юсь.
     - "Постараешься"! - захихикала дородная баба. - Семечки, что ли,
лузгать?
     - Не только.
     Марья, чуть склонив голову набок, не моргая, смотрела на Ивана. Впервые
она увидела его на реке, издали, и поняла, что с ней что-то произошло что-то
новое, непонятное, ноющее. По ночам Марья пыталась восстановить в памяти
черты его лица, но ей это не удавалось. Теперь она с интересом рассматривала
каждую мелочь, каждую морщинку на его загорелой коже.
     Иван поймал взгляд Марьи. Она смутилась и суетливо перекинула косу из-
за спины на грудь.
     - Выбирай, не унималась дородная баба. Скажем меня. Смотри, какая
закваска! - она ударила себя по ляжкам. - Будешь кататься, как сыр в масле!
     - Как червь в проруби, - усмехнулся Иван и сказал Марье: - Отойдем в
сторонку. Мне надо сказать тебе пару слов. Наедине.
     Девки как-то сразу стали серьезными. Парни издали наблюдали за этой
сценой, недобро наблюдали.
     Марья встала и пошла за Иваном. Как было не пойти? Как потом жить после
этого? - жить и жалеть, что пропустила что-то нужное и желанное. Главное.
     - Во дура! - сказала одна из девок, когда Марья отошла. - Че будет,
девки! Че будет-то!
     ... Иван взял Марью за плечи. Она отпихнулась:
     - Пусти!
     - Ни за что! - Иван прижал Марью к березе. - Околдовала ты меня...
Осинка... - он горячо дышал ей в лицо. - Стебелек молочный... Сок
березовый...
     - Я закричу.
     - Не закричишь... - Иван целовал ее шею, щеки, губы, глаза, шею,
щеки...
     Крепкая, тяжелая ладонь легла на плечо Ивана и оторвала его от
Марьи. Он почувствовал тупой металлический удар, и багровая звез-
да ослепила его. "Шестиконечная, - успел отметить Иван. - Церковная".
     Когда в глазах просветлело, он понял, что лежит на земле. Над ним стоял
широкоплечий, его ноздри раздувались, и желваки не находили места. В
стороне, зажав себе рот кулачком, стояла Марья и наблюдала за происходящим.
     - Вставай, - приказал широкоплечий.
     Иван встал.
     - Пошли.
     Иван пошагал за широкоплечим. За ним пошли остальные парни. У реки
широкоплечий остановился, развернулся к Ивану:
     - Ну, возгря, я вижу, ты слов не вразумеешь! А я тебя предупреждал, и
взмахнул рукой.
     "Таким кулаком только березы косить!" - подумал Иван. Ему удалось
увернуться от смертоносной пятерни. Сам не ожидая от себя такой подлости, он
ударил широкоплечего ногой в пах. Это было не по правилам. Хлюпая губами,
словно рыба, широкоплечий сел.
     - Во мотыл! Дымье тронул, - сказал кто-то из парней. Они пошли на
Ивана.
     - А-а, уметы, не нравится?! - злорадствовал Иван. Недобрый азарт
овладел им. Он пошел на парней...



     - Здравствуй, баба Васс, - я открыл дверь в ее комнату. - Можно?
     В комнате, кроме мусора, огромного сундука, стола и икон в углу, ничего
не было. Окна были застеклены старой одеждой, а на полу не хватало одной
половицы. Баба Васса сидела за столом перед початой литровой бутылью какой-
то жидкости.
     - Входь... Выпей... - отозвалась она.
     - Нет, спасибо. Я это уже пил.
     - Ну как тебе наша Марья? - хитро взглянув, спросила старуха.
     - Баба Васс, - начал я после паузы, - это твой самогон с наркотиками
вызывает видения этой Марьи?
     Баба Васса простуженно засмеялась:
     - Нет, милок. В моей настойке наркотиков нет. Обыкновенный калган:
самогон, тополиные почки да еще кой-че безобидное. Я только на нем и держусь
- пьянством смерть пугаю. - Выдвинув из-под стола деревянный ящик, она снова
предложила: - Сядь, выпей.
     - Баба Васс, - выпив, спросил я, - кто эта Марья?
     Старуха, помолчав, встала, вышла из комнаты и вернулась с пожелтевшим
от времени листом бумаги. Вырван он был из какой-то старинной книги. Баба
Васса развернула его передо мной...
     В висках моих заколотило, дыхание сперло. На листе был изображен
совершенно такой же портрет, как и нарисованный мною три года назад. Придя в
себя, я развернул рядом свое творение.
