ном берегу стоял одинокий странник и держал в руках мой череп.
Путник  никак не мог решиться, что делать - оставить находку валяться дальше
или взять домой в качестве сувенира. Подумав с  минуту,  он  положил  ее  на
место  и  пошел  путешествовать  дальше.  Не  взял он мою засушенную голову,
потому что лень было с ней таскаться в дальней  дороге.  Череп  имел  дурной
запах   и   мог   провонять  все  вещи  в  рюкзаке.  Я  остался  загорать  и
обветриваться. Одиноко мне было, но надежда на то,  что  стану  сувениром  и
буду  стоять  на чьей-нибудь полке, не покидала насовсем, потому что помер я
слишком рано и еще не разучился надеяться. Байкал...
     За долгую жизнь в глуши у Жени накопилась тьма невысказанных мыслей , и
он хотел начать с самого главного и уже было начал, но невольно  скатился  к
наболевшему  и почти к бытовому - к проблеме прописки его в этом захолустье.
Что-то там у него не  вязалось  с  начальством,  но  все,  в  конце  концов,
разрешилось, и он стал теперь полноправным хозяином своей хижины.
     Было  уже  за  полночь,  когда  я пошел спать. Банька одиноко стояла на
берегу моря и мне показалось,  что  ждет  меня,  только  стесняется  в  этом
признаться.  Для меня она не была уже совсем чужой, я немного привык к ней -
ведь она мой дом, пусть на одну ночь, но все-таки дом.
     Наутро  пробудился  счастливым  и  непонятно  почему.  Банька  за  ночь
сделалась  уютной,  как  будто  волшебник  поработал, пока я спал. Обжитость
образуется не от того, что ты запомнил расположение предметов внутри жилища,
а от чего-то  другого,  более  существенного  и  таинственного,  от  мыслей,
наверное, или от снов.
     Удивительная  вещь  странствие  -  ураган  встреч и разлук, новоселий и
переездов. Все смешивается и превращается в настоящий праздник  -  сказочный
карнавал жизни. Хочется любить мир.
     Небеса  не  предвещали  ничего  хорошего. Они были мрачны, как будто не
умылись с утра и не сделали зарядку. По морю носился ветер.
     Я уселся на прибрежную землю и задумался о  Байкале.  По-моему,  ни  об
одном  сибирском  объекте  природы не написано столько всякой всячины, как о
Байкале. Неутомимая жажда знаний, которой были  воодушевлены  исследователи,
толкала  их  на  научные подвиги, не имеющие к сути здешней природы никакого
отношения.  Первопроходцы   ринулись   измерять   и   описывать   Байкал   с
поразительной  дотошностью.  Нет  такого моря в мире, где берега были бы так
детально описаны и измерены. Взять хотя бы труды Я.  Черского.  В  Ленинской
библиотеке откопал отчет его экспедиции по исследованию берегов Байкала. Все
уважают  Черского, и я тоже: - великий муж и герой. Но ведь его исследования
- это препарирование живого существа. Представьте  себя  на  месте  Байкала,
представьте,  что  измерили  вас  полностью, вычислили все, что только можно
вычислить: вес печени, объем мозга,  кислотность  желудочного  сока  и  т.д.
Потом  записали  все  аккуратно  в  книжечку, которую предъявят всякому, кто
пожелает с вами познакомиться. А может, с вами захочет познакомиться женщина
на предмет любви и увидит вас записанного в книжечке по  частям  с  безумным
количеством  подробностей.  Всего  в этой книжечке будет в изобилии: научных
выводов, оригинальных вычислений и табличных данных, всего там будет вдоволь
- не будет только вас, потому что вы - не деталь и не подробность, и не суть
физико-химического процесса, вы даже не их совокупность, вы - вещь неделимая
и неизмеряемая. Вас никто не полюбит по частям, в таком виде  вы  никому  не
нужны.
     Если  с человеком так поступать не нужно и даже вредно, то почему можно
с морем, которое все любят, потому что не полюбить  Байкал  способен  только
человек , который не способен любить вообще. Почему раздраконили байкальскую
природу  на  кусочки,  на детальки, и потом пытаются собрать из этого что-то
цельное? Не получится этого никогда,  как  не  получится  склеить  вдребезги
разбитое  зеркало.  И  чем  подробнее наши знания, тем меньше осколки, и тем
меньше в них толку, а все вместе они - просто куча мусора.
