ради тебя, только будь моей. Мы с тобой ладно
заживем, мы еще и детей нарожать успеем.
     -  Да перестань ты ерунду городить и пусти меня, а то  кричать буду,  -
взмолилась Варвара. - Пусти, я ведь правда закричу...
     - Не закричишь ты, не закричишь. Ты и сама не прочь от Степана сбежать,
да только  гордость твоя тебе об этом сказать не позволяет, - Артемий прижал
Варвару к забору и начал яростно  расстегивать пуговицы на ее  пальто, начал
страстно целовать ее мокрое то ли от снега, то ли от слез лицо.
     - Варюха, Варюха, - в безумстве забормотал он и закрыл Варин рот своими
сырыми жадными губами.
     -  Ах,  ты, чертовка,  - вдруг отпрянул  Артемий, почувствовав  на лице
нестерпимую боль от женских ногтей, впившихся в щетинистую щеку.
     - Кобель окаянный, чтоб ты сдох, - задохнулась от слез женщина.
     Она сумела  увернуться из  его рук  и обрушила со всей силой  на голову
обидчика  авоську с тяжелой буханкой хлеба. Она колотила ею изо  всех сил до
тех пор,  пока  буханка  не рассыпалась,  не превратилась в  крошки, которые
прилипли к смоляным волосам опешившего Артемия.
     - Да что же это такое? - рыдала она. - Погоди, я найду на тебя управу!
     Варвара вновь  с силой вцепилась  ногтями  в лицо не ожидавшего  такого
натиска, Артемия.
     - Ах ты..., -  опомнился он вдруг. - Ах  ты...  стерва.  Чтоб ты  сдох,
говоришь?  Что  же  ты  сделала,  а?  -  приложил  он руку  к  окровавленной
исцарапанной щеке. - Я перед ней на колени... Ни перед кем никогда на колени
не становился, а она... Ах ты..., - Артемий задыхался от гнева.
     Лицо  его побагровело, он замахнулся,  собираясь  ударить  Варвару,  но
вдруг, передумав, процедил сквозь зубы:
     - Вы еще поплачете у  меня! Слово даю, на коленях ползать  будете, ноги
целовать...  Скажи-ка,  Варюшка,  хлебушек-то откуда  у  тебя, а?  Магазины,
кажись, закрыты, время позднее. А-а? - елейным голосом пропел Артемий.
     - Не переживай,  не краденый  хлебушек. А на коленях  я тоже никогда ни
перед кем не стояла и стоять не собираюсь. Гад ты, Артемий, сколько лет живу
с  тобой  на  одной  улице,  а никогда не подозревала, что  ты  такой гад, -
мгновение  Варвара глядела в наглые глаза, которые свербили ее  высокомерным
взглядом, и,  набрав в грудь воздуха, плюнула Артемию прямо в лицо. - Гад, -
снова с ненавистью выдавила она  и быстро-быстро, не оглядываясь, побежала в
сторону дома.


        Глава 17

     "До конца  выкорчуем  врагов...  Сталин учит нас  распознавать  ходы  и
выходы врагов народа, разоблачать и громить врагов. В  1937 году наша партия
нанесла сокрушительный удар врагам всех мастей".
     А. А. Жданов


     Ночь выдалась вьюжная,  тревожная. Даже собаки, которые злобно грызутся
впотьмах, попрятались в подворотни,  лишь изредка подвывая в  тон  заунывной
ветреной песне.
     В доме Артемия не спали. Вернее, Галка давно досматривала десятый  сон,
сам  же  хозяин  с дружками  сидел  в  маленькой тесной  жаркой кухоньке  за
бутылкой ядреного  магарыча.  Нейдет сон  в алчущие  души,  и ночь  не  дает
покоя...
     -  Я говорю ей: "Ты меня попомнишь еще, ты у  меня еще в ногах  ползать
будешь!". А она:  "Я  ни  перед кем  на колени  не  становилась!",  -  пьяно
передразнил Артемий Варвару и с силой рванул на груди рубаху. - Мне, мужики,
помощь  ваша  нужна.  Вы своего командира одного оставлять  не  должны,  как
когда-то и я вас в обиду не давал. - Пощупать бы мне ее, местечко слабенькое
найти.