     - Одинаковые, - только и удалось выдавить.
     Баба Васса лукаво улыбнулась:
     - Значит, ты тоже влюбился в нашу Марью.
     - Скажи мне, - взмолился я, - кто она?
     Старуха выпила еще стаканчик и начала свой рассказ:
     - Впервой услыхала я о Марье от своего деда.
     На краю нашего села, там, где ныне пруд, давным-давно стояла изба.
Хозяина ее звали Федором, а была у него дочь по имени Марья. Жили-то они
бедно. Федор пил и раньше положнова свел жену в сыру землицу. Марья, однако
ж, вошла в возраст и раскрылась прекрасавицей. Да ты сам видал. И влюбился в
нее дед мой, Яков. А слыл он лучшим парнем на селе, все мог: и два мешка
муки от мельницы до амбара донести, и супротив стремнины в половодье
выплыть. Вот тогда-то и нарисовал он на одном из листов молитвенника сей
портрет...



     Луна светила - вроде как одурела.
     Где-то в траве, не переставая, фальшивил сверчок.
     По сельской дороге от вдовы возвращался домой конюх Степан. От излишка
хмельного его тело никак не могло принять положение, перпендикулярное
поверхности земли. Он периодически останавливался и, грозя пальцем,
доказывал невидимому собеседнику:
     - Я баб шибче всякой кобылы люблю!
     Рядом проснулась собака и собралась Степана облаять, но, подумав,
решила этого не делать. Она только отметила, что петляет он, как заяц. Это
была опытная собака, она даже зайца видала.
     ... Иван лежал на траве. Почувствовав на лице холод, он с трудом
приоткрыл заплывшие глаза. В безоблачном небе висели звезды, из которых одну
Иван отметил сразу: это его звезда, она наконец-то зажглась.
     Марья влажной ветошью вытирала его лицо от крови. Она уже не плакала.
Ее слезы похоронили себя в ночной траве.
     - Уже стемнело, - утвердительно сказал Иван и поспешно сел. Но в тот же
миг резкая боль сковала тело.
     - У-у-у, - сквозь зубы простонал он.
     - Тебе очень больно?
     Марья смотрела на него с таким сочувствием, что Иван невольно
отвернулся. Такой же взгляд, полный боли, он видел раз в жизни. Еще в
отрочестве из-за какой-то мелочи он ударил соседскую девчонку. Нет, она не
убежала, не закричала. Она стояла и, сдерживая слезы, смотрела на него. Но
слезы против ее воли выступали наружу и катились вниз. Она стояла и смотрела
ему в глаза. Даже не в глаза глубже в самую душу, как бы говоря: "За что?..
За что ты меня?.." Иван тогда не выдержал и бросился бежать. И уже за баней,
упав на траву, он долго плакал. Он плакал, прижимая сердце к матушке-земле,
чтобы она взяла у него эту нестерпимую боль...
     Вот и сейчас во взгляде Марьи он увидел то же самое.
     - Ты почему осталась?
     - Я боялась, что с тобой...
     - Будя!
     Иван осторожно встал на ноги и пошел к реке смыть кровь. С поверхности
воды поднимался пар. Полная холодная луна купалась в реке и отражалась на
небе. Умывшись, Иван посмотрел вверх, где над обрывом ждала его Марья.
Неведомо откуда взявшийся ветерок натянул полы ее сарафана, и при этом
отчетливо стала видна вся красота округлостей тела. Он поднялся и подошел к
Марье.
     - Все еще болит?
     - Марья! - неизвестное до этого желание и вместе с тем робость двигали
им. - Иди ко мне, - он нежно обнял ее за талию. - Милая! - и посмотрел ей в
глаза.
     Марья не сопротивлялась, но лицо ее выражало испуг. Девичий страх перед
чем-то новым и неведомым брал верх:
     - Н-н-не-е... Не надо... Пойду до дому...
     Мужские ладони безвольно стекли вниз и как-то нелепо повисли на
ослабленных руках.
     - Марья, я очень боюсь тебя обидеть... потерять... Что я говорю?!. Я
боюсь спугнуть тебя, как... как младенческий сон... Я...
     Марья направилась в сторону своего дома.
     "Господи! - подумал Иван. - Что же это происходит?!"
     Он вдруг осознал, что окровавленная косоворотка порвана почти до пупа,
а его заплывшее лицо крайне уродливо. Но тем не менее Иван взял в руки
медный нательный крестик и поцеловал его: "Помоги, Господи!"
