комнатное
пространство.  Но  я  не  огорчался,  передвигаясь внутри жилища боком вдоль
стен, а испытывал безмерное счастье от приобретения вещи,  которая  позволит
мне уплыть куда-нибудь далеко.
     В  одну  из  ночей  случилось  чудо.  Я вдруг проснулся от предчувствия
чего-то необычного и значимого. В полном сознании и здравом уме начал терять
ощущение тела, пока не провалился в бездну. И  увидел  золотистый  свет,  но
скорее  это  был  не  свет,  а  густая  масса.  Слышался гул, но не ушами, а
каким-то другим органом. Гул нарастал, достиг  высшей  точки  и  прекратился
внезапно.  Золотистый  туман рассеялся, и показались горы, покрытые лесом. Я
не был наблюдателем просто так, а  был  участником  таинственного  процесса,
потому  что  падал  на  местность с небес медленно и нежно, как на парашюте.
Вершины гор поравнялись с моим падающим телом, и я увидел под собой море. До
воды долететь не  удалось  -  все  прекратилось  вдруг,  стоило  мне  только
захотеть  запомнить местность. Я лежал с закрытыми глазами, надеясь, что все
еще может повториться, но ничего не произошло.
     Видение потрясло меня до глубины души, несмотря на то,  что  в  нем  на
первый  взгляд не было ничего особенного. Подумаешь: горы и море! Потрясение
произошло от того, что я видел СВОЕ  МЕСТО  на  планете,  именно  то  место,
которое  греет  душу  и  которое  заключает  в  себе все впечатления о мире.
Показалось, что мир для меня начинается и кончается именно там,  именно  там
то место, из которого я начался непонятным для себя способом.
     Я  почувствовал  в  себе  желание  стать нищим. Раздать все, что у меня
есть, остаться в рубище и на четвереньках отправиться в странствие на  поиск
увиденного мистического места.
     Мне холодно и голодно. У меня нет дома и прибежища. Народ шарахается от
моего  вида  и запаха. Но мне все равно. Я стал холодом, голодом и нищетой в
поисках счастья и любви. Дайте мне сейчас все блага мира, и я  не  пойму  их
прелестей,  потому  что их не существует, кроме как в больном воображении. Я
вдруг почувствовал себя знающим все на свете,  только  высказаться  не  было
сил. Я грязный, длинноволосый и бородатый. Сплю где попало. Так продолжалось
долго,  и процесс увлек меня основательно: даже начал забывать свое прошлое.
Я полз на четвереньках по  свету  в  неизвестном  направлении  и  плакал  от
радости  существования. Я плакал с утра до вечера. Слезы мои не были слезами
печали, это были слезы глубокой первозданной тоски и радости. Ночью  спал  в
позе  зародыша,  но  сна  как такового не было, а была просто тишина вокруг,
которую должено познать без движения. И  я  лежал  в  ночи,  боясь  спугнуть
тишину.  Прошло  много времени, и я понял, что мои попытки тщетны, и что мне
не хватит жизни найти загадочное место, но вместе  с  тем  я  понял:  ничего
другого  не  остается,  как  только  идти вперед, потому что все остальное в
жизни потеряло смысл. Я оставил этот смысл  где-то  на  обочине  дороги,  не
помню, когда и где.
     Я  стоял  посреди  степи,  обдуваемый  ветрами,  и  не знал, куда идти.
Спросить направление было не у  кого.  И  я  пошел  вперед  в  бесконечность
пространства.  Вдруг все вокруг: и небо, и земля завращались и начали терять
очертания. Вращение стало беспорядочным. Я не знал, где верх, а где низ.  Но
зато  знал  точно,  что  идти надо вперед и только так можно представлять из
себя цельность, - иначе существование прекратилось бы вообще. На самом  деле
оно  и  так  уже  почти  прекратилось,  остались  только смутные ощущения от
стертых воспоминаний.