     Артемий грязно выругался,  плеснул себе в стакан и сурово  поглядел из-
под лохматых бровей на своих подельников.
     - Ты, Артемий, за нас не  переживай, ты гутарь, чегось сделать треба, -
лебезяще заглянул в глаза хозяину  щуплый на вид мужичишка. - Мужик-то ейный
хто? Могет быть сначал его, того самого, пощупать?
     - Погодь, Митяй, - оборвал мужичишку здоровяк, под вид Артемия. - Могет
и щупать не  стоит,  могет  сразу -  того...  А-а?...- провел  он ладонью по
горлу.
     - Не-ет,  Киря, - протянул, ухмыляясь, Артемий, -  пощупать надо. Я все
ее нутро наизнанку вывернуть  хочу.  Она что  думает,  со  мной шутки шутить
можно? Она думает, я забыл, как отбивные из толстосумов в семнадцатом делал?
Не таких ломал,  -  криво усмехнулся он.  - Они у меня все  вот тут будут, -
сжал он волосатый кулак и поднес к своим пьяным мутным глазам.
     - Тогда вот как сделаем, - отхлебнул из стакана Митяй, - я беру на себя
их щенка, ты, Киря, мужиком ейным займись, а... -
     - Верно мыслишь, Митька, - не  дал договорить мужичишке Артемий,  - а я
ее, стерву, по перышкам разберу.
     Вдрызь пьяные мужики  долго сидели еще на кухне, их разговоры переросли
в дикие вопли, которые разбудили Галку. Она поднялась с кровати, и, как была
в коротенькой полинялой рубашке, сердито распахнула дверь в кухню:
     - Вы что, мужики,  очумели совсем... -  сонно  заборматала она. - Скоро
светать будет, а вы умолку не знаете.
     Галка  взяла со стола бутылку, перевернула ее и вылила остатки прямо на
пол.
     - О-о, горр-ряча-ая баба,  - еле выговорил Киря, - и  ухватил  Галку за
мягкое место.
     - Ты  меня не лапай, - замахнулась на него та,  - у меня свой лапальшик
имеется.
     Артемий разодрал глаза ближе  к  полудню.  Натянув  кожанку, надраенные
скрипучие  сапоги,  пошарив  в буфете и  не  найдя  там остатков  вчерашнего
пиршества, он, закурив цигарку, стремглав вышел из дому.
     План  его  созрел мгновенно. Еще тогда, когда  Варвара крошила о голову
Артемия  буханку,  внутри  зародился страшный  эмбрион мести,  и  пока он не
обговорил  со  своими  собутыльниками все подетально,  эмбрион, переросший в
нечто ужасное, не давал ему спокойно жить.
     Единственное "но" тормозило действия.
     В Харьков Артемий приехал в тридцать третьем. Поселился он по соседству
с Варварой и Степаном в крепком основательном доме местного дьячка, который,
незадолго  до  приезда  Артемия, внезапно  исчез  куда-то вместе с  семьей и
больше  его никто никогда не  видел. Дела да делишки не позволяли Артемию по
началу заняться соседским семейством и полюбопытствовать, кто такие,  что да
зачем,  как он и делал  обычно, по долгу  своей службы.  А потом  вдруг это,
невесть откуда взявшееся чувство, черт  бы его побрал. Будто баб в округе не
было! Да любая, какую б он ни поманил, бросится ему на шею и рада будет, что
ее осчастливил такой мужик. А вот Варвара оказалась гордой. И гордость та не
давала  Артемию  покоя.  Он  удивлялся  себе -  на кой  черт сдалась ему эта
бабенка? Но, видно, правду люди говорят -  сердцу не прикажешь. И чем больше
Артемий сох по  Варваре, тем  больше срывал злость на своей  Галке изводя ее
побоями и проклятиями,  тем чаще  менял  баб и  одаривал  потаскушек дешевой
помадой  и липкими  конфетками,  устраивая с  ними  отвратительные,  грязные
оргии.