     - Марья!..
     Марья остановилась, но не обернулась.
     - Марья, - Иван догнал ее, - останься хоть ненадолго... Ради Бога...



     - ... Так и шло дело, - продолжала баба Васса. - Яков готовился к
свадьбе, а осталось только урожай собрать. Да вот объявился в селе наемный
молодой парень. Иваном величали его. Ложил он печи, также по столярному и
плотницкому делу разумел. И никто не знает, как произошло, а полюбили Иван с
Марьей друг дружка. И любовь эта была страстной да недолгой, подобно молнии
Божией...
     Я слушал эту историю, и, казалось, невидимые тени, пришедшие из давно
минувших дней, окружали меня, гипнотизируя простотой и таинственностью
одновременно.
     - ... Отдалась Марья Ивану перед его уходом душой и телом. Однако ж он
пообещал возвернуться, как только откупится от барина. В селе, как
понимаешь, тайну не утаишь, и Федор забил вожжами дочь до полусмерти, а
опосля пригрозил, что убьет ее, еслив через месяц виновник бесчестия не
объявится. И Федор, и дед мой, Царство ему Небесное, - перекрестилась, -
запили беспробудно.
     Иван в указанный срок не возвернулся. Энто только опосля узнали, что
убили его тогда в пьяной драке у села Красный Яр, голову топором разрубили
да тело в реку бросили. А Федор, как и обещал, через месяц взял косу да
спящей Марье перерезал горло. Да и сам опосля энтова удавился.
     Схоронили их по-христиански. Да вот стали вскоре замечать люди, что
ходит по ночам Марья с перерезанным горлом да кличет своего Ивана. Пришли
мужики на кладбище, а могила разрыта. Марья освободилась от савана да лежит
с открытыми глазами. Перепугались они, прокляли кладбище. С тех пор на нем
более никого не хоронили. Опосля и все священники оставили церкву, что
рядом.
     Но Марья появлялась все в новых и новых деревнях. Справиться с нею не
могли - и че только ни делали: и закапывали могилу, и камень на нее ложили -
без толку, на следующий день могила была разрыта.
     Церква да кладбище энти стояли на холме - там, где ныне поле. Вкруг
холма энтова болота были. И когда, уже при колхозах, ломали энту церкву,
решили и холм разровнять, чтоб, значит, болота осушить. Поприехали откуда-то
работники да лопатами и телегами разровняли холм.
     С тех пор Марья перестала беспокоить людей. Да вот раз в десять лет
ктой-то да увидит ночью на поле холм да церкву, будто из земли они
вырастают.
     А семь лет назад со старухой теткой Олей-покойницей, что жила на отшибе
(помню, ее утроба держала - видать, червь грыз), случилась вот какая штука.
Спала она ночью, как вдруг постучали в оконце к ней. Полная луна светила на
небе, и разглядела тетка Оля на улице молодуху. Удивилась, но оконце
отворила. Смотрит: молодуха красивая, в сарафане старинном. Да вот только
собаки чей-то во всем селе лаять перестали да попрятались по будкам своим.
"Че тебе?" - спросила старуха, а молодуха в ответ: "Вань, Ваня, где ты?" И
только тут старуха разглядела то, чего по старости лет не увидала сразу, -
горло-то у девицы перерезано! Че опосля было - тетка Оля не помнила. Упала
она в сердцах, а утром обнаружила только помятую крапиву под оконцем...
     Я слушал бабу Вассу, и у меня стыли зубы. Закончила она свой рассказ
выводом, что погост и церковь по ночам воскресают, а Марья не успокоилась в
своих поисках, но встает только в полнолуние.
     Прощаясь со мной, старуха хитро улыбнулась и как бы невзначай сказала:
     - Милок, полнолуние через три дня.
     "... через три дня", - звенело в моей голове, когда я возвращался.



     Щука охотится даже ночью. Это видно по разводам, которые то здесь, то
там появлялись на поверхности воды.
     - Вань, ты веришь в леших?
     Иван засмеялся:
     - А ты?
     - Знамо, верю... Да ну, не смейся ты! Конюх Степан сам рассказывал, как
он ночью возвращался через касеть, а они на него напали.
     - И?
     - Он еле ноги унес!
     Марья и Иван сидели на пнях у грибоварни. Вселенная с холодным
спокойствием смотрела на них и лишь изредка роняла звезды.
     - Вань, а в оживших покойников ты веришь?
     - Не-а.
