ен,  что  да.  Кротов не  того типа человек,  чтобы помышлять об
экспатриации.  Это  с  первого  взгляда видно,  я  его  себе  на  Западе  не
представляю совершенно.
   - Что, под славянофила работает?
   - Даже и  не это,  а просто есть в нем какая-то...  ну бесхитростность,
что ли.
   - Вы  уж,  Борис  Васильевич,  своего  Кротова скоро  вообще  в  святые
произведете.
   - Блаженный он -  это точнее.  Где-то не от мира сего,  я бы сказал. На
Запад совсем другого типа публика рвется,  а таким,  как Кротов,  там делать
нечего.
   - Ну  хорошо.   Будем,   однако,  исходить  из  факта,  что  Векслер  -
предположительно агент некой западной секретной службы - вступил в контакт и
завязал довольно тесное знакомство именно с этим самым писателем, который не
от мира сего. Выходит, чем-то именно он его заинтересовал, какие-то душевные
параметры сделали  Кротова наиболее подходящим кандидатом на  роль,  которую
Векслер -  опять-таки  предположительно!  -  для  него  задумал.  Обычно что
ценится в подобных случаях?  Чаще всего какие-то слабости,  на которых можно
сыграть.  Ну там честолюбие,  алчность,  излишняя склонность ко всякого рода
амурным делишкам и тому подобное. Но те кротовские качества, которые увидели
вы,  - это не слабость, это скорее сила. Блаженному много не надо, поэтому и
соблазнить его не так-то просто.  Чем?  Деньги, успех, женщины - все это для
него пустое, такими штуками его не взять. Что же остается?
   Капитан Ермолаев помолчал, глядя в окно.
   - Успех,  -  повторил он негромко,  задумчиво.  - Литературный успех...
Нет,  вот к этому,  пожалуй,  Кротов не безразличен. Он мне не жаловался, но
мне где-то в разговоре показалось, что это для него вопрос больной - то, что
он до сих пор ничего не опубликовал.
   - "До сих пор"! Сколько ему - тридцати еще нет? Шишков, я где-то читал,
в сорок лет начал писать, а до этого железные дороги строил, мосты. У вашего
Кротова впереди вся жизнь.  А  вы считаете,  что это и есть та слабинка,  на
которой мог сыграть Векслер?
   - Ну, - Борис Васильевич пожал плечами, - если на чем-то мог, то думаю,
что на этом. Хотя... опять-таки - для чего?
   - Да-а,  для чего-то он им нужен.  А  что,  рассказы эти...  они у него
вообще получаются? Или, может, так - графоманство чистой воды?
   - Я  этим вопросом,  Сергей Иванович,  интересовался.  Он  тут  посещал
недолго  одно  литобъединение  -   говорят,   хвалили  его,  парень  не  без
способностей.
   - Однако в печать все-таки не пробился? Не тянет, значит, на настоящего
писателя.
   - Вы знаете,  это дело хитрое -  пробился,  не пробился... Иногда, черт
его знает,  такую дребедень в  журнале каком-нибудь прочитаешь,  только диву
даешься -  зачем, для чего? Тут, возможно, еще и вопрос везения. Мне в связи
с этим, Сергей Иванович, вот какая мысль в голову пришла... Что там замыслил
Векслер,  мы пока не знаем; но мы вроде бы уже вычислили, на какой крючок он
может поймать Кротова.  На всякий случай -  может, стоит нам попытаться этот
крючочек заранее обезвредить?
   - Ну-ну, излагайте вашу мысль.
   - Да она простая совсем.  Я  подумал,  почему бы нам не посодействовать
как-то,  чтобы... Ну чтобы заметили парня, обратили на него внимание. Бывает
ведь,  наверное,  и  так,  что человека просто не  замечают,  если он  не из
пробивных, саморекламой не занимается...
   - Ну  допустим!   А  как,   интересно,  вы  себе  это  представляете  -
"посодействовать"?  Я  звоню в редакцию,  представляюсь и говорю:  нельзя ли
поскорее напечатать произведения гражданина такого-то,  так  как у  нас есть
основания опасаться,  что в  противном случае этот гражданин попадет в  лапы
западных спецслужб.  Так,  что ли? Несерьезно, Борис Васильевич, не наше это
дело.  Мы  все-таки не  родовспомогательное заведение для  молодых талантов,
задачи у нас другие, четко определенные...