     Сегодня час пробил. Артемий устал  изводить себя воображаемыми сценами,
и эта встреча в темном переулке, и раскрошенная буханка хлеба отрезвили его,
заставив  действовать.  Любовь  быстро  угасла,  оставив  место  одной  лишь
яростной слепой ненависти.
     Артемий  решил раз и навсегда ликвидировать  все мешавшие "но". Он  дал
дружкам  неделю  для  выяснения, есть  ли  темные  пятна  у  его разлюбезных
соседей. Насчет  Варвары беспокоиться особо  не пришлось, навести справки не
составило большого  труда, а то, что она дочка священника, эмигрировавшего в
двадцать  первом  за пределы России,  и удивило и обрадовало его - компромат
был  почти готов,  то  есть  в  случае  чего, никаких претензий  ни  к  кому
предъявлять не будут: врагам народа дорога уготована прямиком в ад.
     Со Степаном оказалось сложнее. В семнадцатом этот белобрысый долговязый
мужик отлично проявил себя, рубя беляков,  как грибы на  лужайке. Но,  опять
же, как посмотреть: в семнадцатом  щелкал белую сволочь, а в двадцать первом
обрюхатил поповскую дочку. Так что, была бы голова, а пуля всегда найдется.

     Кто сказал, что  ночью рождаются светлые  мысли?  Ночь порождает  тьму.
Непроницаемую, липкую, холодную...
     С мужиками Артемий  собрался опять в непроглядную темень, опять глушили
самогон и на чем свет костерили врагов народа.  Решили действовать слаженно,
скоро и без шума.

     -А  хорошо было, помнишь? Нет, не хорошо. Я переживала  тогда. Господи,
думаю, дура я, дура несчастная, что же это я  делаю. Грех-то какой. А ты мне
после: "Все,  Варюха, моя ты на  веки вечные". Помнишь?  - шептала  Варвара,
прижавшись к мужнину теплому плечу.
     - Глупая, - крепче стиснул жену Степан. - У меня эта ночь всю жизнь вот
тут,  -  положил  он ладонь  на  сердце.  - И  даже  когда  ты... это...  ну
сердилась,  что ли, я верил, не со зла, что любишь ты меня. Ведь  любишь?  -
спросил, заглядывая в глаза.
     -  Степка-Степка,  -  Варя  всхлипнула,  -  проходит жизнь,  бежит - не
остановишь. Вернуть бы все, все сначала бы... Не-ет... Сначала никак. Теперь
уж  как есть. Пусть будет  как есть. А ты и  не спрашивай, люблю ли.  Всегда
любила. Вот  только  справиться с  думами  своими  не могла.  Думы,  они, не
спрашивая, приходят и  за сердце хватают.  А отпустить никак  не хотят. Нет,
нет,  нет.  Все. Покончено.  А ведь  и правда, дура я несчастная, -  Варвара
притянула голову мужа к себе, прижала губы к его глазам, щекам, нашла своими
губами его губы и затихла, счастливая.
     Рассвет  еще  не  зачался. Тишина окутала  маленькую спальню, в которой
слышалось  лишь шуршание тараканов, да шорох  мышей за прорвавшимися обоями.
Где-то  там, в  комнате сына, кукушка робко  кукукнула пару раз, и  хлопнула
дверца в крохотном домишке, надежно упрятав свою жилицу.
     Стук  раздался откуда-то издалека. Сначала  слабый, потом все сильнее и
сильнее.
     - Отец, стучат, вроде, - спросонья крикнул из своей комнаты Костя.
     - Ну да, стучат, - испуганно открыв глаза, толкнула Варвара мужа в бок.
- Слышь, Степ?
     - А? Чего? - не понял Степан. - Чего говоришь?
     - Стучали, говорю. К нам, что ли?
     - Хозяева-а!- раздался прямо под окном чей-то знакомый голос. - Черт бы
вас побрал! Открывайте, мать вашу, свои пришли.