     Мысль о мистической неизвестной местности не покидала меня, и  я  начал
искать  ее  на  карте,  вглядываясь  в  географическое изображение планеты в
надежде угадать необозначенные детали. Мысленно облетел все  горные  массивы
Земли  и  ничего  похожего  на  то, что мне надо, не нашел. Я воспользовался
методом исключения: сначала исключил  Антарктиду,  потом  Африку,  не  долго
думая - Австралию и Америку из-за ее удаленности, Европу как бестолковое для
настоящих  путешествий  место  и  т.д.  Прошел месяц, и передо мной осталась
одна-единственная карта с изображением Байкала. Взору  открывались  огромные
безлюдные  до  сих  пор  пространства без путей сообщения. Размер территории
поражал воображение. Дикая  природа  края  сообщала  о  себе  неизвестные  и
загадочные вещи через географическую карту масштаба 1:1000000.
     Вначале  у  меня не было ничего: ни чертежей, ни материалов, из которых
надо сделать все необходимое, чтобы передвигаться как с помощью весел, так и
под парусом. Я хотел построить универсальную лодку, чтобы на ней можно  было
преодолевать  горные пороги и ходить под парусом на тот случай, если занесет
меня в морские просторы. Похоже, что я захотел всего сразу,  но  на  меньшее
был не согласен.
     Занялся  конструированием. Дело продвигалось ужасно медленно, и я начал
подумывать,  не  заработать  ли  еще  денег  и  купить   стандартный   набор
необходимых железяк у москвичей, гори все синим пламенем.
     Хорошо,  что  я  этого  не  сделал,  иначе бы не удалось вложить душу в
лодку.
     Вспомнилось, как со своими студенческими друзьями переплывал  на  плоту
Аральское  море.  Я  был руководителем проекта, но скорее идейным. Полностью
посвятить себя техническому творчеству не было возможности: летом должен был
пройти службу в военных лагерях, как раз перед самым началом покорения моря.
Душой проекта и техническим руководителем стал на это время  мой  друг  Женя
Ковалевский.  Благодаря ему, в основном, все получилось. Выстрадать рождение
плавсредства выпало на его долю. Не видел я тогда в этом ничего особенного.
     Мы плыли по Аральскому морю уже  дней  десять.  Неделю  не  было  видно
берегов.  Мы  болтались  где-то  посередине  моря  и  переживали последствия
ночного шторма, который оставил нас практически  без  пресной  воды  и  еды.
Питаться приходилось остатками риса и луком. Воду экономили. Я пробовал пить
морскую.  Дело  приняло  серьезный  оборот.  Жарища  страшная.  Дня  три  мы
находились в зоне штиля. Надоело бездействие.  Романтические  настроения  из
наших  мозгов  уже  давно  выдул  штормовой ветер и высушило солнце. Мы жили
надеждами  на  скорое  возвращение.  Я  лежал  на  палубе  рядом   с   Женей
Ковалевским, который задумчиво уставился в горизонт.
     - Я мечтал об этом путешествии всю жизнь, - сказал Женя.
     На душевные переживания у меня тогда сил не оставалось, просто запомнил
его слова и продолжил мучиться на солнцепеке.
     Я  вижу Женю Ковалевского в том времени прямо из настоящего отчетливо и
ясно. Я смотрю в его глаза и вижу момент счастья,  как  раз  то,  ради  чего
только и стоит прожить жизнь.
     Сейчас  он  женат  и полностью занят семейными неурядицами, но взор его
иногда обращается к тому счастливому моменту, словно к сказке. Я люблю этого
прекрасного человека.
     Хорошо, что вспомнил Женю. Это помогло избежать главной ошибки, которую
допускает начинающий странник, забывая, что путешествие  начинается  гораздо
раньше,  чем  процесс  передвижения.  Как  театр начинается с вешалки, так и
путешествие начинается с подготовки к нему.
     Я работал с утра до вечера, не зная покоя и не  нуждаясь  в  отдыхе.  Я
отдался  процессу создания чудо-лодки полностью, не обращая внимания на факт
общественной бесполезности затеи. Мне в первую очередь хотелось быть честным
перед собой. Я хотел сделать то, о чем мечтал с детства: построить корабль и
отправиться в  плавание,  причем  корабль  и  плавание  должны  быть  самыми
настоящими.
     Начали происходить странные вещи. Стоило только заняться строительством
лодки  для поиска птицы счастья, как сразу начали встречаться чудесные люди,
которые помогали мне бескорыстно. Оценивая весь  тот  объем  труда,  который
произвел  с помощью своих друзей, прихожу к выводу, что в одиночку просто не
смог бы сделать то, что удалось. Но тогда я не рассчитывал свои возможности:
влекомый неведомой силой, несся вперед на всех парусах.