     Совсем не вредно  знать  глубину  водоема  -  вредно  на  основе  этого
создавать впечатление и представление о нем, о его сути.
     Вот  выдержки  из  книги  о  Байкале  (книга  совершенно ненаучная, она
сконструирована для народного потребления):  "...водоем  ,  воды  в  котором
больше,  чем  в Азовском море , в 92 раза, в Белом - 4,3 раза, и столько же,
сколько в пяти Великих североамериканских озерах, вместе взятых!  По  объему
его превосходит лишь Каспий..."
     У меня есть друг сибиряк Ваня Ландгров, он весит 125 кг, а у меня всего
80, но  я  никогда  не  представлял его в 1,5625 раза тяжелей себя. На людях
такое сравнение могло бы сойти за шутку,  правда,  с  большой  натяжкой,  но
автор  цитаты не шутит и, действительно, представляет себе Байкал в 4,3 раза
больше Белого моря и призывал нас удивиться этой ерунде вместе с ним.
     Дальше - лучше: " Я. Черский в 1886 г. насчитал 174 мыса ( Я уверен что
никто не сосчитал все мысы у берегов Черного моря.), из них 101  (  кошмар!)
находится  на  северо-восточном побережье, 73 - на юго-восточном...заливы...
из них самый большой Баргузинский площадью 725 кв. км. (он же самый глубокий
1284м), Чивыркуйский - 270, Провал- 197,  Посольский  -  35,Черкалов  -  20,
Мухор- 16 кв. км...." . И еще много чего к этому приплетено в таком же духе.
Какого  черта! Я физик по образованию и математик тоже, но я никогда не могу
вот так с ходу представить себе "Баргузинский залив площадью 725кв.км." даже
примерно. Для этого я должен извлечь квадратный корень  из  725.  Получается
26,92582403567  км. Стало быть площадь залива равна площади квадрата с такой
вот стороной. Теперь попробуйте представить такой квадрат. Ни у кого  ничего
не получится.
     Если  вывести  весь  сибирский народ в степь и устроить соревнование по
представлению квадрата Баргузинского залива, то до десятых  долей  километра
дело,  я  думаю,  не  дойдет.  Разброс  в  результатах  представления  будет
страшный, наверное от 10 до 50 км. И никто не сможет воткнуть флажок в степь
на отметке 26,92582403567 км. Никто. Краеведы, мать вашу!  Свихнуться  можно
от такой арифметики.
     Разверзлись  небеса, открывая бесконечную синь. Ветер стих, развернулся
и сделался попутным. Я поспешил собираться.
     Женя вышел меня проводить. Ему было жаль, что  нам  так  и  не  удалось
поговорить  как  следует.  Наверное  для этого понадобилась бы целая неделя,
потому что Женя - старый и пережил на своем веку  всякое,  и,  наверняка,  у
него накопилось много безответных вопросов или просто тоски-печали. Мне тоже
хотелось  с  ним пообщаться и не торопясь, попариться в бане, но меня тянуло
вперед. Я чувствовал себя на пороге посвящения в великое таинство природы.
     Отвалив от берега поставил парус и, как всегда, через  несколько  минут
ветер стих.
     В  течении первой половины дня стараюсь приноровиться к местным ветрам.
Кажется, несчетное количество раз пытался  идти  под  парусом  -  ничего  не
получалось.  Как  только поднимаю парус и напяливаю на себя все теплые вещи,
ветер неожиданно стихает, и надо опять переодеваться и переоборудовать лодку
под весла. Ветер дует минут по 15, иногда - 30, и сила его достаточна, чтобы
существенно ускорить  и  облегчить  продвижение  вперед,  но  массы  воздуха
проносятся надо мной совершенно бесполезно и только сбивают с толку. Наконец
сообразил,  что  надо, и переделал рейковый парус на прямой. С таким парусом
управляться проще и его можно быстро поднимать и опускать, не бросая  весел.
Получилось  неплохо,  правда  при  сильном  ветре  лодка  кренилась  и могла
перевернуться. Так чуть было не потерпел крушение, проходя губу  Песочная  (
тоже еще название: сначала бухта Песчаная, а за ней Песочная).
     Берега  лесистые и довольно крутые, иногда обрывистые. Ближе к воде лес
смешанный, выше - похоже, состоит из одной лиственницы.
