ы капиталист пожертвовал деловой репутацией ради
политики?  Сомнительно,  весьма  сомнительно.  Обычно у  них  и  политика-то
подчинена бизнесу, а вы предполагаете обратное.
   - Добровольно он,  может,  и  не пожертвует.  А если его заставят?  Тут
любопытная выяснилась деталька:  фирма,  о которой мы говорим,  в финансовом
отношении зависима от консорциума Блом -  Хестер, который также контролирует
несколько газет крайней правой ориентации,  причем довольно,  я  бы  сказал,
напористых.  Они  часто  дают  враждебный  нам  материал  по  Афганистану  и
Центральной Америке,  имеют своих спецкоров во всех горячих точках.  Значит,
теоретически возможна ситуация,  когда  руководство фирмы  бывает  вынуждено
мириться с  тем,  что некоторые ее  служащие выполняют задания определенного
рода... используя для этого, естественно, свое служебное положение.
   - Они,  говорите,  продают оборудование для легкой промышленности...  А
география поставок - у нас в стране?
   - Москва, Киев, Ленинград, Тбилиси. И вот что интересно - это уже будет
во-вторых -  обращает на  себя  внимание,  с  какой тщательностью выбираются
представители для каждого из этих мест.
   - Что вы имеете в виду?
   - В Тбилиси от них приезжал некто Захава -  отпрыск грузинско-армянской
семьи,  в свое время бежавшей из Турции.  В Киеве был господин Нечипорук.  А
Векслер обслуживает нас и Москву.
   - Любопытно. - Полковник усмехнулся, задумчиво почесал залысину на лбу.
- И те тоже хорошо владели местными языками?
   - Да, так же, как и этот наш "друг".
   - В  принципе,  конечно,  это  может быть и  проявлением особой деловой
тактичности.  Ну как бы реклама фирмы,  понимаете, - вот, дескать, оцените -
мы даже представителей присылаем со знанием языка, чтобы вам не тратиться на
переводчиков...
   - Я  об этом думал,  Сергей Иванович.  Но тут не просто "знание языка",
тут уже владение доскональное,  отточенное. Непонятно - зачем эта инженерам,
ведь достаточно было бы куда меньшего словарного запаса...
   - М-да...  Вдруг в машиностроительной фирме сразу столько полиглотов...
Случайность ли это?
   - Ситуация во  всяком  случае необычная.  Я  специально интересовался у
товарищей из Машиноимпорта - редко кто из приезжающих в совершенстве владеет
русским языком.
   - Выходит, эта фирма подбирает сотрудников по определенному параметру -
в данном случае, определяющим является совершенное знание местного языка. Но
для  обычных  деловых  контактов это  качество нельзя  считать  необходимым;
следовательно,  можно  предположить контакты  другого  рода...  А  что,  эти
названные  вами  лица  -  они  по  одному  разу  сюда  приезжали или  визиты
повторялись?
   - В  том-то  и  дело,  что  повторялись,  тут  даже  определенная схема
прослеживается:  первый визит связан с монтажом оборудования,  затем два-три
приезда по рекламациям.
   - Две-три рекламации в каждом случае? - Полковник поднял брови.
   - По-разному,  Сергей Иванович.  В Тбилиси было три,  в Киеве -  две. В
Москву Векслер приезжал уже дважды.
   - А  что  говорят специалисты:  обычное это  дело,  чтобы по  импортным
поставкам оборудования этого профиля было столько рекламаций?
   - Я выясню, Сергей Иванович.
   - И постарайтесь заодно выяснить вот еще что:  чем в каждом случае были
вызваны неполадки оборудования,  давшие повод  вызывать представителя фирмы.
Что  это было -  дефекты конструкции,  некачественный монтаж или,  возможно,
несоблюдение условий эксплуатации?  А то ведь бывает и так, что у нас решают
увеличить производительность за счет повышения эксплуатационных параметров -
гонят на износ, отсюда и поломки.
   - В таких случаях поставщик обычно опротестовывает рекламацию.
   - А здесь?
   - Ни разу.
   - Любопытно,    -    повторил   полковник.   -   Любопытно...   Словом,
поинтересуйтесь в Москве,  Киеве и Тбилиси.  А вообще деловая репутация этой
фирмы, вы сказали, на высоте?
   - Да, тут без подделки, фирма довольно известная.
