тов, - ясно, лучше бы здесь читали,
свои! Но если все равно не печатают!
   - Что не печатают - жаль, конечно. Я, честно говоря, не очень понимаю -
почему;  то, что вы давали почитать, мне понравилось... Кстати, вы можете их
забрать,  они у  меня здесь.  -  Он достал папочку из ящика стола,  протянул
Кротову.    -    Конечно,    в   редакциях   подход,    наверное,    другой,
профессиональный...
   - Вот-вот. - Кротов покивал, заталкивая рукопись в портфель. - Уже и вы
готовы их оправдать,  им,  мол, виднее, они знают что-то недоступное простым
смертным!  Да с их "профессиональным подходом" -  дай им волю - мы бы до сих
пор Булгакова не знали, "Мастер" тридцать лет провалялся под спудом...
   - Не горячитесь,  Вадим Николаевич,  я  никого не оправдываю.  Но и  не
осуждаю безоговорочно,  для  этого надо  глубже разбираться в  этом вопросе.
Литература,  мне думается,  дело куда более сложное, чем может показаться на
первый взгляд.  Вы вот "Мастера и Маргариту" вспомнили,  что,  мол,  прятали
роман от  народа,  держали под спудом.  Ну  а  представьте себе -  тогда,  в
тридцатые,  сороковые годы, - как бы читатели восприняли такую вещь, появись
она в то время?  Не задумывались?  А вы попробуйте, попытайтесь представить.
Мне все-таки кажется -  хотя я сужу как дилетант,  могу и ошибаться,  -  мне
кажется,  каждое произведение появляется в свой срок, вот как плод созревает
на дереве...  не раньше и не позже.  Раньше появится -  останется непонятым,
никому из современников не нужным.
   - Многие авторы опережали свое время,  - сказал Кротов. - Нет, я не про
себя, не подумайте. Так вот им как же тогда - вообще, значит, не издаваться?
   - Нет,  ну почему же.  Но таким авторам,  конечно, труднее. Не зря ведь
говорят,  что искусство требует жертв...  Я так это понимаю, что от человека
вообще  большое  требуется мужество  им  заниматься.  Тут  уж  -  ничего  не
поделаешь -  надо быть готовым ко всему. И что не поймут тебя так, как ты бы
хотел,  и не признают тогда,  когда признание нужнее всего...  Но зато,  как
говорится,  свободный выбор!  Вы  же  не  пошли работать в  школу,  не стали
преподавателем,  предпочли такое вот существование... этакого толстовца, что
ли.
   - Ну какой из меня толстовец.
   - Да нет,  я ведь приблизительно. Вспомнил просто, как те "опрощались",
проповедовали  возврат  к  физическому  труду  -   столярничали,   огородами
занимались  артельно.   Вы,   я  вижу,   тоже  человек  к  жизненным  благам
нетребовательный,  и  терпения у  вас хватает с избытком...  Это уж господин
Векслер тут явился,  сбил вас с  панталыку,  а то вы и дальше пребывали бы в
этакой буддийской,  что ли,  невозмутимости.  Не печатают,  и ладно.  Оно, с
одной стороны,  вроде бы и хорошо, достойно, не лезете никуда, не суетитесь.
Но это все-таки...  как бы поточнее тут выразиться...  ну, отчасти это поза,
понимаете.  А в нарочитой позе долго не высидишь,  сами смогли убедиться.  Я
вам знаете что скажу?  Писателю,  наверное,  мало быть терпеливым, ему еще и
некоторая драчливость не помешает,  в смысле -  умение отстаивать свою точку
зрения...
   - Подсказали бы, как это делается, - сказал Кротов не без вызова.
   - Э-э, нет, тут подсказки не помогут, Вадим Николаевич, мы не в средней
школе.  А  вообще,  жизненная позиция у  вас  пассивная,  это даже и  в  тех
рассказах чувствуется, что я прочитал. Неуловимо как-то, а чувствуется.
   - По  двум рассказикам судите?  Это  уж  у  вас просто накладывается на
прочитанное ваше представление обо мне.  Если бы вы меня лично не знали,  то
ничего "пассивного", я думаю, в них бы не обнаружили.