     Земля, простиравшаяся от меня по разные стороны, исконно  инородческая,
бурятская:  русские  здесь пришлые. С этим связаны бездушные названия мест в
большинстве случаев. Называют природу, как правило, только  для  обозначения
или  в  честь  кого-то  или,  что  самое страшное вообще, не называют никак.
Сколько больших гор не названо русскими: посмотрите на карту.  У  бурят  же,
наоборот,  существует  множество  всевозможных  духов связанных с различными
местами. Такое отношение  к  миру  я  думаю  более  правильное,  любовное  и
бережное, но вместе с тем необычное для нашего понимания. Мы, русские, можем
просто  поговорить  на  эту  тему,  но  чтобы  попытаться проникнуться идеей
одухотворенности конкретного природного объекта, такого нет. И в  Библии  об
этом не написано, там все как-то вообще.
     Природа здешняя одухотворена не нами, но ничего в этом плохого нет - не
разрушить бы то, что уже существует.
     Бурятский  народ  очень  необычен. Необычность его проявляется во всем.
Взять хотя бы народные способы бередить душу  жалостью  с  помощью  песен  и
поверий.  Вот что я нашел в докладах Императорского Географического Общества
за прошлый век.
     В стародавние времена в городе Иркутске отлавливали  молодежь  с  целью
подлечиться  нетрадиционным способом (молодой человек - жертва почему-то был
обязательно  бурятской  национальности).  Его  отлавливали   и   на   стенке
распинали,  приколотив  гвоздями. Потом с живого тела срезали бритвами куски
мяса для приготовления снадобья. Жертва обязательно должна быть живой, иначе
мясо потеряет целебные свойства. При этом бедный бурят не ощущал боли и  пел
песню:
     От блеска ножа-бритвы
     Трясется мое тело,
     От блеска ножа - складня
     Сотрясается моя голова,
     Если бы я поступал по слову отца,
     Не был бы пойман,
     Если бы я слушал матери,
     Не приехал бы в Иркутск.
     Наверное, отец обо мне спросит.
     Скажите, что остался на базаре,
     Скажите, что коричневой шелковой материей торгует.
     Пожалуй, если снова спросит ,
     Отдайте вырученный серебряный перстень.
     Скажите, что на базаре задержан.
     Всего разрезают и рассекают, скажите.
     Если мать спросит,
     Скажите, в Иркутске остался,
     Пестрым торгует, скажите.
     Повернется и опять спросит, -
     Выньте и отдайте ей серебряный перстень иржи.
     Скажите, что задержан в Иркутске,
     Скажите, что разрушают и уничтожают.

     Песню  эту напевал несчастный бурят своим товарищам, которые стояли тут
же рядом. Они стояли и запоминали слова песни, после  чего  ее  начали  петь
буряты заунывным и печальным напоем повсеместно, заливаясь при этом горючими
слезами.
     Жалостливость  не  бурятская  отличительная черта - это достояние всего
человечества. Жалости полно у нас, у русских: тот же "замерзающий ямщик" или
современные   жалостливые   туристические   песенки.   Не   все,    конечно,
туристические  песни  жалостливые, а только, на мой взгляд, самые неудачные.
Содержание их незатейливое: группа людей залезла в глухомань  и  сидит  там,
обливаемая  дождями  и  обдуваемая  ветрами,  выполняя  при  этом  тяжкий  и
рискованный труд. А тем временем где-то далеко, в городах сидят такие же, но
в тепле и уюте.  Мы  с  вами  должны  представить  и  тех  и  других  сразу,
почувствовать  разницу  и преисполниться чувством жалости. В студенчестве мы
никогда не пели таких песен, но на самом деле  их  очень  много.  Однако  до
бурятской жалости нам, славянам, далеко.
     А  что  же  товарищи  бедного  бурята? Они не бросились на выручку и не
убежали со страху домой, они стояли рядом и  запоминали  слова  предсмертных
стонов своего приятеля. Необычно все это.
