о  тебе не понятно,-  говорит она.- И  вообще, удивительно, что
я... что я вообще...
     - Не уехала,- подсказываю я.
     Она обиженно молчит.
     - Все очень просто,- говорю я.- Для тебя день - это продолжение ночи, а
ночь, наверное - продолжение дня. Я думал, ты на меня обидишься и уедешь, но
у  тебя оказались  свои соображения этого  не делать. Что было важнее, я или
машина? Впрочем, какая разница. Если бы ты уехала на попутке, ты потеряла бы
и то, и  другое.  Я говорю сбивчиво, потому что, в отличие от тебя,  не спал
сегодня ни  минуты, но смысл очень прост  и ясен. Я-то ищу совсем другого. И
этого нет здесь и не может здесь быть, а искать  мне приходится здесь. И что
же я найду? Так и получается, что вся  моя жизнь - это ожидание смерти.  И я
же первый  при этом  говорю, что ожидание - это диктатура страха. Значит,  я
чего-то  боюсь?  Неужели  смерти?  Значит, я боюсь того,  чего  жду? Я боюсь
достигнуть своей цели? Нет.  Так чего же я боюсь? Презреть жизнь. Зачеркнуть
ее, признать этот мир  бессмысленным. А  он ужасает меня  снова  и снова, но
снова и  снова  я  не могу отринуть его. И жить  в нем, как  это ни странно,
тоже, просто потому  что мне нечего  в нем искать. Но  жизнь... Жизнь  - это
больше чем наши обиды, довольство или недовольство, страх или скука. Жизнь -
это просто еще один шанс. И там, куда мы уйдем, нам, скорее всего,  придется
снова начать  жить. Вот  так и выходит, что  чем  больше  желание уйти,  тем
больше у тебя причин остаться и дойти до конца... Пусть даже все это кажется
бессмысленным и ужасным... Видишь, как все запутано.
     Она молчит.
     Навстречу нам проносится "скорая".
     - А вот и "скорая",- говорю я.- Город спешит собрать свою жатву.
     - Что это значит?
     - Там позади человек разбился.
     - Как... разбился?
     - Да  так же, как и вы  минувшей ночью. Только он  уже не сможет никого
убедить, что это дерево там не росло.
     - И что, насмерть?
     - Да.
     - Это мой бывший муж,- говорит она.
     -  Вряд  ли,-  посмотрев  на нее, говорю я.-  В мире очень много людей.
Вероятность того, что это был он...
     - Я знаю.
     - Ты же его не видела.
     - Я видела его сегодня во сне.
     - Да, это, конечно, аргумент...
     - Это он.
     - Ну хочешь, вернемся? Тогда ты будешь знать это наверняка.
     - Нет.
     - Как хочешь,- пожимаю плечами я.
     Мы молчим.
     - Ну вот и твоя заправка,- говорю я.- Сворачиваем?
     - Да.
     Я поворачиваю руль.



29



     Мы останавливаемся и выходим из машины.
     Елена идет в павильон.
     Подъезжает Юра на мотороллере.
     - Она пошла перекусить,-  говорю я.- Если ты предложишь ей сигарету,  у
тебя  будет  неплохой  повод для  того  чтобы  с ней  познакомиться.  Только
поторопись, пока она не успела купить сама.
     - А ты?
     - А я постою здесь. Иди.
     - Что, тоже  поцеловали дерево?- кивнув на перед нашей машины,  говорит
он.
     -  Нет,- говорю я.-  Столб. И целовал  его не  я. Но сочетании  с  моей
внешностью картина создается вполне законченная. Так ты идешь?
     Он кивает. Ставит мотороллер на ножку и идет в павильон.
     Я жду.
     "Ничего, выйдет",-  думаю я.-  "Сейчас подъедет какая-нибудь машина,  и
ему придется выйти. А нет, так он все равно  должен  будет обслужить хотя бы
этот мотороллер".
     Он  выходит и  идет  ко мне уверенным  пружинистым  шагом. На  лице его
нарочито спокойное выражение.
     Он останавливается в трех шагах от меня.
     Мы молчим.
     - Ну и что теперь?- говорит он.
     - Да ничего,- говорю я.- А ты как думаешь?
     - Я?