   - Логично  предположить,   что  она  поставляет  свою  продукцию  и   в
капстраны.  Интересно, как они работают там. И вот еще что: эти двое других,
как их - Нечипорук, Захава? Запросите Тбилиси и Киев, не обратили ли они там
на себя внимания -  может,  вели себя как-нибудь... неподобающе? В Киеве был
недавно случай с одним туристом из Нидерландов... Большим оказался любителем
"общаться" с советскими людьми.  И тоже,  кстати, украинского происхождения.
Ну а с этим господином Векслером...  Что ж,  придется, видно, присмотреть за
ним,  раз такое дело. Присмотреться, проследить контакты на всякий случай, я
внеслужебные имею в виду...
   Отпустив сотрудника,  Сергей  Иванович походил по  кабинету,  постоял у
окна,  глядя на заснеженные крыши под сумрачным низким небом.  Чем больше он
думал про  инженера-лингвиста,  тем  меньше нравилась ему  вся  эта история.
Что-то тут не так,  причем даже,  можно сказать,  довольно явно "не так", но
уцепиться не за что.  А  пока не за что уцепиться,  пока ничего не доказано,
нельзя и действовать.
   Да-а, задачка! Ну для чего бы это обыкновенной машиностроительной фирме
подбирать себе инженеров с таким знанием языков?  И ведь не поехал же Захава
в  Москву,  а  Векслер в  Тбилиси;  нет,  каждый действует в  своей языковой
стихии,  значит,  главный смысл их поездок вовсе не в  том,  чтобы устранять
неполадки поставленного оборудования.  Главный смысл,  выходит,  все-таки  в
контактах,  в разговорах с людьми. Вот тут - особенно, если разговор ведется
деликатный,   если  надо  уметь  понимать  подразумевающееся,  недосказанное
открытым текстом,  - тут язык уже надо знать в совершенстве, иначе ничего не
получится...
   Полковник вернулся к столу,  сел,  придвинул к себе блокнот.  "Москва +
Л-д",  -  написал он и  обвел овалом.  Потом:  "Киев",  ниже:  "Тбил." И два
крупных вопросительных знака.  С Москвой и Ленинградом более или менее ясно.
Но  вот  два  других пункта?  Он  протянул руку к  телефонам,  снял трубку и
попросил капитана Ермолаева.
   - Борис Васильевич,  это опять я,  -  сказал он,  когда тот ответил.  -
Захава когда последний раз был в Тбилиси?
   - В восемьдесят втором, Сергей Иванович.
   - Ага...  Тогда  вот  что  -  когда  будете  делать  запрос  грузинским
товарищам,  выясните, с кем общался Захава. Мне вообще нужны как можно более
подробные данные на обоих -  Захаву и  того,  в Киеве.  И по поводу Векслера
тоже уточните.  Ну я имею в виду его постоянные разъезды. Всегда ли это было
связано с делами фирмы? Соберете все - и мне на стол.
   Похоже,  придется докладывать генералу,  но к  нему надо идти с рабочей
гипотезой,  а  не  с  какими-то...  интуитивными догадками.  Да,  раньше  бы
хватиться,  Векслер прилетает в Ленинград послезавтра.  Главное, что никаких
оснований. Не пойман - не вор.
   Ничего  не  ввозит  незаконным образом,  ничего  не  пытается  вывезти,
разговоры ведет обыкновенные,  не вызывающие подозрений. Жизнью интересуется
- но  в  каком  аспекте?   Вроде  бы  в  обычном.   Не  замечен  в  попытках
познакомиться с "засекреченными", круг знакомств, хотя и обширен, подозрений
не вызывает. И все-таки что-то за всем этим кроется, это не просто случайное
общение, здесь угадывается цель, замысел, план. Но какой?


Глава 4

   Зима  перевалила за  половину,  оттрещали последние февральские морозы,
территорию базы каждую ночь заваливало снегом так,  что  все утро уходило на
расчистку дорожек.  Вадим  попробовал было  вообще не  чистить целую неделю,
оставил все на пятницу, чтобы убрать только к самому приезду лыжников, и сам
был не рад,  - так намучился с тяжелым, липнувшим к лопате, уплотнившимся за
неделю снегом. Убирать по утрам свежевыпавший было куда приятнее.
   Он написал еще один рассказ, положил дозревать, а из той же папки вынул
два дозревших,  перечитал,  кое-что подправил и  отнес в  редакцию.  Там его
встретили  без  восторга,   вокруг  Вадима  Кротова  клубилась  темная  аура
"непубликабельности",  а  таких авторов в  редакциях опасаются;  но рукопись
взяли и  обещали прочитать как  можно скорее.  При  этом ему,  правда,  было
сказано,  что редакционный портфель забит на два года вперед, так что даже в
самом лучшем случае...