     - Недалече от нас, в Топорищеве, мальчик-пастух утонул. Люди говорят,
что в полнолуние он выходит из реки да бродит вдоль берега. Многие видали
уже...
     На лице Ивана появилась тревога. Он схватил руку Марьи и прошептал,
показывая на противоположный берег:
     - Смотри! Вон твой пастушонок... Выходит.
     Марья судорожно ахнула.
     - Испугалась? - засмеялся Иван. - Я пошутил.
     - Ну тя! Я испужалась чуть юродивой не стала. Пойду до дому, -
обиделась она.
     И пошла.
     - Марья, коли ты уйдешь, я утоплюсь!
     Иван давно приметил невдалеке от берега кувшинку и хотел за ней
сплавать.
     - Слышь? Я прыгаю.
     Не раздеваясь, - все равно одежду надо было отстирывать от крови, - он
нырнул. За день вода нагрелась и еще не успела остыть. Иван бесшумно под
водой добрался до кувшинки, сорвал ее и так же бесшумно доплыл до берега. Он
вынырнул под ветвями ивы, что склонилась к самой воде. Поэтому его не было
видно с берега.
     Марья была уже у реки и неуверенно звала:
     - Вань... Ваня...
     Ее беспокойство нарастало. В панике она начала метаться по берегу:
     - Ванечка!.. Миленький!.. Не тони!..
     Видимо, сердце подпрыгнуло к ее горлу, и приглушенный, захлебывающийся
хрип вылетел в пространство:
     - Гос-по-ди-и! Че ж ты наделал?! Как же мне жить вслед?!. - Марья упала
на колени.
     Шутка затянулась. Иван это понял и быстро вышел на берег. Когда он
подбежал к Марье, она уже лежала ничком и беззвучно рыдала.
     Иван склонился над ней.
     - Марья, я рядом, я не утонул.
     Марья не реагировала.
     Он взял ее на руки и отнес к грибоварне.
     - Марья, очнись! Слышь, я не утонул.
     Ее взгляд был отрешенным.
     - Марья, прости меня, прости меня, - Иван часто и неразборчиво целовал
ее в лицо, - прости меня...
     Зачем ты так сделал? - услышал он у самого уха.
     "Как пес возвращается на блевотину свою, так глупый повторяет глупость
свою", - вспомнил Иван библейскую притчу, часто повторяемую его отцом. И
еще: "Храни себя от зла, и не постыдишься за душу твою".
     - Зачем ты так сделал? - повторила Марья.
     - Марья... - ком в горле мешал говорить. Голос оказался сдавленным и
неожиданно высоким.
     Иван прокашлялся.
     - Марья. Я не хотел... Я не думал... - Найти нужные слова было нелегко.
- Прости, прости меня, пожалуйста. Прости...
     В селе прокричал первый петух. На поверхности воды бился ночной
мотылек, вскоре ставший добычей голавля. Время шло своим чередом и не
замечало двоих, которых в эту ночь избрала судьба.
     - Вань, ты весь мокрый. Захвораешь.
     - Пустяки. Надо только выжать одежду. - Иван заметно стучал зубами. -
Пойдем в заброшенный сарай? В нем кто-то сушит сено. Там тепло.
     - Пойдем, - просто согласилась Марья.
     Она шла впереди, держа в руке подаренную ей кувшинку. Следом шел Иван и
о чем-то напряженно думал.
     - Марья.
     - Че?
     - Тебя кто-нибудь обманывал?
     - Нет... А зачем?
     - Зачем? - переспросил Иван. Этот вопрос сбил его с толку. - Ну, не
знаю... - Как-то нерешительно, опустив голову, он подошел к Марье. - Ты не
обиделась, что я вечером насильно целовал тебя?
     Марья пожала плечами:
     - Я видала, как моих подружек целовали. Они, кажись, не обижались...
     - А тебя до сего никто не целовал?
     - Нет.
     - А жених твой?.. Как его?.. Яков?
     - Нет.
     - Ты его любишь?
     - Я?.. Не знаю. Тятя хотит, чтоб мы обвенчались.
     - А ты хошь?
     - Не знаю.
     - А я знаю. Знаю, что как только увидал тебя, сразу же... - Иван
замолчал.
     Марья глядела на него, и глаза ее молили: "Продолжай, продолжай".
     - Марья, коли щас пропоет петух, ты будешь моей женой.
     Петух пропел...



     ... Стояла безветренная ночь, и полная луна пялилась на землю. Я вышел
к погосту и сразу же увидел парня, стоявшего у церкви. Почему-то в тот же
миг понял я, что это Иван, - видимо, из-за крови, которая залила все его
лицо.