   Да,  думал капитан Ермолаев,  возвращаясь к себе по длинному безлюдному
коридору,  мимо высоких темных дверей с латунными цифрами номеров.  Задача у
нас другая -  обеспечивать безопасность государства, а значит, и каждого его
гражданина.  Это в особых разъяснениях не нуждается. Вопрос лишь - как лучше
это делать,  тут,  наверное,  возможны варианты.  К  сожалению,  мы начинаем
действовать,  когда что-то уже произошло; и тогда приходится лечить болезнь,
а  не  предупреждать ее.  А  ведь  можно,  наверное,  и  предупредить,  если
перефокусировать внимание с  факта на  обусловившие его  обстоятельства,  со
следствия на причину. Иными словами - борьбу с явлением начинать раньше, чем
оно  состоялось.   С   самых  корней  начинать  -   вот  тогда  безопасность
действительно будет обеспечена полностью и надежно...


Глава 10

   На  лето  лыжная база превращалась в  пионерлагерь,  и  убраться оттуда
пришлось сразу после Дня  Победы -  понаехали работяги,  которые должны были
все подкрасить и подновить к началу школьных каникул. Вадим прожил в поселке
еще  несколько  дней,  устроившись подручным к  одному  шабашнику,  крупному
специалисту по  чистке колодцев;  работа была  простая -  вытаскивать наверх
ведра с  мокрым песком,  покуда специалист колдовал там внизу,  но физически
тяжелая и  потому хорошо оплачивалась.  За  неделю он огреб двести с  лишним
рублей и уехал в Питер, чувствуя себя крезом. На лето, во всяком случае, ему
должно было хватить,  поскольку делиться этим левым и негласным заработком с
драконидами он,  естественно,  не собирался. Чего ради? Другое дело, если бы
Алена в  чем-то  нуждалась,  а  то ведь обеспечены выше головы:  полковничья
пенсия Прохора Восемнадцатого плюс тот немаловажный в  наше время факт,  что
старшая  драконида все  еще  функционирует у  себя  в  управлении торговли и
уходить на пенсию отнюдь не собирается.
   Конец мая выдался погожим,  теплым,  начинались белые ночи,  и по ночам
хорошо писалось даже в "пенале".  Первую половину дня Вадим отсыпался, после
обеда уходил побродить по улицам - так, чтобы быть подальше от родного очага
в  те  часы  "пик",  когда население коммуналки возвращается после трудового
дня.  Когда приходил,  в  квартире было уже относительно тихо,  он  ужинал и
садился писать у  открытого окна.  Хорошо,  двор  был  широкий,  не  обычный
питерский "колодец", и поэтому ничто не заслоняло неба.
   И как-то сразу, на одном дыхании, получился большой рассказ - очень для
него  большой,  почти  на  целый лист,  -  про  художницу,  которую всячески
затирают,  находя "несозвучной". Писал в сущности про себя, изменил лишь пол
и  профессию,  чтобы  не  выглядело  слишком  уж  автобиографично.  Подмена,
впрочем,  была шита белыми нитками - какая разница, живопись или литература,
речь шла о творчестве,  о праве творить так,  как считаешь правильным. Он не
утверждал,  что прав объективно,  и даже нарочито сделал свою героиню особой
слегка,  что называется,  прибабахнутой,  со  сдвигом по фазе,  оппоненты ее
выглядели куда респектабельнее, и доводы их были исполнены логики и здравого
смысла; он лишь хотел сказать, что творчество - дело настолько субъективное,
настолько свое,  что  всякое вмешательство ему  противопоказано.  Даже  если
вмешивающийся и  пытающийся судить ближе к объективной правоте,  нежели тот,
кого судят, - все равно, диктовать автору нельзя, недопустимо. Иначе это уже
будет совсем другое,  творчества,  как такового,  не  останется,  потому что
какое же творчество под диктовку?
   Вещь  получилась вроде  бы  даже  программная -  во  всяком случае,  он
постарался  вложить  в  нее  как  можно  больше  своих  мыслей  о  том,  как
складываются отношения между творческой личностью и ее,  так сказать, средой
обитания.  Отложив рассказ на  несколько дней  я  перечитав потом на  свежую
голову,  Вадим остался доволен. Воображаю, подумал он, отнести это в журнал!
Хотя что такого? Сами же призывают писать о серьезном, а это ли не серьезная
тема! Что у него своя, не такая, как у них, точка зрения, так тем лучше: чем
этих точек больше и чем они разнообразнее,  тем скорее можно рассчитывать на
какое-то  согласие.  Говорят же  -  ум  хорошо,  а  два лучше;  почему же не
придерживаться этого последовательно?