   - Да-да,   я  понимаю,  -  поспешно  согласился  он,  боясь  показаться
назойливым.  -  В  конце концов,  дело не в том -  когда;  меня интересует в
принципе, понимаете...
   - Хорошо,  мы  вам  сообщим,  -  сказала завредакцией,  зарегистрировав
рукопись.  - Координаты ваши тут указаны? А то, знаете, есть авторы, которых
потом приходится разыскивать через адресный стол.
   Он  понимал,  что  спросила она просто так,  чтобы что-то  сказать,  но
услышать  это   было   приятно.   Во   всяком   случае,   высказанная  вслух
заинтересованность его координатами давала некое формальное основание побыть
оптимистом:  действительно,  почему она  о  них спросила?  Могла ведь просто
ограничиться словами:  "Мы вам сообщим".  Может быть,  в редакции говорили о
нем в благожелательных тонах -  перспективный,  мол,  автор,  надо будет его
все-таки напечатать, в следующий раз пусть непременно координаты оставит...
   Преисполнившись оптимизма, Вадим пошлялся по букинистам, прикидывая, на
что истратить будущий гонорар.  Цены были -  не  подступись;  а  ведь он еще
помнил времена, когда можно было за трояк приобрести такую, скажем, книжицу,
как "Жизнь Мирабо",  изданную в Москве в типографии Зеленникова в 1793 году.
Потом он еще зашел в  комиссионку рядом с  "Конструктором",  поинтересовался
машинками.  Машинки были,  стояла даже  почти  новая  "Эрика",  он  попросил
разрешения опробовать ее  и  на  вложенном в  каретку листе,  где кто-то уже
успел  настучать  абракадабру  из  цифр,  знаков  препинания  и  слов  вроде
"ывлбдж",   медленно,   двумя  пальцами,  наслаждаясь  легкостью  рычагов  и
четкостью выстраивающихся на бумаге буковок, напечатал: "И цветы, и шмели, и
трава, и колосья, и лазурь, и полуденный зной..."
   А  в  электричке,  возможно потому,  что устал и проголодался,  на него
навалилась  жуткая  хандра.  Он  понял  вдруг,  что  поход  в  редакцию  был
бессмысленным,  что  никто  не  напечатает его  и  на  этот  раз,  поскольку
принесенные им  сегодня  рассказы  ничем  -  в  главном,  в  основном  -  не
отличаются от тех,  что он уже носил.  Сделаны-то они лучше и тоньше, в этом
он был уверен,  по настроение оставалось то же, и сверхзадача была та же; он
сам  затруднился  бы   четко  сформулировать  эту  сверхзадачу,   но  он  ее
чувствовал,   ощущал  как   некий   категорический  императив  всего  своего
творчества и  поэтому не мог писать иначе.  А она,  эта его сверхзадача,  не
совпадала с  той,  которой,  по мнению редакторов,  должен руководствоваться
всякий начинающий автор.  В общем-то, приспособиться к их требованиям можно,
он -  если бы захотел -  в одну неделю мог бы состряпать рассказ,  в котором
присутствовали бы все требуемые компоненты "современности".  Но зачем? Разве
это было бы творчеством?
   Он даже полез в  карман и  пересчитал деньги.  На бутылку плодоягодного
хватило бы,  по,  к счастью, электричка порядком опоздала, и, когда он вышел
на своей платформе,  единственный в  поселке продмаг был уже закрыт.  Судьба
хранила  его,  сегодня он,  пожалуй,  не  удержался бы,  хотя  вообще  стоял
последнее время твердо,  как гвардия под Ватерлоо. А ему ничего другого и не
оставалось,  он  знал,  что  стоит только сорваться.  Пример отца был  перед
глазами -  тот погиб сам, загубил жизнь матери, фактически искалечил детство
ему.  Правда, он же и в какой-то степени охранял его теперь - как постоянное
"помни"...  Вадим вообще мог выпить в компании,  под хорошее настроение, это
было неопасно;  опасным,  и смертельно опасным, - он сам это сознавал - было
подступившее искушение "утешиться" в минуту слабости,  упадка духа.  Вот как
сегодня.