     В Ялтинском яхт-клубе познакомился с Петей Крячко. Мы  разговорились  о
дальних  странах,  опасных  путешествиях и прелестях неизведанного. Радостно
было встретить в Ялте человека со здоровыми романтическими  устремлениями  к
прекрасному,  несмотря  на  гнет  капитализма. Петя, правда, не разделял мою
тягу к странствиям по далеким местам - ему хватало романтики  и  приключений
неподалеку  от  дома,  в  глубинах родного Черного моря. Нераскрытые морские
тайны представляли из себя невспаханную  целину.  Здесь  были  и  затонувшие
корабли  всех  времен,  и  затопленные  древние  города, и россыпи старинных
амфор,  и  многие  другие  прелести.  Петя  посвятил   любимому   делу   всю
сознательную  жизнь.  Венцом  его  деятельности была компрессорная установка
гигантских размеров, с помощью которой можно отправить в подводное  плавание
с  аквалангами  значительную  часть  местного  населения. Но ялтинский народ
почему-то упорно не хочет вырабатывать всю мощь Петиной установки.  Редко  в
местной  акватории  можно  увидеть  пузыри от любителей подводного плавания.
Петя был типичной "белой вороной". Наверное, поэтому мы быстро  нашли  общий
язык.
     Петя  ввел  меня в круг яхт-клубовской братвы и позволил трудиться в их
мастерской, где было все необходимое, включая фрезерный станок.
     Даже на первый взгляд работы было невпроворот, а в  процессе  труда  ее
оказалось  еще  больше. Я старался не думать о всей работе целиком, чтобы не
испугаться.  Зарядился  терпением  и  вооружился  любовью  к   производству,
осознавая  прелесть  постройки плавсредсва собственными руками. Для меня это
было непросто, потому что я не практический человек и за  свою  сознательную
жизнь  не произвел на свет никакой вещи, а всегда пользовался чужими. Раньше
мне приходилось участвовать в производственных  процессах,  где  требовалось
напрягать  силу-волю,  но  там  не  рождались  на  свет полезные предметы. Я
сосредоточился  на  бестолковости  своей  жизни  и   убедил   себя   довести
материализацию  идеи  до  конца,  не  щадя  живота  своего.  Преисполнившись
энтузиазмом, начал пилить, точить и фрезеровать железяки с  утра  до  вечера
без перекуров и перерыва на обед.
     На  территории  яхт-клуба  красовалась  здоровенная  яхта, на которую я
смотрел как на недоступное счастье и  никак  не  мог  уяснить  поведение  ее
хозяина, живущего в далекой Москве. Как можно спокойно жить, владея кораблем
с   неограниченным   районом  плавания,  и  не  отправиться  в  кругосветное
путешествие? Я бы даже и не задумался  -  бросил  все  и  укатил  в  дальние
страны. Каждый день перед тем, как встать к станку, я должен был пройти мимо
яхты, и каждый раз сердце мое екало.
     День  шел  за  днем, и дело потихоньку продвигалось. Смастерил каркас и
сделал  весельную  систему  в  первом  приближении.  Пришло   время   водных
испытаний,  которые решил провести в рабочем режиме без тени торжественности
и предрассудков.
     Предупреждали меня яхтсмены, что любое касание  воды  лодкой  считается
как  спуск  на  воду,  а  это событие первостепенной важности. Игнорирование
традиционного морского ритуала может привести к  нехорошим  последствиям.  Я
был  не  против,  но торжественность момента решил перенести на потом, когда
лодка будет готова к генеральному спуску. Однако в божественной области  мое
намерение  в  зачет  не  пошло,  и  первое плавание закончилось катастрофой:
утонуло весло. Оно было железное и погрузилось в морскую пучину с  легкостью
топора.
     "Ерунда, - подумал я, - сейчас достану".
     Кое-как   добрался   до   берега,  попросил  у  яхтклубовцев  акваланг,
гидрокостюм и занырнул в студеные весенние воды Черного моря. Гидрокостюмчик
пришелся не в пору, и холод завладевал  моей  плотью  все  сильней.  Начался
шторм,  вода  стала  мутной.  Я  не плавал, а лазал на четвереньках по дну и
наощупь пытался обнаружить весло, но тщетно. Высосал последние литры воздуха
из баллона и ни с чем выплыл на поверхность. Теперь больше никогда  не  буду
нарушать морские традиции.