     - Может быть, тебе нужен враг, так что ж, я к твоим услугам.
     - Мне-то ничего не надо.
     -  Правда, ты совсем не знаешь меня,  но может  быть, так  тебе будет и
легче. Знаешь, какой самый главный вопрос во  всех этих спорах? Очень важный
вопрос - кто это, "мы", и кто это, "они"?
     - Тебе чего надо?
     -  Примерно  такого  разговора  я  и  ожидал.  Что еще  раз  доказывает
бессмысленность  общения  между  людьми,  которые  друг  друга  не понимают.
Доказывать очевидное - скучное занятие, ты не находишь?
     Он не отвечает.
     - Ладно,- махнув рукой, говорю я.- Говорить мне с тобой не о чем, а еще
раз скрещивать линии жизни - скучно.
     Я поворачиваюсь и иду к машине.
     Из павильона выходят Елена с Юрой.
     Она  идет   к  машине,  недоуменно   взглянув  на  парня  в   оранжевом
комбинезоне.
     - Чего ему надо?
     - Думаю, он и сам толком не  знает,- говорю я, садясь за руль.- Ну что,
купила сигареты?
     - Меня угостили,- говорит она.
     - Юра?
     - А его зовут Юра?
     - А разве вы не познакомились?
     - Нет,- говорит она.- Он пытался, но как-то очень невнятно.
     - Ну и ладно,- говорю я.- Все долги отданы, кроме того что я удрал,  не
заплатив за выпивку, и можно ехать.
     - Где это ты не заплатил за выпивку?
     - Долго рассказывать,- говорю я.
     - Понятно,- говорит она.- Заводи машину, чего ты ждешь?
     - Подожди, ему надо заправиться.
     - Кому?
     - Ему.
     - А мы что, ждать его будем?
     - Да.
     - Зачем?
     - Ну, хотя бы в знак благодарности за сигарету.
     Она   недовольно   поджимает  губы,  достает  из  сумочки  сигарету   и
закуривает.
     - Эй,- говорю я.- Здесь же нельзя курить.
     - Да?- говорит она, опуская стекло.- От кого-то я это уже слышала.



30



     - Смотри, он за нами едет.
     - Да,- киваю я.- Едет. И будет ехать.
     - Так может быть, пусть лучше он поведет машину?
     -  Не торопи события,-  говорю я.-  К  тому же,  у него  проблема - ему
некуда деть свой мотороллер.
     - А он хотел бы оказаться на твоем месте?
     - Иначе бы он не ехал за нами.
     - Я так и подумала, как только увидела его.
     - Значит, у тебя развита интуиция. Что неудивительно.
     - Почему неудивительно?- говорит он.
     - Потому что невозможно все время удивляться. Это  как пасьянс, который
никогда не сходится два раза подряд... Все превращается в привычку, рано или
поздно.
     - Это, смотря какой пасьянс,- замечает она.
     - Я не знал, что ты раскладываешь пасьянсы.
     - Ничего удивительного. Ты никогда не интересовался мной.
     - Мы всего один день знакомы, а ты уже говоришь "никогда".
     - Один день и одну ночь.
     - Это существенно?
     - Я не знаю, что для тебя существенно.
     - И я не знаю. То есть, знаю, конечно, но лучше уж думать, что не знаю,
а иначе недолго дойти  до отчаяния. К тому же,  правда вне определений - как
только мы  начинаем выражать правду  в словах, мы выражаем  уже не правду, а
только самих себя.
     - А это плохо?
     - Это не плохо и не хорошо.
     - Может  быть, мы и должны  выражать  только  самих  себя, а  вовсе  не
какую-то абстрактную правду, о которой мы и понятия не имеем.
     - Может быть,- говорю я.- Но к чему же тогда мы должны стремиться?
     - А может быть, мы вообще ничего не должны?
     - Ой,- говорю я.- Ты выспалась и соображаешь явно лучше меня. А я хотел
сказать о чем-то, но... Теперь уже не вернешь. Все происходит лишь раз.
     - А что же ты тогда говорил про привычку?
     - Я?
     - Ну да. Тебе что, напомнить?
     - Если тебя это не затруднит.
     - Затруднит,- говорит она.
     - Тогда давай  просто забудем об этом.  Я уже  не помню, что я говорил.