     В  этот  день прошел 40 км. Шел до позднего вечера и никак не мог найти
себе  подходящего  места  для  стоянки:  пляж  был  или  узок   или   усыпан
здоровенными  булыганами, на которых не поставить палатку. Начало темнеть, и
я высадился на небольшом пляжике всего метров пять в ширину.  Обычно,  когда
останавливаешься  для  ночлега,  то  стараешься  найти какую-то особенность:
корягу причудливой формы, широкий  и  плоский  берег,  защищенный  мысом  от
ветра, наличие дров поблизости и т.д. Там, где я остановился, не было ничего
особенного.  Походил по берегу и не нашел никакого обоснования для места, на
котором поставить палатку. Все вокруг одинаковое: по виду, по впечатлениям и
по тому безразличию, с которым относилась данная местность к моей персоне.
     Место не представляло из себя никакой особенности - оно было обычным  и
скучным.
     За  день страшно устал и чувствовал себя опустошенным, даже не хотелось
разводить костер и готовить пищу. Сижу на обычном камне в совершенно обычном
месте, не испытывая никаких особенных ощущений. Даже не грезится:  я  просто
существую.
     Если  не  понять  природу,  то покоя в таком положении не обрести ни за
что, и пережить душевный дискомфорт можно только с помощью воли.  Подумаешь,
переночевать  одному  в  палатке,  подумаешь  -  в  неизвестной местности! Я
ночевал и в более гиблых местах и рисковал,  кажется,  своим  телом  гораздо
более,  чем  сейчас. Не в этом дело. Я хотел понять, как надо правильно жить
здесь, на этом неприметном месте, как обрести состояние  душевного  покоя  и
единения  с  миром:  организовать  здесь с помощью примитивных средств уют и
таким образом отделиться от мира?  Или  надо  почувствовать  себя  единым  с
природой и раствориться в ней?
     Мне  показалось,  что  не надо быть привязанным к месту, и я представил
себя таким. Стало хорошо и свободно. Это очень непривычная свобода - свобода
от привязанности к месту. Она  не  порождает  отрицательных  эмоций  и,  тем
более,  безразличия.  Безразличие - пошлое и тупое состояние, и к свободе не
имеет никакого отношения. Свобода - неземное чувство, похожее на  отсутствие
необходимости  в  доме,  но  не вообще, а конкретно. Вообще я и так живу вне
дома, но это не то, потому что каждый день строю себе подобие дома и  создаю
очаг.  То,  о  чем  я  говорю  -  совсем  другое.  Это,  мне кажется, основа
странствия, его душевный фундамент. Это то, что толкает все время  вперед  и
заставляет не задерживаться на одном месте, не вить гнезда, постоянно искать
непокоя и неуюта. Страшная сила. Но от ее действия все-таки достаточно легко
освободиться  и  спрятаться  в  мечтах  о чем-то другом. Тогда волшебства не
произойдет. Но если удастся познать эту свободу, хоть  ненадолго,  то  можно
будет  почувствовать  весь  мир  как пристанище, как судьбу, как воздух, без
которого нет жизни,  и  как  совершенно  необустроенную  природу,  безуютную
стихию. Именно такой он и есть, мир - безуютный.
     Стало холодно на душе, как-то необычно холодно. Казалось ветер продувал
меня насквозь,  не воспринимая мое тело как препятствие. Но я не терпел этот
странный холод. Я был открыт для него полностью. От этого образовался во мне
покой необычайной глубины и особого качества. Не хотелось ни спать, ни есть,
не хотелось даже поделиться  своими  ощущениями  с  кем-то,  потому  что  не
понятно  как  это  можно  сделать  с  помощью  слов.  Я  посмотрел на темное
сумеречное небо, и мне захотелось летать. Легкость  была  необыкновенная,  и
притягивали меня к земле какие-то несколько граммов массы тела.
     Ночью  пошел  дождь.  Проснулся  в  7-30  -  дождь.  Палатка потихоньку
протекает. Внутри уже небольшая лужа. Холодно. Все небо  в  сплошных  тучах.
Палатка у меня в общем-то неплохая, но маленькая, двухместная - в ней, кроме
меня,  еще куча вещей, которые не должны промокнуть. Лежу по стойке смирно и
шевелиться не смею. Выскакиваю наружу поправить тент. Промок и замерз. Залез
в  спальник  отогреваться.  На  какое  время  надо  запасаться  терпением  -
неизвестно:  на  час,  на день или на несколько дней. Но делать нечего, зато
можно отдохнуть и подумать о чем-нибудь.