     Мастерить  конструкцию приходилось из разного случайного хлама. Лопасти
для весел, например, сделал из  старого  перекореженного  противня,  который
валялся  на  свалке  в  лесу.  Железяка,  похоже,  побывала  под  гусеничным
трактором. Сделать на ней ровную поверхность было тяжко, но я справился.
     Пришла весна, и крымская природа начала благоухать. Небо, горы  и  море
переглянулись  в  недоумении  и  приготовились  к  изменению климата. Девицы
начали щеголять по набережной с голыми коленками. Вороны на городской свалке
резвились  вовсю.  Суровая  капиталистическая  действительность   не   могла
справиться  с законами природы и отступала под действием радостных выражений
лиц народа. Население курортного городка терло руку об руку  в  предвкушении
летнего заработка, легкого, как дождь в Париже.
     Производственный  процесс  засосал по горло и сидел у меня в печенке. Я
настолько погряз во всякой мелочевке, что  даже  временами  начал  забывать,
ради  чего  тружусь  не  покладая  рук.  Так  всегда  бывает, когда что-либо
происходит долго. Однажды, плавая по морям и перенапрягаясь от обязательного
труда, я вдруг очнулся и никак не мог понять, что  я  здесь,  среди  ревущих
сороковых,  делаю?  Было  холодно  и  неуютно, жалеть меня некому, на берегу
никто не ждет, кроме мамы с папой в далеком Крыму, и не  понять,  зачем  все
это  надо,  ведь  приехал  я за романтикой. И где она? Что-то не так, где-то
ошибка в расчетах, и я пролетел мимо цели. Черт побери!
     Так было тогда в дальневосточных морях, но что-то похожее происходило и
сейчас. Меня интересовали всякие безделушки:  болтики,  гаечки,  крючочки  и
блочечки.  Доставание  всех  этих  предметов  могло  послужить  основой  для
остросюжетного сериала. Эти штучки занимали меня полностью и  не  оставалось
ни  сил,  ни времени, чтобы погрезить-помечтать о чем-то, от чего становится
тепло на душе.
     Мозги человеческие устроены так, что они  не  способны  охватить  сразу
много,  и  поэтому  в каждый момент времени я был полностью увлечен какой-то
безделицей. Например, думал, как лучше сделать руль. Подобные  думы  сменяли
одна  другую непрерывно, и не было никакой возможности представить лодку как
единое целое. Не было видно конца и края техническим заботам, пока не решил,
наконец, закруглиться и отправиться в плавание на полуфабрикате.
     Выточенных мною железяк скопилась тьма, и  некоторые  начали  теряться:
природа вещей не намерена была терпеть такое неразумное количество всяческих
приспособлений.  Я соглашался с природой вещей и не обижался на естественную
убыль деталей.
     Осталось сделать парус и приобрести такелаж. Парусное дело  состоит  из
сложностей, которые обывателю могут показаться выдуманными. У меня появилась
толстая  книга  про  паруса,  и  я  как  человек научный начал углубляться в
тонкости, которых оказалось много. В результате напряженных  размышлений  на
свет  появился  чертеж,  который  вызвал недоумение у наиболее посвященных в
парусное ремесло. Все начали считать, что ветер не задержится в моем парусе,
лодка будет стоять на месте и даже может поплыть назад.  Мне  же  надо  было
плыть  вперед,  и  я не знал, что делать: следовать советам яхтклубовцев или
соглашаться с толстой книгой.
     Работал я в режиме аврала, как советский завод в  конце  пятилетки.  Но
иногда  притормаживал,  чтобы  осознать  происходящее.  Грезил  я  о дальних
странах, неизвестных морях и опасных путешествиях. Некоммерческая ориентация
затеи кружила голову, и душа стремилась отлететь прочь.
     Строительство плавсредства для дальних странствий - это производство не
просто так, а исключительно душевное занятие. Процесс создания  конструкции,
которая  унесет  тебя в даль далекую, есть, по сути, начало путешествия. Без
этого процесса не будет цельности. Странствие  должно  быть  подготовлено  в
душе,  выстрадано  и  взрощено  в  мечтах заранее, иначе все может оказаться
сплошной внезапностью без понимания. Так со мной было раньше, когда  работал
в море.