Когда-нибудь произнесу это снова и подумаю, что мне в голову пришла  удачная
мысль, не  ведая, что произношу эти  слова  по  памяти. А впрочем,  важны не
слова,   а  контекст  -  а  контекст   никогда  не   повторяется.  Есть  две
безмятежности - безмятежность мудреца и безмятежность кретина. Самое опасное
- это перепутать их.
     - Самое опасное сейчас - это налететь на гаишника.
     - Или на столб.
     - Да. Или на дерево.
     - Ничего, скоро приедем.
     - Приедем,- соглашается она.- Только куда?
     - Куда-нибудь.
     - Кстати, куда ты меня везешь?
     - Домой,- отвечаю я просто.
     - К себе домой или ко мне домой?
     - А куда ты хочешь?
     - Я тебе не сказала этого.
     -  Значит,  скоро бы  я тебя об этом спросил. Или все произошло бы само
собой.
     У нее верещит мобильник. Она достает из сумочки трубку.
     -  Надо  же,-  покачав  головой, говорю я.-  Как  символично  -  стоило
пересечь городскую черту, и город тут как тут...
     Она делает мне знак помолчать.
     - Алло,- говорит она.- Да. Ты чего звонишь, что-то случилось? Ничего? А
что?
     Я смотрю на дорогу.
     - Нет. Нет, я сказала. Ни почему, просто. Это все? Ну ладно... Нет. Мне
сейчас неудобно говорить. Ну ладно. Ладно, пока.
     Она выключает трубку и убирает мобильник в сумочку.
     - Ну что, вот все и разрешилось?- говорю я.
     - Ничего не разрешилось.- Говорит она.- А что должно было разрешиться?
     - Теперь ясно, куда мы едем?
     - А,- говорит она.- Нет. Это мой бывший муж.
     - Который разбился?
     - Значит, это был не он.
     - Еще один муж?
     - Нет у меня никакого другого мужа.
     Я киваю.
     - Значит, он не разбился.
     - Нет.
     - Так куда же мы все-таки едем?
     - Не знаю,- говорит она.- А ты не можешь решить это сам?
     - Могу,- говорю я.- А стоит?
     - Останови,- командует она, и в тот же миг машина останавливается.
     - Ты понимаешь все слишком буквально. Не на проезжей же части.
     -  Я тут не  причем,-  говорю я,  пытаясь  завести машину.- Она  просто
заглохла.
     - Ну так сделай что-нибудь!
     - Вот я и пытаюсь.
     Ничего не получается.
     - Ну и что мы будем делать?
     -  Не знаю,- говорю я.-  Но, кажется, вопрос о  том,  куда мы едем, сам
собой разрешился. Мы уже приехали.
     - И что, так и будем стоять здесь?
     - Посиди пока,- говорю я и выхожу из машины.
     Юра спешит мне навстречу.
     - Что случилось?- говорит он.
     - Ничего,- говорю я.- Машина заглохла. Давай толкнем ее к обочине.
     Мы толкаем машину.
     -  Подожди,-  говорю  я  ему  и,  подойдя  к  Елене,  говорю:   "Выйди,
пожалуйста".
     Она, пожав плечами, выходит из машины и идет к тротуару.
     - Теперь  будет легче,- говорю я.- Давай,  ты толкай, а я буду  крутить
руль. Ну? Давай!
     Мы откатываем машину к обочине.
     - Что, все?- говорит Лена.- Дальше мы не поедем?
     - Дальше не поедем,- говорю я.
     - Почему?
     - На  это есть масса причин. Во-первых, это не моя машина, и мне совсем
не хочется с ней возиться. К тому же, я  не умею чинить машины, которые ни с
того, ни  с сего ломаются  посреди дороги. И наконец, можно дойти пешком или
воспользоваться общественным транспортом.
     - Понятно. Значит, мы пойдем пешком.
     - А ты уже решила, куда?
     - А это так важно?
     -  И  правда.   Зачем  подготавливать  решения?  Они  тем   ярче,   чем
неожиданней.
     - Я могу подвезти вас,- предлагает ей Юра.
     - Спасибо, не нужно,- говорит она, едва удостоив его кивка.
     Он как-то сразу сникает.
     - Где ты оставил мотороллер?- говорю я.