     Было как-то особенно душно, хотя и пахло сыростью. Парень поманил меня
рукой, и я, огибая могильные холмики, пошагал к нему. Но он вдруг повернулся
и пошел прочь, не подавая вида, что меня звал.
     Я бросился за ним, как вдруг кто-то окликнул меня, и за спиной
послышались неторопливые шаги. Но, обернувшись, никого не увидел я.
     - Федор! - не было сомнений, что это он, - где ты?
     Тишина. Только стая огромных крыс пробежала у ног моих. Вскоре снова
меня окликнули, и пьяный хохот раздался невдалеке.
     Бешенство овладело мной, и я бросился на звук, но не заметил, что на
пути моем находилась разрытая могила Марьи. Споткнувшись, полетел я вниз
и... проснулся.
     Я перевел дыхание. Уже несколько ночей донимали меня кошмары,
отличавшиеся яркостью и чрезвычайным сходством с действительностью.
     Минули три дня после разговора с бабой Вассой.
     С самого утра одолевала меня тревога; и предчувствие, что со мной
произойдет что-то в этот день, точнее ночь, не давало покоя.
     По скрипящему полу я вышел на мост, выпил воды. Самочувствие было
прескверное, что-то угнетало меня. Положительно ничего не хотелось делать, в
том числе и бездельничать.
     Я открыл холодильник и извлек запотевшую бутылку водки. Конечно, с
самого утра - и к рюмке - дело непристойное, но я тем не менее выпил, даже
не закусывая.
     В желудке приятно потеплело. А между тем день разгорался, солнце
поднималось. Я выпил еще и отправился на реку.
     На берегу, поджав босые грязные ноги, сидел мужик и ловил рыбу. В селе
его звали Мишей Тарзаном. Почему именно Тарзаном? - не знаю. Было ему около
пятидесяти. Домашним хозяйством он не занимался, как, впрочем, и его жена.
Днем они ловили рыбу, а вечером пили горькую, на следующий день утром пили
горькую, а днем ловили рыбу. Видимо, однообразие труда и избыток фосфора и
спирта вызывали у них желание вернуться в лоно первозданной природы, где
обитали их далекие предки и где называться Тарзаном было бы даже почетно...
     - ЗдорОво, Миш, - я подсел рядом.
     - Здоров.
     - Клюет?
     - Плохо... Слыхал, Сашка Смирнов щуку на пятнадцать кэгэ поймал?
     - Ну!
     - Сеткой.
     Рядом, гудя довольно басовито, пролетел жук.
     - Смотри! - сказал я шепотом, показывая на поплавок. - Миш, у тебя
клюет.
     - Вижу.
     - Подсекай!.. Пора уже!.. Упустишь!..
     Миша подсек, но было поздно хитрая рыбешка успела сожрать наживку и
безнаказанно уплыть.
     Непокрытую голову напекало, и я собрался уходить.
     - Ладно, Миш, пойду я.
     - Андрей... - он смотрел на меня глазами побитого пса. - Опохмели.
Помираю...
     (Через год Мишу Тарзана найдут холодного около реки. На его мертвом
лице будет выражено недоумение от факта собственной кончины. Мишина жена
после его похорон пролежит три дня без движения в своей постели, а на
четвертый - отдаст кому-то душу.)
     ... Уборка ржи закончилась, и председатель разрешил продажу спиртного.
У магазина прямо на земле сидели пьяные мужики и гоготали, развлекал их Юра
Суслов. Когда мы с Мишей подошли, он цитировал из "Повести временных лет":
     - "... и виде ту люди сущая, како есть обычай им, и како ся мыют и
хвощутся..."
     - Как-как?! - ржали мужики.
     - "... И облеются квасом уснияном, и возмут на ся прутье младое, и бьют
ся сами, и того ся добьют, едва слезут ле живи..."
     Один из мужиков никак не мог унять смех - просто захлебывался. Наконец
ему удалось выдавить давно просившуюся фразу:
     - Тебя, Юр, послушаешь - будто литр браги оттянешь!
     Раззадоренный, Юра вскочил на ноги и, приплясывая козлом, заорал:

                          Хорошо, что есть на свете
                          сила - сила трения!
                          Без нее бы не было
                          семяизвержения-а-а...

     (Жизнь Юры Суслова была покрыта тайной, впрочем, как и его гибель,
настигшая его через четыре года. Ходили слухи, что его сослали в этот
забытый Богом уголок з