     - Господи, Артемий никак, - перекрестилась Варвара. - Чего это принесло
его  в экую полночь?  Аль беда  стряслась? Погоди ты, нехристь, не тарабань,
сейчас откроем, - прокричала она
     Артемий еще раз нетерпеливо стукнул в окно,  потом слышно было, как он,
матерясь  и   переговариваясь  с   кем-то,  зачавкал   раскисшим  снегом  по
направлению к крыльцу.
     -   Степушка,  неспокойно  мне.  Зачем  Артемий  пожаловал,  непонятно.
Небывало, чтобы он по ночам к нам шастал.
     Сердце  Варвары  заныло.  Уж не тот ли  случай в  переулке, возле  дома
Артемия, подтолкнул его на какое-то недоброе дело? Степану она  тогда ничего
не сказала, неловко говорить было. Теперь жалела.
     -  Я  открою,  лежи  -   погладил  Степан  жену.  -  Ну,  чего  ты  так
всполошилась. Мало ли чего могло случиться. Лежи. Я сейчас.
     Степан подтянул кальсоны, путаясь в рукавах, накинул рубаху, сутулясь и
покашливая,  пошлепал  в  сени. Беспокойство жены передалось и ему.  В самом
деле, чего это не спится Артемию. Ладно, к чему зря волноваться, разберемся.
Он чиркнул спичкой в  темных пахнущих мышами сенях, слабо  осветив массивные
двери и чертыхаясь, загремел засовом.
     -  Ты  что, Степка,  как  баба, возишься,  - нервничал  по  ту  сторону
Артемий. - Ты бы поживей, на ветру-то зябко стоять.
     - Обождешь, - буркнул Степан, продолжая возиться с засовом.
     Артемий с Кирей и  Митяем были изрядно  навеселе. От них разило водкой,
луком и  еще черте чем. Взгляд Артемия был тяжел, на скулах  бегали желваки,
весь вид его был какой-то взъерошенно-пугающий.
     - Здорово,  Степка, не заморозил, чуть, -  протянул  он руку. - Чего не
здоровкаешься, - глянул исподлобья на Степана, - или гостям не рад?
     - А чему радоваться, ты бы на часы посмотрел - ночь глухая.
     - Ну что ночь, ночь -  скука прочь. Мы гулять  хотим! Да-а, неприветлив
ты.... Ладно, короче, оборвал сам себя Артемий. - Накрывай на стол, разговор
есть.
     Варваре  становилось  все тревожней. Она поднялась, быстро набросила на
плечи потертую старую шаль и выглянула в сени:
     - Степа, случилось чего?
     - Иди  ложись, Варя, нормально все. Артемию  погутарить  приспичило,  -
сердито косясь в сторону нежданных гостей, успокоил Степан.
     Артемий  вел  себя по-хозяйски: вынул из котомки, подвешенной на гвоздь
подальше от мышей, краюху ржаного хлеба, открыл шкаф, прихватив оттуда пяток
яиц, огляделся  по сторонам, отыскивая взглядом,  чем  бы  еще поживиться, и
только после тщательно  осмотра кивнул мужикам, чтобы располагались.  Достав
из кармана бутылку первачка, Артемий тяжело опустился на табурет.
     - Давай, выпьем, что ли, сначала, - то ли спросил, то ли приказал он.
     Разговор  не клеился. Мужики занюхивали хлебом выпитое, шныряли глазами
по  сторонам и угрюмо молчали. Одного  из  них, Кирю, Степан знал - скверный
мужик. Сталкиваться  близко с ним ему, правда, не  приходилось, но  от людей
слыхал, что много кому  тот пакости  сделал, и то, что Киря появился у них в
доме, сулило, скорее, недоброе.
     Молчание в  кухне  беспокоило Варвару больше, нежели бы  там  кричали и
балагурили. Она сидела  на кровати,  опустив  руки,  прислушиваясь к  своему
сердцу. Говорят, сердце вещим бывает. То, что Артемий пришел неспроста, было
ясно, как день. Вот зачем только?  Если зло имеет на нее самое, днем  пришел
бы, разобрался, или так же, в переулке опять когда подкараулил.