   - Возможно,   -   согласился  Ермолаев.   -   Зная  человека,  конечно,
воспринимаешь написанное им совсем по-другому,  тут вы правы.  Но вот как бы
вам объяснить... Рассказы ваши мне понравились, я уже говорил. И все же, вот
тот второй...
   Ермолаев замялся; не дождавшись продолжения, Кротов спросил:
   - Подражательный, вы считаете? Немного есть, признаю.
   - Не в  том дело.  Вы говорили,  вас в  камерности обвиняют...  И я вот
сейчас вспоминаю этот рассказ и думаю: ну хорошо, а что он даст читателю? Вы
извините, что я так прямиком, может быть, в лоб.
   - Ничего, мы привычные.
   - Да не ершитесь вы,  тут действительно хотелось бы разобраться. Может,
я чего-то недопонимаю.  Хорошо написано,  тонко,  убедительно,  а все же - о
чем?  Ну,  что-то  у  вашей героини в  жизни не  заладилось,  чего-то  ей не
хватает...
   - Тепла ей не хватает, - буркнул Кротов, - ясно, чего.
   - Да,  тепла, понимания... Но знаете, это все-таки еще не то, что можно
назвать серьезной жизненной драмой.  Есть только оттенок драмы,  да,  именно
оттенок,  у  вас там все на оттенках,  на нюансах едва уловимых...  И  я,  в
общем, могу понять, почему кое у кого это вызывает протест.
   - Ну,  еще бы.  Вот если бы  я  на Саяно-Шушенскую ГЭС съездил,  на БАМ
куда-нибудь, да написал бы что-нибудь о людях хороших...
   - Зачем же  обязательно на БАМ или на Саяно-Шушенскую.  Хотя,  убежден,
такая поездка оказалась бы  для  вас  интересной и  полезной,  люди там есть
всякие, и наверняка интересных среди них немало. Но сейчас вам туда ехать не
стоит:  зачем же  насиловать-то себя,  коли не тянет?  Вы вокруг оглядитесь,
мало ли сюжетов, проблем...
   - А  для  меня,   представьте,   человеческое  одиночество  и  нехватка
душевного тепла - это тоже проблема, и еще какая!
   - Согласен,  согласен,  но  тогда и  показывать ее  надо как-то иначе -
драматичнее,  что ли,  резче,  без этой дымки нюансов.  Впрочем,  не мне вам
советовать!  И потом,  это одна лишь проблема,  а мало ли других? А вы такую
заняли позицию,  будто ничто вас не касается и не интересует -  живите, мол,
как хотите...
   - Меня к  такой позиции уже сколько лет приучают!  Я как-то рассказ про
алкаша  написал  -  жутковатая получилась вещица,  парень  там  окончательно
спивается,  мать чуть не  убил,  -  так  мне  знаете что  сказали?  Странно,
дескать,  что  вы  в  нашей советской жизни ничего другого не  увидели.  Вот
так-то!
   - Ну и что? Мало ли что дурак может сказать. А вы сразу и лапки кверху?
Вот это и есть та пассивность, о которой я говорю. У вас ведь есть дети?
   - Есть, да. Дочка. Ну она... с матерью живет.
   - Я  почему спросил:  когда у  человека дети,  мне кажется,  он  должен
особенно остро ощущать ответственность.
   - Перед кем?
   - Я  не  об  "ответственности перед",  а  об  "ответственности за".  Об
ответственности за все, что делается.
   - "Я отвечаю за все" - так, кажется? Красивая формулировка, но ведь это
чистой воды  риторика.  Ответственность свою только тогда можно чувствовать,
если от тебя что-то зависит.
   - Слишком утилитарно рассуждаете,  -  возразил Ермолаев. - Выходит, что
же,  если прямо вот  сейчас нет  у  вас возможности что-то  изменить,  то  и
беспокоиться нечего?  Я  вашего творчества,  конечно,  не  знаю  -  по  двум
рассказам судить нельзя,  это вы верно сказали, - но думаю, что беспокойства
в нем не ощущается. А это, по-моему, опасный признак.