   Потом он  вдруг почему-то вспомнил о  Сашке Векслере.  Последнее время,
действительно, и думать о нем забыл, поскольку подарком почти не пользовался
- днем слушать было нечего,  а  по  ночам он  работал.  Попробовал,  правда,
послушать раз-другой,  но из-за бугра перла такая бодяга - страшное дело: то
рассказывали  о   какой-то   английской  поп-группе,   то   об  американских
супермаркетах.  На фиг ему, жившему на Васильевском острове, слушать про то,
как обслуживают покупателей в  Денвере,  штат Колорадо?  Он и впрямь подумал
было,  не снести ли "Филипс" в Апраксин -  машинка-то сама хороша, ничего не
скажешь,  сотни три наверняка дали бы  с  ходу,  -  но устыдился -  все-таки
подарок.
   А  теперь вдруг вспомнил самого дарителя.  Интересно,  что Сашка сказал
бы,  прочитавши "Чокнутую",  все-таки вкус у  него неплохой,  из прочитанных
Вадимовых рассказов он выделил как раз те, которые и сам автор считал самыми
удачными.
   Французы утверждают,  что  стоит заговорить о  волке,  как  увидишь его
хвост. Именно это с Вадимом и случилось: достаточно было о волке вспомнить -
и хвост тут как тут.  Однажды в пятницу -  шел уже июнь, в городе начиналась
жара, и он стал подумывать, не податься ли куда из Питера на месяц-другой, -
ему вдруг позвонила Жанна.
   - Слушай,  тебе  тут  привет  передают от  нашего  общего знакомого,  -
объявила она. - Ну помнишь, я вас зимой на Ленкиных именинах познакомила?
   - А-а, - сказал он. - Помню, как же... А он что - снова здесь или?..
   - Да  нет,  приехала тут  одна  его  приятельница,  говорит,  хорошо бы
встретиться. Если, конечно, ты не против.
   - Есть хоть на что посмотреть?  -  Он попытался отшутиться,  охваченный
странным чувством неуверенности;  ему и интересно, пожалуй, было встретиться
с  приятельницей  Векслера,  но  в  то  же  время  вроде  бы  что-то  внутри
предостерегало.
   - Так  себе,   -   ответила  Жанна,   -   не  экстра.  Одежка,  правда,
соответственная,  ну и макияж -  это они умеют,  ничего не скажешь.  А умой,
раздень -  будет баба как баба.  Ты попробуй,  проведи сам эксперимент, чего
спрашивать-то?
   - Упаси бог,  тут от  отечественных не знаешь куда деваться,  а  ты мне
импортную подсовываешь.
   - Не  паникуй,  никто на  твою невинность не  покушается Так  что,  мне
договариваться о встрече или нет?
   - Можно вообще-то. Как там Сашка, что она про него рассказывает?
   - А ничего не рассказывает,  сам все расспросишь. Давай тогда приходи в
районе семи к Казанскому, мы где-нибудь возле Барклая будем...
   Жанна  была  явно  несправедлива к  заморской  гостье  -  та  оказалась
интересной женщиной,  во всяком случае на первый взгляд;  внешность ее была,
правда,  довольно стандартной, Карен (как она отрекомендовалась) трудно было
бы  выделить среди молодых иностранных туристок,  которых летом так  много в
Ленинграде.
   Вся она была какая-то усредненная,  типизированная,  и  еще была в  ней
некая неопределенность.  Вадиму она  показалась его сверстницей,  хотя могла
быть и старше, и моложе, и он никак не мог определить ее национальности - то
ли  немка,  то  ли  англичанка,  то  ли откуда-то из Скандинавии.  По-русски
говорила неплохо,  хотя и  с акцентом (опять-таки неопределимым);  наверное,
славистка, решил Вадим.
   Жанна,   представив  их  друг  другу,   тут  же  слиняла,  сказав,  что
опаздывает.  Такого варианта Вадим не  предвидел,  он  рассчитывал,  что они
пообщаются втроем,  и был обескуражен,  чуть было не взмолился, чтобы его не
оставляли наедине с  этой  красоткой,  но  было  уже  поздно -  красный свет
перекрыл движение, Жанна сделала ручкой и побежала по переходу к Дому книги.
"Вот черт,  - подумал он в унынии, - вдруг она в коктейль-бар намылится, а я
и денег с собой не взял..."
   - Немношечко погуляем,  -  сказала Карен,  словно прочитав его мысли, -
здесь так много люди,  мошет,  пойдем туда?  -  Она указала вдоль набережной
канала, близоруко прищурилась. - Там золотые крылья - это что, Пегасус?