     Потом  на  кухне  заговорили.  Тихо,  неразборчиво.  Варвара  старалась
напрячь слух,  чтобы  уловить хотя  бы словечко,  но слабый гул  сливался  в
единое бурчание, то поднимаясь на тон выше, то совсем сходя на нет.
     Через полчаса  прислушиваться  было уже  ни  к чему. Слабое  бормотанье
переросло в пугающие крики.
     - А я говорю, сволочь ты. У меня память цепкая. Ты думаешь, я не помню,
как  ты кукиш показывал  и  Сталина клял. Ты,  видно, не знаешь, с  кем дело
имеешь, ты не знаешь, видно, кто я такой и где служу? - нервно орал Артемий.
     - Да, знаю я, знаю. Я просто всегда уверен был, что ты человек стоящий,
- слышался голос Степана.
     -  Вот,  спасибо, - заржал Артемий.  -  А  ты знаешь, что этот  стоящий
человек дружбу с тобой водил из-за  бабы твоей?  Чего вылупился? Из-за твоей
бабы,  говорю! Я ее охмурить хотел, от тебя увести, да,  черт бы побрал твою
бабу, гордая она больно оказалась. А теперь мне плевать! Слышишь ты, остолоп
белобрысый! - все громче и громче гремел голос Артемия.
     - Замолчи, -  тоже перешел на крик Степан. - Ты что, Артемий, с перепою
чушь-то мелешь?
     - Э-э, брат, ошибаешься.  У меня перепою не  бывает. Я всегда в трезвой
памяти.
     Варвара  сидела,  не  шелохнувшись. Она  понимала, что  должна  встать,
вмешаться  в  эти   грязные  крики,  но  все  члены   ее   сковало  каким-то
непередаваемым страхом, она сидела, уставившись во  тьму комнаты, и шептала:
"Я сейчас, Степа, я сейчас".
     -  Мать, что там  происходит?  - сонно щурясь, спросил Костя,  войдя  в
родительскую спальню.  -  Дядько Артемий  что-то  разбушевался.  Может,  мне
сходить к ним?
     - Нет, нет, сына, - встрепенулась Варвара. - Не ходи  туда.  Не надо. Я
сама.
     Артемий   разошелся  не  на  шутку.   Пьяные  мужики  подначивали  его,
разогревая сальными словечками в адрес Варвары,  и  гоготали, нарушая ночную
тишину не только дома, но, казалось, и всей округи.
     - Ты,  Степка, на  меня голос не подымай. Я этого не  люблю. А говорю я
тебе истинную правду.  Ради бабы  дружбу с тобой водил. Еще немного, и она б
смягчилась, да мне ждать неохота стало, надоело ждать. Новый-то год помнишь?
Мы с  ней на  веранде тогда  объяснялись-любовались,  когда тебя щенок  твой
пьяного спать  уволок. Я сзади к ней подошел,  обнял,  она аж встрепенулась,
засветилась вся.
     - Замолчи, - снова заорал Степан.
     - А тут, намедни, в переулке ее встретил, - не обращая внимания на крик
Степана, продолжал  Артемий. -  Ноги  ее  целовал,  вижу, тает она, тает,  а
гордость не дает признаться, что согласная ко мне перейти...
     - Замо-олчи-и... - захлебнулся Степан обрушившимся на него гневом.
     "Боже, Боже праведный, - Варвара зажимала уши руками и, раскачиваясь из
стороны в сторону,  шептала, - это неправда, это неправда, Степа. Боже, Боже
праведный".
     Костя прижался к матери и ласково, по-сыновьи, обняв  за плечи,  просил
ее  успокоиться. Он  все рвался  туда,  в этот кухонный  закуток, но Варвара
качала головой и с мольбой глядела ему в глаза - "не надо".
     - Артемий, прошу тебя, замолчи,  Христа ради,  иначе я не ручаюсь ни за
что, - стараясь взять себя в руки, попросил Степан.