   Поэтому вид  запертого магазина вызвал  в  нем  сложное чувство,  смесь
досады  и  облегчения.  "Нет  так  нет",  -  сказал он  вслух  и  зашагал по
неосвещенной улице-просеке.  Фонари не  горели,  но  было довольно светло от
снега и  звезд -  небо  к  ночи  очистилось,  слегка подмораживало.  Хорошо,
подумал он,  снега  не  будет,  завтра  можно  отдохнуть.  А  в  субботу это
мероприятие у  Лепки.  Идти,  не идти?  Не очень-то и тянет,  но на базе все
равно житья не будет из-за лыжников,  а сидеть там у себя в пенале - тоже не
фонтан.  Пойду,  решил он,  черт  с  ним,  надо же  хоть изредка окунаться в
светскую жизнь.
   В субботу он все-таки засомневался:  приглашала-то Маргошка, может, она
это так,  в  порядке бреда,  а  на  самом деле никто его там не ожидает?  Он
позвонил самой Ленке, поздравил, сказал всякие подобающие случаю слова.
   - Твоими бы устами, да мед, - сказала Ленка. - Так ты будешь?
   - Ну если приглашаешь.
   - Что за вопрос! Приходи, Жанка какого-то иностранца обещала притянуть,
может, чего интересного узнаем.
   - Опять демократа?
   - В том-то и дело, что этот не демократ, а оттуда.
   - Охота тебе с ними якшаться? Ладно, Ленка, приду я.
   - Стабильно?
   - Стабильно, о чем разговор...
   У  этой Ленки,  надо сказать,  он бывал охотнее,  чем в  других местах.
Компания у нее обычно собиралась живая,  но без особой склонности к разгулу,
и  "по-черному" там не  зависали;  мог,  конечно,  найтись какой-нибудь шиз,
который начинал блажить после нескольких рюмок,  но  для Ленкиной шараги это
было нетипично,  и  такого обычно тут же  напаивали до  полного забалдения и
оттаскивали в  чулан,  где тот и  отсыпался.  Что еще было хорошо у  Ленки -
кормила  она  на   уровне  мировых  стандартов.   Вообще  Вадим  был  крайне
нетребователен в  еде,  но  только  не  при  выпивке:  тут  ему  требовалось
качество. А блат в этом смысле у Ленки был фантастический, унаследованный от
убывших в Мозамбик предков.
   В  качестве  презента он  прихватил то  самое  жизнеописание Мирабо,  о
котором вспоминал недавно, после посещения букинистов. Полное название книги
гласило:  "Публичная  и  приватная  жизнь  Гонория-Гавриила  Рикетти,  графа
Мирабо, Депутата Мещанства и Крестьянства Ведомства Сенешала, что в Э, Члена
Парижского   Департамента  и   Начальника  народного   войска   Капуцинского
Дистрикта".  Ему самому это вряд ли  понадобится,  французской революцией он
специально не занимался,  а как подарок -  годится, поскольку раритет: шутка
ли сказать, издано в том самом году, когда Робеспьеру оттяпали голову! Ленка
такие вещи обожает (даром,  что  ни  фига в  них не  рубит),  поскольку мода
теперь пошла на всяческое старье.
   И  надо сказать,  попал со  своим подарком в  самую точку,  затмил всех
остальных, хотя по части подарков Ленку удивить было трудно. Сегодня ей тоже
натащили  всякого:  старый  медный  шандал,  кофейную  мельницу с  выдвижным
ящичком для готового продукта, - но книжечка екатерининских времен превзошла
все.
   - Что  значит  писатель,  -  с  пьяным энтузиазмом объявила Ленка,  уже
успевшая поддать.  -  Другой припер бы  вульгарные гвоздики или торт,  а  до
такого интеллектуального подарка кто додумается?  Иди сюда,  Вадик,  я  тебя
поцелую!
   - Ладно,  успеем,  -  отмахнулся Вадим, протискиваясь на отведенное ему
место между Маргошкой и Жанной.
   Сосед  Жанны,  худощавый парень  в  очках  в  тонкой  стальной  оправе,
откинулся со стулом назад и за ее спиной протянул руку.
   - Рад познакомиться, - сказал он. - Александр! А вы - Вадим? Очень рад.
   - Взаимно...
   - В каком жанре работаете, если не секрет, - стихи, проза?
   - Проза,  - нехотя ответил Вадим. - Только это не жанр. А жанр у меня -
рассказы.
   - Ну,  в этом мы,  технари, разбираемся слабо. - Александр засмеялся. -
Вы уж не взыщите...
   - А, это вечно все путают, - пробормотал Вадим.