     - То есть как, где?
     - Пойдем, прогуляемся.
     Мы отходим.
     - Ну что,- говорю я ему.- Кажется, не получилось.
     - Я уже понял.
     - Ты расстроился?
     - Нет, я не расстроился  - я и так  ехал  в город. А вот  что ты теперь
будешь делать?
     - Да что-нибудь,- говорю  я.- Но я  тебе  хотел вот что сказать. Там  в
лагере есть женщина, ее тоже зовут Лена...
     - Я знаю,- говорит он.- И что?
     -  Это потрясающая женщина. Нужно только очень любить  ее. Для меня уже
слишком поздно. Я  не умею начать все  снова,  как если  бы ничего  не было.
Потому  что что-то все-таки было. Пусть даже жизнь -  иллюзия, и время... Но
отказ от жизни не менее иллюзорен.
     - Что ты хочешь сказать?- перебивает меня он.- Ты меня утешить хочешь?
     - Да нет же!  Мне  наплевать на твои  чувства. Просто  я хочу, чтобы ты
знал, что... нужно ее очень ценить... наверное. Не знаю, как это у нее будет
с тобой. А я опоздал.
     - Значит, Лена, да?
     - Да,- говорю я.- И вот еще что. Передай это.
     Я снимаю темные очки и отдаю ему.
     - Кому?
     - Ребятам, там, в лагере. Их зовут Игорь и Катя.
     - Ладно,- говорит он, садясь на мотороллер.- Передам.
     - А хочешь, поехали вместе.
     - Нет,- говорит он, покачав головой.- Ты будешь потом переживать.
     - Но мы можем с тобой просто напиться, и я все забуду.
     - Не забудешь. Да и я буду помнить. Лучше уж давай так все и оставим. А
если захочешь, приезжай - где лагерь, ты знаешь.
     - Ладно,- говорю я.- Ну давай. Пока.
     - Счастливо.
     Он  заводит  мотор.  Убирает  ножку, отталкивается ногой от бордюра  и,
махнув мне на прощанье рукой, уезжает.




31



     Мы идем по улице вечернего города и молчим.
     Она подходит к киоску и покупает себе банку пива.
     - Ты купила пиво?- говорю я.
     - Да,- вскрывая банку, говорит она.- А что? Я хочу пива.
     - А я хочу курить.
     - Ну так купи сигареты.
     - У меня нет денег. Ты не купишь мне пачку?
     - Нет,- решительно говорит она.- Я не буду покупать тебе ничего.
     - Ну хотя бы одну сигарету?
     - Нет.
     - Если это дело принципа, то тогда это, и впрямь, безнадежно.
     Она не отвечает.
     Она пьет пиво из банки.
     - Сегодня я  должен был научиться  делать  из фантиков деньги,  но день
прошел, а я так и остался в ночи. И без денег. Посмотри, солнце уже зашло за
крыши домов.
     - Я куплю себе сигареты,- говорит она.- Но тебе не дам.
     - Я знаю. Принципы - самая безжалостная вещь на свете.
     - Не самая,- возражает она.
     - Ведь ты даже не хочешь курить.
     - Откуда ты знаешь.
     - Я ничего не знаю,- устало говорю я.- Я хочу есть, курить и очень хочу
выпить. А впереди еще вся ночь.
     - Ты можешь вернуться домой,- пожав плечами, говорит она.
     - Да. Но не хочу. Потому что это не мой дом.
     - Это зависит от того, что тебе нужно.
     - Нет,- не соглашаюсь я.- Вовсе не от этого.
     Мы идем.
     Она допивает пиво и выбрасывает пустую банку в мусорную урну.
     - Ну ладно,- говорит она.- Спасибо, что проводил. Это мой дом. Я пойду.
     - Как... Ты уходишь?- не решаясь в это поверить, говорю я.
     -  Да,- говорит она.- А что? Ты думал, что я пойду с  тобой? Ты даже не
знаешь, куда.
     - Может быть, к тебе?
     - Ну уж нет!
     - Нет?
     - Нет!- категорично говорит она.
     - Значит, мы расстаемся?
     - А ты как думал?
     - Я уже и забыл, как я думал, да, наверное, это уже и не важно.
     - Ладно,- говорит она.- Пока.
