сякий случай навсегда.
Далекая Сибирь начинала материализовываться и приближаться.
     Весной два раза смотался в Москву за деньгами. Первый раз чуть не  зря.
Позвонил  в  свою  контору,  и  мне  сообщили, что можно приехать и получить
деньги. Приехал - денег не было. Зато я в очередной раз вдоволь  насмотрелся
на  пьяные  смурные  лица тружеников Бирюлевского ремонтно-эксплуатационного
управления.
     Без денег возвращаться нельзя, и я  решился  на  беззаконие,  возглавив
фирму,  хозяева  которой  очень  стеснялись  того, что натворили. Я примерно
представлял, чем все может закончиться, но тогда это был единственный  выход
из  моего  финансового  тупика.  В  присутствии государственного нотариуса я
заготовил себе приговор подлинными подписями на куче важных документов.
     "Черт со мной", - думал я.
     Второй раз съездил более удачно, и мне удалось  получить  зарплату,  но
уже в последний раз. Контора шла ко дну, денег не хватало ни на что.
     Весна  разошлась  не  на  шутку  и стала уже походить на лето. Крымское
солнце старалось зря - народ на отдых  не  валил.  Аборигенам  не  терпелось
поскорей начать богатеть за счет приезжих, потому что богатеть, перепродавая
товар  друг другу, за зиму надоело. Тем более, что ни у кого это особенно не
получалось.
     Генеральный спуск моей лодочки  на  воду  не  ознаменовал  фактического
окончания  строительства. Оставалась масса мелких нерешенных проблем, отчего
становилось не по себе.  Конец  производству  решил  положить  одним  махом,
назначив отъезд на 1 июня, планируя добраться до Иркутска через Свердловск.
     Накануне  отъезда  позвонил  Миша  Шугаев  и  сообщил,  что  на  1 июня
намечается  встреча  выпускников  нашего  курса  в   честь   пятнадцатилетия
окончания института.
     Ни  разу  не  удосужился  побывать  на  подобного  рода  сборах и решил
попробовать. Ничего интересного  не  ожидал,  потому  что  не  видел  многих
однокурсников с момента окончания института.
     В  какой-то  популярной  медицинской  статейке прочел, что человеческий
организм полностью обновляется несколько раз  в  течении  жизни,  причем  по
частям:  легкие, например, перерождаются за 8 лет, кости - ненамного дольше,
а слизистая желудка и пищевода - вообще за неделю. Точные  цифры  сейчас  не
помню,  но  с  уверенностью  могу  сказать,  что  за 15 лет человек меняется
полностью. Если у  нас  вдруг  что-нибудь  заболит  или  начнет  ненормально
функционировать  - мы уже чувствуем и воспринимаем природу по-другому. О чем
можно говорить, если поменять всю плоть? В общем, встреча, по-моему,  должна
была превратиться в вечер знакомств.
     Но  мне  все-таки  было  интересно  почувствовать  течение  времени  на
конкретном примере старения своих однокурсников и себя.  Принял  приглашение
Миши и поменял билет до Свердловска на билет до Москвы.
     Я   стоял   в  тишине  своей  квартирки  и  смотрел  на  кучу  барахла,
предназначенного для передвижения моего тела по географической местности.  Я
сделал  то,  чего,  действительно,  очень  хотел,  причем  желание мое имело
глубокую внутреннюю природу и страдало там, в темноте нутра моего, долго, аж
с самого детства. Это то светлое, что мы хороним  заживо  еще  в  юности,  а
потом забываем в суете мирской навсегда. У каждого, скорей всего, захоронено
разное,  а во мне в непроявленном виде долго находилось то, что вижу. А вижу
я перед собой на полу четыре рюкзака и две связки железяк по  два  с  лишним
метра длиной.
     На  мгновенье показалось, что я сошел с ума, потратив столько времени и
сил на  производство  непонятно  чего.  Я  вдруг  понял,  что  стоит  только
задуматься  о  чем-нибудь  мирском,  и  вещи  передо мной превратятся в кучу
ненужного хлама. Это на самом деле так, потому что  вряд  ли  из  них  можно
сделать  что-нибудь полезное для улучшения быта. Передо мной, действительно,
был хлам. Все прелести находились  у  меня  внутри  в  качестве  мечты-идеи.
Кажется, что вообще все вокруг придумано нами и сконструировано одним только
умственным усилием.