     Я прислушался к миру: он стал  другим  без  людей.  Если  сказать,  что
вокруг  была  тишина,  значит  ровным  счетом ничего не сказать. Вокруг была
бездна тишины и пространства.  Все-таки  мир  кажется  нам  ограниченным  по
причине   наличия   людей  рядом.  Без  них  он  представляется  как  единое
бесконечное целое. Именно таким я его почувствовал.  Огромные  пространства,
которые простирались вокруг, поглощали мои мысли. Они не отражали их и мысли
терялись,  не  сумев  вернуться  ко  мне.  Я стал похожим на огромный пустой
барабан и не было у меня  никакого  внутреннего  содержания  -  одно  только
внешнее  представление.  Вспомнил  о  диктофоне,  который  подарили ребята и
попробовал на него что-нибудь наговорить, как  вдруг  почувствовал,  что  не
могу  говорить.  Нет,  конечно,  произносить  слова я себя мог заставить, но
смысл этих  слов  до  меня  не  доходил  и  звуки,  как  бы  рассеивались  в
бесконечном пространстве.
     Я   слышу   тишину.  Какое  прекрасное  состояние:  тишина  пронизывает
полностью всего меня, завладевает каждой клеточкой.
     В городе нет тишины, потому что для настоящей  тишины  надо  еще  много
свободного  пространства.  Тишина  -  это  не отсутствие звука. Тишина - это
отсутствие человека. В  природе  никогда  не  бывает  тихо  совсем,  даже  в
пещерах.  Но натуральные звуки не мешают тишине - они дополняют ее гармонию.
Смуту вносит только человек. Отсутствие людей поблизости  чувствуется  очень
сильно. Сознание этого факта пьянит.
     Но  безлюдье  -  это еще не одиночество, которое достигается только при
осознании  и  чувствовании  своего  положения.  Вот  когда  пройдет   страх,
беспокойство  и  успокоится  ум,  тогда открываются бесконечные дали счастья
ощущения мира.
     Чувство мира и его сущности -  это  как  бы  жизнь  заново.  Я  лежу  и
чувствую тишину, ощущая все, что находится в огромном пространстве вокруг. Я
чувствую  огромную  массу  воды,  горы  и  бесконечное  небо.  Каждая деталь
вселенной была во мне, а я был везде. Я растворился в природе и  меня  будто
не стало. Я стал счастливым.
     Шел дождь. Я лежал в спальнике в палатке и ничего не видел, кроме тента
над головой. Мне не было нужды видеть что-либо. Я потерял время.
     Дождь,  казалось,  никогда не закончится, как вдруг задул ветер, облака
рассосались, появилось синее небо и солнце - все вокруг не узнать.
     Мрачные  краски  сменились  радостными  всего  за  несколько  минут,  и
настроение  мое  преобразилось  так  же  стремительно:  только что я летал в
облаках , а теперь полон энергии и решимости  продолжить  путь.  Предо  мной
открывается манящий горизонт. Я хочу туда.
     Пальцы на руках разбиты и опухли, на трех из-под ногтей вытекает гной ,
если надавить.  На  мозоли  внимания  не обращаю. Лодку постоянно приходится
подкачивать. Для этих целей у меня две ножные помпы-лягушки. Одна  порвалась
уже на второй день. Остался с одной. Дорожу ею - как бы чего не вышло. Лодку
по-другому не накачать.
     Окончательно утвердил способ передвижения по-байкальски: иду на веслах,
а при попутном ветре ставлю прямой парус, весел при этом не убирая. Ветер то
появляется,   то  исчезает,  случается,  даже  меняет  направление.  Начинаю
привыкать к такой чехарде.
     Прохожу устье Бугульдейки.  Горы  расступились,  обнажая  долину  реки.
Место опасное, но не очень, потому как нет у реки значительной растопыренной
и  мелководной  дельты  ,  как  у Голоустной, и можно держаться в безопасной
близости от берега.
     Бугульдейка  -  это  ворота  в  другой  мир.  Пейзаж  преображается  до
неузнаваемости, как будто светская дама после бала снимает красивое платье и
облачается  в  лохмотья, превращаясь заодно в бабу-Ягу. До этого она плясала
менуэты и очаровывала всех - теперь же она  дряхлая  старуха  с  колдовскими
наклонностями.  Но  дряхлая  она  только на вид - внутри чувствуется наличие
таинственной силы.
     Горы  безобразно  оголились  и  стали  выглядеть   как   бритый   череп
новобранца.  Места  начались  гиблые. Не представляю, как надо себя при э