     Все  экспедиции были для меня неожиданностью и воспринимались, как гром
среди ясного неба, оставляя в душе след недоумения. Я не мечтал о  плавании,
оно не было для меня душевной потребностью. Это была не любовь, а физический
труд  сродни  супружескому  долгу.  Страшная  вещь  - этот супружеский долг,
который  придумало  человечество  для   собственного   обмана   и   удобства
существования.  Наш святой долг состоит в том, чтобы сделать с телом супруга
ряд стандартных  процедур  медицинского  характера.  Какой  орган  при  этом
отвечает за любовь? Мозги, что ли?
     Я  ползал  на  четвереньках  по  крыше яхт-клуба с паяльником в руках и
кроил парусную ткань. Поползав  с  час,  умышленно  прерывался,  смотрел  на
результат,  потом  в  небо  с  целью  осознания  момента.  Я чувствовал себя
творцом, и производство становилось для меня процессом  рождения  чуда.  Что
может  быть  более  захватывающим, чем материализация мечты-идеи?! Я глубоко
убежден, что именно на таких мечтах стоит мир. Исчезнет некоммерческая мечта
- и мир померкнет, не имея причины для радости.
     Парус - особенная часть судна. Он нужен не только для того, чтобы ветер
над морями не носился зря, а еще и для  поддержания  романтического  настроя
мореплавателя на надлежащей высоте. Мой романтический настрой он поднимал до
небес даже в несшитом состоянии, лежа на крыше яхт-клуба.
     Меня  никто  не  учил,  как  делать  паруса, эту науку пришлось познать
самостоятельно через ручной труд и умственные страдания над чертежами.
     Сшить парус вручную  практически  невозможно.  Помог  яхтклубовец  Саша
Гарайский.  Когда  шитье  завершилось,  я  сразу  же полез на крышу собирать
каркас, чтобы поставить мачту и поднять парус: надо было посмотреть, какое у
него будет "пузо". Это  как  раз  та  самая  штука,  ради  которой  делается
фигурный раскрой и от чего зависит, как лодка поплывет.
     Скрутил   и  свинтил  все  необходимое,  привязал  парус  к  рейкам  и,
преисполненный  торжественностью  момента,  потянул  за  веревочку  -  парус
поднялся и надулся. Пузо получилось что надо. Я испытал восторг.
     Надутие  ветром  паруса  на крыше яхт-клуба ознаменовало начало цепочки
праздничных  событий,  связанных  с  окончанием  строительства.  Из   многих
частностей и деталек начала появляться на свет цельная вещь.
     Чудесная  сила  отрывала  меня  с  насиженного места. Душа моя была уже
где-то не здесь, а тело должно было еще находиться в Ялте и проявлять заботу
о необходимых технических деталях, которые  надо  было  обязательно  учесть,
чтобы отправиться в дальние страны и при этом не отдать концы преждевременно
по недоразумению.
     Идеализированный мир дальних стран, созданный в уме и потому достаточно
комфортный  и  безопасный,  начинал  рушиться  на  глазах. Будучи достаточно
искушенным жизнью в местах отдаленных, решил сделать прививку  от  клещевого
энцефалита.  Оказалось,  что уже поздно: делать ее надо было в три захода, и
начинать осенью.
     "Ничего страшного", - подумал я и начал ходить с этой мыслью,  пока  не
встретил  друга Женю Шубина, ведущего невропатолога города Ялты, годы юности
и зрелости которого прошли в Забайкалье. Как врач, он был знаком со страшной
заразой, отчего начал хоронить меня заранее. По его словам, вернуться  живым
из  тех  мест  у  меня  шансов не было. Женя - шутник, но в данном случае не
шутил. Убеждал  он  меня  долго  и  настойчиво  не  отправляться  в  опасное
путешествие.  Жажда  моя  к  жизни  возросла,  и  уже совершенно не хотелось
загнуться от какой-то там козявки, страдая напоследок от  недостатка  серого
вещества  в мозгу. Доктор Шубин с медицинской точностью обрисовал все стадии
отхода  в  мир  иной  после  укуса  энцефалитного   клеща.   Напоследок   он
проникновенно  перекрестил  меня  и  попрощался  на  в