     По  мере  приближения  отъезда  весь  привычный  мир начинал потихоньку
становиться  чужим,  и  ощущал  я  в  нем  себя  ненужным  приложением.  Все
стремились  создавать  пользу с выгодой, чтобы потом эту выгоду превратить в
сытость, безопасность и комфорт. Бесполезными для жизни казались  мне  тогда
подобные  прелести,  не  возбуждали  они  желания  принять  участите  в этом
процессе: хотелось воли. Я смотрел в сторону леса и начинал понимать волков,
которые все время туда глядят.
     Перед отъездом пошел  к  Пете  Крячко  просить  помощи.  Он  согласился
доставить  меня  в  Симферополь  на  своих  "Жигулях" и помочь загрузиться в
поезд.
     Я не мог поверить, что наступило время, когда начало везти  на  хороших
людей, которые появлялись вроде ниоткуда и вдруг, как грибы после дождя.
     Когда  я  был  бизнесменом,  то в основном встречал не очень порядочных
людей. Вспомнив прошлое, поделил  количество  хороших  людей  на  количество
нехороших  и  получил  страшно  маленькую  цифру, отчего сделалось грустно и
обидно за человечество и за себя. Может быть, так только у меня  получается,
а всем остальным везет по-другому? Не знаю точно.
     Я  занимался  некоммерческим  делом  от  всей души и из последних сил и
начал замечать вокруг себя только хороших людей. Петя  был  первым  и  очень
хорошим  человеком.  Он  принимал  душевное  участие в моих производственных
мучениях, облегчая напряжение наполовину. Факт  душевного  участия  -  очень
важная  и  нужная  штука,  без нее мы делаемся неправильными и только мешаем
природе развиваться в направлении счастья. Я забыл об этом во  время  борьбы
за  существование  на  бизнесменской  стезе.  В  то время думал, что хорошее
должно быть, и я об этом знаю,  и  то,  что  оно,  это  хорошее,  мне  редко
попадается  на глаза - случайное недоразумение, которое должно закончиться и
скоро. Но "скоро" с  дивным  упорством  не  наступало,  и  я  смекнул,  что,
наверное, это "скоро" есть хорошо замаскированное "никогда".
     Мне  надоел  Симферопольский вокзал своим привычным видом. Я приезжал и
уезжал с него несчетное количество раз, и он начал  восприниматься  мной  не
как  вокзал,  а  как  троллейбусная  остановка.  В первые годы ученичества в
Москве я с сентиментальной тоской приезжал сюда и уезжал  отсюда.  Мне  было
немного жаль себя за то, что тело мое переносится далеко от домашнего очага.
Мне  было жаль себя, но этого я не осознавал и пытался внушить себе любовь к
дороге. Душа юноши воспринимала разлуку как стихийное бедствие и напрягалась
в процессе приспособления к жизненным неурядицам. Со временем  чувственность
притупилась,  и  я  привык  видеть Симферопольский вокзал. Мое равнодушие не
угнетало нисколько, и я никогда не думал  об  этом,  а  сейчас  задумался  и
шлепнул себя ладонью по лбу.
     Я  вдруг  понял,  что  разучился  чувствовать  дорогу  и  разлуку. Стал
бесчувственным к дороге, и мне казалось, что это есть проявление  жизненного
опыта,  через приобретение которого я должен становиться солидней, спокойней
и равнодушней к событиям. Страшная штука - быть бесчувственным.
     Как здорово в детстве было смотреть в окно поезда, автобуса или машины!
Казалось, что можно смотреть в окно и  ездить  вечно.  Я  восторгался  любым
пейзажем,  и  сердце  мое  трепетало.  Почему  же,  когда  подрос, разучился
радоваться дороге?
     Я хочу смотреть в окно и видеть мир в радужных красках, ведь он такой и
есть на самом деле этот мир.  Хочу  чтобы  все  было  как  в  детстве,  хочу
удивляться  и  радоваться  ерунде, хочу мечтать о прекрасном и далеком, хочу
верить, что все люди добрые. Я много чего хочу.
     Когда  случается  приземлиться  на  параплане  на  городской  пляж,  то
взрослые  лежат  под  солнцем  в  прежних  позах. Зато детишки сбегаются ото
всюду.
     Равнодушие - болезнь сродни запору. Но не изобретено еще лекарства  для
души аналогично слабительному.