   - Нет,  не Пегасы, просто львы, - объяснил он обрадованно, - это мостик
такой... красоты неописуемой, идемте посмотрим вблизи, отсюда не разглядеть.
   - О  да,  в  Ленинграде много  уголков неописуемой красоты,  Алекс  мне
говорил, - подтвердила Карен.
   - Ну как он там?
   - О,  спасибо,  очень  хорошо.  Много  работает!  Алекс  есть  отличный
работник,  очень -  как это говорится...  -  Карен покрутила кистью руки,  -
перспективный, да?
   - Да,  он...  толковый парень,  мне тоже показалось. Как там эта линия,
крутится?
   - Линия?  -  чуть настороженно,  видимо не поняв чего-то,  переспросила
Карен.
   - Ну да, на Розе Люксембург, из-за которой рекламации шли.
   - О, это! - Она рассмеялась. - Это крутится, да, насколько я знаю.
   - Вы с ним коллеги? Тоже инженер, да?
   - Немношечко коллеги,  но я не инженер,  нет!  Я занимаюсь славистикой,
господин Кротов.
   - Я так и подумал.  Только не называйте меня "господином", у нас это не
принято.  Вадим -  и  все,  я  ведь  не  намного старше вас,  -  добавил он,
отваживаясь запустить комплимент.
   - О,  не  станем  выяснять,  кто  есть  старше,  я  боюсь  сделать  вам
разочарование... К тому же, Вадим, возраст дамы - это такой секрет, о-о-о!
   - Ну вам-то еще... Вы здесь в аспирантуре?
   - Нет-нет, я туристка. Совсем недолго, увы, одна неделя - и адье! Я еще
хочу видеть Москву, Киев...
   - Да, программа плотная, - согласился Вадим.
   Зря,  пожалуй,  он запаниковал, с этой Карен не так уж трудно общаться.
Имя тоже какое-то неопределимое, корень вроде германский...
   - Ну вот,  отсюда лучше видно,  смотрите,  -  сказал он,  когда подошли
ближе к Банковскому мостику.
   Карен согласилась,  что вид и  в  самом деле хорош,  достала из сумочки
крошечную камеру и принялась щелкать спуском.
   - Мошет быть,  я это еще продам, - сообщила она деловито. - Если хорошо
получилось!  Есть  ревю,  которые хорошо платят за  интересные фото.  Пойдем
близко,  хорошо?  Но  вы  еще  долшны рассказать мне  о  ваша работа,  Алекс
специально рекомендовал знакомство с вами.
   - В каком смысле?
   - Я  занимаюсь  современной русской  литературой,  причем  изучаю  один
сектор - иначе невозмошпо, да? - слишком огромный материал. Мой сектор - это
писатели-нонконформисты, советская "новая волна".
   - Да  я  не  считаю  себя  нонконформистом.  -  Вадим  недоуменно пожал
плечами.
   - О,  дело не в  дефинициях,  тем более -  в авторских,  здесь возмошны
ошибки.  Если вас не  печатают,  значит,  ваша работа не  есть то,  что надо
государству;  литература конформизма имеет всегда - как это у вас говорят? -
зеленая улица, не так ли.
   - При чем тут государство,  я  не с государством имею дело,  а с мелким
чинушей, который боится собственной тени!
   - Да-а,  конешно, но этот чинуша поставлен государством - не правда ли?
- у  вас ведь нет "частная лавочка".  Не будем спорить,  я  тоше могу где-то
ошибаться,  -  примирительно сказала Карен.  -  Алекс  мне  так  хвалил ваши
маленькие новеллы, я бы ошень хотела, если возмошно, что-нибудь читать ваше.
О,  не долго,  одна только ночь, день, Я быстро читаю по-русски, хотя говорю
плохо и медленно.
   - Да нет, что вы, вы очень хорошо знаете язык... - Он вдруг подумал, не
дать ли ей прочитать "Чокнутую".  А что? Интересно, как покажется. Язык она,
конечно,   знает  слабовато,   это  уж  он  ей  польстил.   А  впрочем,  для
иностранки...  - Насчет того, чтобы почитать... ну, можно, конечно, только я
не думаю, что вам будет интересно. Да это и никакие не новеллы, я пишу самые
обычные рассказы.
   - Да-да,  Алекс мне  говорил.  Мне будет интересно,  -  заверила Карен,
глядя ему в  глаза.  -  Мне хочется понимать,  почему не публикуют некоторых
ауторов;  это  ведь  получается немношко вроде  "беруфсфербот" -  запрет  на
профессия,  да?  Мошет быть,  мы теперь поедем к вам прямо,  и вы мне дадите
два-три рассказа, а завтра я их верну?
