говорю я.
     - Вот именно,- поддерживает меня Катя и осуждающе смотрит на Игоря.
     Я взглядом благодарю ее за поддержку.
     Мы втроем допиваем бутылку.
     -  Ну  вот,-  говорит  Игорь, обращаясь к  Кате.- А  ты говорила, много
будет.
     - Ну, я же не знала...- говорит она.
     Она уже раскраснелась.
     Углей  все  еще недостаточно, но я подсказываю способ -  полить горящие
головешки водой и, разместив над  ними шашлыки, лить  воду каждый раз, когда
будет вспыхивать пламя.
     - Так можно зажарить шашлык с одним-единственным поленом.
     - Этому ты тоже научился у татар?- спрашивает Игорь.
     Кажется, он тоже выпил уже достаточно.
     - Хорошо,- говорит Катя.- А кто пойдет за водой?
     - А у вас есть ведерко?- спрашиваю я.
     Они одновременно кивают.
     - Тогда схожу я,- говорю я, вставая.- Заодно и отолью.
     - А вот об этом ты мог и не сообщать,- говорит Игорь.
     - Да,- соглашаюсь я.-  Я вообще мог прикинуться  паинькой,  и фиг бы вы
меня раскусили.
     Катя удаляется в палатку и возвращается с ведерком.
     - А вы неплохо экипированы,- замечаю я.
     - Да,- говорит Игорь.- Мы же не в первый раз.
     - Что не в первый раз?- говорю я.
     - Иди за водой, - говорит он.- Вернешься, расскажу.
     - Ладно,- говорю я и, взяв ведерко, направляюсь к реке.



16



     Я возвращаюсь с водой.
     Игорь уже разворошил костер. Катя нанизывает куски курицы.
     - Я не буду есть,- предупреждаю ее я.
     Она вопросительно смотрит на меня, потом на Игоря.
     - Будешь,- убежденно говорит он, и она продолжает свое занятие.
     Мы заливаем головни и размещаем над ними шампуры.
     - Так ты обещал мне рассказать,- напоминаю я.
     - Что рассказать?
     - Не знаю. Но о чем-то же ты хотел рассказать.
     - Я?- удивляется он.
     Катя протягивает  ему третий шампур, и он размещает его на рогатках над
головнями.
     - Ну не я же,- говорю я.
     - А,- говорит он.- Ну да. Я хотел сказать, что мы тут не одни.
     - В каком смысле?
     - В буквальном.
     - Мы никогда не бываем одни, куда бы мы ни шли, это я знаю...
     - Ну вот. И вокруг, в лесу, повсюду такие же палатки и такие же костры.
     - Да?- говорю я.- Но этот-то костер ваш?
     - Да, наш. Ну и что?
     - Вот я и пришел на запах костра.
     - Он мог доноситься с любой стороны.
     - Но пришел-то я к вам.
     - Случайно,- говорит он.
     - Он мог доноситься с какой-нибудь другой стороны,- говорит Катя.
     -  В этом мире нет ничего случайного,- возражаю я.-  И, уж конечно, нет
ничего случайного в жизни человека. Я пришел на запах именно вашего костра.
     - Ну может быть, не знаю,- говорит Игорь, не желая спорить.-  Но вокруг
сколько угодно таких же точно костров. Поэтому если у нас кончится водка, мы
можем сходить и купить у кого-нибудь.
     - Купить, то есть взять за деньги?- уточняю я.
     - Ну да,- говорит он.- А что, у тебя нет денег?
     - Вопрос не в этом.
     - Да? А в чем же?
     - Вопрос в том, кто вы, или кем вы себя считаете.
     - Кто это, мы?- говорит он.
     - "Мы" - это слово, противоположное по смыслу слову "они".
     - Ну и что?
     - Ничего,- говорю я.- Просто ответь, кто вы. Просто туристы?
     - Нет,- говорит он, и Катя отрицательно качает головой.- Мы не туристы.
     - Нет?
     - Нет.
     - Значит,  для  вас  это  нечто большее, чем просто  отдых, я правильно
понял?  И ты говоришь мне  про деньги. То есть, не я тебе говорю о них, а ты
мне.
     - Но ты же первый заговорил о водке.
     - Я не говорил о водке,- возражаю я.- Я ее пил.
     - Ну да,- говорит он.- Но за все нужно платить.
     - Обычно собирается человек двадцать или тридцать,- говорит Катя.- И мы
идем по какому-нибудь маршруту...
     - И ставите палатки так, чтобы не видеть друг друга?
     - Когда как,- говорит она.
     - Это все равно что дымные костры на улицах города.
     - Что?- говорит Игорь.
     - Да так, ничего. Для вас весь мир - это улицы ваших городов.
     - Каких городов?- не понимает он.
     - Вы приходите сюда, оставаясь тем, чем вы были. Так зачем же  идти так
далеко? Вы могли бы разжечь свои костры на улицах города, но и это не больше
чем включение света на  кухне. Тебе никогда не  казалось,  что  ваши  костры
похожи на освещенные окна квартир в многоэтажном доме?
     - Может быть и так,- подумав, говорит он.- Но что в этом плохого?
     - Да ничего. Что плохого в свежем воздухе?
     - Да!- говорит Катя.- Что плохого в свежем воздухе?
     - Ничего,- говорю я.
     - Вот и я о том же говорю,- говорит Игорь.
     - Но зачем все это?
     -