     Я   помню   Юру   Павлова   и   наши   пьянки   в  ресторане  аэропорта
Южно-Сахалинска. Мы сидели в затрапезном заведении и пили  водку,  глядя  на
белоснежные  лайнеры, уносящие счастливчиков далеко на материк. Было немного
грустно, но зато мы правильно воспринимали аэропорт как начало разных дорог,
которые заставляют тебя мечтать о чем- то хорошем и далеком.  Правда,  после
одного такого возлияния нас поместили в местный вытрезвитель, но это не беда
- главное,  мы  имели  тогда  правильный  настрой  по  отношению к разлуке и
дальним странам.
     Подали поезд. Нагрузившись  тяжестями,  мы  пошли  в  атаку  на  вагон.
Проводник,  с  заторможенной  психикой, не успел среагировать и возразить. Я
опасался, что пакет  с  трубами  не  развернется  в  тамбуре,  но  напрасно.
Опасался долго, а трубы развернулись быстро.
     Загрузились  удачно,  и даже осталось время помолчать перед отходом. Не
помню, когда меня провожали в последний раз. На Сахалине этого не было, хотя
очень хотелось. Мне вспоминались фильмы про моряков. Пароход отваливает.  Он
стоит  на  палубе  грустный  и  мужественный,  а она на причале - грустная и
нежная. Расстояние между ними  увеличивается  за  счет  работы  двигательной
установки  -  грусть  возрастает.  На  него  и  на  нее  наваливаются волной
воспоминания, которые они сберегут в сердцах на время разлуки.
     Ничего подобного со мной на  Сахалине  не  происходило.  Были  грязные,
вонючие  причалы,  никто на них не стоял, не провожал и не встречал. Разлука
была работой, и неправильность  расставания  с  землей  превращалась  у  нас
внутри в печаль, которую мы пытались уморить водкой.
     Забыл  я, что должен переживать провожаемый. Мужики стояли на перроне и
уходить преждевременно не собирались. Печаль выражали  мужские  лица,  и  до
меня начинало доходить, куда еду.
     Поезд  тронулся, медленно набирая скорость, и вдруг на перроне я увидел
отца, а он меня. Отец собирался поехать меня проводить, но в машине не  было
свободного  места,  и  он 2,5 часа трясся в троллейбусе. Несмотря на то, что
поезд уже набрал скорость, он успел передать сверток с  продуктами,  который
собрала мать.
     Елки-палки,  мне  37  лет,  я уезжал далеко и надолго кажется несчетное
количество раз, а родители все переживают, как будто сажусь в поезд впервые.
Милые мои, я ничего не могу с собой поделать.  Видимо,  мне  надо  постоянно
куда-то  уезжать,  просто  необходимо,  чтобы  сердце  немного щемило и было
чуть-чуть грустно. От этого в душе  прибавляется  радости,  которой  хочется
поделиться с миром, где ее, по-моему, недостаточно.
     Жизнь  начала превращаться в праздник. Но я еще полностью не осознавал,
что со мной происходит, а, тем  более,  что  ждет  впереди.  Пока  все  было
знакомо:  поезд  No68  Симферополь  - Москва, крымские степи за окном, потом
мелитопольские и т.д., в соответствии с географической картой и расписанием.
Все было так, как всегда, но  не  совсем:  внутри  меня  происходило  что-то
важное. Я начинал странствовать.
     Мое  путешествие  не началось в определенное время. Нельзя сказать, что
началось оно с момента принятия решения построить лодку. Не началось  оно  и
сейчас, когда тело мое переносится по стране и железной дороге. Кажется, оно
было  со  мной всегда, как будто и не было долгих забот о бренном. Казалось,
что вся моя прошлая жизнь была просто долгом, который  нужно  отдать,  чтобы
стать самим собой.
     Быть  самим  собой - это самое удивительное путешествие, которое только
возможно осуществить. У него  нет  начала  и  нет  конца.  Я  начал  жить  в
неизвестном направлении. Словно начал играть в волшебную лотерею, которая не
имеет выигрышей, но каждый билет в ней - счастливый.
     Я  въехал в столицу, как вольный ветер. Не нужно было мне в этом городе
ничего, кроме друзей. Все то, чем жил большой город, представлялось чужим  и
непонятным. Круг целей и путей к ним замыкался сам на себя, исключая меня из
игры,  как не соблюдающего правил. Я чувствовал себя чужим и бесполезным для
большого города. Неловко даже как-то было топтать землю  здесь  просто  так.