   Кротов долго молчал, потом пожал плечами, проговорил словно нехотя:
   - Ну,  в  "Чокнутой" оно как раз есть...  Я,  во всяком случае,  хотел,
чтобы беспокойство там ощущалось.
   - Значит,  вы  к  какому-то перелому приблизились.  Не надо только было
этим своим беспокойством делиться с  Западом,  там  они  все  это слишком уж
по-своему понимают...

   Выйдя на  Литейный,  он долго стоял на углу,  рассеянно пытаясь решить,
куда идти.  Домой,  к письменному столу, не тянуло, общаться с кем-нибудь из
кодлы не хотелось;  на паразитку Жанку,  так удружившую ему с Карен,  он был
сердит,  у  Маргошки  появилась последнее время  скверная привычка читать  с
подвыванием свои порнопоэзы,  Левка опять станет,  брызгая слюной,  поносить
очередного завистника-режиссера.  Ну  их  всех  на  фиг.  С  Димкой Климовым
неплохо бы посидеть, но Димка был в рейсе - плавал на своей самоходке.
   День был жаркий,  но справа,  из-за Невы, тянуло вдоль Литейного свежим
ветерком.  Вадиму вспомнилось,  что кто-то  из  Андреевых -  то ли сын,  его
тезка,  то ли сам Леонид -  писал, что не любит северного ветра, мертвящего,
убивающего запахи. А ему северный ветер нравился, летом, конечно (зимой кому
он нужен):  приносит солнечную,  но не жаркую погоду,  в  воздухе появляется
какая-то особенная бодрящая прохлада, а небо, продутое и очищенное от дымов,
приобретает яркую глубокую синеву прозрачной эмали.
   Ему вдруг захотелось за город.  Пересчитав в  кармане мелочь,  не спеша
побрел к мосту, постоял там на середине разводной части, глядя, как плавно и
стремительно льется в пролет сумрачно-синяя от отраженного неба вода,  потом
вышел к  Финляндскому вокзалу.  Неплохо бы съездить в  Сосново,  но денег не
хватило,  пришлось  ограничиться родимой  5-й  зоной.  Наглотавшись монеток,
автомат зажег  на  счетчике 0,70,  Вадим  нажал  кнопку  и  поймал  пальцами
высунувшийся из щели краешек билета. Андреев, да. Вот уж у кого беспокойства
было  хоть  отбавляй.  А  читать все-таки  тянет  не  его,  а  бесстрастного
Бунина...
   Поезд уже стоял у  перрона,  он вошел в  полупустой вагон,  сел на свою
излюбленную двухместную скамейку у самых дверей,  удобную тем,  что никто не
торчит визави.  Да  и  место рядом занимают разве что в  часы "пик",  обычно
едешь с комфортом,  можно даже писать,  не возбуждая любопытства. Иногда ему
неплохо работалось в  электричке,  но сейчас писать не хотелось -  не было о
чем, попросту говоря. Да и - как? Товарищ Ермолаев Б.В., в общем-то, кое-что
действительно углядел,  некоторая сермяга в  его  словах есть,  тут  как  ни
крути...
   Электричка тронулась,  одновременно с ней выползла рядом другая,  минут
пять они бежали ноздря в ноздрю, потом та стала опережать и отвалила вправо,
на  Ладогу,  торжествующе показав хвост.  Бунин,  конечно,  в  этом плане не
пример. Он и должен был быть бесстрастным, ничего другого ему не оставалось:
какую еще  позицию мог он  запять в  обществе,  уже расколотом надвигающейся
революцией?  Одни  ждали  ее  и  готовили,  другие  пытались  предотвратить;
академику Бунину - скорее консерватору, чем реакционеру - было не по пути ни
с теми, ни с другими, он мог лишь оплакивать уходящую усадебную Россию...
   Выйдя на пустынную платформу,  Вадим машинально побрел песчаной тропкой
и,  лишь увидев впереди знакомую сосну -  могучую, с лирообразно раздвоенным
на  середине высоты  стволом,  сообразил вдруг,  что  идет  к  лыжной  базе.