     Я не отвечаю.
     Она идет к подъезду.
     - Постой!- говорю я.
     Она оборачивается.
     - Сейчас ты позвонишь Олегу, я знаю, и он приедет. Конечно, приедет. Но
может приехать и Евгений, даже обязательно приедет, чтобы узнать, что с  его
машиной, и где она. Ты отключишь мобильник, выдернешь из розетки телефон, но
он все равно приедет, и если ты не откроешь ему дверь, он останется  ждать в
подъезде.  А тут приедет твой бывший муж,  просто, чтобы выяснить, почему ты
не стала с ним разговаривать. Представляешь, какая произойдет сцена?
     -  Это тебя  уже не касается,- помолчав, говорит она.- Ты слишком много
думаешь о том, что тебя не касается.
     Она поворачивается, входит в подъезд и закрывает дверь.
     Я стою.
     Еще утром я не хотел ее.
     Я и теперь ее не хочу, но я устал, и меня тяготит одиночество.
     Значит, я на что-то надеялся?
     Я  надеялся,  что  что-то изменится  само  собой,  и произойдет вспышка
молнии.
     Она не произойдет.
     Теперь уже ясно, что не с этой женщиной.
     Но есть много других.
     И есть Нина.
     Я поворачиваюсь и иду по улице, а вокруг уже собирают ветошь, вчерашние
маски из папье-маше, а над крышами все ярче полыхает закат.
     Городская пыль полынной горечью отзывается в гортани.
     Пепел не имеет вкуса и запаха.
     Может быть, меня уже нет, но зачем-то у меня еще остались желания.
     Или это чужие желания, как и эти костры?
     И я не изобрел ничего нового.
     Те, кто ищут открытий  в заповедных лесах, неся на плечах тяжесть своих
рюкзаков, что они знают о жизни диких зверей?
     А если они знают о повадках зверей по книгам, то что они знают о духах?
     Сегодня закончилась война, а для меня ничто не изменилось.
     Но теперь я знаю,  куда  я иду, а  это не  хуже чем раздобыть денег  на
выпивку. Я  иду туда,  где  я  уже  был. И  в прошлом можно обрести будущее,
потому что ничто не бывает исчерпано до конца.
     И можно притвориться, что тебя здесь не было.
     И получить это снова.
     Пока это не станет привычкой.
     От  дыма костров слезятся  глаза. На моем теле не  осталось  уже живого
места от шрамов. Но то, чего не видит посторонний глаз, не ставится в упрек.
     Никто не попрекнет меня.
     Может быть, она ждет меня и даже поссорилась ради этого со своим мужем,
или его нет вовсе -  не  было или уже нет.  Я не должен об этом думать. Если
женщина ждет меня, то не все ли равно, почему она сегодня одна.
     Это все тот же закат, но рисунок его уже иной.
     И эти костры.
     Сегодня перестали  бомбить Югославию. Через несколько  дней мы забудем,
кто были наши враги.
     И только стыд растворяется дольше и скоро становится беспричинен.
     Чувства  сохраняются  дольше, чем их  причина. Она  лишь мгновение,  но
подготавливается веками.
     И  я  не  знаю,  что  обмануло  меня, несовершенство  моих  чувств  или
несовершенство познаний, да это и безразлично.
     Да и был ли кто-то обманут?
     Ведь  это  все та  же  ночь,  и дымные костры  на улицах  города, и эти
фантики, слипшиеся за день в карманах в папье-маше.
     Маски  сжигают,  и я  сжигаю  свои дни, измеряя время  по общим  часам.
Потому что даже для того чтобы отсюда уехать, мне нужно знать расписание.
     В каком часовом поясе я оказался? Где я родился? Зачем?
     Кто предаст меня завтра, и перед кем завтра мне будет стыдно?
     Если ночь  не окончится, не наступит день, а  в новом дне уже не  будет
меня.
     Но сегодня я здесь.
     И ноги уверенно несут меня туда, где я боюсь мысленно оказаться, потому
что ожидания обманчивы, а я не могу думать плохо о той, к которой иду.
     Она ждет меня или не ждет, это неважно. Довольно того, что она есть.


     Теперь ее будут звать Нина.


     Июнь 1999 г., Кенигсберг