Надо  было  делать  как  все:  сначала  озадачиться чем-то а потом стараться
достигнуть, сметая препятствия на своем пути. Я не собирался. Я хотел видеть
только своих друзей и немного погрезить-погрустить о прошлом, о будущем.
     Меня встречал друг Миша Шугаев. Столько торжественных моментов сразу  я
не  испытывал  давно.  Только  вчера меня провожали, как в последний путь, а
сегодня уже встречают.
     Миша - преуспевающий бизнесмен, зарабатывает кучу денег и завел себе по
такому случаю черную служебную "Волгу" с шофером Сашей.
     Миша отвез меня к себе домой ночевать, а на следующий день  мы  поехали
на встречу выпускников.
     Не  понимаю  таких встреч. Разные мы стали и очень. Мы сбились в кучу и
пытались придумать свое прошлое заново - это невозможно, его нет навсегда.
     Ко  мне  подошла  немолодая  женщина,  мать  двоих  взрослых  детей,  и
объявила,  что  двадцать  лет  назад  была в меня влюблена. Я слушал рассказ
мужчины-однокурсника о том, как он покупал  акции  АО  "МММ".  Потом  слушал
рассказы  еще  от  разных мужчин и разных женщин. Я старался выслушать всех,
кто хотел говорить, пытаясь понять, что с нами произошло: мы  живем  всерьез
или пока еще нет?
     В  основном,  кто-то  у  кого-то  что-то  покупал,  потом продавал. Все
истории изобиловали какими-то подробностями и из них только и  состояли,  не
было  чего-то главного, на месте которого существовала усталость от времени.
Есть ли вообще это непонятное главное? Или оно  заключается  в  совокупности
множества несущественных событий?
     Я  люблю  видеть своих друзей, но такие встречи мне не по душе. Веет от
них какой-то бестолковщиной и пустотой. Нет в них душевной гармонии, а  есть
просто  чисто  механическое  собрание  повзрослевших  людей из разных мест с
разными мыслями и совершенно независимыми жизнями.  Друзья  остаются  и  так
друзьями,  а  вот  однокурсниками  мы  уже давно не являемся. Объединяют нас
осколки ненужных воспоминаний, а по сути - ничего. Я  думаю,  такие  встречи
надо  запретить  по  всей  стране,  чтобы люди не тратили попусту время и не
морочили друг другу головы. Да здравствуют друзья!
     Ужасный город Москва. Не могу к нему привыкнуть, несмотря  на  то,  что
прожил  здесь  в  общей сложности лет семь. Заканчивая обучение в институте,
мне не терпелось уехать отсюда далеко.
     Я не в обиде на этот город, который старался  мне  понравиться.  С  ним
меня  многое  связывает.  Помню душевный подъем от выгуливания институток по
улицам  ночной  Москвы.  Помню  романтические  приключения,  которые   могут
произойти  только  в молодости. Здесь много чего у меня произошло впервые. Я
рос здесь. И тем не менее не люблю этот  город.  Не  представляется  он  мне
цельным  природным  образованием.  Все  в  нем  выдумано:  и  внешний вид, и
внутреннее содержание, и даже отношения между людьми кажутся  неправильными.
Не видно здесь людей: вместо них толпа народа, и я невольно перестаю ощущать
себя  здесь как произведение искусства природы. Это очень неправильно, так о
себе думать, и вредно.
     Мне как-то совершенно не нужен город, даже маленький.  Мир  людей  стал
состоять из друзей, которые разбросаны по всему свету, и людей вообще. Так я
стал   жить.  Друзья  мои,  как  маяки  для  парохода,  без  них  невозможно
сориентироваться, и жизнь превращается в плавание  без  захода  в  порты.  В
конце  концов,  и  это  тоже с нами должно произойти, но напоследок хочется,
чтобы было кому помахать ручкой. С каждым днем я все более ощущаю готовность
совершить такое плавание и нутром чую его очарование.  Мне  снятся  сны  про
это. Прелесть, а не сны! Как полеты!
     Города  рождены  нашим  страхом  перед самим собой. Мы боимся оказаться
одни и поэтому сбиваемся в кучу. Страх движет и  руководит  нами  неумолимо,
причем мы так привыкли к нему, что даже и не замечаем.