Сообразил и  сам  удивился,  чего это  его  вдруг сюда принесло,  хотел ведь
просто в лесу побыть.  Ладно,  решил он,  какая разница,  дойду до ворот,  и
назад.  Забор,  зимой поломанный питухами,  был  починен и  окрашен,  свежей
краской голубели и  оба дома на территории,  пестрящей грибками и  качелями.
Оказывается, здесь не пионерлагерь разместился, а детский сад.
   Это  порадовало Вадима,  дети  школьного возраста особо теплых чувств в
нем не вызывали (отчасти поэтому и не рискнул стать учителем), но малышей он
любил -  лет этак до  пяти.  Облокотившись на забор,  он долго смотрел на их
возню, пока строгая тетя в белом халате не окликнула его, спросив, к кому он
пришел,  и  напомнив,  что  день нынче неродительский.  "Да нет,  я  так,  -
отозвался он, продолжая улыбаться, - просто мимо шел..."
   Ответственность,  подумал он.  В общем-то, конечно - когда на таких вот
смотришь,  действительно не  чувствовать нельзя.  Да  хотя бы и  перед ними!
Верно и  то что чувство ответственности нелепо ставить в  прямую зависимость
от  того,  можешь ты что-то сделать в  данный момент или не можешь.  Этим-то
козявам жить еще долго,  а в случае чего с кого они спросят?  С нас. Куда же
это вы смотрели, скажут, чем думали...
   В этом смысле,  конечно, та же "Чокнутая" - вещь куда более нужная, чем
его тщательно отделанные подражания Бунину.  Ну  не  совсем подражания,  тут
сложнее.  Приличнее сказать: в духе бунинской школы Но все равно, все равно,
как ни назови...
   Сейчас,  ясное  дело,  никто такого не  напечатает Но  об  этом  думать
нельзя,  это уж последнее дело -  творить с  расчетом на проходимость.  Б.В.
прав и в том что каждому овощу свое время.  Ладно,  ему ждать не привыкать -
терпением Русь стояла...
   Сюжетов-то  вокруг хватает -  кто  же  спорит?  Разве та  же  история с
Векслером,  со  "слависткой" этой -  не  тема?  Вадим,  уже отойдя от  базы,
задумался, постоял даже под лировидной сосной, наблюдая за муравьями В самом
деле, а почему бы и нет?
   Обратная электричка оказалась скорой,  она  мчалась  без  остановок,  с
грохотом пролетая мимо платформ пригородных станций. Вадим остался в тамбуре
стоял У  двери,  где  не  хватало одного стекла,  и,  подставляя лицо ветру,
щурился на  бегущие навстречу сосны уже пламенеющие от  заката.  Почему бы и
нет?  Необязательно описывать все, как было с ним (он вообще не представлял,
как можно писать о  себе),  но  просто взять аналогичную историю,  сходную в
главном...  Собственно такое могут даже и  напечатать,  но  дело не в  этом.
Проблема это или не проблема?  Пожалуй, не такая уж всенародная - многим это
до лампочки. Лишь бы, как говорится, воины не было. Но ведь другие думают не
только о том чтобы выжить, а еще и - как жить, покуда живется... Да не лично
же в нем дело,  не в его конкретном,  частном случае;  таких, как он, много,
очень  много а  когда много -  это  уже  явление,  на  него  не  стоит глаза
закрывать, рано или поздно оно скажется. Чертовщина какая-то, в самом деле -
"самая  читающая  в  мире"  страна,  а  начинающий  автор  годами  не  может
напечатать ни строчки.  Негде, и все тут! А разные векслеры этим пользуются,
уж  они-то  начеку со  своим "сочувствием",  своей "помощью"...  Это  ли  не
проблема?  Тут уж не Бунин, не "нюансы"... Он понимал, что напишется все это
еще  не  скоро,  что надо еще долго обдумывать и  передумывать,  но  его уже
лихорадило,  уже  тянуло  к  рабочему столу.  Впервые за  последние месяцы -
жадно, требовательно...