   Кто-то предложил традиционный тост за новорожденную, он выпил вместе со
всеми  и  стал  рассеянно загружать тарелку Ленкиными деликатесами,  потеряв
интерес к  происходящему за  столом:  он  почувствовал,  как  проклевывается
замысел.  Вернее,  нет,  не проклевывается,  а только едва-едва шевельнулся,
только-только  дал  о  себе  знать.  Интересно,  подумал  он  вдруг,  словно
представив себя со стороны, с этим странным, ни с чем не сравнимым ощущением
чего-то едва зарождающегося.  Сравнить-то можно -  наверное,  у  женщины так
бывает,  когда младенец впервые шевельнется...  А впрочем, и там по-другому,
там она знает заранее,  ждет, предвидит. А тут внезапность. Еще минуту назад
не думаешь,  не подозреваешь,  сидишь за обычным столом,  ешь-пьешь, как все
прочие.  И вдруг это - как едва ощутимое землетрясение... как неслышный удар
грома.  И  из  ничего рождается вселенная.  Неважно ведь,  что  это  будет -
короткий рассказ или повесть на  пять листов (ну на  пять-то листов тебя еще
ни разу не хватило, сказал он себе, но тут же отмахнулся: а, да разве в этом
дело!),  важно, что это целая новая вселенная. Если, конечно, она возникла -
потому что  случается и  ложная тревога,  тоже вот  так что-то  там дрогнет,
возвещая начало акта творения,  но  потом затихает,  уходит без  следа,  без
последствий.  Будто пролетело что-то, едва коснувшись - не крылом даже, нет,
а только отдаленным ветром от его взмаха,  -  и удалилось,  исчезло. Но если
акт  состоялся -  чем  измерить само  творение?  Количеством страниц?  Тогда
сегодняшние многотомные романы по  шесть-семь  книг в  каждом должны были бы
весить  больше,  чем  девять  страничек  "Грамматики любви";  однако  же  не
перевешивают...
   Потом  это  прошло.  Это  всегда потом  проходило,  иногда даже  совсем
забывалось на  какое-то  время,  чтобы позже вернуться -  уже  определеннее,
настойчивее,   ощутимее.   Зародыш  идеи,   мысли   (разве  дело   в   таких
определениях!) начинал мало-помалу обретать форму,  обрастать плотью сюжета.
Вадим был спокоен -  вернется,  никуда не денется.  А если денется,  значит,
тревога была ложной,  тоже нечего жалеть. Но, скорее всего, в этот раз будет
без осечки.  Он исправно ел,  питья было много, и все какое-то экзотическое,
со звериным оскалом,  так что,  если не закусывать,  можно заранее сказать -
конец  будет  ужасен.  Рисковать ночлегом  в  вытрезвителе ему  ни  к  чему.
Имеется,  конечно,  и такой запасной вариант, как опять подвалиться к Ленке,
но,  честно говоря,  что-то не тянет.  Ладно, решил он, в случае чего сделаю
вид, что вырубился, и высплюсь на кухне.
   За столом было уже шумно,  справа кто-то травил анекдоты, слева, брякая
на гитаре,  рычал очередной бард из непризнанных.  Приперлись, как всегда, с
опозданием,  Лева Шуйский со своей неведомо которой по счету женой,  которую
все звали Игуаной,  не  зная толком,  имя это или прозвище.  Они притащили в
подарок еще одну "ретруху" - довоенный пружинный проигрыватель, который надо
было заводить ручкой,  как  "жигуль" с  севшим аккумулятором,  и  чемоданчик
старых пластинок. Сосед Жанны, воспользовавшись тем, что та пошла танцевать,
пересел к Вадиму, налил ему и себе.
   - За знакомство.  -  Он поднял рюмку,  не чокаясь,  и  четким движением
опрокинул в рот.
   Не назовись он технарем, подумал Вадим, голову дал бы на отсечение, что
из актеров. Больно уж картинно выпивает, как перед камерой.
   - Извините,  мне вашу фамилию называли,  -  продолжал тот,  -  я  плохо
расслышал...
   Вадим тоже выпил не спеша, что-то съел.
   - Кротов моя фамилия. От слова "крот".
   - Вадим Кротов, совершенно верно! Я сейчас проявлю бестактность, но мне
простительно -  мы ведь там не имеем таких возможностей следить за всем, что
здесь выходит.  Хотя я понимаю, что неприлично спрашивать у писателя, что он
написал, но все-таки спрошу. Что-нибудь из вашего мне может быть известно?
   - Едва  ли,  -  ответил  Вадим.  -  Разве  что  экстрасенсорным  путем.
Опубликованного у меня ничего нет, даже в "самиздате".
   - Ах, вот что...
   - Так  что  на  вопрос,  что  я  написал,  позвольте не  отвечать.  Это
несущественно, у писателя надо спрашивать, что он опубли