   Вадим содрогнулся,  представив себе эту  холеную дамочку в  коридоре их
коммуналки или - того хуже - в своем "пенале".
   - Вы знаете,  я бы с удовольствием,  - забормотал он, - но к себе я вас
пригласить не могу,  там...  не убрано совершенно и вообще -  ремонт,  у нас
летом всегда ремонт...
   - О нет-нет,  зачем?  -  Карен рассмеялась. - Я не думала заходить ваша
квартира,  я  просто погуляю немношко по  улице там рядом,  а  вы  принесете
манускрипт, хорошо?
   - Можно,  -  согласился он  покорно.  -  Тогда пошла обратно,  в  метро
придется нырнуть...
   На станции "Василеостровская" Карен с любопытством оглядела вестибюль и
сказала,  что  лучше подождет здесь -  много людей,  это  хорошо,  она любит
наблюдать  толпу.  Вадим,  слегка  удивившись (у  Казанского она,  напротив,
поспешила  уйти   на   довольно  безлюдную  набережную  канала   Грибоедова,
пожаловавшись на  то,  что у  собора "так много люди"),  пошел за рукописью.
Надо было еще  решить,  что ей  дать.  Ну  "Чокнутую" -  сама собой,  потом,
наверное... "Подари мне собаку" и еще можно "Солдатушек". Чтобы представить,
так сказать, все грани таланта - юмор, лирику, ну и нечто проблемное.
   Он  и  сам не знал,  почему,  отобрав три рассказа,  не вложил их,  как
обычно,  в тонкую полиэтиленовую папочку с эмблемой Олимпиады-80,  а скрутил
рулончиком и завернул в старый номер "литературки".  Только на обратном пути
к  станции  метро  сообразил,  что  сделать  так  его  побудило неосознанное
нежелание,  чтобы его кто-нибудь увидел передающим рукопись этой интуристке.
Сообразил -  и сам удивился:  а что тут, собственно, такого? Какие-то мы все
стали зацикленные,  шагу не  можем ступить без  опасения -  как  бы  чего не
вышло...
   Новая его знакомая,  странное дело, восприняла эту конспиративность как
нечто  само  собой  разумеющееся.  Едва  он  вошел  в  вестибюль,  Карен уже
оказалась рядом и, подойдя вплотную, как-то очень ловко взяла у него из руки
свернутую газету и опустила ее в свою уже раскрытую сумку.
   - Благодарю вас,  Вадим,  теперь я  поеду к  себе в  отель и буду очень
внимательно читать,  -  сказала она,  улыбаясь как на  рекламе.  -  Увидимся
завтра на том же месте - катедраль, около монумента, да?
   - Ну давайте, если успеете...
   - О,  конечно,  я успею!  -  заверила Карен.  -  Пять после полудня вас
устроит? Тогда до завтра...
   Оставшись один, Вадим засомневался: может, не стоило связываться с этой
слависткой,   она-то  уж  точно  личность  двусмысленная?   Один  интерес  к
"нонконформистской" литературе чего стоит,  да и разговор о государстве тоже
получился какой-то странный, прощупывающий, недаром сама вдруг его оборвала,
видно,  почувствовала,  что далеко заходит. А с другой стороны... Это же их,
тамошняя точка зрения, они свое собственное государство, "истэблишмент" этот
свой,  на нюх не переносят; поэтому, может, вообще не представляют себе, что
может быть иначе...  Действительно, с ними сам черт ногу сломит, подальше бы
от  них  всех.  Но  интересно,  что она скажет о  "Чокнутой";  именно потому
интересно,  что это будет мнение человека со стороны;  здесь с рассказом все
ясно:  в  любой редакции его бы  за такой опус спустили с  лестницы.  Но вот
свежим глазом...  Ладно,  что теперь рассуждать, дело сделано. И какая беда,
если она прочитает?  Выскажет свое мнение,  он заберет обратно рукопись -  и
чао.
   На другой день он с трудом дождался пяти -  волновался,  как мальчишка,
сам даже не  подозревал в  себе такой бездны честолюбия.  Встретившись же  с
Карен, принял равнодушный вид, небрежно спросил:
   - Ну как, не успели небось одолеть мою словесность?
   - Почему  не  успела,  -  горячо возразила она,  -  я  все  прочитала и
получила столько удовольствия! Вы превосходный писатель, Вадим, и не примите
это за комплимент,  дамы не очень любят делать комплиментов - даже мужчинам.