     - А мне чего молчать, я правду люблю. Правда, она завсегда душу лечит и
облегчение  дает.  Может, ты  не  веришь мне? У меня вон и свидетели есть, -
ехидно пропел Артемий.
     - А че, мы  сами видели,  -  громко  икнул  Киря  и,  вытаращив  глаза,
уставился на образа и перекрестил обтянутый рубахой живот,  - вот те  крест.
Ночью это было. Мы с Митяйкой со смены шагали, а слышим, говорит в переулке,
вроде, кто. Прислушались.  Ба-а... Да это ж Артемка с  кралей. А краля ему -
не надо, Тема, не надо, Темочка. А  потом - не  могу я уйтить от Степки,  не
люб он мне, но  не могу. Дай срок - осмелюсь потом. А Артемка  ей - надоело,
грит, ждать, я, грит, довольно уже жду, мне сейчас твое решение треба. А она
в слезы. Умолять его стала, еще  недельку сроку просила, мол, через недельку
объяснюсь  со  Степкой.  Еще  просила  не  рассказывать никому,  что  она  с
буханочкой  хлеба из своей столовки возвращается. Есть, говорит, нечего, так
я,  говорит,  тихонько  буханочку-то  и  стибрила.  Зря  это  она,  конечно,
призналась. За  такие-то  вещи и  под  трибунал загреметь можно! Но  Артемка
мужик стоящий, он в обиду не даст, если захочет, конечно.
     -  Замолчи, гад,  - Степан схватил  за грудки  развязного, распьянущего
Кирюху.  - Замолчите,  иначе  я  сейчас из  вас всех  кишку выпущу.  Отродье
Сталинское!   Прихвостни!   "Буханочку   стибрила",  -   да  ты  думай,  что
говоришь!...
     - Ка-ак? Ка-ак ты сказал?  А ну, повтори! -  Артемий расстегнул кобуру,
висевшую  на боку, дрожащими от злости руками достал револьвер и, размахивая
им, прорычал. - Еще, стервец, слово о Сталине скажешь, з-застрелю.
     - Да плевал я на  тебя и на твоего Сталина - вы мне душу  всю очернили.
Так значит вот, Артемий, чем ты...-не договорив, Степан бросился в сени.
     -  Степа,  Степа, -  Варвара вышла, наконец, из  оцепенения и рванулась
вдогонку за мужем, чуя беду. Она знала,  что там, в сенях, за грудой разного
хлама Степан прятал  старую, хранящуюся еще с лихих лет винтовку. Много  раз
Варя  говаривала  мужу,  чтобы  сдал   ее,  от  греха  подальше,  но  Степан
отмалчивался, лишь пуще зарывая винтовку.

     Она не успела. Расбросав  барахло, которым была укрыта винтовка, Степан
крепко сжимал ее в руках: "Все: теперь мы будем квиты".
     - Степа, опомнись. Не за  себя,  за сына прошу. Ведь под суд пойдешь! -
Варя  ухватила мужа за руку, но Степан  отпрянул от жены, как ужаленный, и с
болью взглянул на нее:
     -  Не лезь, Варюха! Ты все слышала -  это правда?  Только честно скажи,
правда?
     - Степа, Господи, кому ты веришь - мне или  им?  - заплакала Варвара. -
Неужели ты  думаешь, что я  могу променять  тебя  вот на это ничтожество?  -
горько всхлипывала она.  - Не  дури,  Степа, умоляю, отдай  ружье.  Мы  ведь
жить-то с тобой только начали...
     -  Ладно-о, -  протянул Степан, -  за все расквитаемся. -  Он оттолкнул
Варвару и уверенно распахнул дверь в избу.





        Глава 18

     На  соседней  улице  взбеленился пес. Он  захлебывался каким-то бешеным
лаем, а потом вдруг завыл протяжно, словно чуя беду.
     Когда Степан  вернулся  в  избу, Митяй уже  храпел,  подельник  из него
оказался никакой. Артемий