     Конструкция   города  ужасна  и  чудовищна.  Он  состоит  из  огромного
количества стен, которыми мы отгораживаемся друг  от  друга,  проявляя  свою
природную  тягу к уединению. Но не можем с этим полностью согласиться, чтобы
не испугаться, и поэтому уверенно чувствуем себя, когда за стенкой находится
сосед, от которого отгородились и которого не любим. Ведь никто  из  нас  не
любит  своих соседей, в лучшем случае мы равнодушны к ним. Мы знать не хотим
соседей, но боимся оказаться  без  них.  Сосед  испытывает  к  нам  ответное
чувство,   которое   тем  самым  усиливается  и  как  объединяющее  свойство
заставляет нас жить по его правилам. Это ужасная зараза.
     Я вижу не город, а огромное существо-монстра, которое живет  непонятной
для меня самостоятельной жизнью. Легкие чудовища состоят из домов, в которых
мы  с  вами, как частички воздуха, необходимого ему для дыхания. Дома-легкие
дышат нами каждый день: утром выдох (все  пошли  на  работу),  вечером  вдох
(вернулись  с  работы)  и  т.д.  Мы  уже  не  сами  по себе - мы часть этого
существа. Не хочу так.
     В Иркутск я должен был попасть через Новосибирск,  куда  хотел  заехать
повидать своего старого институтского друга Ваню Ландгрова.
     Вся  жизнь  Вани Ландгрова необычна до чрезвычайности. То, что он до 36
лет ни разу не был женат, тоже можно отнести к  выдающимся  достижениям.  За
это  время  я  не  вытерпел  и  успел  жениться аж три раза - толку от этого
никакого. Ваня выглядит очень мудрым по сравнению со  мной,  потому  что  не
спешил с этим делом.
     Ванина  жена,  ташкентская уроженка, жила себе на юге и не тужила, пока
не появился Ваня и не начал  морочить  женщине  голову.  На  фоне  узбекской
бедноты  Ваня  смотрелся  завидным  женихом.  У  него тогда было две машины,
квартира в Бердске и кило пчелиного яда, на сборы которого Ваня потратил три
года жизни, пропадая в степях Казахстана. По мировым ценам яд  оценивался  в
250000$.  Невеста  воодушевилась  перспективой  и  пошла за Ваню. Молодожены
уехали в Сибирь жить по-новому.
     Сказочные замки мечты, построенные до свадьбы, вскоре начали  рушиться.
Во время семейной жизни выяснилось, что квартира, в которой жил Ваня, ему не
принадлежит,  а является собственностью его друга. И несмотря на то, что жил
он в ней долго и пустил  уже  корни,  выметаться  было  надо.  Молодая  жена
загрустила.
     Грусть  увеличилась  еще  и  оттого,  что  пчелиный  яд  никто не хотел
покупать ни за какие деньги.
     Грусть достигла предела, когда  жена  узнала,  что  Ванины  авто  гроша
ломаного  не  стоят.  Первая  машина  марки  "Победа", которую Ваня впопыхах
приобрел для удовлетворения возникшего вдруг пристрастия  к  технике,  имела
древнюю  историю,  и  это  было  ее единственной ценностью. Когда я собрался
обзавестись дешевым транспортным средством, то обратился к Ване  с  просьбой
продать  старинную  вещь.  Он сказал, что продать, конечно, может за смешную
цену, но покупать не советует. При этом он начал с тоской рассеяно глядеть в
пространство перед собой.
     Второе авто было вроде ничего: оно ездило, но  ценности  все  равно  не
имело.
     Грусть   молодой   жены   Ваня  пытался  изгнать  с  помощью  рисования
перспективы счастья огромного сибирского размера. Масштабность мысли его  не
была  замкнута  созданием  только  отдельно  взятого  семейного  рая.  Мысли
уносились в  далекое  прошлое  и  далекое  будущее.  В  прошлом  Ваня  видел
поколения  семейств,  которые,  толпясь  под  одной  крышей, имели счастье и
гармонию коллективного житья, сплоченного кровным  родством.  В  перспективе
Ваня  видел  мрак,  если  дело  пустить  на  самотек  и  подвергнуть влиянию
устоявшихся в современном мире порочных привычек к разрушению клановости.
     - Так дело не пойдет, - решил Ваня и начал строить  воздушные  замки  и
надувать  мыльные  пузыри.  Сначала  строительство  носило только умственный
характер, но вскоре мечты начали  во